Этой Идеи, юной, сияющей, полной радости, не видывал прежде мир – или, возможно, так казалось Авторессе.

Идея исполнялась счастьем, признанная, оцененная по достоинству: ей льстило внимание, и все ярче становился ее искристый блеск. Каждая набросанная строка диалога была сама нежность. Каждое озарение в области мотиваций и обстоятельств заставляло сердце Идеи трепетать: это открывалось Авторессе, побуждая ее оттачивать изящество и сложность Идеи.

Но потом что-то изменилось. Возможно, чутье Авторессы подвело ее, и любовь ее превратилась в одержимость. Возможно, Идея слишком долго купалась в жарких взорах Авторессы, черствея и тускнея понемногу. Возможно, слишком много иных Идей ждало Авторессу, требовало времени и внимания... но отношения стали не те, что прежде. Авторесса больше не баловала Идею, но шла ей наперекор, пытаясь подчинить. И Идея, уязвленная и изломанная, взбунтовалась.

Начались ссоры.

– Мне жаль, что я не могу просто исполнить твои желания, – посетовала Авторесса, – но ты ненасытна.

– Ты так долго пыталась писать меня, и так недолго меня обдумывала, – резко возразила Идея.

– Хорошо. Ты не должна была приходить мне, – горько сказала Авторесса. – Я недостаточно талантлива, чтобы отдать тебе должное. Наверное, я должна предложить тебе...

– Да как ты смеешь! – возмутилась Идея. – По-твоему, я шлюха?

Авторесса поперхнулась и взвилась на дыбы, точно норовистая лошадь.

– Славненько ты отвечаешь, – зло засмеялась она. – Я думаю, тебе больше понравится жить с кем-то другим.

Некогда, в суровые часы бессонницы, Авторесса поклялась, что если не сможет воплотить эту Идею, то никогда не обратится к другой. О, похоже, то был случайный, пустой порыв, причуда одной ночи. (Не стоит, в конце концов, подавлять естественные стремления. Взгляните на викторианцев.) Скорее всего, она утешится с другими занятными Идеями или обратится к Идеям забытым, которыми некогда пренебрегла.

Покинутая Идея, оставшись в одиночестве, – столь близко к совершенству, которого обе так искренне желали! – надеялась, что однажды они снова будут вместе. Авторесса поступила с ней ужасно, но надежда все же была.

Тем временем друзья Авторессы советовали ей отнестись к вещам легче, развеяться и заняться другим. Ничто другое не влекло ее, но теперь она не могла даже смотреть на Идею, раздираемая страхом стыда и страхом утраты. Возьмись она за работу снова, стало бы еще хуже; или, возможно, это была обыкновенная боязнь неудачи.

Снова начать писать оказалось легко. Авторесса пробовала не вспоминать о тех необычайных переживаниях, которые испытывала с Идеей. Она продолжала работать по-старому, хотя в этом не было смысла – слова лились, но не приносили радости.

Идея же села (или легла, или свернулась, или застыла) и принялась просто ждать, с каждым днем выцветая понемногу.