– Все когда-нибудь кончается. Прости...

Ты стоишь на этой длинной, кажущийся бесконечной улице. Я вижу твою фигуру в тонких струях дождя. Ты стоишь передо мной в этих длинных потоках воды. Мне трудно разглядеть тебя сквозь этот дождь, но мне кажется, что я отчетливо вижу тебя. Твой костюм прилипает к телу, а прическа осталась безупречной даже под дождем. Повсюду мрак. Густой темно-зеленый мрак, влажный и блестящий. Хочется зарыться в него лицом...

Я сглатываю комок, неожиданно появившийся в моем горле.

– ...Я должен убить тебя. Все кончится сегодня.

Помнишь, однажды ты сказал, что люди ничего не понимают в любви? Ты был прав. Ты всегда был прав...

Ударь меня. Ударь меня так, как ударил Брауна, когда увидел, что он целуется с повстанцем.

Я тогда убежал от тебя. А ты был зол, точно демон. Ты такой красивый, когда злишься...

Ударь меня, пожалуйста. Я хочу этого. Я хочу, что бы ты бил меня, бил так сильно, как только можешь. Я хочу, что бы ты бил меня со всей своей холодной страстью...

Знаешь, а ведь Браун мне действительно нравился. Помню, я даже радовался, что за мной погнался ты, а не он... потому, что мне было бы тяжело причинить ему боль. Я думал, он любит меня. Но...

Но люди ничего не понимают в любви. Я ошибся.

Я был ему совершенно не нужен. Точно так же, как и всем остальным, кого я любил. Мое сердце – дешевая потаскушка. Я готов полюбить любого, кто предложит мне хоть что-то взамен. Но тебя – только тебя одного – я полюбил бескорыстно. Полюбил просто так. Не «потому, что», а «несмотря на то, что...». Несмотря на то, что ты – враг.

– ...Вот она, смерть, вот она, – ты говоришь мне что-то, но я не слушаю. Потому, что не могу оторвать взгляда от твоего лица. Ты прекрасен. Пусть даже твою красоту могу видеть только я. Хотя... кто сказал, что любовь – дитя красоты? Ты далеко не красавец, но я люблю тебя. Люблю тебя и любуюсь тобой. И никогда не устану любоваться...

* * *

Ну вот и все. Наша схватка подошла к логическому завершению, верно? Я лежу в луже, прямо перед тобой.

– Дай мне свою руку. Я хочу быть рядом с тобой. Я хочу взять тебя за руку... чтобы мы могли идти вместе. Я... – мой голос становится совсем тихим. Я боюсь, что ты меня не услышишь... – я люблю тебя.

Ты усмехнулся. Мне хочется кинуться тебе на шею и целовать, целовать, целовать...

– Что я слышу! мистер Андерсон, сделайте одолжение – не будьте таким... ЧЕЛОВЕКОМ, – это слово ты произносишь с необыкновенным презрением. Ты не любишь людей. Я тоже. Я готов их возненавидеть. Возненавидеть за то, что нам не дали быть вместе. Нас отделили друг от друга... я чувствую, что мы – половинки разорванного целого...

– Вы же Избранный, – продолжаешь ты. Я не могу отвести от тебя глаз, – умрите достойно.

– Неужели ты... не понимаешь меня?

– Понимаю. Более чем хорошо. Неужели вы, люди, считаете, что далеко ушли от животных? Каждый из вас в минуту опасности пытается отвести угрозу. Юлит, унижается, заглядывает в глаза врагу, чтобы вымолить пощаду... кто-то предлагает деньги, кто-то – власть... Мне не нужны человеческие деньги, мне не нужна человеческая власть. Вы предлагаете мне свою любовь, мистер Андерсон. Мне стоило ждать чего-то подобного от вас – вы ведь хорошо разбираетесь в любви. Помнится, вам даже удалось соблазнить одного моего коллегу. Впрочем, это не важно. Вы ошиблись в одном, мистер Андерсон, – ты нагибаешься ко мне, и я, как мышь, завороженная взглядом кобры, смотрю на тебя все пристальнее и пристальнее, – мне не нужна человеческая любовь. Не унижайтесь. Не лгите. Умрите, глядя смерти в глаза. Умрите, запомнив ее лицо...

Разве я могу забыть твое лицо? Почему ты мне не веришь? почему?..

– Но... я люблю тебя. Люблю и знаю, что ты любишь меня, – я шепчу тихо-тихо, и ты не столько слышишь мои слова, сколько читаешь их по губам.

– Разве? – ты улыбаешься. Мне нравится твоя улыбка. Даже такая жестокая, как сейчас.

...я люблю тебя...

Последнее, что я запомнил, прежде чем мое существование прекратилось, это было ощущение холода. Мне было холодно, по-настоящему холодно, и холодно не от дождя, а от сознания того, что я тебе действительно не нужен...

Это несправедливо.

* * *

На дне кратера стояли двое мужчин, похожих, как две капли дождя, устало лившегося с неба. Они смотрели друг другу в глаза, потом один из них сделал шаг вперед и обнял другого...

Они поцеловались.

В первый и последний раз за долгое, однообразное существование, холодные губы Смита коснулись чужих губ и встретили взаимность. И он не знал точно: целует он себя самого, мистера Андерсона или обоих, соединившихся в какое-то новое, принципиально иное существо...

Поцелуй казался бесконечно долгим, но на самом деле он был стыдливо-коротким, как и все первые поцелуи. Но от прочих первых поцелуев он отличался тем, что в нем не было свежести, тепла, бесконечного желания, страсти, страсти жить, страсти любить, страсти упиваться каждой секундой... как раз напротив – поцелуй был каким-то необыкновенно холодным, просто ледяным, пропитанным отчаяньем и одиночеством. Одиночеством последнего в мире существа.

– И это... все? – спросил Смит своего двойника, не ослабляя объятий, точно боясь его потерять.

– Да, – чуть слышно прошептал двойник.

В ту же секунду темно-зеленый мрак разрезали серебристые искры. Смит как-то равнодушно, может быть, даже с нетерпением, смотрел на собственную смерть... точнее, на собственный апокалипсис. Он запутался в несправедливости жизни, он устал и хотел просто уйти. Потому, что понял, что ошибался. Потому, что разглядел слишком много ошибок в своем прошлом.

А дождь все шел и шел, то ли жалея тех, кто встретился сегодня со смертью, то ли оплакивая их жизни...