Будет мертва твоя правда, покуда

Мертвый твой мир настоящим не станет.

Жизни не видишь – не видишь и чуда.

Было бы сердце – оно не обманет!

А. Мицкевич, «Романтика»

Часть 1

Феликс закончил последний эскиз и, отложив карандаш, удовлетворенно оглядел свою работу. Было уже почти семь часов, можно собираться домой... Но вот только домой ему совершенно не хотелось. Точнее, не хотелось видеть Агнешку, с которой они в последнее время только и делали, что ссорились.

Чтобы хоть как-то потянуть время, Феликс отправился выпить кофе. Когда он возвращался назад, в свой маленький кабинет, Ромола, секретарша в приемной, неожиданно сообщила, что его ждет посетитель. Феликс удивился. Кто бы это мог быть? Клиент? Вряд ли клиент придет в дизайнерское агентство за пятнадцать минут до закрытия. Может, Агнешка пожаловала? Вполне возможно, с нее станется. Прибежала проверить, нет ли у ее бойфренда служебного романа...

Приблизившись к двери своего кабинета, Феликс, к еще большему своему удивлению, услышал доносящуюся оттуда громкую музыку. Против своей воли он прислушался к словам, которые гипнотически-сладострастно нашептывал андрогинный голос в сопровождении холодной синтезаторной музыки:

On candy stripe legs the Spiderman comes
Softly through the shadow of the evening
Sun stealing past the windows of the blissfully
Dead looking for the victim...

«Что это такое, черт побери?» – подумал в раздражении Феликс, тряхнул головой, отгоняя минутное наваждение, распахнул дверь и вошел в кабинет.

Посетитель сидел за его столом, забравшись на его, Феликса, кресло и скрестив по-турецки ноги. Когда Феликс появился на пороге, он приветливо улыбнулся и кивнул, приглашая войти, словно это он был хозяином кабинета. Затем, щелкнув «мышкой», уменьшил звук, льющийся из компьютерных динамиков.

Некоторое время Феликс в молчаливом изумлении разглядывал сидящее в его кресле странное существо, тщетно пытаясь понять: парень это или девушка? На вид посетителю было слегка за двадцать. Черные локоны, постриженные вровень с плечами, и густая челка до бровей обрамляли лицо настолько бледное, что оно казалось ненастоящим. Мелкие, заостренные черты, нос с едва заметной горбинкой, тонкие, совершенно бескровные губы. Темные, круглые, как у птицы, глаза странным образом отражали свет от монитора компьютера, отчего казалось, будто они светятся сами по себе. Небольшого роста и невероятно худой (что называется, кожа да кости), с острыми узкими плечами и торчащими лопатками, он, тем не менее, не производил впечатления болезненности и хрупкости. Миниатюрную угловатую фигурку обтягивала одежда из сверкающей темной кожи, на тонких длинных пальцах, оттягивая их своим весом, красовались массивные перстни с крупными камнями. Феликс с удивлением отметил великолепный маникюр – изящной формы ногти выглядели твердыми и прозрачными, точно хрусталь. «Гот, наверное», – решил Феликс. Как-то раз они с Агнешкой пошли в свой любимый ночной клуб и случайно попали на готическую вечеринку. Весь клуб был забит парнями и девушками, разодетыми примерно так же, как его нынешний посетитель. Правда, насколько Феликс помнил, никто из них не выглядел и вполовину так же естественно.

– Чем могу быть полезен, э... – Феликс замялся, не зная, в каком роде обратиться к этому чуду природы.

– ...Стефан, – подсказал гость, внимательно и не торопясь разглядывая вошедшего дизайнера. – Можете звать меня просто Стефан – без церемоний. А вы, судя по всему, Феликс. Надеюсь, вы позволите мне называть вас просто по имени, не так ли, пан Жилинский?

Голос был высокий, почти женский, но вместе с тем отличался глубокими бархатными обертонами.

Феликс хотел спросить его, кто он такой и что ему нужно, но вместо этого неожиданно для себя осведомился:

– Что это за музыка?

– Это The Cure, – с готовностью ответил гость. – Песня называется «Lullaby», моя любимая. У меня был с собой диск, и я решил воспользоваться вашим проигрывателем. Вам нравится? – он сделал звук чуть громче.

...Quietly he laughs and shaking his head
Creeps closer now closer to the foot of
The bed and softer than shadow and
Quicker than flies his arms are all around
Me and his tongue in my eyes...

Песня Феликсу не нравилась. Она странным образом раздражала, пугала и одновременно завораживала. Но он не стал говорить об этом. В конце концов, этот поздний визитер, надо полагать, явился к нему не для бесед на музыкальные темы.

Феликс присел на стул (коль скоро его кресло было занято) и сухо осведомился, чем обязан.

– Я хотел бы, – ответил Стефан своим сладким, тягучим голосом, – чтобы вы написали мой портрет.

– Портрет? – Феликс опешил. – Какой еще портрет?

– Обыкновенный портрет. Неужели я недостаточно ясно выражаюсь?

– О, нет, я понял, просто это как-то странно. Видите ли, я дизайнер, а не художник. Ко мне никто не обращается c подобными заказами.

– Но вы ведь учились в Академии искусств именно на отделении живописи.

– Учился, но это было давно. С тех пор я ничего не рисую. Поэтому вам лучше попросить кого-нибудь другого, честное слово.

– Но я видел ваши дипломные работы, – капризным тоном проговорил Стефан. – Мне понравилось. Как давно вы окончили Академию? Лет пять назад, кажется. Вы же не могли за это время разучиться.

– И, тем не менее, – повторил Феликс, слегка раздраженный настойчивостью гостя, – я не занимаюсь подобными заказами.

– Но, может быть, вы сделаете для меня исключение? Я заплачу вам столько, сколько вы захотите. Хотите, я прямо сейчас дам вам подписанный чек, и вы сами впишете цифру?

Феликс растерянно молчал.

– Вам повезло, – глядя на него в упор, Стефан медленно улыбнулся. – Вам чрезвычайно повезло, о да!

– Я боюсь вас разочаровать, – ответил Феликс. – Не хотелось бы, чтобы ваши деньги, которые вы столь щедро мне предлагаете, пропали зря.

– Послушайте, это мои деньги, и мне решать, как ими распоряжаться. Если вы согласны, то приступайте прямо сейчас.

– То есть?..

– То есть мы сейчас поедем ко мне, и я буду вам позировать.

– Прямо сейчас? – Феликс неуверенно посмотрел на часы.

– Да, – просто ответил гость. – Прямо сейчас. Ну что, поехали?

Феликс Жилинский (двадцать восемь лет, по образованию художник, по профессии дизайнер, родился и всю жизнь прожил в Кракове, выезжая лишь на краткий летний отдых) отнюдь не принадлежал к породе авантюристов. Во всяком случае, он сам привык так считать. И, как это часто бывает у подобных людей, не стремящихся ни к чему, кроме покоя и стабильности, жизнь его представляла собой цепь самых непредсказуемых событий. В тот момент, когда странный гость поднялся с кресла и кивком головы предложил следовать за ним, Феликс понял, что стоит на пороге некой весьма сомнительной авантюры; что надо отказаться от этого фантастического предложения написать портрет за любые деньги; что надо немедленно отправляться домой к Агнешке, которая невероятно скучна, но так проста и понятна... Феликс подумал обо всем этом... и пошел за Стефаном.

На улице прямо перед офисом их ждал сверкающий черный автомобиль неопределенной марки – во всяком случае, Феликс не смог ее определить, и никакие логотипы или опознавательные знаки не смогли ему в этом помочь, потому что их попросту не было. Наверное, это авто было выполнено на заказ – полнейший эксклюзив. Салон отделан черной кожей, все детали – хромированные или вовсе серебряные. Феликс устроился на пассажирском сидении, стараясь скрыть свое изумление.

Стефан жил в старинном каменном доме у самой реки. Этот дом, стоявший за изящной ажурной оградой, в живописном, но совершенно запущенном саду, был от фундамента до крыши оплетен диким виноградом. Феликсу бросилось в глаза, что все окна наглухо закрыты ставнями.

Они прошли в дом. Увидев великолепный, тускло блестящий, черно-желтый паркет (явно старинный и очень, очень дорогой), Феликс подумал, что, пожалуй, стоит разуться, чтобы не повредить такую драгоценность. Но Стефан прошел вперед, не разуваясь и, кажется, вообще не задумываясь о том, какое чудо он топчет каблуками своих черных кожаных сапожек. Феликс последовал его примеру.

– Располагайтесь, – сказал Стефан. – Я сейчас переоденусь и присоединюсь к вам. Может, вы хотите выпить чего-нибудь?

Феликс пожал плечами, показывая, что не отказался бы.

– Что вы предпочитаете? – спросил Стефан, подходя к бару. – Есть вино, водка, виски, коньяк, ликеры – все, что только пожелаете.

Одну за другой он извлекал тускло поблескивающие бутылки и показывал их своему гостю. Но, поскольку все они были непочатые, Феликс из скромности качал головой.

– Чего же вы хотите? – удивился Стефан.

– Понимаете, я не хочу, чтобы вы из-за меня откупоривали бутылку. Может, у вас найдется что-нибудь, уже открытое?

– Нет, ничего открытого здесь нет, можете убедиться сами. Поэтому, прошу, не стесняйтесь и выбирайте, что сами пожелаете. Вот штопор, вот бокалы. Надеюсь, вы можете позаботиться о себе сами? Я сейчас приду.

Стефан поднялся наверх, а Феликс остался перед забитым разнообразными бутылками баром. «Странно, – подумал он. – Столько выпивки – и никому она не нужна, никто к ней не притрагивается!» Он налил себе бокал шардоне и, поскольку хозяин все еще был занят переодеванием, стал озираться по сторонам, чтобы как-то себя развлечь.

Дом производил странное впечатление: с одной стороны – поразительная красота, соразмерность, гармония обстановки, с другой – отсутствие какого-либо намека на уют. Все вокруг – явно старинная мебель, картины, цветы, фарфор и хрусталь, книги на стеллажах, поблескивающие золотыми тиснениями на корешках, кордовская кожа, которой были обиты стены, и тяжелые парчовые портьеры – производило впечатление театральной бутафории или киношных декораций, словно все эти безусловно красивые предметы свезены сюда наспех, лишь для того, чтобы создать видимость жилого помещения.

Вдруг засмотревшийся по сторонам Феликс услышал, как сзади его позвали по имени, и обернулся.

Стефан стоял на ступенях широкой дубовой лестницы с резными перилами, покрытой темно-фиолетовым ковром с золотыми узорами. Крупные напудренные локоны парика, ниспадавшие ему на плечи, полностью изменили черты его лица. На нем был камзол винного цвета с черным шитьем, из-под которого выглядывало пышное жабо, скрепленное усыпанной кровавыми карбункулами брошью. На руках – замшевые перчатки, на ногах – панталоны и чулки из сверкающего шелка (все это было того же глубокого винного цвета, что и камзол). Туфли на высоких, слегка изогнутых каблуках были украшены пряжками, усыпанными такими же крупными карбункулами, что и брошь на груди.

– Теперь я полагаю, что готов позировать, – медленно проговорил Стефан.

От столь необычного зрелища Феликс хмыкнул, стараясь сдержать непроизвольный смешок. И, видимо, не слишком удачно, потому что Стефан гневно нахмурился.

– Что такое? – холодно вопросил он. Тонкая рука нервно затеребила концы жабо.

– О, простите, это я от неожиданности, – поспешно извинился Феликс, заметив в глазах столь нелепо вырядившегося существа нешуточную обиду. – Итак, вы хотите, чтобы я изобразил вас в этом костюме?

–Вы имеете что-либо против? – тон Стефана стал еще более ледяным.

«Похоже, парнишка чертовски самолюбив. Но надо же вырядиться эдаким пугалом! Впрочем, судя по всему, денег у него куры не клюют, так что может себе позволить любые закидоны».

– Что вы, ваш наряд просто великолепен, – произнес он вслух. – Но, видите ли, я не специалист по старинной живописи. А подобный костюм достоин лишь кисти мастера эпохи барокко. Вряд ли мне удастся сымитировать этот стиль.

– Но я вовсе не хочу, чтобы вы копировали старых живописцев, – возразил Стефан, спускаясь по лестнице и приближаясь к Феликсу. Движения его были по-кошачьи грациозны и неторопливы. Дизайнер заметил, что, помимо всех прочих побрякушек, в левом ухе Стефана теперь красуется серьга – оправленная в золото продолговатой формы жемчужина. Феликсу никогда раньше не доводилось видеть жемчуг такого размера.

– Дело в том, что у меня есть довольно много портретов, сделанных художниками XVII века, – продолжал между тем Стефан. – Не думаю, что мне хочется получить еще один такой же.

– В самом деле? – в Феликсе заговорило профессиональное любопытство. – Если вы позволите, мне было бы интересно взглянуть на них.

– О, с удовольствием, – улыбнулся Стефан. – Идемте.

Заинтригованный Феликс последовал за своим хозяином. Прежде чем выйти из гостиной, Стефан прихватил с собой старинный бронзовый канделябр со вставленными в него толстыми витыми свечами. Заметив удивленный взгляд гостя, он пояснил:

– Не во всех комнатах имеется электричество. Видите ли, я плохо переношу яркий свет. У меня от него болят глаза. Поэтому у себя дома я обычно предпочитаю проводить вечера при свечах. Кроме того, по-моему, так гораздо романтичнее.

Стефан шел впереди, и у Феликса была возможность отметить, с какой непринужденной грацией передвигается тот в своем причудливом наряде. «Будто всю жизнь носил такие одеяния», – подумал дизайнер, глядя, как легко ступают стройные ноги, туго обтянутые шелковыми чулками.

Дом оказался куда больше, чем это показалось Феликсу при взгляде с улицы. Они довольно долго шли через анфиладу комнат (которые точнее было бы назвать залами), пока наконец не очутились в длинной сводчатой галерее.

– У вас отличная коллекция картин, – заметил Феликс, разглядывая темные холсты в массивных золоченых рамах. Большинство из них относились ко второй половине XVII века и несомненно являлись подлинниками. Феликс никогда особо не интересовался антиквариатом, но безошибочно мог определить художественную ценность того или иного полотна.

– Вы находите? – польщенно улыбнулся Стефан. – Вообще-то я не слишком разбираюсь в живописи. Просто, если картина мне нравится, я ее покупаю, вот и все.

– Эти картины стоят целое состояние, – произнес Феликс, продолжая рассматривать потускневшие от времени холсты.

– Да, пожалуй, – согласился Стефан, слегка склонив голову набок и поглядывая на Феликса так, словно тот был его новой картиной. – Впрочем, на момент их создания они стоили гораздо дешевле, поскольку в те времена многие из писавших их мастеров еще не были так знамениты, как нынче.

– Разумеется, но приобретали-то вы их в наши дни.

– Не совсем, многие перешли ко мне по наследству, – Стефан снова улыбнулся, на сей раз чуть шире, и Феликс заметил, что зубы у него очень острые и крупные. «Ну да, сейчас многие готы наращивают себе клыки в стоматологических кабинетах».

– Дело в том, что у меня весьма длинная родословная, – Стефан лукаво провел языком по своим выступающим зубам.

– В самом деле? – вежливо отозвался Феликс, впрочем, без особого интереса. Он не разделял нынешнего повального увлечения генеалогией, когда каждый старается выудить себе из пыльных семейных архивов хотя бы одного более-менее вельможного предка.

– А теперь, если вы не против, можно вернуться и приступить к сеансу, – вывел его из замешательства мелодичный голос Стефана.

Когда они вновь очутились в залитой электрическим светом гостиной, хозяин дома сказал:

– Вы пока располагайтесь, как вам удобнее, а я схожу переодеться. Пожалуй, вы правы: этот наряд не слишком подходит для современного портрета.

– О, не утруждайтесь, – возразил Феликс, прикрепляя к своему планшету чистый лист бумаги. – Сегодня я сделаю лишь несколько карандашных набросков лица, так что одежда не имеет особого значения.

– И все же я переоденусь, – повторил Стефан, направляясь к дверям. – Я вижу, что этот костюм вам не нравится.

Феликс про себя усмехнулся: «Если этот чудик надеется на что-то помимо сеансов живописи, придется его разочаровать». Вообще-то Феликс ничего не имел против геев, и несколько его знакомых были из этой породы. Но в последнее время вид хрупких манерных юношей неизменно наводил его на мысль о Тадзьо. Тадеушем звали эксцентричного семнадцатилетнего младшего брата Феликса. Тадзьо обожал брата и этим бесконечно отравлял ему существование. Хотя, наверное, Феликс сам был во многом виноват. Все-таки он на десять с лишним лет старше и должен был бы понимать, что делает, тогда, томной летней ночью в загородном доме их матери, где из-за нехватки спального места братьев уложили в одну постель. Увы, Феликс слишком много выпил (был день рождения кого-то из родственников), а Тадзьо так к нему ластился... Он всегда был каким-то преувеличенно нежным братом. Хотя в то лето Тадзеку уже исполнилось четырнадцать, а в этом возрасте мальчики обычно перестают быть лизунчиками, он по-прежнему любил виснуть у Феликса на шее, класть голову ему на плечо, обниматься, держаться за руку. Феликс этого не пресекал, и вот чем все закончилось! К счастью, у Феликса хватило ума и силы воли вовремя оборвать эту безумную связь. Тем более что тогда он уже встречался с девушками... Тадзьо крайне тяжело переживал Феликсово «предательство» и, хотя прошло уже три года, не оставлял попыток вернуть его. Иногда тот, измученный его домогательствами, истериками и безумными сценами ревности, уступал, но чаще упорно игнорировал попытки Тадеуша воскресить прошлое. С девушками Феликсу было проще: они знали свое место, а если забывали о нем, начиная предъявлять претензии, он попросту порывал с ними раз и навсегда. Со своей нынешней девушкой Феликс познакомился примерно год назад, и в целом его устраивала их связь. Агнешка была милой и доброй девушкой, не слишком умной, но зато хорошенькой и веселой.

– Надеюсь, я не слишком долго заставил вас ждать, – вывел Феликса из задумчивости голос Стефана.

Теперь на хозяине дома были светлые леггинсы и пестрая шелковая блуза свободного покроя. «Бедняга, у него совсем нет вкуса», – снисходительно подумал Феликс, оглядывая очередное облачение своего странного заказчика. Две верхних пуговицы блузы (наверняка нарочно) были расстегнуты, так что в распахнутом вороте виднелась худая грудь, обтянутая бледной до синевы кожей. На тонкой шее Феликс заметил необычной формы шрам.

– Ну, как я вам теперь? – странное создание с беспокойством заглянуло Феликсу в глаза.

– М-м-м, очень мило, – вежливо одобрил Феликс, и Стефан просиял.

– Итак, приступим. Куда мне лучше сесть? Или встать?

– Да нет, можете садиться куда угодно, главное, чтобы тень не падала на лицо. Кстати, – спохватился он, – вы говорили, что плохо переносите яркое освещение. Не окажутся ли сеансы чрезмерной нагрузкой для вас?

– О, думаю, пару часов я смогу выдержать, – Стефан забрался с ногами в глубокое кожаное кресло – вероятно, свое любимое, – уютно свернулся там калачиком и щелкнул пультом.

Тут только Феликс заметил втиснутый на стеллаже между книг суперсовременный музыкальный центр, резко контрастирующий с прочей обстановкой комнаты. Зазвучала музыка: разумеется, та самая «Lullaby». Феликс закусил губу, стараясь не выдать своего раздражения, – в конце концов, он здесь всего лишь гость, и Стефан имеет полное право слушать в своем доме все, что ему заблагорассудится.

«...his arms are all around me... – вкрадчиво шептал голос Роберта Смита. – dead looking for the victim...» Стефан нажал Replay. Когда песня заиграла в третий раз, Феликс не выдержал:

– Простите, Стефан, не могли бы вы выключить музыку?

– Вам не нравится? – удивился тот. – Может, поставить другой диск?

– О нет, песня чудесная, – поспешно возразил и так уже достаточно пострадавший от музыкального пристрастия заказчика Феликс. – Но, видите ли, я предпочитаю работать в тишине.

– Ну что ж, как вам угодно, – Стефан с видимым сожалением отложил пульт.

Феликс облегченно вздохнул. Теперь тишину нарушал только шорох карандаша по бумаге.

– Скоро закончу, потерпите еще немного, – нарушил молчание Феликс, заметив, что огромные черные глаза все чаще болезненно моргают и Стефан время от времени прикрывает их своей узкой бледной ладонью.

– О, не торопитесь, со мной все в порядке, – отозвалось существо из недр кресла.

– Вы здесь живете один?

– Да. Иногда, правда, я привожу сюда знакомых, но никто из них не задерживается надолго.

– Странно: вы так молоды, а ведете жизнь затворника, – карандаш Феликса быстро порхал по листу, четко и уверенно схватывая не слишком правильные, но в то же время удивительно гармоничные черты этого лица, казавшегося неживым из-за его неестественной бледности. Чтобы добиться подобной белизны, участники готических вечеринок изводили тонны макияжа. Но на коже Стефана не было заметно белил. Родинка на правом виске, родинка над левой бровью...

– Ну, не так уж я и молод, – странное создание негромко рассмеялось. – Просто выгляжу почти мальчишкой, а на самом деле глубокий старик.

– Интересно, сколько же вам лет? – Феликс тоже засмеялся. – Готов поспорить на что угодно, вы намного младше меня.

– Берегитесь, мой милый, я ведь могу принять ваше пари, и тогда буду вправе потребовать с вас за проигрыш что угодно, – угольно-черные глаза загадочно блеснули, и Феликс непроизвольно поежился.

– Что ж, думаю, на сегодня достаточно, – произнес он, откладывая карандаш.

– Как, уже? – Стефан выкарабкался из кресла и, приблизившись к Феликсу, наклонился, чтобы рассмотреть наброски. На Феликса повеяло приторным ароматом духов – судя по всему, женских. – Просто потрясающе! – воскликнул Стефан, разглядывая зарисовки своего лица, выполненные в различных ракурсах. – Феликс, вы замечательно рисуете! Я так и знал, что не ошибся, сделав заказ именно вам! Вы настоящий мастер!

В порыве восторга он схватил обе руки Феликса и крепко их сжал. Художник вздрогнул: ладони Стефана были холодны, как лед. Но странное дело: вместо вполне естественного побуждения брезгливо отдернуться Феликсу вдруг захотелось подольше задержать эти маленькие, худые, отягощенные массивными перстнями ладошки в своих, чтобы хоть немного согреть их.

– Вы ведь придете завтра вечером, Феликс, не так ли? – Стефан тоже не спешил прерывать рукопожатие, глядя на своего гостя снизу вверх и как-то тревожно, едва ли не умоляюще ему улыбаясь.

Вообще-то у Феликса были совсем другие планы на завтрашний вечер: Агнешке удалось достать билеты на один-единственный гастрольный концерт ее любимой группы. Но... Феликс глянул на стоящее рядом создание – незнакомое, непонятное, в чем-то пугающее, в чем-то нелепое, в чем-то даже отталкивающее – и вдруг неожиданно для себя произнес:

– Конечно, Стефан, если вы хотите, я приду завтра.

И увидел, как радостно просияло обращенное к нему бескровное лицо.

– ...и что же? – поинтересовалась Яня, разливая чай. – Он так и не объяснил тебе, где шлялся полночи?

– Объяснил... – вяло ответила Агнешка, пожав плечами. – Сказал, что у него появился неожиданный заказ, и он, видите ли, вынужден работать над ним на дому у клиента. А еще он сказал, что не пойдет со мной сегодня на концерт, потому что у него дела! Поэтому у меня есть один лишний билет, и если ты хочешь, мы можем пойти вместе.

– Да, конечно, это будет просто классно, – ответила Яня. – А твой Феликс, скажу я тебе, просто полный...

Этот разговор происходил в ординаторской больницы, где для медсестер был отведен специальный уголок, дабы они в промежутках между выполнением служебных обязанностей могли гонять чаи и обсуждать разные насущные вопросы. Именно этим в настоящий момент и занимались Агнешка и Яня – пили чай и обсуждали бойфренда Агнешки Феликса, который вчера явился домой за полночь, распространяя запах хорошего вина и (что еще больше настораживало) женских духов, а в свое оправдание наплел всю эту смехотворную бодягу насчет неожиданно объявившегося заказчика, любящего, чтобы дизайнеры работали у него на дому.

Яня многое хотела высказать в адрес Феликса, но ей не дал закончить фразу включившийся коммутатор:

– Сестра Негнивицкая, срочно подойдите в блок 18-С.

Агнешка тяжело вздохнула, отставила чашку и побежала в блок 18-С, мягко шлепая подошвами резиновых тапочек по устланным ковролином больничным коридорам.

Она нисколько не удивилась, обнаружив в коридоре блока 18-С полицейских: в их отделение доставляли пострадавших при несчастных случаях (когда-то сюда угодил и Феликс со сломанной ногой – так состоялось их знакомство), а в данную категорию зачастую попадали жертвы преступлений различных степеней кровавости, поэтому за время своей работы в больнице Агнешка навидалась всякого. Полицейские внимательно слушали доктора, который при виде подошедшей Агнешки прервал свои объяснения и коротко сказал ей, кивнув на дверь палаты:

– Сестра, переливание крови. Проследите, пожалуйста.

Агнешка вошла в указанную дверь и увидела лежащую на кровати-каталке молоденькую девушку, всю опутанную бесчисленными трубочками и проводочками, пристегнутую к аппаратам и явно находящуюся на грани жизни и смерти. Утыканные иголками и датчиками маленькие пухленькие руки покоились поверх одеяла, и Агнешка невольно залюбовалась выхоленными наманикюренными пальчиками. Затем она перевела взгляд выше и вздрогнула: перед ней лежала Ромола – секретарша из приемной в офисе Феликса! Агнешка хорошо ее знала. Феликс был с ней в прекрасных приятельских отношениях, они ходили друг к другу в гости, вместе ездили на пикники. Ромола была обаятельной, энергичной и чрезвычайно общительной девушкой – словом, типичная секретарша в приемной. Что же с ней случилось? Как она оказалась в больнице, да еще в таком ужасном состоянии? Агнешка заметила на шее Ромолы повязку из бинтов. Хм, вероятно, классика: ножом по горлу. Какой-нибудь ревнивый бойфренд?

Между тем из-за приоткрытой двери доносились голоса полицейских и доктора.

– ...Итак, пан доктор, вы утверждаете, что это не мог быть человек?

– Я этого не говорил, пан офицер. Напротив, строение челюсти, судя по отпечатку зубов на шее, типично человеческое. Единственное отличие – клыки. У человека они, как правило, не настолько длинные и острые, хотя бывают, конечно, всякие аномалии, плюс еще некоторые наращивают клыки специально – в наше время такие услуги доступны. Кроме того, обратите внимание, насколько аккуратно сделан прокус. Ясно, что тот, кто его сделал, во-первых, обладает достаточно мощными челюстями, потому что одновременно прокусить кожу, мышечную ткань и стенки артерии непросто, а во-вторых, известными... даже не знаю, как это назвать... навыками, что ли. И не надо забывать, что преступник, кто бы он ни был, высосал в один присест полтора литра крови – даже больше, чем полтора. Человеческий желудок не приспособлен для таких вещей. Это должно было обернуться для нашего таинственного гурмана тяжелейшим расстройством пищеварения.

Агнешка прислушалась. О чем это они говорят? Какие прокусы, какие клыки? Она приподняла повязку на шее Ромолы – и отшатнулась. На нежном белом горле девушки красовалась не колото-резаная рана, а четкий след от укуса.

Тут в дверь заглянул доктор:

– Сестра, офицер хочет задать вам несколько вопросов.

Агнешка вышла в коридор. Офицер полиции первым делом поинтересовался у нее, знает ли она некоего Феликса Жилинского, и даже показал ей фотографию. Агнешка кивнула.

– Вы с ним живете вместе, так?

Агнешка кивнула снова.

– Вы знаете, где он был этой ночью?

Агнешке не оставалось ничего другого, кроме как повторить рассказанную Феликсом жалкую историю. Полицейские переглянулись.

– Нам он рассказал то же самое, – заметил один из них.

– Простите, пан офицер, – сказала Агнешка, пытаясь преодолеть свою растерянность, – вы... вы его подозреваете, да?

– Его – нет, – ответил офицер. – Но он важный свидетель, а показания его вызывают определенные подозрения. Вот как все было. Пани Ромола Глинская вчера пришла домой в прекрасном настроении и сообщила своей подруге (она снимает квартиру с подругой), что познакомилась на работе с молодым человеком, показавшимся ей интересным, и ждет его у себя сегодня ночью. По ее словам, это был один из клиентов их фирмы. Подруга оставила пани Глинскую в одиночестве ждать своего гостя, а когда вернулась наутро, обнаружила ее в постели на грани комы от потери крови. Естественно, мы первым делом стали проверять всех клиентов, обращавшихся в фирму накануне, но все они оказались чисты – точнее, почти все, за исключением некоего молодого человека, появившегося перед самым закрытием. Его видели только двое – пани Глинская и пан Жилинский. Пан Жилинский, если верить его показаниям, даже имел удовольствие провести в его обществе целых пять часов – был у него дома и рисовал его портрет. Если это правда, то данного таинственного субъекта – некоего Стефана – мы также вынуждены исключить из списка подозреваемых, потому что он живет на берегу Вислы, а панна Глинская – на противоположном конце города. Пан Жилинский ушел от своего клиента около полуночи, то есть до полуночи у Стефана стопроцентное алиби. От набережной до дома пани Глинской – сорок минут езды минимум, а трагедия произошла не позднее половины первого. В общем, казалось бы, здесь тоже все чисто, но беда в том, что мы не можем найти этого самого Стефана. Пан Жилинский показывал нам его дом, но, как выяснилось, в настоящее время этим домом владеет совсем другой человек – гражданин Германии, постоянно проживающий за границей. Также у нас есть наброски портрета загадочного Стефана, выполненные паном Жилинским. Мы показали эти наброски всем предполагаемым «соседям» Стефана (если допустить, что он все-таки живет в этом доме), но все они в один голос заявили, что ни разу не видели этого человека. Таким образом, либо ваш друг нас обманывает, либо... это какая-то мистика. Вы не можете припомнить никаких новых фактов? Пожалуйста, подумайте.

Агнешка добросовестно задумалась, наморщив лоб, но так и не вспомнила ничего, что могло бы пролить свет на эту во всех отношениях странную историю с участием Феликса. Обескураженные неудачей полицейские удалились.

Конечно, проще всего было бы узнать обо всем произошедшем у самой Ромолы, но... Ночью она умерла, причем обстоятельства ее смерти оказались не менее страшными и загадочными, чем само преступление.

Когда Агнешка утром пришла на работу, в ординаторской ее встретила взволнованная толпа медсестер, и все стали наперерыв сообщать подробности жуткой ночи.

В блоке 18-С, как обычно, дежурили три медсестры. Их смена началась в полночь и должна была продлиться до шести утра. Настроение у всех трех женщин было не самое радостное. Им уже успели поведать о лежащей в их блоке девушке с прокушенной шеей, а такое соседство в самый глухой час ночи в пустом и тихом коридоре реанимационного отделения казалось прямо-таки опасным. А между тем в палату Ромолы по инструкции необходимо было заглядывать каждые полчаса, но ни одна из сестер не могла заставить себя сделать это. Наконец кинули жребий, который определил, кому из трех медсестер придется выполнить эту нелегкую обязанность. Вся дрожа, женщина подошла к двери палаты. Две товарки наблюдали за ней во все глаза. Вот она постояла перед дверью, взялась за ручку и... дико закричала. Две другие сестры кинулись бежать и переполошили всю больницу. Всем скопом дежурные медсестры, медбратья и врачи бросились в палату Ромолы. Сестра лежала на пороге в глубоком обмороке, жертва – на своей кровати, мертвая. Повязка с ее шеи была сорвана. След от укуса, который за день успел затянуться, вновь выглядел совсем свежим. И – что самое интересное – вся кровь, которую Ромоле перелили накануне... Скажем так, эта кровь куда-то исчезла.

Когда сестра, первой заглянувшая в палату, пришла в себя, ее первым делом допросили, но она твердила, что ничего не знает и не помнит. Долго ломали голову, пытаясь понять, как убийца Ромолы умудрился проникнуть в палату, а затем уйти. Совершенно исключалось, что он мог забраться в окно: во-первых, оно было заперто изнутри, во-вторых, палата находилась на восемнадцатом этаже, и трудно было представить себе, чтобы какое-нибудь человеческое существо могло подняться на такую высоту, да еще таким образом, что никто этого не заметил. Не менее невероятным казалось также, что убийца мог войти в дверь: в коридоре находились три дежурные сестры, которые непременно увидели бы его.

Выслушав новости, Агнешка подумала, что все это сильно напоминает завязку фильма ужасов.