...Близилось Рождество. На всех главных площадях города уже возвышались нарядные елки, а витрины магазинов и окна домов украсились венками из еловых ветвей, разноцветными фонариками и гирляндами. Снег лежал густой, пушистый, мягкий, приглушавший все звуки, и морозный воздух казался сладким и пьянящим.

Жители Кракова могли безбоязненно наслаждаться веселой предпраздничной суетой: вампир-маньяк их больше не тревожил. Жуткая загадочная история, длившаяся почти полгода, прекратилась так же неожиданно, как и началась. Разумеется, забыть такое было нелегко, и долго еще и полиция, и газетчики бились над разгадкой тайны. Но жизнь продолжалась, постепенно страх отступал и интерес ослабевал, особенно под воздействием праздничной атмосферы, которая уже ощущалась, хотя до Рождества оставалось еще десять дней.

В один из таких предпраздничных вечеров подруги вытащили Агнешку на вечеринку в ночной клуб. Это было сделано главным образом для того, чтобы она наконец могла найти себе кого-нибудь. Со дня смерти Феликса уже прошло пять месяцев, рассуждали подруги, хватит горевать, пора забыть прошлое и двигаться дальше. И в конце концов Агнешка поддалась на их уговоры.

Пряча лицо в пушистом воротнике зимнего пальто, Агнешка в обществе трех своих подруг шла по улице по направлению к светящейся неоном вывеске клуба. Девушки торопились, почти бежали: в воздухе ощущался морозец.

Возле тротуара был припаркован роскошный автомобиль черного цвета, на заднем сидении которого Агнешка и ее подруги заметили парочку. Светловолосый мужчина, чьего лица не было видно, страстно целовал в шею девушку, которая сильно запрокинула голову назад, и на лице ее застыло совершенно безумное выражение, говорившее о том, что она либо получает неземное наслаждение от этого поцелуя, либо удолбана в хлам, либо и то и другое сразу. На водительском месте сидел еще один молодой человек, очень бледный, с черными волосами и большими темными глазами. Он с довольной полуулыбкой наблюдал за парочкой в зеркало заднего вида. Его лицо показалось Агнешке странно знакомым. Она против воли уставилась на него, пытаясь вспомнить, где и когда могла видеть эти такие характерные острые черты...

Почувствовав ее взгляд сквозь стекло, загадочный юноша, продолжая улыбаться, медленно обернулся к ней. Улыбка была очень приятной – приветливой, светлой, слегка озорной. Не только Агнешка, но и все три ее подруги невольно замедлили шаг.

– Смотри, Агнешка, какой кадр! – восторженно зашептала Каролинка. – Ой, кажется, он тебя заметил. Везет же!

Но очаровательный молодой человек в машине, взглянув на Агнешку, неожиданно вздрогнул, изменился в лице и поспешно отвернулся, чем поверг девушек в изумление. Пожав плечами, они пошли дальше.

– Наверное, он просто перепутал тебя с кем-то, – предположила Каролинка, обращаясь к Агнешке.

– Странно... Мне он тоже показался знакомым... – пробормотала она, чувствуя растущее беспокойство.

Клуб был набит битком. Пучки яркого белого света пронизывали танцпол и извилистые темные коридоры, обесцвечивая лица людей и делая их похожими на маски. В лазерных всполохах движения танцующих казались дерганными, как у марионеток.

Агнешка пробралась к бару, несмотря на то, что подруги тянули ее на танцпол, и устроилась у стойки, заказав себе легкий коктейль на основе сухого белого вина. Бар располагался как раз напротив входа, так что Агнешке было очень удобно рассматривать новых посетителей.

Над танцполом звучал ремикс на какую-то очень популярную песню. Медленная тягучая мелодия, стараниями ди-джея растянутая на добрых десять минут, наконец близилась к коде. Высокий голос с какими-то безумными, истеричными интонациями пел:

And I know that in the morning I will wake up
To the shivering cold...

И тут в клуб вошли еще два посетителя. Первым в дверях показался уже знакомый Агнешке темноволосый юноша – тот самый, что улыбался ей, сидя в машине. А следом за ним вошел...

...And the Spiderman is always hungry

Агнешка выронила бокал. По счастью, он упал не на пол, а на колени, и дело ограничилось лишь пятном на платье. Бармен, участливо качая головой, протягивал ей салфетку, но она этого не замечала, не сводя потрясенного взгляда с вошедшего молодого человека.

Он очень изменился. Он обрел холодную мраморную красоту. Его светлые волосы, лежавшие живописными волнами, блестели и искрились, точно посеребренные инеем, а ярко-голубые сияющие глаза (даже в полутемном помещении клуба можно было рассмотреть их цвет) напоминали чистое морозное зимнее небо. Чувственные губы были ярко-красными, почти пунцовыми, и такой же странный, неестественный румянец полыхал на снежно-белых щеках.

И все равно Агнешка его узнала.

Как только к ней вернулась способность соображать, она поспешила отвернуться, чтобы он ее не заметил. Она поняла: если он ее узнает, ей конец. Вряд ли ему нужны свидетели того, как он расхаживает по ночным клубам через полгода после своих собственных похорон. И вряд ли стоит надеяться, что он пощадит ее, вспомнив о своей старой привязанности: едва ли в его новом состоянии у него сохранились какие-то человеческие чувства.

Агнешка торопливо вытащила из прически заколку и постаралась кое-как прикрыть волосами лицо. Затем осторожно слезла со стула и, стараясь не торопиться и не показывать никому своей паники, через длинный танцпол начала пробираться к выходу. Она знала, что эти двое где-то там, за ее спиной. Некая злая сила (родственная той таинственной силе, что кружит нам головы и подбивает нас броситься вниз, когда мы находимся на большой высоте) побуждала ее обернуться, однако Агнешке удалось преодолеть это искушение.

Она покинула клуб, ни слова не сказав своим подругам. Черный автомобиль по-прежнему стоял на улице, только теперь он был пуст. Куда, интересно, делась та девушка, которую он целовал?.. «Господи, целовал или?..» – боясь додумать до конца эту мысль, Агнешка помчалась домой.

Тадзьо сидел в своей комнате и что-то рисовал в блокноте. Когда Агнешка рассказала ему о том, что видела, он лишь меланхолично пожал плечами, словно говоря: «Разве я тебя не предупреждал?» Какое у него было в тот момент выражение лица, Агнешка не видела, потому что Тадеуш сидел, опустив голову, но она заметила, что рука, державшая карандаш, слегка дрожала.

– Значит, они снова в Кракове, – наконец тихо произнес он.

– Я думаю, завтра мы опять прочитаем в газете о девушке с прокушенным горлом, – подтвердила Агнешка дрожащим голосом.

– И хорошо, если только об одной девушке, – угрюмо прибавил Тадеуш. – Их же теперь двое, не забывай. Значит, и крови им теперь требуется вдвое больше.

– Во все это невозможно поверить, – Агнешка покачала головой.

Тадзьо усмехнулся.

– Ну-ну. Феликс тоже не верил. Говорил, что вампиры встречаются только в сказках. И вот, поглядите-ка, чем это для него обернулось. Теперь наш Фельо вампирствует не хуже доброго старого Дракулы.

– Давай уедем, Тадзек, – отчаянно пытаясь справиться с нарастающим страхом, предложила Агнешка. – Ну его к черту, этот город. Как подумаю о перспективе еще раз встретить его где-нибудь в клубе или просто на улице... Знаешь что, у меня родители в Радоме, поехали туда, будем жить с ними, надеюсь, что уж туда-то вампиры не доберутся.

– Хочешь сбежать? – презрительно осведомился Тадзьо.

– А что ты мне предлагаешь делать? Остаться здесь и ждать, когда Феликс заглянет к нам темной ночкой вместе со своим князем?

– Он не заглянет... – с какой-то странной горечью прошептал Тадзьо.

– Откуда такая уверенность, позволь спросить?

– Разве ты не понимаешь? Он бросил нас, бросил ради того, чтобы навеки быть со Стефаном! – карандаш в пальцах Тадзьо с треском сломался. Острый обломок вонзился в ладонь. В каком-то оцепенении Тадеуш смотрел на кровь, медленными полновесными каплями стекающую по его руке.

– Ой, Тадзьо, – ахнула Агнешка. – Давай, перевяжу...

Но Тадзьо вдруг резко отшвырнул обломки карандаша и, подскочив к девушке вплотную, яростно встряхнул ее за плечи.

– Феликс влюбился в этого вампира, ясно тебе?! – выкрикнул он. – Влюбился, еще будучи человеком! Я видел их вместе! Видел, как они смотрели друг на друга. И самое ужасное то, что этот монстр тоже его любит...

– Тадзек, опомнись, о чем ты говоришь? – пролепетала Агнешка, напуганная внезапной вспышкой Тадеуша. – Разве эти существа могут испытывать человеческие чувства?

– Могут... – Тадзьо отпустил Агнешку и обессилено сник. На белой кофточке девушки остался кровавый отпечаток его ладони. – Я знаю, что такое любовь. Этот князь... Когда я пришел к ним дом... Я хотел увести Феликса оттуда. А потом явился он... Странно... Он должен был убить меня. Лучше бы убил... Агнешка, он действительно любит Феликса! Ненавижу его!!! – вновь вскинувшись, истерически выкрикнул он.

– Тадзек, Тадзек, не сходи с ума... – Агнешка обняла Тадеуша, притянула к себе его голову. – У тебя сейчас такое лицо, что я даже боюсь тебя... Пожалуйста, дорогой, успокойся...

– Не трогай меня, дура! – Тадеуш злобно вырвался. – Ты никогда не любила его. Ты на это просто не способна. Найдешь себе другого мужика и думать забудешь о Феликсе. А я без него жить не могу! Если бы он только вернулся!.. Ради этого я бы согласился даже продать свою душу дьяволу! Но дьявола нет... Нет ни дьявола, ни Бога. Есть только этот проклятый Черный Князь.

– Тадзьо, одумайся! –жалобно воскликнула Агнешка. – Я не обижаюсь на тебя, понимаю, как ты любил брата... Но, пожалуйста, замолчи и не говори таких ужасный вещей! Феликс уже не человек, поэтому ни к чему призывать его на ночь глядя. Лучше иди собери вещи, утром мы уезжаем.

– Феликс нуждается в помощи, Агнешка, – вдруг тихо, твердо и совершенно спокойно сказал Тадзьо.

– Боюсь, что в помощи нуждаются те, кто повстречается с ним в темном переулке! – отрезала взволнованная девушка. – И я больше не собираюсь обсуждать это, Тадзьо. Я хочу поскорее забыть обо всем. Уехать и забыть – вот все, что нам с тобой сейчас нужно. Уехать из этого проклятого города! Завтра же, утренним поездом!

Тадзьо молча встал и куда-то вышел. Вскоре он вернулся и бухнул на колени Агнешке толстый фотоальбом.

– Вот, смотри, – он открыл первую страницу. На фотографии были Феликс с Агнешкой на пляже во время отдыха в Хорватии.

– Тадзьо, зачем?.. – начала Агнешка, пытаясь закрыть альбом, он вырвал его у нее из рук и перевернул новую страницу – все та же Хорватия, Феликс в белых брюках, обнаженный до пояса (футболка заткнута за ремень), играет в теннис. Дальше – смеющаяся Агнешка с травинкой в зубах. Феликс, сосредоточенно изучающий меню в ресторане. Феликс и Агнешка на экскурсии по развалинам турецкой крепости. Спящий Феликс...

– Смотри! – приговаривал Тадзьо, листая альбом. – Видишь? Вот каким он был. А сегодня ты видела, каким он стал. Ну подумай: разве наш Фельо создан для того, чтобы быть вампиром? Князь – вот кто настоящий монстр. Он соблазнил Феликса, очаровал его, завладел его волей и разумом... Агнешка, Феликса надо спасти!

– Но...– неуверенно протянула Агнешка, – Как же мы можем его спасти, если он уже вампир?

– У нас с тобой есть лишь один выход. Если нет иного способа вырвать Феликса из лап князя, придется их обоих уничтожить.

– Уничтожить?.. О Господи... Тадзек, пожалуйста, давай просто бросим все и уедем, а?

– И оставим Феликса этому чудовищу? Ну уж нет, клянусь Богом! – глаза Тадеуша яростно вспыхнули. Но, заметив испуг и нерешительность Агнешки, он продолжал более мягким тоном:

– Дорогая, представь только, что тебе грозило бы такое же будущее. Что бы ты предпочла – жить вампиром или умереть? Вообрази себе на минуточку: каждую ночь ты встаешь из гроба, убиваешь человека, пьешь кровь! Неужели ты не сказала бы спасибо тому, кто избавил бы тебя от такой жизни? Ты ведь работаешь медсестрой. Ты должна знать, насколько гуманной в некоторых случаях бывает эвтаназия. И, поверь, сейчас как раз такой случай. Ты ведь не видела того, что видел я! Этот князь не пил твою кровь! Ты не чувствовала его отвратительную пасть на своей шее! И когда я представляю себе, что наш Феликс сейчас занимается тем же... Агнешка, если ты хоть немного любила его, ты поможешь мне сделать это!

– Хорошо... – взгляд Агнешки вновь упал на фотоальбом с изображениями Феликса. Она тяжело вздохнула. – Но что именно мы должны сделать? О, Тадзек, я боюсь... А вдруг у нас ничего не выйдет? Кто знает, на что способен этот жуткий князь...

– Я уже все подготовил, – на осунувшемся лице Тадзьо появилась кривая усмешка. – Не бойся, дорогая, мы сумеем справиться с его сиятельством и избавить Феликса от всего этого кошмара.

Сверло вонзалось в обитую железом дверь с пронзительным звуком, от которого сводило скулы. Работа продвигалась медленно: сверлить было тяжело, и слесарь поминутно останавливался, чтобы перевести дух и вытереть пот со лба.

– Надо же, как надежно заперлись. Что у вас там? Полный подвал золотых слитков? – пошутил он, обращаясь к своим заказчикам, которые стояли у него за спиной, напряженно следя за его работой.

Заказчиков было двое – девушка и молоденький парнишка. Утром они пришли в контору, рассказали, что потеряли ключи от подвала в своем доме, и попросили слесаря вырезать дверной замок. В общем-то, обычное дело, но слесарю эта парочка показалась странной. Они притащили с собой спортивную сумку с каким-то непонятным барахлом и две канистры и выглядели какими-то... настороженными и испуганными, особенно девушка. Она даже не улыбнулась на шутку слесаря, а парень, который владел собой немного получше, попытался отшутиться.

– Да так, ерунда всякая, – ответил он, неестественно улыбаясь. – Золото, в общем-то, тоже есть, но главным образом наркотики.

– А-а-а, – протянул слесарь, вновь принимаясь сверлить. Подозрительно все это, но, в конце концов, какое ему дело? На грабителей эти ребята не похожи, и потом, какой грабитель возьмется за дело среди бела дня, да еще с привлечением слесаря из жилищной конторы, который запомнил его в лицо и видел его документы?

Наконец с замком было покончено.

– Готово, – объявил слесарь и толкнул дверь. Она беззвучно распахнулась, и в проеме показались ступени каменной лестницы, уходящей вниз, в темноту.

– Спасибо вам, – сказал мальчишка. – Сколько с нас? Агнешка, где кошелек?

Девушка словно не услышала его вопроса. Она стояла в каком-то трансе, не сводя наполненных ужасом глаз с дверного проема. Парню пришлось самому залезть в ее сумочку и достать кошелек, чтобы расплатиться. Слесарь принял деньги, попрощался и, уходя, еще раз оглянулся на эту странную парочку. Он успел увидеть, что мальчик взял в одну руку большую и явно тяжелую спортивную сумку, которая лежала у его ног, а в другую – зеленую канистру с желтыми буквами BP на боку (бензин, ясное дело!).

– Пошли, Агнешка, – сказал он. – Бери вторую канистру, и пошли.

– Я не могу, Тадзьо, – ответила она, дрожа. – Правда не могу. Честное слово. Я не могу, не могу, не могу!

«А не вызвать ли полицию? – подумал слесарь. – Черт их знает, чем они тут собираются заниматься. Хотя... хрен с ними со всеми. Пусть сами разбираются».

И он ушел, прихватив свой ящик с инструментами.

Агнешка не верила в вампиров. Даже после того, как она своими глазами увидела Феликса в ночном клубе, ее разум все равно отказывался принять этот факт, хотя душа уже была охвачена паническим страхом. Она не знала, что происходит, и знать не хотела. Ей хотелось просто исчезнуть. И она сама не могла понять, как так получилось, что она позволила Тадзьо убедить себя участвовать в этой бредовой затее.

Когда утром Тадзьо предложил ей съездить на вокзал и взять билеты на вечерний поезд до Радома, она обрадовалась, решив, что он одумался. Но, как оказалось, Тадзьо не собирался отступаться от своего намерения. Когда она вернулась с билетами, он сказал, что они сначала пойдут в этот дом на набережной и сделают свое дело, а вечером уедут из Кракова навсегда. Агнешка хотела забежать на работу, чтобы сообщить, что увольняется, но Тадзьо отсоветовал ей, сказав, что будет лучше, если она просто исчезнет, никому не сказав ни слова, – тогда их никто не найдет.

– Не найдет? – переспросила Агнешка. – Нас что, станут искать? Кто?

– Мало ли, – Тадзьо пожал плечами. – Надо быть готовыми ко всему.

Пока она ездила за билетами, он раздобыл две канистры бензина и охотничье ружье (другого огнестрельного оружия не нашлось), а также сломал журнальный столик из осины и при помощи топорика старательно обтесал две ножки под колья. Снарядившись таким образом, они отправились в дом на набережной.

Чтобы проникнуть в дом, им пришлось сначала перелезть через садовую ограду. Агнешку колотила такая дрожь, что она смогла перебраться через чугунную решетку только с четвертой попытки.

– Нас заметят, Тадзьо, – прошептала она. – Нас примут за воров и вызовут полицию.

– Ты же видишь, что вокруг никого нет, – ответил он, оглядевшись по сторонам.

– Вокруг – да, но... – Агнешка не договорила, покосившись на закрытые ставнями окна дома.

– Там тоже никого, – уверенно сказал Тадзьо, догадавшись, о чем она думает. – Днем они спят в своем подвале. Пошли!

Они направились к дому, причем Агнешка все время нервно оглядывалась назад, на две ровные цепочки следов, которые они оставляли на глубоком, рыхлом снегу.

Входная дверь оказалась заперта, но Тадзьо сумел выломать ставень в одном из окон первого этажа и принесенным с собой молотком выбил стекло.

– Ты так шумишь, – прошептала Агнешка.

– Ну и что? – хмыкнул Тадзьо. – Никто ведь не услышит. Жди меня здесь, а я сейчас заберусь в дом и открою тебе дверь.

– Может, мне лучше пойти с тобой?

– Не стоит: там полно битого стекла.

С этими словами Тадзьо ловко забрался на подоконник и спрыгнул вниз, в комнату.

– Ну, что там? – спросила Агнешка.

– Ничего, – донесся из дома его голос. – Просто пустая комната. Я иду открывать дверь.

После этого в доме воцарилась тишина – как показалось Агнешке, надолго, невыносимо надолго. На самом деле, как это часто бывает в таких ситуациях, прошло всего несколько минут, но за это время Агнешка уже почти успела убедить себя, что Тадзьо попал в ловушку и ей надо бежать отсюда.

Тут дверь открылась, и возникший на пороге Тадзьо шутовски отвесил ей церемонный поклон.

– Добро пожаловать, милостивая панна, в резиденцию светлейшего князя Батория. Его светлость, правда, не может принять вас лично, так как изволит почивать...

– Тадзьо, перестань, пожалуйста! – взмолилась Агнешка, все еще не решаясь переступить порог.

– Ладно, как прикажешь, – Тадзьо послушно прекратил паясничать. – Итак, у меня для тебя две новости. Первая: я нашел дверь в подвал. Вторая: подвал заперт изнутри.

– Ну, так давай уйдем отсюда, – обрадовалась Агнешка.

– Ни за что, – отрезал Тадзьо. – Если уж мы здесь, надо довести дело до конца.

– Но как же, если подвал заперт...

– Вызовем слесаря, чтобы он вырезал замок.

...Слесарь провозился с неподатливым замком довольно долго и, когда он наконец, собрав инструмент и получив оплату своего труда, отбыл восвояси, уже наступили ранние зимние сумерки.

– Тадзьо, прошу тебя, уйдем, – умоляюще попросила Агнешка. – Скоро стемнеет, мы уже ничего не успеем сделать...

– Помолчи, – отрезал Тадеуш, вытаскивая из сумки мощный электрический фонарик. – Бери вторую канистру и иди за мной.

Освещая себе путь яркой струей света, он шагнул в темноту подвала. Агнешка нерешительно последовала за ним. Ей было жутко, но перспектива остаться одной снаружи казалась еще страшнее. «Иисусе, – мысленно твердила она, спускаясь вслед за Тадзьо вниз по каменной лестнице, – Матерь Божья, неужели все это происходит со мной на самом деле?»

Пройдя длинным узким коридором, они очутились перед еще одной дверью: на сей раз не железной, а из цельного мореного дуба – темной, украшенной замысловатой резьбой. Тадзьо растерянно остановился: он не ожидал нового препятствия. Однако стоило ему взяться за бронзовую фигурную ручку, как дверь легко подалась. Тадзьо, а следом за ним Агнешка вошли внутрь. Странно: здесь совершенно не ощущалось характерных для подвальных помещений сырости, тления и холода. Наоборот, тут было довольно тепло, а в воздухе витал дивный аромат свежих оранжерейных цветов. Тадеуш и Агнешка огляделись. Они находились в просторной, изысканно меблированной комнате. На пушистом белоснежном ковре, устилавшем пол (у оробевшей Агнешки даже мелькнула мысль разуться, чтобы не испачкать роскошный ворс принесенной с улицы грязью), стояла изящная мебель розового дерева. Эта комната так напоминала человеческое жилище, что Агнешка, мысленно готовившая себя к виду мрачных катакомб и прислоненных к отсыревшим стенам гробов, в которых покоилась, дожидаясь наступления темноты, нежить, почувствовала что-то похожее на облегчение. Единственным, чего не хватало подвалу для полного сходства с обычным жилым помещением, было электрическое освещение. Впрочем, на столе стояло несколько канделябров, и, когда Тадеуш поднес к ним зажигалку, комната наполнилась неярким уютным светом.

– Черт возьми, а они неплохо обустроили свое дневное гнездышко, – сквозь зубы процедил Тадзьо, стараясь скрыть свое волнение. – Чувствуется княжеский вкус.

В отличие от Агнешки, он не обратил внимания ни на мебель, ни на ковер. Взгляд его был прикован к тому, что находилось на стенах – к рисункам Феликса. Тадзьо помнил, как небрежно брат всегда относился к своим наброскам и эскизам, которые, сваленные в стопки, вечно пылились в каком-нибудь дальнем ящике или на шкафу. И вот сейчас Тадзьо ошарашенно взирал на работы Феликса, заключенные кем-то в изящные рамки и аккуратно развешанные на стенах. Тут было несколько старых вещей, но большинство оказалось таких, которые Тадеуш видел впервые. Несомненно, все картины принадлежали кисти Феликса, но как же они отличались от прежних его работ! Тадзьо замер, потрясенный фантастической нереальностью красок в сочетании со смелой, поразительно точной манерой исполнения. Странные то были рисунки: пейзажи, залитые лунным светом, темные ночные силуэты замков и соборов, чьи-то бледные, загадочно улыбающиеся лица... Тадзьо с трудом оторвал взгляд от картин и шагнул к алькову, в котором располагалось огромное двуспальное ложе с задернутым пологом. Агнешка боязливо последовала за ним. Тадеуш осторожно отдернул полог. Агнешка тихо ахнула и поспешно закрыла рот рукой: на постели, тесно обнявшись, лицом друг к другу лежали двое. На Феликсе был костюм XVII века: бархатные панталоны, шелковые чулки, батистовая сорочка с небрежно распахнутым воротом. Жилет, камзол и башмаки с драгоценными пряжками валялись рядом на полу. Стефан спал обнаженным. С разметавшимися по подушке черными пушистыми волосами, маленький и хрупкий, похожий одновременно на девушку и ребенка, он уютно свернулся клубочком под боком у Феликса, крепко обняв его своими тонкими руками. Губы Феликса слегка касались макушки Стефана.

При виде этой идиллической картины Тадеуш издал мучительный стон и так вцепился в шелковый полог, что едва не оборвал его.

– Господи... У него такое счастливое лицо... – шепотом, словно боясь разбудить спящих, произнесла потрясенная Ангешка. – Со мной он никогда не был таким...

– Со мной тоже, – глухо отозвался Тадзьо. – Этот проклятый монстр и впрямь околдовал его.

– Послушай, Тадзьо, давай оставим все как есть, – вдруг попросила Агнешка. – Не будем их трогать. Пускай делают что хотят... Уйдем отсюда и забудем все, что здесь видели.

Однако слова Агнешки возымели обратный эффект. Очнувшись от своего минутного замешательства, Тадеуш жестко воскликнул:

– Ну уж нет. Этому необходимо положить конец. Ты можешь уйти, если боишься, но, черт побери, я это сделаю!

Тадеуш грубо разомкнул руки Стефана, обнимавшие Феликса, и стащил его с постели. Обнаженное худое тело упало на пол с мягким стуком, заставившим Агнешку содрогнуться. Она кинула быстрый взгляд на кровать, где по-прежнему покоился Феликс, опасаясь, что он проснется, но тот даже не пошевелился...

Тадзьо тем временем достал из сумки дробовик и протянул Агнешке.

– Знаешь, как пользоваться этой штукой?

Дрожа всем телом, она слабо кивнула.

– Тогда возьми ее и целься ему в голову, пока я буду забивать кол. В вампирских фильмах эти твари всегда сопротивляются, когда их убивают, и я могу не справиться с ним. Поэтому, как только он шевельнется, сразу снеси ему череп. Поняла? Надеюсь, это его остановит.

– Тадзек, ну пожалуйста, не надо! – всхлипнула Агнешка. – Знаешь... Даже не верится, что это и есть тот самый ужасный Черный Князь... Он кажется таким беззащитным... таким юным...

– Не мели ерунды, – отрезал Тадзьо хотя голос его тоже слегка дрожал. – Этой гадине уже более трех с половиной сотен лет. Тело совсем холодное, и сердце не бьется. Он давным-давно умер, поэтому, думаю, осиновый кол ему уже не повредит.

Тадеушу пришлось самому сунуть ружье в руки девушке, и, только почувствовав в своих ладонях холод стали, она очнулась от своего оцепенения и послушно прицелилась в по-мальчишески взлохмаченную темноволосую голову, которая недавно столь умиротворенно покоилась на груди ее несостоявшегося жениха.

– Не думал, что вид мертвого тела так на тебя подействует, – Тадеуш расстегнул сумку и вытащил оттуда молоток и ножку от журнального столика, которую накануне с каким-то яростным остервенением заточил с одного конца. – Ты же работаешь в больнице, и сто раз видела, как делается патологоанатомическое вскрытие.

Тадзьо приставил кол к обнаженной груди Стефана, чуть пониже крошечного бледно-розового левого соска.

– Матерь Божья... – простонала Агнешка и закрыла глаза, чтобы не видеть того, что сейчас произойдет. Она совсем забыла о своей обязанности держать Стефана под прицелом.

Но ждать с закрытыми глазами оказалось невозможным, и она решилась взглянуть в ту сторону, где было распростерто тело князя Батория. Тадзьо опустился для устойчивости на одно колено и занес молоток. Несколько мгновений он колебался, медля нанести удар.

– Послушай, пойдем отсюда, – не выдержала Агнешка. – Все равно ведь мы не сможем... Ты же сам видишь – мы не сможем.

– Сможем.

– Ой, Тадзьо! – вскрикнула вдруг Агнешка, не сводившая глаз со Стефана. – Он... Кажется, он просыпается! У него дрогнули веки!

– Тем более надо поскорее покончить с ним, – Тадзьо занес над неподвижно распластанным на полу телом свое оружие, все еще собираясь с духом.

Внезапно с постели раздался тихий вздох, губы спящего Феликса слегка приоткрылись и произнесли имя:

– Стефан...

Тадеуш размахнулся и с силой опустил молоток на верхушку кола. Осиновый кол вонзился Стефану в сердце. Князь Баторий забился в бешеных судорогах, глаза широко распахнулись, из раны фонтаном ударила струя темной крови, забрызгав отпрянувшего Тадеуша. Это было кошмарное зрелище: противостоять смерти пыталось лишь тело, ибо рассудок Стефана был по-прежнему объят сном. Агония длилась долго. Тело жутко извивалось и дергалось, отчаянно не желая расставаться с накопленными за триста шестьдесят восемь лет существования жизненными силами, казалось, что эти адские корчи никогда не прекратятся.

Агнешка дико закричала и, забившись в дальний угол комнаты, закрыла лицо руками. В следующий миг ее мучительно стошнило.

Сам едва не лишаясь сознания от ужаса, Тадзьо, тем не менее, нанес еще несколько ударов молотком, загоняя кол поглубже. Теперь он даже при желании не смог бы вытащить его обратно, и кол так и остался торчать в груди Стефана. А кровь все текла и текла. Ее было много, гораздо больше, чем в обычном человеческом теле. Маленькая, голая, скорчившаяся на полу фигурка буквально купалась в крови, которая уже не впитывалась в ковер, а растекалась по нему широким потоком. Постепенно судороги прекратились, и Стефан замер, на его нежном полудетском лице застыло слегка удивленное выражение, из приоткрытого рта извилистой струйкой тоже вытекала кровь.

– Стефан...

Тадеуш вздрогнул: Феликс пошевелился на кровати, шаря рядом с собой рукой.

– Стефан!!!!!

Окончательно очнувшись от сна, Феликс вскочил с постели, с нечеловеческой силой отшвырнул Тадеуша так, что тот ударился о противоположную стену, и склонился над неподвижным телом Стефана.

– Господи! Стефан! – он схватил Стефана на руки, осторожно прижал к себе, целуя и баюкая, словно уснувшего младенца. – Любимый, что с тобой?! – он в каком-то ступоре уставился на торчащий из груди Стефана осиновый кол.

В смятенном мозгу Феликса вспыхнула отчетливая картина-воспоминание: тщедушное бесчувственное тело на полу его краковской студии... Тогда он знал, что делать... Но сейчас кровь уже не поможет, хотя он готов был отдать ее всю, до последней капли... Слишком поздно... Тело Стефана в его объятиях словно бы стало еще меньше, еще невесомее, кожа теперь была не просто бледной – она казалась совершенно прозрачной, под ней не осталось ни капли крови... Черноволосая голова беспомощно запрокинулась, открывая Феликсу хорошо знакомый белый шрам на горле. Его Стефан мертв... Мертв окончательно и навсегда... А рядом всхлипывает убийца – юный, смертный, слабый, жалкий, дрожащими руками пытающийся стереть с лица кровь убитого им существа... Его родной брат...

– Фельо...

Феликс обернулся. Лицо его страшно исказилось, глаза вспыхнули рубиновым огнем, верхняя губа вздернулась, обнажив сверкающие вампирские клыки. На девушку, которая, оцепенев и утратив дар речи от ужаса, съежилась в углу, он не обратил ни малейшего внимания.

Выпустив наконец тело Стефана, Феликс, не помня себя от бешенства, шагнул к Тадеушу.

– Будь ты проклят, ублюдок! – взревел он.

– Ну так убей меня! – истерически выкрикнул Тадзьо. – Тебе сейчас ничего не стоит сделать это, ты же вампир!

Какое-то мгновение казалось, что разъяренный вампир бросится на юношу и растерзает его клочья. Но невероятным усилием воли Феликс сдержался, гневно прошипев:

– Жалкий, слепой дурак, ты хоть понимаешь, что натворил?! Настоящее чудовище – это ты, ты сам!!! Ты причинил мне столько зла, что всей твоей жизни не хватит, чтобы искупить его!

– Фельо, я сделал это, потому что люблю тебя! – Тадеуш, захлебываясь рыданиями, на коленях пополз к Феликсу. – Прости меня! Умоляю, прости! Прости или убей! – непослушными пальцами он судорожно распахнул вылинявший воротник своей старенькой джинсовой куртки, обнажая шею.

– Убить тебя? – Феликс дико расхохотался. – Это было бы слишком по-человечески. Оставайся жить. А я... Я останусь с ним.

Феликс с отвращением отпихнул брата, пытавшегося обнять его ноги, и, шатаясь, двинулся обратно к кровати, на которую бережно уложил мертвого Стефана. На смену полыхающей ярости пришло тяжелое, леденящее оцепенение, в глазах у Феликса потемнело, колени подогнулись, и он бессильно опустился на смятые простыни, залитые кровью его возлюбленного. В сознании Феликса пульсировала одна-единственная мысль: что Стефана больше нет и что без Стефана обретенная им вечность вмиг обернулась невыносимой пустотой... В левой части груди возникло какое-то странное, непривычное ощущение, и Феликс лишь спустя несколько минут осознал, что это боль. Он так давно не испытывал физической боли, что уж и забыл, на что она похожа. Боль была резкая и острая. Феликс даже не сразу понял, что именно у него болит. А когда понял, испытал какое-то отрешенное изумление: болело сердце. Но... как же так? Оно ведь не бьется, не бьется с той самой ночи, когда произошло его превращение в вампира! Он же теперь не человек. Неужели у вампиров может болеть сердце?.. Раньше, будучи смертным и слыша от кого-нибудь фразу «сердце кровью обливается», Феликс лишь скептически пожимал плечами. Однако сейчас его собственное мертвое сердце мучительно сжималось и корчилось, словно от удара колом, агонизируя и конвульсивно выталкивая из себя чужую кровь. Рот Феликса обильно наполнился этой столь драгоценной солоноватой жидкостью, выплескивающейся откуда-то изнутри.

– Вот и все... Вечность кончилась... Я умираю... – спокойно и почти умиротворенно сообщил брату Феликс, с усилием выплевывая ставшую вдруг совершенно не нужной кровь.– Как это, оказывается, просто...

– Фельо, нет! Не уходи!!! – Тадеуш попытался подняться с пола, однако ноги его не держали. –Я сейчас вызову «скорую»! – отчаянно закричал он, явно не соображая, что говорит.

Но Феликс уже не мог ничего ответить: кровь, накануне выпитая им у жертв, фонтаном хлынула у него из горла. Его рвало кровью, он захлебывался и хрипел, слабея с каждым исторгнутым глотком. Затуманенным рассудком он понимал, что еще в состоянии собрать последние силы и спастись: в подвале находилось двое смертных, их крови должно хватить... Но он сознательно не хотел этого. Он собирался последовать за Стефаном.

Феликсу внезапно припомнилась песня, которую Стефан напевал ему прошлой ночью, аккомпанируя себе на клавесине. То был плач Орфея на похоронах Эвридики из оперы Глюка. «Милый дух, услышь меня...» Звуки то затихали, то вновь приближались, и постепенно из них сложилась новая мелодия – колыбельная «Lullaby»...

I will only love you more
For it’s much too late
To get away or to turn on the light...

Из последних сил Феликс обнял Стефана и со вздохом закрыл глаза.

Обезумевшим взглядом Тадеуш смотрел на два обескровленных тела, вновь и на сей раз навсегда соединившихся в любовном объятии.

Первой вышла из оцепенения Агнешка.

– Ты убил его... – выдавила наконец она, все еще морщась от отвратительных спазмов в желудке. – А я тебе помогала... Мы убили их обоих, Тадзьо!

– Тс-с-с, – Тадзьо с таинственным видом приложил палец к губам. – Говори потише, дорогая, иначе они могут проснуться.

– Тадзек, – пролепетала Агнешка, поднимаясь на негнущиеся ноги и приближаясь к Тадеушу. – Опомнись! Они... они мертвы...

– О, это только так кажется... Вампиры – чертовски коварные существа, – в глазах Тадзьо горел безумный огонек. – Но мы ведь знаем верное средство против этой нежити, не так ли?

Он вскочил, в каком-то лихорадочном оживлении схватил канистру и принялся торопливо поливать бензином кровать с лежащими на ней телами Феликса и Стефана. Затем, продолжая аккуратно лить прозрачную, резко пахнущую горючую жидкость, направился к выходу. Агнешка следовала за ним, словно сомнабула.

– У нас мало бензина, наверное, не хватит на то, чтобы сжечь это логово дотла, – с сожалением вздохнул Тадзьо. – Но мы попытаемся.

Он взял вторую канистру и направился в гостиную. Широкая волна бензина плеснулась на матово сияющий черно-желтый паркет. Удовлетворенно оглядевшись, Тадзьо чиркнул спичкой.

В саду он подобрал с земли горсть свежего снега и с отсутствующим видом принялся старательно зачищать пятна крови на лице и одежде. Агнешка не последовала его примеру. Она неподвижно стояла, глядя на оранжевые всполохи за окнами и струйки дыма, выползающие из щелей в ставнях.

И вдруг из глубины дома раздался крик, буквально пригвоздивший Агнешку с Тадзьо к месту. Дикий, непрерывный, раздирающий барабанные перепонки вопль вырывался из окон вместе с языками пламени и черным дымом стелился по земле. Невозможно было понять, какого рода существу принадлежит голос – в этом крике не присутствовало ничего человеческого, только смертельная, невыносимая боль.

– Матерь Божья! – воскликнула Агнешка, чувствуя, как по ее спине противно ползут струйки холодного пота. – Бежим отсюда, скорее! – и, судорожно вцепившись Тадзьо в рукав, она поволокла его прочь от проклятого дома.