Раньше Феликсу приходилось видеть Сейт только издали, и он мог лишь представлять себе, как выглядела эта твердыня вблизи. Судя по тому, что в течение двухсот замок стоял совершенно заброшенным, он должен был неминуемо утратить все былое великолепие и представлять собою жалкое зрелище. Да и каким, собственно, должно быть вампирское гнездо? Воображение рисовало Феликсу обрушившиеся стены, провалившиеся крыши, грязь, запустение, толстые слои паутины повсюду, ветер, свистящий в заброшенных комнатах.

Когда он в обществе Стефана приблизился к замку по тому, что лет двести назад было широкой дорогой, вид, открывшийся перед ним, поначалу соответствовал его ожиданиям. Некогда мощные стены осыпались, в них зияли широкие пробоины, они густо поросли травой, кустарником и даже небольшими деревцами и со стороны напоминали не крепостные стены, а подобия курганов. Однако арка, в которой когда-то были ворота, сохранилась неплохо, и над ней можно было даже разглядеть высеченный на гигантском каменном блоке герб Баториев.

Сквозь эту арку они и вошли во двор.

Стефан шел чуть впереди, ступая как всегда бесшумно. Длинный плащ, похожий скорее на мантию и живописно ниспадающий с одного плеча, волочился по земле. Феликс, идущий следом, с тоской смотрел, как покрывается пылью великолепная соболья опушка. Сам он был в обычных джинсах и тенниске. «Ну и дико мы, наверное, смотримся со стороны, – подумал он. – Если бы нас только кто-нибудь увидел...» Но увидеть их было некому: не только сам замок, но и вся местность на много километров вокруг казалась пустынной. Лишь на горизонте можно было рассмотреть скопление огоньков – должно быть, город или поселок.

Замок действительно казался разрушенным, но при этом не производил удручающего или пугающего впечатления. Напротив, это были весьма живописные, даже романтические развалины. Первый и второй этажи сохранились неожиданно хорошо. Окна были тщательно закрыты. Плющ, виноград и какие-то ползучие цветы оплетали каменные стены, лестницы, развалины фонтанов и беседок. В воздухе смешивались ароматы роз и каких-то неведомых Феликсу ночных цветов. Несомненно, во времена князей Баториев здесь был чудесный парк, но теперь все посадки выродились в совершенно неописуемые кущи. Все росло стремительно и буйно, сплеталось ветвями и корнями, цвело и благоухало. Полная луна, окутанная ажурными кружевами-тучками, мягко светила на все это великолепие. В лунном сиянии полуразрушенные шпили замка напоминали башни из песка, которые дети стоят на берегу реки. Продираясь вслед за Стефаном сквозь эти ароматные джунгли, Феликс думал: «Так вот он какой – проклятый замок Сейт».

И вдруг над его головой раздался безумный, истерический хохот. Феликс чуть не подпрыгнул от неожиданности и ужаса. Стефан рассмеялся:

– Это птица, Фельо, не бойся! Всего лишь козодой. Смотри!

Неуловимым глазу движением Стефан протянул руку в сторону розового куста – и тут же в ней забилась небольшая серая птица.

– Ты его поймал? – поразился Феликс, когда Стефан вручил ему добычу. Из учебника зоологии он знал, что у козодоев нет ног, и теперь с интересом разглядывал птичье брюшко. – Ну и что мне теперь с ним делать?

– Можешь отпустить, – пожал плечами Стефан. Феликс так и поступил.

Помимо козодоев в этом сказочном царстве жили и другие птицы. Они пели на разные голоса, прячась в ветвях деревьев и кустов. Летучие мыши чертили в мягком лунном свете немыслимые зигзаги. Где-то в замковых башнях перекликались совы.

Стефан взошел на крыльцо и толкнул дверь (Феликса поразило, что дверь оказалась совершенно новой – тяжелой, дубовой). Они вошли в какой-то коридор – Феликс отметил, что воздух здесь свежий и чистый, совершенно лишенный того характерного для старых заброшенных домов запаха тлена, отсыревшего камня и Бог знает чего еще. Темнота была кромешной, и Феликс, не заметив ступеньку, споткнулся и чуть не упал.

– Ах, прости, я забыл, что ты не видишь в темноте, – мгновенно донесся до него голос Стефана. И тотчас князь Баторий повелительно крикнул: – Свет сюда!

«К кому он обращается? – в который раз поразился Феликс. – Здесь же никого нет кроме нас».

Но не успел он так подумать, как где-то в отдалении замаячило желтое сияние свечей. И вот в дверном проеме появилась женская фигура. Она держала очень массивный для столь хрупкой ручки канделябр на пять свечей. Прекрасно понимая, что это глупо и невежливо, Феликс тем не менее уставился на вошедшую во все глаза. Он смотрел, потому что не мог не смотреть – так прекрасна была эта женщина. Можно, конечно, попытаться описать ее внешность – уложенные в затейливую старинную прическу черные волосы, белоснежную кожу, темные глаза слегка восточного разреза, – но невозможно описать хотя бы приблизительно то впечатление, которое она производила. Его можно было сравнить с той радостью, которую испытывает человек, долгое время бывший слепым и неожиданно прозревший, когда впервые открывает глаза и видит окружающий мир. Или с первым лучом солнца после долгой ночи. Восторг был так велик, что Феликс непременно упал бы на колени, если бы мог управлять своим оцепеневшим от потрясения телом. Поэтому ему оставалось лишь смотреть, как эта женщина, вся словно выточенная из эбена и слоновой кости, поставив канделябр на каминную полку, грациозно ступая, пересекает комнату в своем темном бархатном платье с белоснежным стоячим воротником, сверкая драгоценными камнями, усыпавшими ее волосы, шею, грудь, руки.

– Как, – воскликнул Стефан, – неужели вы сами принесли нам свечи? Где же все наши люди?

– Они заняты последними приготовлениями, – послышался ее глубокий звучный голос. Голос оперной певицы.

Остановившись на расстоянии, должно быть, двух или трех шагов от Стефана, женщина с все той же непередаваемой грацией подхватила свои юбки, низко присела и замерла в глубоком реверансе, почтительно опустив долу свои прекрасные глаза. Стефан подошел к ней – остолбеневший Феликс с интересом следил за этим красивым и величественным приветственным ритуалом, – поднял ее и поцеловал в лоб.

– Любезная сестрица, – сказал он, – уделите немного внимания Феликсу Жилинскому. Феликс, с гордостью представляю тебе мою любимую сестру, графиню Радзивилл.

Несомненно, графиня Барбара Радзивилл, урожденная Баторий, заметила гостя с первой же минуты, но обратить на него внимание она позволила себе только сейчас. С ослепительной улыбкой она вновь присела в реверансе (уже не столь низком) и протянула Феликсу свою белоснежную ручку для поцелуя. И по сравнению с этой ручкой собственная рука показалась Феликсу грубой лапой. Осторожно, словно немыслимо хрупкое сокровище, но тем не менее неловко (ах, каким неотесанным мужланом он казался сам себе по сравнению с князем Баторием и его сестрой!) он взял ее руку, едва позволив себе коснуться губами прохладной и гладкой, как атлас, кожи.

– Сестрица, окажите мне любезность и позаботьтесь о моем госте, – сказал Стефан. – Мне нужно отлучиться, чтобы посмотреть, все ли готово к приему. Феликс, к сожалению, я не смогу посвятить себя тебе на всю ночь, как бы мне того ни хотелось, – у меня будет много гостей и всем им необходимо внимание. Поэтому я сдаю тебя на руки графине Радзивилл, хотя и опасаюсь, что, побыв в ее обществе, ты уже не захочешь вернуться ко мне, – лукаво улыбаясь, произнес Стефан и словно растворился в темном коридоре замка.

– Пойдемте, пан Жилинский, – графиня тоже улыбнулась. – Полагаю, для начала вам необходимо переодеться.

Она привела его в комнату, служившую, по всей видимости, гардеробной, и, указав на лежавшую на оттоманке одежду, предложила Феликсу переодеться, а сама вышла, прибавив, что будет ждать его за дверью. Феликс ошарашенно хмыкнул, разглядывая приготовленный для него костюм – батистовую сорочку, расшитый золотом жилет, камзол, панталоны, шелковые чулки и туфли на высоких каблуках. Наконец кое-как ему удалось-таки натянуть все это на себя. Стоя перед зеркалом и пряча волосы под парик, прилагавшийся к костюму, Феликс сам удивился, как естественно смотрится в своем новом наряде. Его лицо в обрамлении белых завитков парика стало строже, благороднее и изысканнее, жесткий воротник вынуждал держать шею прямо, а нечто вроде эполет на плечах лишало возможности сутулиться, в результате чего его осанка стала идеально прямой и даже величественной. Не веря своим глазам, Феликс разглядывал великолепного незнакомца, смотревшего на него из зеркала. Иронически посмеиваясь над собой, он тем не менее ничего не мог с собой поделать – вертелся перед зеркалом, отходил подальше и вновь подходил почти вплотную к стеклу, принимал различные позы, улыбался себе, пробовал различные выражения лица, пытаясь найти то, которое подошло бы ему больше всего. Лишь вспомнив о графине Радзивилл, он решил, что невежливо заставлять ее ждать, и поспешил покинуть гардеробную.

Сестра Стефана, как и обещала, ждала его в смежной комнате, и, увидев ее, Феликс вновь поразился ее красоте. Неважно, что он уже видел ее сегодня – неописуемая прелесть этой женщины (можно ли назвать ее женщиной? она ведь даже не человек...) неминуемо вогнала бы его в ступор и при сотой, и при двухсотой, и при тысячной встрече. Обыкновенный человеческий глаз просто не мог привыкнуть к такой красоте. Затаив дыхание, Феликс любовался ее позой – она сидела в кресле, поставив крошечные ножки в сверкающих драгоценностями туфельках на обитую бархатом скамеечку, – и движениями – эта богиня рассеянно играла своим веером. Графиня смотрела на него со снисходительной улыбкой женщины, прекрасно знающей, какое действие оказывает на мужчин ее внешность, и великодушно прощающей все беззастенчивые разглядывания.

– Вы не откажетесь закусить, пан Жилинский? – спросила она наконец, когда ей наскучила долгая пауза.

– Можно просто Феликс, – пробормотал растерявшийся гость охрипшим голосом.

– Как вам будет угодно, – она слегка наклонила голову. – Присядьте же.

Феликс сел на указанное ему место за низкий столик, и графиня своей рукой подняла серебряную крышку, закрывавшую какое-то блюдо, и налила гостю вина в хрустальный бокал.

– Прошу вас, Феликс, и извините меня за то, что я к вам не присоединюсь, – мой брат, полагаю, предупредил вас, что у меня особая диета.

Феликс был голоден, и лежавшие на блюде сыр, рыба и холодное мясо казались очень аппетитными, но он чувствовал себя слегка неловко, принимаясь за еду в присутствии этого существа. Интересно, а она голодна? Судя по тому, что ее руки были не ледяными, а лишь прохладными (Феликс заметил это при приветствии), она успела подкрепиться, но это было давно. Феликс уже знал на примере Стефана, что, напившись крови, вампиры становились теплыми, как живые люди, но постепенно температура их тела вновь падала.

Откуда-то издалека послышалась и тут же оборвалась музыка.

– Что это? – насторожился Феликс.

– Музыканты готовятся к балу, – объяснила графиня Радзивилл. – Кстати, Феликс, вы танцуете?

Танцевальные способности Феликса не простирались дальше простейшего вальса – шажок, шажок, поворот, – в чем он честно признался.

– Вальс... – графиня поморщилась. – Ненавижу этот танец. Мужчина обнимает за талию полуодетую девушку, прижимает ее к себе – по-моему, это крайне неприлично. Наверное, у нас будут вальсы – мой брат желает учесть вкусы всех гостей, а среди наших гостей будут и такие, кто ничего кроме этих вальсов и кадрилей не танцует, совсем как вы. Ну а настоящие танцы вы не любите, как я понимаю, не так ли?

«Что она подразумевает под «настоящими танцами»? – задумался Феликс. – Менуэт? Полонез? Нет, видимо, мне предстоит подпирать стенку на этом празднике жизни».

Музыка заиграла снова.

– Да это целый оркестр! – поразился Феликс.

– Как же иначе? – удивилась в свою очередь графиня.

– Интересно, они люди или... – Феликс смущенно замолчал.

– Большинство из них люди.

Феликс недоуменно посмотрел на нее:

– То есть они знают, где оказались, и все равно согласились прийти?

– Не думаю, что они знают, – графиня улыбнулась. – Хотя мой брат, нанимая их, честно предупредил, на каком балу им придется играть, они ему, кажется, не поверили.

Музыка играла все громче и торжественнее.

– Гости собираются, – заметила графиня. – Вы уже сыты, Феликс? Если так, то не угодно ли вам пройти со мной и посмотреть праздник?

Она повела его через анфиладу комнат и озаренные сиянием сотен свечей коридоры.

– Здесь столько света, – Феликс огляделся по сторонам. – Но зачем? Вы ведь видите в темноте?

– Мы – да, но здесь немало людей.

– Музыканты?

– И просто приглашенные, как вы. Позвольте вашу руку, Феликс.

Феликс мучительно покраснел, в который раз ощутив себя неотесанной деревенщиной. Как это он не догадался предложить руку даме, и какой даме! У ног этой женщины валялся сам король Речи Посполитой! «Не место мне здесь, – огорченно подумал Феликс, – не место...»

Графиня грациозно оперлась о его руку белоснежным мраморным локотком, и они пошли дальше. Феликс пытался приноровиться к ее походке, но у него получилось далеко не сразу. Его обворожительная спутница великодушно не заметила его неуклюжести и мило щебетала, рассказывая о прошлом замка Сейт, изо всех сил стараясь занять дорогого ее брату гостя.

Наконец они вошли в большую залу, заполненную прибывшими гостями. Остановившись в проеме высоких створчатых дверей, Феликс зажмурился, потому что в противном случае рисковал ослепнуть от блеска. Блестело, сияло, переливалось все – тысячи, десятки тысяч свечей, золотые люстры и канделябры, узоры на портьерах и обоях, драгоценности, усыпавшие платье и прически как женщин, так и мужчин. Тяжелый и густой, несмотря на поистине громадные размеры помещения, воздух был напоен ароматами цветов, благовоний, духов, особой пудры, которой посыпали парики. На миг у Феликса закружилась голова, и все, что он видел, слилось в его глазах в одно фантастическое пятно – роскошь и пестрота нарядов, белизна париков, сияющие глаза и бледные, изысканные лица. Он слышал музыку, стук каблуков и шорох парчовых одежд, звон подвесок и серег, украшавших дам, звонкий смех и мелодичные голоса. Все было таким праздничным и оживленным, все так пело, радовалось и сверкало, что просто казалось галлюцинацией.

– Ваше сердце так сильно бьется, – прошептала графиня.

– У меня дух захватывает, – признался Феликс. – Я чувствую себя как... в раю!

– Ах, не говорите так, это звучит богохульно, – и графиня Барбара Радзивилл, дитя семнадцатого столетия, набожно подняла глаза в потолок, сложила руки и прошептала несколько молитвенных слов, после чего быстро перекрестилась.

Они присоединились к остальным гостям. Графиню поминутно останавливали, приветствовали, высокие, изысканные, бледные красавцы с яркими глазами с трепетом склонялись к ее алебастровой ручке, но она ясно давала всем понять, что ей вполне достаточно общества Феликса. Прекрасные кавалеры начинали коситься на Феликса с неприязненным недоумением, не понимая, как блистательная графиня могла предпочесть им общество какого-то смертного, но когда она мимоходом упоминала, что Феликс – гость ее брата, поклонники, сразу все уразумев, улыбались и оставляли их в покое.

Феликс сразу заметил, что является не единственным смертным в толпе гостей. Людей сразу можно было вычислить, несмотря ни на какие роскошные наряды и парики. Они выделялись, точно пластмассовые пуговицы, выкрашенные под перламутр, в шкатулке с отборным жемчугом. Каждого смертного гостя сопровождал какой-нибудь вампир, в силу чего контраст становился еще очевиднее и невыгоднее для человека. «Неужели и я со стороны выгляжу так же нелепо? – подумал Феликс. – Наверное, еще более нелепо, чем остальные, ведь графиня такая красавица!..»

Также они заметили в толпе Стефана. Он стоял в своем красном костюме и белоснежном парике, собранном сзади в хвост и перетянутом широкой пурпурной лентой, беседуя с почтительно окружавшей его группой гостей. Когда Феликс и его спутница попались ему на глаза, он улыбнулся им и слегка кивнул. И тотчас все собеседники Стефана обернулись к тем, кому он оказал знак внимания, и дружно поклонились (мужчины) или присели (если говорить о дамах).

– Все они относятся к Стефану так... почтительно, – заметил Феликс.

– Еще бы! – ответила графиня. – Не забывайте о его происхождении. Представители королевских домов не гнушались родством с Баториями! И потом... мы все в некотором роде обязаны моему брату своим существованием.

– Все вампиры? – поразился Феликс.

– Все, кто живет в этой стране.

– Он вас... – Феликс замялся в поисках нужного слова, – превратил?..

– Он, как вы выразились, превратил только меня, я – еще восьмерых, те в свою очередь еще кое-кого, и так далее. Без моего брата ничего бы не было.

«Выходит, Стефан – родоначальник польских вампиров, – Феликс в изумлении покачал головой. – Ну и дела! Привез соотечественникам подарочек из Франции!..»

– Неужели все это началось только в семнадцатом веке? – спросил он вслух.

– Для Речи Посполитой, по-видимому, да. Во всяком случае, мы не нашли никого, кто существовал бы до Стефана.

– Странно. В начале нашего знакомства Стефан сказал мне, что совершенно одинок. А оказалось, у него есть сестра, друзья, знакомые...

– О, не осуждайте моего брата за это невинное кокетство, – графиня Радзивилл слегка усмехнулась. – Думаю, таким образом он пытался добиться вашего расположения. Кстати, он, в сущности, прав: несмотря на существование себе подобных, каждый из нас катастрофически одинок...

Их разговор был прерван воцарившейся в зале глубокой тишиной.

– Что происх... – начал Феликс.

Графиня прижала пальчик к губам.

Зал наполнился медленными, величественными звуками полонеза – бал был открыт.

– Если вы не танцуете, – прошептала графиня на ухо Феликсу, – не угодно ли вам будет пройти со мной наверх? Полюбуемся балом сверху.

Они поднялись на галерею, которая опоясывала бальную залу под потолком, и оттуда наблюдали за танцующими. Стефан был в первой паре с невысокой девушкой, чье розовое платье и в особенности ниспадавшие из-под плотной верхней юбки каскады пунцовых кружев, похожих на пышную пену, чудесно гармонировали с его красным костюмом. Вообще многие дамы были одеты гораздо пышнее и ярче графини Радзивилл, чье плотное черное платье строгого покроя можно было бы принять за траурный наряд, если бы его не оживлял глухой белый воротник и великолепные бриллианты. Потеряв мужа чуть более трех сотен лет назад, она из чувства приличия все еще была верна вдовьим одеждам, что, впрочем, не мешало ей затмевать красотой всех присутствующих дам.

Глядя вниз, графиня невольно вздохнула. Ей хотелось танцевать!

– Быть может, вы хотите сойти вниз? – почувствовав это, предложил Феликс.

– Неужели вам наскучило мое общество? – отозвалась графиня с улыбкой, которая не оставляла сомнений в том, что она сама считает невероятным, чтобы кому-то ее общество могло наскучить.

– Что вы, вовсе нет. Просто... я не танцую и я не хочу быть вам в тягость. Вы вовсе не обязаны развлекать меня весь вечер.

– Любезный мой Феликс, поверьте, я в своей жизни танцевала на великом множестве балов, и если я пропущу один, это будет не так уж страшно.

«Интересно, – подумалось Феликсу, – верны ли слухи, ходившие при их жизни о кровосмесительной связи между братом и сестрой?»

– В какой-то мере, да, – отозвалась графиня.

Поняв, что она прочла его мысли, Феликс густо покраснел.

– О, не смущайтесь, – графиня Радзивилл непринужденно рассмеялась. – В наше время нравы были таковы, что подобные пустяки мало кого шокировали. К тому же между мною и Стефаном никогда не было ничего серьезного, скорее, просто милые детские шалости. Впрочем, я люблю моего брата, и мне интересно все, что имеет к нему отношение. Как я понимаю, Феликс, он к вам неравнодушен, – добавила она, лукаво улыбаясь. – Признаюсь, мне было нелегко примириться со склонностями Стефана. У нас было немало ссор по этому поводу, но сейчас все это в прошлом... Но вы меня, похоже, совсем не слушаете? – перебила она саму себя, заметив рассеянный взгляд своего собеседника.

– А?.. – Феликс заставил себя отвлечься от своих мыслей. – О, простите меня, я просто... Я, понимаете ли, сегодня слегка не в себе. Просто в шоке, я бы сказал. Здесь все так необычно и так... красиво, изумительно, волшебно. Мне хочется сбежать отсюда.

– Отчего же вам хочется сбежать, если вам здесь хорошо? – удивилась графиня.

– Потому что я не соответствую этому месту. Я чувствую себя каким-то... недоделанным.

Графиня понимающе улыбнулась.

– Вы просто смертны, Феликс. И в этом нет вашей вины, ведь вы не можете выбирать, кем вам быть.

– Я мог выбирать, – возразил Феликс. – Еще вчера мне был предложен выбор.

– Ах, вот как... Значит, Стефан предложил вам?.. И что же?

– Я отказался, – ответил Феликс почти с вызовом.

– Отказались? – графиня всплеснула белыми руками, отчего бриллианты, унизывающие ее пальцы, засверкали еще ярче, и блики брызнули во все стороны, словно солнечные зайчики.

– Да, и мне даже сейчас кажется, что я поступил правильно. Я не могу быть таким, как вы. Я не могу убивать людей, пить кровь и все такое... Да и, по большому счету, к вечной жизни я тоже не готов. Как подумаю о перспективе прожить триста лет, как Стефан, становится жутко. Хорошо это или плохо, но я не создан для такого.

– А как же Стефан?

– Что – Стефан?

– Вы ведь любите его?

– Да, – ответил Феликс, смутившись.

– В таком случае, как вы себе представляете вашу дальнейшую жизнь с ним?

Феликс задумался. Он и в самом деле не представлял себе, какое будущее ждет их со Стефаном. Раньше, когда он не знал правды, ему казалось, что они будут просто жить вместе, как любая другая пара. Но теперь такой союз казался диким и нереальным.

Из раздумий Феликса вывело прикосновение пальцев графини к его лбу.

– У вас здесь морщинка, – сообщила ему она. – И вот здесь, – она тронула его кожу в уголке глаза. – И здесь, – она легонько обвела по контуру его губы. – А у Стефана ни одной морщины. Вы понимаете меня? Вы стареете, Феликс, а он – нет. Что станется с вами через каких-то полсотни лет? Вы превратитесь в жалкого старика, если, конечно, к тому времени вообще не умрете. А Стефан станет еще прекраснее, еще сильнее, чем сейчас. И что будет с ним, когда вы потеряете свою молодость и красоту?

– Вы хотите сказать, что будет со мной? – поправил Феликс. – Думаю, он меня рано или поздно покинет.

Это было сказано безразличным тоном, но сердце болезненно сжалось при этой мысли. Если Стефан его бросит, да еще состарившегося, немощного, больного... Сумеет ли Феликс вынести подобную катастрофу?

– Вы ошибаетесь, Феликс, – графиня печально покачала головой. – Он влюблен в вас, а если мы любим по-настоящему – то это на сотни лет, если не навечно. Поэтому моего брата ждет страшнейшая пытка: год за годом наблюдать за медленным умиранием любимого человека. Но и когда вы умрете, боль его будет продолжаться, ибо он не сможет забыть вас. Впрочем, если ему повезет, горе убьет его даже раньше вас. Ведь для нас, как и для вас, душевные страдания тоже могут быть смертельны.

Феликса обожгло воспоминание: изможденное тело Стефана, содрогающееся в конвульсиях на полу его студии. Нет, ни за что на свете он больше не допустит, чтобы Стефан страдал из-за него! Феликс уже хотел закричать: «Я согласен, согласен!» – но мысль, внезапная и ясная, остановила его: «А что, если это ловушка?» В самом деле, что, если все происходящее – великолепный бал, унизительный контраст между смертными и бессмертными, обольстительная вампирша, назначенная ему в проводники, – направлено на то, чтобы соблазнить его, Феликса, ввести его в искушение?

– Простите, – быстро и нервно сказал он, – но я должен сейчас побыть один. Мне надо все это... – он сделал паузу, пытаясь подобрать нужное слово, – переварить.

– Как пожелаете, – графиня понимающе улыбнулась. – Если вам угодно побыть наедине с собой – замок в вашем распоряжении. Вы здесь в полной безопасности, никто вас не тронет.

Феликс благодарно кивнул, собираясь уйти, но она его остановила:

– И еще кое-что, Феликс. Маленький совет: не слишком ломайте голову. Задавайте вопросы вашему сердцу, а не рассудку. И если решение дается вам с трудом, не принимайте его.

– Скажите, графиня, – решился Феликс, – а вы сами?.. – он не смог договорить.

– Вы хотите спросить, легко ли было мне делать выбор? Нет, мне было намного труднее, чем вам. Все-таки любовь брата и сестры – это совсем не та любовь, которая связывает вас со Стефаном. Она не придает такой решимости. И потом, я боялась за свою душу, действительно боялась, ну а вас, как я погляжу, вопросы веры тревожат очень мало.

Феликс не стал спрашивать, раскаивается ли она в своем решении, – и без того было заметно, что и она, и Стефан, и все прочие гости на этом балу нисколько не тяготятся своим существованием. Печать удивительной беззаботности лежала на всех без исключения этих бледных прекрасных лицах. Они явно чувствовали себя хозяевами жизни – ощущение, совершенно Феликсу не знакомое.

Остаток ночи он провел в той комнате, где переодевался перед балом. Там его и нашел Стефан, когда празднество кончилось.

– Ну, дорогой мой, что скажешь? – спросил он, присаживаясь рядом с Феликсом на оттоманку.

– Вы все такие... счастливые, – только и смог ответить Феликс.

Стефана этот краткий ответ, как ни странно, вполне удовлетворил.

– Да, – кивнул он и прибавил с улыбкой, нежно пожав руку Феликса: – А я – самый счастливый из всех. И все благодаря тебе, любовь моя. Ты, наверное, устал?

Феликс, который вторые сутки почти не смыкал глаз, в самом деле устал, как собака. Раньше ему не хотелось спать от волнения, но теперь, когда напряжение стало понемногу отпускать, он чувствовал, что еще минута – и он просто свалится от переутомления.

– Скоро светает, – сказал Стефан. – Ты хочешь спать со мной?

– В гробу, что ли?

Стефан весело рассмеялся.

– Хотел бы я знать, кто выдумал эту чушь насчет гробов! В гробах тесно, жестко и неудобно. Мы спим в кроватях, Фельо. Пойдем!

Они прошли в полуразрушенную часовню и по сырой каменной лестнице спустились в подземелье.

– Склеп? – догадался Феликс, увидев в мечущемся и прыгающем огоньке свечи длинные ряды надгробий вдоль стен.

– Наша фамильная усыпальница, – кивнул Стефан. – Кстати, хочешь взглянуть на мою могилу?

Он подвел Феликса к великолепному барочному надгробию из красноватого гранита с украшениями из яшмы. На крышке затейливым, наполовину стершимся шрифтом было выбито: «Здесь покоится Стефан Баторий, светлейший князь семиградский, граф Сандомир и Вольбром...» Далее шел полный список титулов (Феликс насчитал семь позиций) и эпитафия на латыни.

– Очень красиво, – сказал Феликс совершенно серьезно.

– Оно плохо сохранилось, – пожаловался Стефан. – Я уже устал считать, сколько раз его разоряли крестьяне из соседних деревень и тому подобная публика.

– Разоряли? – удивился Феликс. – Чтобы ограбить тело?

– И для этого тоже, но главным образом для того, чтобы проткнуть меня осиновым колом. Могила, как ты можешь догадаться, неизменно была пуста, и это не могло успокоить людей. В конце концов, мне пришлось положить в гроб тело одного бедняги, который накануне угодил ко мне на ужин. Я нарядил его в один из своих костюмов, вложил ему в руки золотое распятие – все честь по чести. Поскольку со дня моей официальной смерти прошло лет сто, мало кто из крестьян (а главным образом именно мужичье вело охоту на вампиров) знал, как я выгляжу. Поэтому тело было опознано как Черный Князь Баторий – или как там они меня называли?.. Несчастному бродяге вбили в грудь осиновый кол, отрезали голову, натолкали в гроб всякой дряни вроде чеснока и диких роз и выкинули в Вислу. А мой гроб, надо сказать, стоил примерно столько, сколько среднее крестьянское хозяйство в ту пору. Он был сделан из красного дерева, изнутри обит индийским муслином, а золотую отделку поручили придворному ювелиру. И это произведение искусства толпа нищего мужичья без каких-либо колебаний кинула в реку, да еще сопровождая свое занятие молитвами и пением псалмов!

Феликс подошел было к другому надгробию, но Стефан поторопил его:

– Пойдем скорее, Феликс. Нам надо вниз.

Они спустились еще на один ярус ниже и оказались в длинном каменном коридоре, который заканчивался двумя тяжелыми, потемневшими от времени дверями.

– Это спальня моей сестры, – сообщил Стефан, – а рядом – моя.

Стефан впустил Феликса в свою опочивальню и запер дверь на замок и на засов.

– Сюда никто не должен входить, – объяснил он, когда Феликс удивился этим мерам предосторожности. – Днем мы совершенно беспомощны, а тот, кто не может защитить себя, должен спрятаться понадежнее.

Комната была небольшой, с низким потолком, и основное пространство занимала большая кровать под балдахином. Пол был устлан великолепным толстым ковром, стены покрытыми такими же коврами, картинами, гобеленами. Повсюду были дорогие безделушки – вазы, статуэтки, посуда. Имелись даже цветы, так искусно сделанные из малахита и яшмы, что их почти невозможно было отличить от настоящих, особенно при свете одной-единственной чадящей свечи.

– Здесь было бы вполне уютно, если бы имелось хоть одно окно, – заметил Феликс.

– А так здесь, может, и не очень уютно, но зато вполне безопасно, – ответил Стефан.

Он уже сменил костюм, в котором принимал гостей на балу, на длинную ночную сорочку и забрался в постель. Феликс тоже разделся и лег, погасив свечу.

– Снаружи светает, – сообщил Стефан, устало кладя голову ему на грудь.

– С чего ты решил? – удивился Феликс. – Здесь темно – хоть глаз выколи. Ни черта не видно. Откуда ты знаешь, что делается на улице?

Стефан ничего не отвечал. Вдруг легкая судорога пробежала по его телу. Феликс легонько потряс его – и голова Стефана скатилась с его груди.

Смерть вступила в свои права, сковав князя Батория сном без сновидений до тех пор, пока не погаснет над землей последний луч солнца.

Проснувшись, Феликс долго не мог понять, где находится. Вокруг было темно и тихо, как... как в могиле. Именно эта ассоциация и помогла ему вспомнить, что сейчас он пребывает в подземелье под фамильным склепом Баториев. В глухой и плотной темноте Феликс не мог рассмотреть даже вытянутой руки, поэтому он поначалу решил, что ему придется оставаться здесь до пробуждения обитателей Сейта, потому что только они смогут вывести его из этого места. Но потом он вспомнил, что где-то здесь были свечи, а там, где имеются свечи, по логике, должно находиться и то, при помощи чего их можно зажечь.

Он пополз к краю широкой кровати, шаря руками по атласным простыням, чтобы не наткнуться на стену или на одного из четырех ангелов черного дерева, поддерживающих балдахин в углах кровати (этих ангелов Феликс не видел, но помнил, что они должны быть). Наконец его рука вместо гладкой ткани ощутила под собой пустоту, и Феликс, не удержавшись, скатился на пол. К счастью, толстый ковер с упругим ворсом смягчил его падение. Лежа на этом ковре, Феликс вновь принялся ощупью изучать окружающую обстановку. Так ему удалось нашарить нечто вроде комода. Ухватившись за его крышку, Феликс поднялся на ноги. На комоде его пальцы нащупали подсвечник с огарком свечи, а рядом коробок со спичками. Шепотом чертыхаясь и переломав не меньше пяти спичек, Феликс ухитрился-таки зажечь шестую, а от нее – свечу.

Крошечного огонька (пламя горело ровно, это означало, что в эту комнату не проникал ни малейший сквозняк) оказалось недостаточно, чтобы полностью разогнать мрак, но Феликс все же смог разглядеть кровать, с которой только что упал и на которой теперь лежал один Стефан, казавшийся еще более маленьким и хрупким на этом огромном ложе. Одна его рука как-то совсем по-детски свесилась с кровати. Феликс взял ее и положил ему на грудь – рука податливо согнулась в локте под его слабым нажимом. «Днем мы совершенно беспомощны», – вспомнилось ему. Да уж, «беспомощны» – это еще слабо сказано. Стефан не только не мог сопротивляться чужой воле, он вообще не чувствовал и не сознавал, что с ним происходит. У него не было пульса, сердце не билось. Губы были приоткрыты, словно для того, чтобы сделать вдох, но дыхания не ощущалось.

Феликс вспомнил, как Стефан рассказывал ему про крестьян, которые искали его тело, и представил себе, как это было. Они врывались в склеп этажом выше (наверное, в этой комнате были слышны их шаги и голоса, которые эхом отражались от каменных стен), топали, галдели, и ни малейшего уважения не внушала им величественная тишина, царившая в усыпальнице одного из знатнейших родов Речи Посполитой. Затем они беспорядочной толпой окружали прекрасный каменный саркофаг из розоватого гранита с пурпурно-красными и терракотовыми прожилками, общими усилиями при помощи ломов срывали с него крышку и с торжествующими криками извлекали гроб красного дерева, богато украшенный ювелиром короля. И если бы эти люди знали о двух потайных комнатах ярусом ниже, они ворвались бы сюда и с такой же варварской безжалостностью, с какой они ломали надгробие, грубо схватили бы это тело, неподвижно лежащее сейчас на постели, вытащили его на свет и вбили осиновый кол в эту хрупкую грудь.

Феликс зажмурился, отгоняя жуткое видение, и в который раз подумал, что убил бы своей рукой любого, кто попытался бы причинить вред Стефану, особенно когда он спит, такой трогательный и беспомощный, как сейчас.

Сидеть в этом подземном убежище, однако, становилось скучно. Феликс вновь облачился в свой костюм XVII века и, освещая себе путь при помощи догорающего свечного огарка, выбрался наверх через склеп и часовню с провалившимся потолком. После неподвижного и затхлого (несмотря на то, что Стефан явно старался проветривать помещение, как мог) воздуха подземелья свежий ветерок просто пьянил. Солнце уже висело низко над горизонтом. «Я, кажется, начинаю вести образ жизни вампира, – подумал Феликс. – Заснул на рассвете, проспал целый день в могиле и пробудился почти на закате... А хорошо здесь, черт возьми! Красота!» – мысленно добавил он, оглядевшись по сторонам. Заросли кустов и деревьев в вечернем свете были такими же живописными и благоухающими, как и прошлой ночью. Шепот ветра и пение птиц были единственным, что нарушало окружающую тишину. Этот замок за полуразрушенными стенами казался дивным, уединенным, сказочным царством, и Феликсу даже думать не хотелось о том, что где-то там, ниже по течению Вислы, лежит Краков, а в нем – Агнешка, и Тадзьо, и все эти люди, и вся эта жизнь... Было бы здорово не возвращаться туда вовсе, остаться в Сейте навсегда – навечно. «Господи!» – испугался Феликс своей внезапной мысли.

И в ушах зазвучал певучий голос графини Радзивилл: «Не слишком ломайте голову, ладно? Задавайте вопросы вашему сердцу, а не рассудку. И если решение дается вам с трудом, не принимайте его».

«Я еще подумаю над этим», – решил про себя Феликс и вновь отправился в подземелье. Солнце уже садилось, и ему хотелось посмотреть на пробуждение Стефана. Просто было любопытно, как это произойдет. Он вошел в подземную спальню, присел на кровать, где Стефан покоился в точно такой позе, в которой Феликс его оставил, и приготовился ждать.

И вот, когда наверху погас последний луч солнца, длинные пушистые ресницы Стефана дрогнули, веки медленно поднялись, и он грациозно приподнялся на локте. Это так напоминало обычное пробуждение ото сна, что Феликсу даже показалось, что сейчас он сладко потянется и зевнет. Увидев рядом Феликса, Стефан расцвел в улыбке и потянулся к нему сложенными для поцелуя губами.

– Вы все просыпаетесь в одно и то же время? – поинтересовался Феликс.

– Если кому-то не захочется поваляться в постели дольше обычного, – хихикнул Стефан.

– Значит, остальные сейчас тоже на ногах?

– Остальные? Кого ты имеешь в виду?

– Тех, кто живет в этом замке кроме тебя.

– Кроме меня здесь живет только моя сестра. Мы тут с ней неплохо устроились: почтенная вдовушка и старый холостяк.

– Куда же делись те, кто был здесь вчера ночью? – удивился Феликс.

– У каждого из них есть свой дом. Это были всего лишь гости на моем балу.

На этот раз они поменялись ролями: Феликс был в старинном костюме, а Стефан облачился в обычные темные брюки и белую рубашку.

– Какие у нас планы? – спросил Феликс.

– Вернемся в Краков, я думаю, – ответил Стефан. – Что с тобой, Фельо? Почему ты морщишься? Ты не хочешь домой?

«Если решение дается вам с трудом, не принимайте его», – снова вспомнилось Феликсу. Раньше эта фраза казалась ему несколько загадочной, но теперь он понял, что имела в виду мудрая графиня. Не могло быть для него решения более трудного, чем решение вернуться домой.

– Стефан, – начал он неожиданно севшим голосом, – ты и правда можешь сделать меня вампиром?

– Если ты сам этого захочешь, – кивнул Стефан.

– Так вот, – объявил Феликс поспешно, словно боясь передумать, – я этого хочу.

Огарок свечи наконец-то догорел и погас. Стефан, который мог видеть даже в такой кромешной темноте, нашел вторую свечу и зажег ее. Только закончив возиться с ней, он дал Феликсу ответ:

– Ты хорошо подумал?

– Ради Бога, – нервно рассмеялся Феликс, – не заставляй меня думать, иначе я никогда не приду ни к какому решению! Я хочу этого, сейчас, в эту минуту, я хочу этого, я готов! Мы можем не тянуть с этим и начать прямо сейчас?

Поколебавшись секунду, Стефан кивком головы указал на кровать, предлагая Феликсу лечь.

Вдруг раздался стук в дверь, и вошла графиня Радзивилл.

– Стефан, – обратилась она к брату, – умоляю вас, будьте благоразумны.

– О чем это вы? – спросил Стефан, явно раздосадованный неожиданным появлением сестры.

– О тех разговорах, которые только что велись в этой комнате и которые я слышала. А точнее – о вашем намерении.

– Вы имеете что-то против? – Стефан нахмурился и снова на миг стал князем Баторием.

– Вовсе нет, я желаю этого так же горячо, как и вы, может быть, даже горячее, потому что ваше благо, дорогой брат, значит для меня, увы, больше, чем для вас.

– Я ценю вашу самоотверженность.

– О нет, это не самоотверженность, а обычное благоразумие. Стефан, о чем вы только думаете? Неужели вам не приходит в голову, что если Феликс просто исчезнет, его будут искать? Нужен ли вам этот переполох?

Стефан заколебался.

– Вы как всегда правы, Барбара, – вымолвил он наконец и повернулся к Феликсу: – Сейчас мы вернемся в Краков, любовь моя.

– Но... – начал Феликс.

– Поверьте, Феликс, – сказала графиня. – Лучше осуществить ваше намерение там.

– В твоей студии, Феликс, – подхватил Стефан. – Там тебя гарантированно найдут и подумают, что ты мертв. Так будет лучше, потому что в противном случае вокруг твоего исчезновения будет много шума, а нам ни к чему привлекать внимание, не так ли?

– Ни черта не понимаю, – признался Феликс.

– Пошли! – Стефан взял его за руку и потянул за собой. – Я все объясню тебе в дороге. У нас мало времени, и надо торопиться... если ты хочешь, чтобы все случилось сегодня.