Когда мужчины ложатся рядом, ... когда они хотят поделиться знаниями, воспитать друг в друге добродетель, их любовь чиста и прекрасна. Когда они соревнуются в пробуждении добрых, лучших чувств в душах друг друга, любовь между мужчинами способна создавать государства и вырывать нас всех из жабьих болот.

Аристотель, «Александр»

– Возможно, сегодня нам суждено навсегда проститься, мой Александр.

– Гефестион, мы лишь в начале пути!

С этими словами Александр обнял меня и прижал к груди. Я чувствовал, как его пальцы привычно зарываются в мои волосы. «Это только начало, – еще раз прошептал он мне на ухо. – Ступай спать, мой милый Патрокл, и оставь все дурные предчувствия».

Я ушел только тогда, когда полог шатра закрылся за Александром. Меньше всего на свете мне хотелось спать. Я не мог избавиться от тревожащих меня мыслей. Несколько дней назад я видел странный сон. Это было какое-то сражение, и я не мог понять, где это происходило.

Я скакал за Александром среди огромных деревьев. Такие я видел в Египте, но это был не Египет. Вокруг шел бой, трава была залита кровью, и лошади спотыкались о трупы павших. Александр взмахивал мечом, прорываясь в самую гущу сражения. Лезвие полыхало на солнце багряным. Руки, лицо и одежда Александра были в крови. Я увидел лучников, готовых спустить тетиву. Они целились в Александра. Но он рвался вперед, не замечая опасности. Оставались мгновения, и стрелы покинут ложа луков, я видел, как дрожат напряженные руки стрелков. Но я не успевал закрыть Александра или хотя бы предупредить его. Я закричал. И проснулся на мокрых от пота покрывалах.

С тех пор я не мог прийти в себя, в ушах стоял шум битвы. А прикрывая глаза, я видел, как стрелы начинают полет. Я не знаю, зачем боги послали мне этот сон именно сейчас.

К тому же луна... Еще вчера она была полной, а сегодня от нее осталась только узкая полоска на черном небе. Мне это казалось дурным знаком.

– Не спится, Гефестион?

Я подошел ближе к костру.

– Я вижу, ты тоже не спешишь в свой шатер, Кратер.

– Я вообще мало сплю. А уж сейчас.... Пожалуй, из всех нас только Александр совершенно спокоен накануне сражения, – рассмеялся Кратер.

– У меня нехорошие предчувствия. Ожидание сводит меня с ума. Если бы я мог, то прямо сейчас вскочил бы на коня и бросился на персов.

– Брось, Гефестион. Мы все должны довериться Александру. Разве он проиграл хоть одно сражение? Так почему это должно случиться непременно завтра?

– Ты не понимаешь. Разве поражения я боюсь?

Поймав изумленный взгляд Кратера, я плотнее запахнул плащ и направился к своему шатру.

Вытряхнув ненавистный песок из сандалий, я вошел и сел на край кровати. Что-то все же не давало мне покоя, что-то, что сказал Александр. Что было не так? Я постарался припомнить все, что он говорил мне вечером, все, о чем мы говорили с ним днем.

«Ступай спать, мой милый Патрокл».

Я вскочил и выбежал наружу.

Добравшись до шатра Александра, я кивнул стражнику у входа и вошел. Я увидел, что Александр уже спит. Он лежал на спине, положив одну руку под голову. Я застыл в нерешительности. Стоило ли будить его сейчас? Я не знал, как поступить, а потому просто стоял и смотрел на него. В тусклом свете масляной лампы, горевшей на столе, его тело выглядело почти золотым. На левом плече темнел глубокий шрам. Сам не желая того, я протянул руку и осторожно коснулся его пальцами. Я слишком хорошо помнил этот шрам, помнил тот день, когда увидел Александра, смертельно бледного, лежащего на носилках и истекающего кровью... Он не прекратил сражаться, пока не лишился сознания, возможно, он даже не почувствовал тот удар катапульты. Если бы я потерял его тогда... «О чем ты только думаешь, Гефестион, должно быть, ты плохо помнишь «Илиаду»! Разве Ахиллес может уйти раньше Патрокла?» Это были его первые слова, когда он открыл глаза и увидел мое лицо, искаженное страхом.

– Что случилось, Гефестион? Дарий? Дарий напал?

Я вздрогнул, возвращаясь к реальности. Александр сидел на кровати, глаза широко распахнуты.

– Нет, нет, Александр, ничего не случилось. Прости, я разбудил тебя, я не должен был приходить.

Теперь я уже раскаивался, что ворвался к нему среди ночи. Глупые мысли, глупый сон... все это так неважно. Я шагнул к выходу.

– Неужели ты думаешь, что я поверю, будто ты пришел просто так?

Александр сидел, положив локти на согнутые колени. Его светлые волосы отросли за последнее время и теперь закрывали плечи.

– Поговорим утром, Александр. – Я чувствовал себя довольно глупо.

– Подойди, Гефестион.

Я подошел и сел рядом с ним. Его ладонь коснулась моей щеки.

– А теперь говори. Опять эти предчувствия? Я угадал?

– Александр... Я подумал о том, что произойдет после завтрашнего сражения.

– И что же произойдет? – Пальцы Александра перебирали мои волосы.

– В случае победы над Дарием ты станешь Правителем всей Азии. Ты можешь представить, сколько людей, новых земель окажется под твоей властью!

– В случае победы? Ты так не уверен в завтрашнем успехе, Гефестион? – Александр откинулся на подушку и рассмеялся.

– Речь не о том! Ты знаешь, я никогда не сомневаюсь ни в чем, что ты делаешь. Но завтра, – клянусь Зевсом, никогда еще слова не давались мне так тяжело. Я отвернулся, чтобы не видеть его глаз, когда я произнесу то, что собирался. – Пообещай мне одну вещь.

– Все что угодно, ты же знаешь.

– Если завтра мне суждено погибнуть.... Нет, не перебивай меня, прошу! Если завтра я покину этот мир, пообещай, что ты не станешь намеренно искать смерти, не будешь пытаться уйти вслед за мной.

Я почувствовал сильный толчок в спину. Александр резко вскочил с кровати, чуть не сбросив меня на пол вместе с покрывалами. Его глаза горели, густые брови почти сошлись на переносице. Его обнаженное тело как будто излучало свет, по крайней мере, тогда мне показалось именно так. Я молчал, не в силах сказать что-либо. Именно в такие моменты я был готов поверить в божественное происхождение Александра. Я чувствовал силу, бушующую в нем. Это был огонь, тот самый небесный огонь, который украл Прометей. Он горел в Александре, согревал всех нас и освещал путь в вечность, где будут запечатлены наши подвиги и наши имена. Прав был египетский жрец – в Александре сила Аммона, способная перемещать народы и создавать новый мир. Этой силе готов был покориться и я.

Некоторое время он просто ходил по шатру. Потом подошел ко мне.

– Скажи мне, Гефестион, что это?

Я поднял глаза. В руках у Александра был щит.

– Твой щит, зачем ты спрашиваешь?

– Прежде всего это щит Ахиллеса, если ты забыл! – Александр кричал во весь голос, и, я уверен, страж у входа в шатер слышал все до последнего слова. – Ахиллеса! На могиле которого мы клялись всегда быть вместе, до самого конца! Клялись в верности друг другу. Или ты забыл, как мы скрепили нашу клятву после? Я не могу поверить, что ты не помнишь. И теперь ты, мой Патрокл, говоришь мне такое! Чего ты хочешь? Чтобы сразу от твоего погребального костра я отправился пить вино и веселиться? А через неделю спросил: «Гефестион? А кто такой Гефестион?»

– Александр, Александр, я... О, боги!

Но он уже не слышал меня.

– Ты думаешь, все эти земли, вся империя будут значить что-то без тебя? Что я смогу жить, как прежде, зная, что тебя нет рядом? Ответь мне, ответь, ты действительно так думаешь?

Отбросив щит в сторону, он опустился на колени передо мной, нетерпеливым движение откинул волосы с моего лба.

– Посмотри мне в глаза, Гефестион.

Я поднял голову и не поверил тому, что увидел. Его гнев полностью испарился, исчез так же быстро, как и вспыхнул. Передо мной был не правитель Македонии и не сын Зевса-Аммона, а тот Александр, которого я впервые поцеловал в школе в Миезе много лет назад.

– Прости меня, Александр, прости! Я ничего не забыл, ты же знаешь.

Я положил руки на его плечи, привлек к себе. Его кожа была горячей и очень сухой, обгоревшей на солнце. Я прижался щекой к его щеке и почувствовал отросшую колкую щетину.

– Ты не понял меня. Разве Ахиллес был властителем всего мира? Твоя жизнь больше не принадлежит только тебе. Она принадлежит и всем тем народам, которые станут частью твоей империи. О них ты должен думать. Как же твои мечты объединить мир? Что будет с ними, если ты поставишь нашу клятву превыше всего остального? Я не могу, я не вправе требовать от тебя этого, как ты не понимаешь! Ни один человек не вправе требовать чего бы то ни было от царя...

– Ш-ш-ш... – Ладонь Александра легла на мои губы. – Я все понял, не говори больше ничего. Здесь нет никакого царя, оставь эти разговоры об империях и царствах. Я знал, что рано или поздно придет время, и ты начнешь этот разговор, это так похоже на тебя, Гефестион!

Я медленно провел рукой по его спутанным золотистым волосам. Мне хотелось зажмуриться и не видеть его больше, потому что я знал – еще немного, и я не найду в себе сил покинуть его шатер.

– Обещай, что не будешь намеренно искать смерти. Обещай мне это, я прошу. Обещай, что не проткнешь себя копьем, не кинешься под персидскую колесницу, не будешь подставлять себя под удары катапульт и стрелы...

Александр хохотал, запрокинув голову и хлопая себя по бедрам.

– Да ты все предусмотрел, все возможные... способы! Хотя нет, ты забыл, что я не умею плавать!

Его смех был таким искренним, что я не мог не улыбнуться, хотя мне было очень тревожно. Александр не хотел принимать мои слова всерьез, и я не видел способа вырвать у него это обещание. Но вдруг Александр нахмурился.

– Тебе будет спокойнее, если я пообещаю? – Он придвинулся ближе, поставив локти на мои колени и накручивая длинную прядь моих волос на палец. Я молча кивнул. – Тогда вот тебе мое обещание. Я не буду намеренно искать смерти. Я не попытаюсь что-либо сделать с собой, если ты покинешь меня первым. Но знаешь, – он помедлил, потом сказал, как мне показалось, очень неохотно, – даже если я не буду стремиться к смерти, мне кажется, это будет только вопрос времени, прежде чем я вновь соединюсь с тобой. Я всегда это чувствовал.

– Я люблю тебя, Александр.

Это все, что я смог сказать, прежде чем он поцеловал меня. И тогда все ушло – сражение, Дарий, даже мысли о смерти, что, возможно, поджидала нас через несколько коротких часов, – растворилось в прикосновениях губ и рук, в мерцании теней на стенах шатра, бешеном стуке сердец. Расстегнув застежку моего плаща, Александр отбросил его в сторону. Его пальцы пробежали по моим плечам, так привычно останавливаясь на каждом шраме, даже самом крохотном. Он знал обо мне все, до мельчайших подробностей, так же, как и я знал все о нем. Иначе быть не могло, ведь у нас была одна душа на двоих.

Я попытался протестовать, когда Александр расстегнул мой пояс и уже взялся за хитон.

– Александр, ты же знаешь, перед битвой...

– Ты слишком много говоришь сегодня, мой Патрокл.

Его движения были резки и порывисты, а я был намеренно податлив, на время отдав ему инициативу.

Временами мы бывали неторопливы и нежны друг с другом, но только не сегодня. Мысль о том, что следующей ночи для нас может и не быть, пробуждала в нас неистовость, заставляла наши тела трепетать.

– Как ты мог подумать, что я не помню... не помню ту ночь после нашей клятвы, – прошептал я.

– А ты помнишь? – Голос Александра прозвучал неожиданно хрипло.

Мне не понадобились слова, чтобы ответить на его вопрос.

Мгновение спустя Александр уже лежал на спине, его голова была запрокинута назад, руки сжимали покрывала. Его тело так знакомо отзывалось на мои прикосновения. И если завтра всему суждено закончиться, я хотел запомнить Александра именно таким. «Мой Ахиллес», – чуть слышно произнес я, чувствуя, как его сильные ноги обхватывают мои бедра, а руки крепко сжимают мои плечи. Мне казалось, что время остановилось. То, что я ощущал, не было просто удовольствием тела, это было что-то гораздо большее. Я обретал себя самого, я воссоединялся с собой. Поэтому когда Александр выгнулся, выкрикивая мое имя, в то время как сладкая судорога сотрясала его гладкое золотистое тело, я прошептал: «Я люблю тебя». «И я люблю тебя, Гефестион», – откликнулся он. Его взгляд все еще был затуманенным. Я закрыл глаза, позволив огромной волне подхватить меня и вознести на вершину мира.

Александр заснул сразу же. Я еще долго лежал без сна, слушая ровное биение его сердца.

* * *

– Багоас, мне нужно поговорить с тобой.

Голос Птолемея гулко прозвучал в полутемном коридоре царского дворца в Вавилоне. Багоас подошел, как всегда держа глаза опущенными. Даже не видя лица Птолемея, он чувствовал, как непросто было ближайшему другу и военачальнику Александра заговорить с ним. Для всех Багоас так и остался бывшим мальчиком Дария, когда-то подаренным Александру. Но сейчас у Птолемея не было выбора.

– Я слушаю, господин.

– Скажи, Багоас, ты ведь заметил, что в последнее время Александр пьет больше вина, чем обычно?

Юноша молчал. Его тонкие пальцы нервно теребили расшитый пояс.

– Багоас?

– Мой господин, кто я такой, чтобы обсуждать подобные вещи?

Птолемей осторожно приподнял подбородок Багоаса, заставляя взглянуть ему в глаза.

– Сейчас ты единственный человек, действительно близкий Александру. Поэтому я и спрашиваю именно тебя.

Только сейчас Птолемей заметил, каким уставшим, даже изнуренным выглядит красивое лицо Багоаса. Синие тени залегли под глазами, смуглая кожа болезненно натянулась на скулах. Когда он заговорил, в голосе слышалось плохо скрываемое страдание.

– В последнее время Аль Скандир почти не может заснуть сам. Я думаю, именно поэтому он намеренно выпивает так много вина за ужином. Так бывало и раньше, особенно в Бактрии, но... тогда это не длилось так долго. Сейчас же, – Птолемею показалось, что Багоас всхлипнул, – мне кажется, мой господин, что Аль Скандир находит покой только тогда, когда вино уже не позволяет ему держаться на ногах.

– Не может заснуть? Александр?

Птолемей не мог поверить своим ушам.

– Если он не пьет вина, то всю ночь ходит по залу, из угла в угол, как будто какая-то невидимая лихорадка сжигает его изнутри! Он может часами стоять на балконе, глядя на город, и шептать что-то. Поверь, господин, мне бывает так страшно в такие ночи! Аль Скандир как будто не здесь, а где-то далеко... Один раз я осмелился приблизиться к нему, когда он был на балконе, – и я до конца своих дней не смогу забыть его взгляд. Я тогда подумал, что ни один смертный не в силах выносить такие страдания, и когда на следующий вечер я наблюдал, как он поднимает чашу за чашей, – это может звучать странно, но я был даже рад! Я был рад, потому что знал – в эту ночь он будет спать, и пусть даже для этого мне самому придется подносить ему неразбавленное вино. Прости меня, господин...

Птолемей глубоко вздохнул и вдруг, резко повернувшись, ударил кулаком по стене, потом еще и еще.

– Боги, что он делает с собой! Когда это началось, Багоас? – Он схватил юношу за хрупкие плечи и сильно встряхнул, почти приподнимая его от пола. – Осенью, ведь так? Осенью, после смерти...

Он осекся, увидев невыносимую боль в глазах Багоаса.

– Гефестиона... – почти прошептал тот.

Это объясняло все. Теперь все встало на свои места. Как часто за последнее время Птолемей замечал отсутствующий взгляд Александра, странную рассеянность, не присущую ему ранее. Где тот огонь, то золотое пламя, которое всегда двигало Александром, заставляло его идти все дальше на Восток, мечтать и стремиться к чему-то несбыточному? За последние месяцы Александр ни разу не заговорил о походе к Внешнему Морю, о котором так грезил. Куда все это исчезло?

Теперь Птолемей понял. Он догадывался и раньше, но гнал от себя подобные мысли. И все же он не мог до конца поверить, ведь прошло почти полгода с тех пор, как Гефестион ушел в царство Аида, и все поверили, что как ни глубоко было горе царя, он преодолел его.

– Спасибо, Багоас, ты можешь идти.

– Да, мой господин.

Поклонившись, Багоас направился к царским палатам. Слезы предательски щипали глаза. Только не это, предстать перед повелителем с распухшим носом – большего позора нельзя и представить! – но сдерживаться он не мог. Сколько бессонных ночей он провел за эти полгода, молча сжавшись в комок в углу и наблюдая, как его возлюбленный Аль Скандир час за часом меряет шагами комнату, не находя сна... Багоас понимал, что теперь он окончательно потерпел поражение. Самое сокрушительное поражение в своей жизни. Он проиграл схватку за сердце своего повелителя, а победителем стал тот, кто вот уже полгода мертв! Нет, Багоас не испытал радости, узнав о смерти Гефестиона, да и как он мог радоваться, наблюдая горе Александра? Но как заблуждался, подумав, что теперь, когда у него нет более такого могущественного соперника, Александр наконец допустит его туда, куда путь всегда был закрыт. Увы, в сердце его царя было место только для одного!

«Оставь его теперь, почему ты не отпускаешь его? Ты больше не принадлежишь этому миру, оставь же Александру его жизнь, оставь жизнь всем нам, не лишай нас солнца! Он принадлежал тебе, когда ты был жив, только тебе. Только ты безраздельно владел его сердцем, мой вечный соперник... Ты владеешь им до сих пор, довольно же!»

– Что ты там бормочешь, Багоас?

Голос Александра явно свидетельствовал о том, что сегодня его вино не было разбавлено даже на треть. Пошатываясь, он вошел в свои покои, на ходу неуклюже пытаясь стащить с себя длинный парчовый халат. Багоас подбежал, подхватил Александра под локоть.

– Аль Скандир, ванна готова, позволь мне...

– Уйди, Багоас, я не хочу принимать ванну. – Александр решительно направлялся к кровати. Багоас со страхом узнал тот самый полубезумный взгляд, появлявшийся у царя все чаще и чаще.

– Позволь мне хотя бы помочь тебе раздеться.

– Ты не слышал меня?! Я приказал тебе уйти! Прочь, я сказал!

Стараясь сдерживать слезы, Багоас вышел и осторожно закрыл за собой дверь. Раньше Александр никогда не был с ним груб, никогда не повышал на него голос. Но это было так давно. Когда Гефестион был жив. И когда Александр не пытался влить в себя все винные запасы Вавилона.

Подойдя к кровати, Александр тяжело повалился лицом вниз на подушки.

* * *

– Имя, Александр, назови имя.

Я с трудом открыл глаза. Жар в груди становился нестерпимым, я задыхался. Я догадывался, что не переживу этого приступа лихорадки, как догадывались и все те, кто окружал мое ложе.

– Назови имя своего преемника! Александр, ты слышишь меня?

Я повернул голову. Кассандр... Власть, еще только предвкушаемая, уже пьянила его. А чего я ожидал, сострадания? Я в нем не нуждался.

– Александр, – я почувствовал, как кто-то коснулся моей руки. Птолемей. Мой верный Птолемей. – Ты должен подумать об империи, ей нужен правитель. Могут начаться волнения, даже войны!

Я бы не смог ответить, даже если бы хотел. Мой голос не подчинялся мне больше.

– Александр, твои воины хотят видеть тебя, – Пердикка указал на дверь.

Они молча проходили мимо ложа, оставив оружие у входа. Все, что я мог, это приветствовать их кивком головы. Простил ли я им то, что так и не добрался до своей мечты? Простили ли они мне многие годы сражений и бесконечных маршей? Я не знал.

Прохладная ладонь легла на мой лоб. Милый Багоас, что будет с ним, когда я уйду? «Милый мальчик, но что будет с ним, когда он надоест тебе? – Гефестион, ты опять ревнуешь. – К кому? К мальчишке? Не смеши меня, Александр». Я закрыл глаза. «Не смеши меня, Александр». Гефестион стоял передо мной в персидском одеянии, смеясь, изо всех сил стараясь показать свое равнодушие. Я протянул к нему руку. Он отступил на шаг. Теперь я видел перед собой юношу, совсем еще мальчика. «Ты же принц, Александр, я никогда не смогу быть равным тебе. – В моем сердце ты верховный правитель, Гефестион». Пламя светильника выхватило из темноты смуглое лицо. Гефестион, уже предводитель гетайров. «Тебе будет легче, если я пообещаю?»

Я чувствовал, что каждый вдох дается мне все тяжелее. Нестерпимая боль разрывала мне грудь. «Тебе будет легче, если я пообещаю?» Клянусь богами, Гефестион, я не нарушил своего обещания. Я не искал смерти. Просто я не знал, как жить без тебя.