«Сыновья же Феанора бродили, как листья, несомые ветром, войска их были рассеяны, союз распался, и они жили в лесах у подножия Эред Луина, смешавшись с Зелеными Эльфами Оссирианда, лишенные былой славы и былого величия».
Дж.Р.Р. Толкиен, «Сильмариллион»
472 г. I Эпохи, лето
«Он не может пошевелить даже пальцами, а ведь прошло уже двенадцать дней».
Медленно и тяжко молчаливое, скованное обозами раненых и горечью поражения войско добралось, наконец, до подножия горы Долмед. Отсюда наугрим мрачно полезли наверх, в Эред Луин. Но прежде они по одному подходили к носилкам – прощались, как с умершим... Илли сжимал и разжимал кулаки, закусив губу. От бессилия хотелось кричать, драться, биться головой о деревья и скалы. Собственных царапин уже и не чувствовал – они жгли гораздо слабее, чем тревога за недвижно лежавшего Морьо. Нолдо был не просто бледен – кожа все больше принимала какой-то густо-восковой, желтый цвет; пот проступал на лбу мутными каплями, словно смола на стволах стоящих вокруг елей.
– От него пахнет смертью.
Молодой науг говорил на своем языке, но синда понял, – побелев от гнева, шагнул было вперед... Остановила рука на плече – забинтованная, но по-прежнему властная и узнаваемая.
– Не обращай внимания.
Маглор едва стоял на ногах – не от ран, от усталости. Он вместе с близнецами все эти бесконечные дни и ночи вел войско на юго-восток, при этом почти не отъезжая от наполовину мертвого Маэдроса, – тихо говорил с ним, уговаривал поесть, просто был рядом. Нельо молчал, ни слова не сказав с того мгновения, когда во время боя неожиданно и страшно закричал, пряча лицо в конскую гриву. Когда же поднял голову – дружинники, подскакавшие к лорду, невольно расступились. Ни слова, ни слезинки – старший Феанарион продолжал рубить предателей-вастаков, окруживших войско Карантира, тело по-прежнему беспрекословно слушалось его, но все вокруг поняли, что случилось. Фингон. Финдекано Нолофинвион, Король нолдор-изгнанников... Трандуил, пытаясь успокоиться, прикрыл глаза. Перед ним длинными извивами, словно бесконечные ряды знамен, плыли, то и дело обрываясь, картины, звуки и запахи той битвы. Он почти до конца верил в победу. До того, как взглянул в почерневшие глаза Майтимо, прежде сиявшие медовым золотом.
* * *
Тингол разрешил всем, кто пожелает, отправиться с Маблунгом и Белегом. Король Сумерек явно не ожидал, что таких наберется около двух сотен, в большинстве своем – тех, у кого были друзья или родичи в Оссирианде, – они прекрасно знали, кому лайквенди обязаны своей довольно мирной и спокойной жизнью. Трандуил привел почти вдвое больше из самого Семиречья – после Браголлах многие понимали, что от Врага не защитят ни леса, ни горы, и готовы были биться за все, что могли потерять уже через десяток-другой кругов солнца. Король ничего не сказал ему, но глаза Тингола – туманная мгла, а не ясное серебро – не предвещали ничего хорошего. Он ждал вызова к Королю до позднего вечера, однако дождался совсем другого.
Все было собрано, спать совершенно не хотелось. Прогулки в окрестностях Менегрота, тем более в сумерках, всегда отзывались тупой болью, словно слева в груди медленно поворачивалось холодное, покрытое изморозью на наконечнике копье. С Сильной Рукой и Лучником он наговорится по дороге, Саэрос опять начнет петь свои печальные баллады, обращенные к леди Нимлот... Рука уже потянулась к кувшину с вином, но тут дверь распахнулась.
Не отворилась, не приоткрылась – именно отлетела, протестующе скрипнув, несмотря на смазанные петли. Когда вошедший резко захлопнул ее, в висках застучало – частой противной дробью, словно дюжина гномов долбила голову изнутри.
– Добрый вечер, отец.
Лорд Орофер не ответил.
– Я же говорил тебе, что не смогу не пойти, – Трандуил как-то неловко, скованно пожал плечами. – Хочешь вина?
– Король очень недоволен тобой. Именно тобой, Илли.
Голос Орофера звенел на пределе, едва не срываясь, – если бы так говорил незнакомый эдель, Трандуил подумал бы, что тот вот-вот заплачет. Но отца он знал уже четыре сотни лет и неплохо чувствовал. Сейчас он или произнесет что-нибудь непоправимое, или долго будет повторять то, что уже сказано не раз и не два в их коротких, отрывистых беседах. «Может и кувшин разбить».
Именно последнее Орофер и сделал. Вино тонкими струйками зазмеилось по столу – в свете единственной свечи подрагивающие черепки взблескивали исчерна-багровым, тишину нарушало только позвякивание хрустальных колокольчиков на подсвечнике.
– Мне жаль, но я был готов к такому, отец. В любом случае – я хотел поговорить с тобой, не с Королем. Если вдруг...
Кожаные футляры с письмами были заготовлены уже давно – матери, Саэросу, Дайро – если вернется, Нимлот, Келеборну...
Орофер кивнул и сел в кресло напротив, вцепившись в подлокотники. Илли облегченно вздохнул – про себя. Необходимость скрывать часть своей жизни от отца и матери не приносила радости. Nana никогда не говорила с ним об этом, но прямой и порывистый Орофер не раз откровенно заявлял сыну, что дружба с одним из принцев прОклятого Первого Дома, Дома убийц, возмущает не только Тингола и не доведет до добра.
– Ты. Немедленно. Расскажешь мне, почему, – голос Орофера снова подступил к опасной грани, но Трандуил чувствовал, что и на этот раз она не обрушится грохочущей лавиной.
– Отец, да по той же причине, по какой это сделали Маблунг, Белег и другие. Король гневается, что я собрал довольно много лаэгрим? Их не нужно было долго уговаривать. Больше четырехсот лет мы жили и радовались каждому восходу Солнца и каждой звезде, каждому распустившемуся цветку и рожденному ребенку, пока умирали другие. Да, они пролили кровь наших родичей, но расплатились – своей. Я так считаю и не могу не встать рядом с ними теперь...
Они говорили недолго – свеча и до половины не догорела, когда Орофер, тяжело вздохнув, встал и направился к двери.
– Ada, подожди!
Илли вскочил. Все непонимание, все недосказанности были отброшены – эльфы обнялись, и лорд Орофер сказал сыну:
– Береги себя. Ради матери и меня. Мы ведь еще поговорим, обещаешь?.. Мы будем ждать тебя, Илли. Столько, сколько потребуется.
Трандуил зарылся носом в янтарно-рыжие волосы отца, как когда-то в детстве. Они по-прежнему пахли травой, растертой в пальцах, – свежо, пряно и немножко горько.
– Обещаю.
* * *
Знамена-воспоминания все плыли, и их рваные края были острыми, как только что заточенные клинки.
Путь на север оказался чуть ли не радостным – может, оттого, что привалы были коротки. Небольшое воинство синдар и нандор отдохнуло уже в Барад Эйтель. Все видели, что Трандуил погружен в себя, и давали ему время побыть наедине со своими мыслями и надеждами. Он думал о том, что после битвы, в которой они не могут не победить, вернется на Амон Эреб. Там был его дом после Битвы Внезапного Пламени, когда Морьо пришлось оставить Таргелион.
То отступление мало походило на бегство – они держались за каждый холм, овраг и рощу, чтобы выиграть время, дать детям, женщинам и шедшим за ними основным силам войска отойти на юг.
Карантир покидал свою землю последним – разведчики постоянно докладывали лорду о все новых орочьих отрядах, прорывавшихся с севера. Глаза его на потемневшем, заострившемся лице были непроницаемы даже для Илли, даже ему Феанарион не желал открыть свою тревогу – он любил делиться силой, а не слабостью. На одном из привалов, когда они отдохнули с полудня до быстро накрывших долину зимних сумерек, Трандуил спросил сам, зная, что mell никогда не начнет этот разговор.
– Ты ведь почувствовал бы, если б с ними что-то случилось?
Он почти не ждал, что Морьо ответит. Нолдо снял теплые, подбитые мехом перчатки и провел загрубевшими от холода и ветра пальцами по его щеке, погладил заиндевевшие волосы. Они лежали в маленькой палатке на одном плаще, укрывшись другим, не отстегнув мечей, – только шлемы сняли, положив рядом.
– Наверное. Я понял, когда ушел Финвэ, – но тогда чувства у всех в Форменосе стали невероятно острыми и, когда схлынул черный морок Врага, каждый ощутил потерю. А отец... – Морьо ненадолго умолк и еще сильнее прижал синда к себе, словно пытаясь почерпнуть в нем не хватавших самому силы и уверенности, – мы тогда были рядом, тут не требовалось осанвэ или предчувствия. Не знаю, как другие, а я был уверен, что почувствую, если худшее случится с Майтимо. Я ждал этого все время, до тех пор, пока Финдекано не вернулся вместе с ним, – почти не мог спать и есть, братья и Тьелпе – тоже. И сейчас жду, – глухо добавил нолдо.
Он не дождался – все остались живы, хоть и отделены друг от друга вражьими ратями, разрЕзавшими плоть Белерианда черными лезвиями кривых, изогнутых клинков и окровавленными волчьими клыками.
* * *
Илли не был удивлен, увидев в Барад Эйтель Тьелпе, но встреча сначала вышла немного скомканной; они говорили о войске, о планах Короля Фингона и лорда Маэдроса, о достоинствах и недостатках боя на Анфауглит, не касаясь того, о чем нолдо больше всего хотел спросить и что синда хотел поведать. Поэтому беседа хромала, как конь, щадящий копыто со слетевшей подковой.
Наконец Трандуил чуть ли не шепотом произнес:
– Лорд Куруфин... Он так любит тебя, Тьелпе. Помирились бы, извини, что вмешиваюсь.
– Ты думаешь, я не... Иногда чувствую – он хочет что-то сказать, но отец все время закрыт, я столько раз пытался...
Келебримбор был тем, с кем получалось долго и уютно молчать, – и на этот раз они без слов поняли друг друга и после ободряющих хлопков по плечам разошлись: Куруфинвион отправился к своим нарготрондцам, Илли – к синдар и лайквэнди, разбившим небольшой лагерь под стенами Крепости над Источником.
Утром Тьелпе покинул отряд Гвиндора – он решил сражаться рядом с королем.
– Уж с Майтимо я точно встречусь, – он задорно подмигнул и отсалютовал – первый луч солнца отразился от сверкающей латной рукавицы. Почему-то Илли был совершенно спокоен за Келебримбора. Но не за Карантира. После неожиданного порыва Гвиндора они, повинуясь приказу Короля Фингона, выехали из-за низких холмов у Эйтель Сирион на равнину, когда-то звавшуюся Ард-Гален. Пепел и зола взметнулись из-под копыт коней, замазывая, словно оскверняя, голубые, синие, зеленые, светло-серые плащи воинов и их сверкающие доспехи. Из-под черных пиков Тангородрим поползла, все удлиняясь и расширяясь, стелющаяся по земле туча. Во рту стало противно сухо – мерзость скопища вражьих уродов чувствовалась и на расстоянии.
«Морьо». Беспокойство нарастало, билось уже не только в груди – все тело вздрагивало, словно замерзшее, от тревожного предчувствия. Илли старательно сосредоточился на накатывавших, взметая грязно-серые клубы пыли, рядах ангбандских орков. Пластинчатые доспехи, похожие на перевернутые ведра шлемы и длинные прямоугольные щиты с намалеванной на них черной трехзубой короной закрывали тварей с ног до головы – может, из-за этого, а может, из-за заполнившей его тревоги Трандуил не чувствовал ненависти. Орки были только преградой, валом, который необходимо прорвать, чтобы добраться до дружин сыновей Феанора. Синдар вместе со всем воинством Фингона скакали по Анфауглит, бились у самых врат Ангбанда, отступали и опять сражались... Но не было слышно пения труб с востока ни на четвертый, ни на пятый день битвы. Под утро шестого дня гондотлим Тургона прорвали с юга полчища орков, окружившие войско Короля Изгнанников. Илли снова и снова натягивал тетиву, выбирая очередную цель, пока не кончились стрелы, – тогда взялся за меч. Рука наливалась усталостью, короткая летняя ночь сменялась днем, и снова вокруг темнело, он что-то ел, пил теплую воду из кожаной фляги, слышал разносившийся над Пыльной равниной голос Короля... пока кто-то не схватил его за локоть.
– Илли, посмотри!
Белег держал под уздцы огромного черного жеребца – его бока поблескивали от крови, но сам Морвиньон был невредим.
«Он жив. Иначе я бы почувствовал», – Трандуил едва не сказал это Белегу вслух, спрыгивая со своего коня.
Лучник неожиданно подошел и просто обнял его, без пожеланий и утешений.
– До встречи, Трандуил Ороферион.
Дальше все словно происходило не с ним – синда почти со стороны наблюдал за тем, как огромный вороной плющит шлемы и головы морготовым тварям, а всадник мечом разбрасывает тех, кто медлил убраться с пути. Встряхнуло его только тогда, когда рычание орков сменили гортанные выкрики людей. Низкорослые вастаки в подбитых паклей и обшитых железными бляхами кожаных доспехах рубились с нолдор в черных шлемах с алыми гребнями.
– Предатели, – просипел синда; черная пыль Анфауглит забивалась в рот и нос, скрипела на зубах. – Где лорд Карантир?
Пеший нолдо обернулся и кивком указал на восток:
– Лорд окружен.
Внезапно что-то изменилось. Стало не просто темно – черно, как перед страшным ураганом, и так же тихо. Новая мгла расстилалась от Тангородрим – и была она пронизана отсветами багрового пламени и едким сернистым запахом. Громадная, горбатая, похожая на уродливый холм туша приближалась, и на Трандуила накатило какое-то странное оцепенение; но как только ее контуры стали более четкими, он чуть ли не с облегчением выдохнул:
– Дракон!
Страх улетучился вместе с клубами дыма, которые понемногу развеялись, открывая сверкавшую золотом чешую; исчез, обретя облик и плоть. Дракон открыл пасть, и на несколько мгновений эльфы, люди и орки ослепли от брызнувшей во все стороны искрами мощной струи пламени, обрушившейся на войска Эльдар и Атани и орды Моргота. Эльфы пришли в себя раньше – но то, что они увидели, заставило многих снова прикрыть глаза. По полосе из сожженных, дымившихся тел – даже латы плавились, каплями стекая с обугленных останков, – шли огромные черные существа, высотой не меньше десяти футов каждое. Багровое пламя окружало их, словно страшный кровавый туман, языки огня вырывались даже из их ноздрей и глазниц. Теперь войска Фингона и Маэдроса были отрезаны друг от друга – Трандуил отметил это для себя где-то на краешке сознания; посмотрев на уцелевших нолдор и стонущих, протирая глаза, вастаков, синда крикнул во всю силу пересохших, полувыжженных горла и легких:
– Таргелион! – и натянул поводья Морвиньона.
«Найди его».
Илли не замечал, что некоторые голодрим последовали за ним, сумев прорваться, – в основном те, у кого кони избежали вастачьих длинных ножей, ловко перерезАвших яремные вены валинорским скакунам. Потом говорили, что он обезумел – но и сумел заразить своим отчаянным порывом других. С севера неотвратимо надвигалось огромное облако пыли, но Трандуилу и вырвавшимся из окружения нолдор было уже все равно – свои это или враги. Морвиньон знал, куда летел, сминая визжащих от ужаса вастаков. Кровавые брызги и ошметки плоти, казалось, уже пропитали ноги синда почти до колен; левая рука тоже была липкой – кто-то все же достал его, полоснув по предплечью. И вдруг все остановилось вместе с конем, неожиданно резко спружинившим, – впереди были странные, полускрытые пеленой никак не оседавшей пыли низкие насыпи... Множество тел – эльфы, вастаки, орки. Сердце, дыхание, даже время застыли, отодвинулись вместе со звуками боя. Морьо лежал совсем близко, шагах в десяти, – кольчуга залита кровью, правая рука с мечом на отлете, – наверно, он упал, еще замахиваясь на очередного врага. Темные пряди Карантира выбились из-под шлема и уже подернулись пеплом Пыльной равнины. И грязный смертный, тряся немытыми космами, то ли хохотал, то ли орал что-то на своем мерзком языке, занося кривой ятаган, чтобы отрубить ему голову. Потом Илли так и не мог сказать, кто же рванулся первым – он или Морвиньон. Вастак не успел даже удивиться, когда меч разрезал его ухмылку до глотки. Пока конь дотаптывал хлюпавшие под копытами останки, Илли вместе с двумя нолдор осторожно уложил Карантира на чей-то плащ, который привязали к копьям. Тело его было теплым, но почти бездыханным; в ногу повыше колена впился остро заточенный железный полумесяц, маслянисто блестевший. Стук копыт все приближался; злобный, судорожный порыв ветра швырнул черный анфауглитский песок в рот и в глаза, царапнул по щеке, словно когтем, когда Трандуил понял, чем же это так странно пахнет.
Воины рядом с ним вскочили, – но опасности не было, он чувствовал – кроме той, что уже проникла в кровь Морьо. Караковый скакун вылетел из темно-серого вихря, медные кудри всадника отсвечивали алым в лучах заходящего солнца.
– Илли, ты успел... вовремя?
– Не совсем, лорд Маэдрос. Их оружие было отравлено.
Синда ждал, что Нельо спрыгнет с коня, подбежит к брату... Но старший Феанарион не шевелился, к чему-то прислушиваясь. И вдруг закричал – коротко, но громко и страшно, – казалось, его душа рвется из горла, пытаясь отделиться от тела.
Илли на мгновение почудилось, что он слышит имя в этом страшном, отчаянном крике, – даже мудрый конь Маэдроса, помнивший еще свет Золотого и Серебряного Дерев, испуганно вздрогнул – правда, тут же снова застыл, опустив голову. Морвиньон нервно прядал ушами, переводя печальный взгляд с хозяина на его брата.
– Помогите ему... лорду Нельофинвэ, чего вы ждете? Уходим, – чужим, отстраненно-спокойным голосом произнес Трандуил.
Воины Маэдроса и Карантира пробились на юг, влившись в реку таких же разбитых, истекающих кровью и придавленных предательством нолдор Первого Дома. Не все вастаки изменили; оставшиеся верными решили искупить позор сородичей, и почти никто из них не вернулся с Анфауглит. Наугрим, лучше переносившие драконье пламя в своих тяжелых доспехах и сверкающих масках, тоже прикрывали отход эльфов. Но их почти не преследовали – и потери полчищ Врага были велики.
Турко и Курво вынесли из боя на носилках – их раны были глубоки, но не отравлены, как у Морьо. Все семеро братьев были живы, кажется, именно это придавало сил Макалаурэ. Илли был почти уверен, что Менестрель каждый раз напоминал себе об этом, как только начинал не просто дремать в седле, а уже клонился всем телом к гриве своего чалого коня, понемногу выпуская поводья из слабеющих рук.
* * *
«Сколько же их?»
Наугрим двигались медленно, но твердо, – к носилкам лорда Таргелиона пришли все, кто мог подняться. Тяжелораненые пока оставались с эльдар; целители ухаживали за ними с Анфауглит, и мало кто из аулехини отправился к Кователю по пути на юг. Почти каждый науг заметно шевелил губами, слегка наклоняясь к укрытому черным плащом Карантиру.
– Они взывают к Махалу, своему создателю, умоляя помочь Морьо, – шепнул Маглор, – отойдем.
В ельнике было тепло и так тихо... Илли даже показалось – а вдруг на самом деле ничего не произошло? Ни заочной ссоры с Тинголом, ни торопливой скачки от Менегрота на север, ни битвы, свернувшейся в сознании в громадный, от земли до неба, клубок, сгусток из крови, огня, дыма и пыли, ощетинившийся лезвиями мечей и остриями копий, жужжащий тысячами стрел, воющий предсмертными криками. Но стоило ему взглянуть в лицо Менестреля – исхудалое и напряженное, каждый мускул под кожей натянут до предела, – как снова бесконечные полотнища воспоминаний начали в причудливом танце разворачиваться в памяти синда.
Маглор опять положил ему руку на плечо – и это было последним, что-то отпустило внутри, – Илли вздрогнул, вцепился в плащ Менестреля и зарыдал – глухо, хрипло, без слез.
– Ну, все будет... – Маглор запнулся, не вымолвив «хорошо», – все еще будет, Илли. Ты спас ему жизнь тогда – неужели позволишь уйти сейчас? Все только от тебя зависит, оторно.
Трандуил не мог говорить – только отстранился, глядя в глаза Канафинвэ – одного цвета с подернутыми зеленью трав и деревьев серыми горными склонами, встававшими перед ними. А Маглор продолжал – ровно, печально и неимоверно устало, но голос его, как всегда, придавал сил. А может, и не голос – просто одно короткое слово. «Оторно».
– Я думал – почему Морвиньон поскакал именно к тебе? Мы были гораздо ближе. Морьо не мог приказать коню привезти тебя, когда стало ясно, что вастаки изменили... И понял, что недооценил и связь этого коня с Морьо, и ваши чувства, Илли. Карнистир отослал Морвиньона, чтобы он помог тебе, вынес с поля битвы. Он повиновался – но послушал и тебя, когда получил приказ мчаться обратно. У вас есть еще время, оторно. Пока есть.
Достаточно было даже не слова – одного взгляда Маглора, и целители оставили Морьо в покое. Илли в который уж раз мысленно поблагодарил матушку за легкую и довольно просторную палатку. Она была не вышита – сразу выткана на станке пестрым узором; зеленые, коричневые и песочно-желтые тона сливались с лесом и днем, и в утреннем или вечернем сумраке. Здесь же, в тени огромных елей, палатку еще труднее было заметить. Синда снял все повязки с пожелтевшего, исхудалого тела Карантира, вытер его мокрым тонким полотном, – раны не кровоточили, но на них запеклась ненормального вида черно-бурая корка, запах яда исходил от нее особенно сильно, он и правда был отвратительным – словно от паленых волос и сожженной плоти. Пот на только что вытертой досуха коже тут же начал снова выступать мутными каплями. Нолдо не трясло в лихорадке, как в первые дни, да и жар уже спадал, – прикоснувшись к его ладоням и пяткам, Илли с ужасом понял, что они холодеют. Он сел рядом с Морьо, сжав в руке только что снятые бинты, и попытался успокоиться, вспоминая, как не дал когда-то ему самому уйти Маглор – в Химринге, на Празднике Середины Лета, как давно это было... Главное – достучаться до фэа, найти малейший просвет в стене авад, чтобы передать Карантиру хоть немного своей силы.
Трандуил на всякий случай наложил чары на вход в палатку, зашнуровал полог изнутри, потом – разделся и лег рядом с Морьо – осторожно, сбоку, положив ладони на его виски. Жилки едва бились; желтизна на лице Карантира растеклась даже по векам. Дыхание нолдо было очень тихим, каждый вдох давался ему с трудом, как и каждый хриплый, отчаянный выдох. Илли никак не мог найти брешь для госанну – наверно, Морьо воздвиг барьер в сознании, когда увидел предательство вастаков, тут же подумав о возможности плена, – и закрылся наглухо, так, чтобы ни Тху, ни Моргот не взломали защиту.
Трандуил вдруг почувствовал то же, что и на Анфауглит, что-то отделилось от него – спокойная, рациональная часть фэа, отстраненно наблюдающая, как он прижимает ставшее таким легким тело Карантира к себе, как шепчет, касаясь рукой его потускневших, слипшихся волос и потрескавшихся губ, липких холодеющих плеч, что не даст ему уйти, не позволит, как просит ответить... Отозвалась сначала не душа – тело. Он почувствовал возбуждение Морьо, и так же, как тот, неосознанно, стал осторожно ласкать его. Карантир наконец-то пошевелился – легкая дрожь прошла по всему его телу, он толкнулся в руку Илли горячей, твердой плотью – и у синда кровь прилила вниз, так неожиданно, что он не успел вздохнуть. А Морьо уже стонал, едва слышно, но явно не от боли, – и тонкий, словно отверстие от иглы на темной ткани, просвет в авад загорелся белым.
Илли послал туда не связные мысли – первое, что пришло в голову, обрывки слов и чувств, лишь бы – прорваться, отдать ему свою душу, разум, силу – все, только бы он смог принять, только бы выдержал...
«Я с тобой, не оставляй меня, я рядом...»
Ответ пришел – слабая, но такая светлая волна нежности оказалась настолько внезапной, что синда едва не вышел из госанну.
«Илли... ты мое солнце, не надо целовать меня... отрава... просто обними... да, вот так...»
В глубине его фэа был еще один барьер – слой застывшей лавы, давно превратившейся в холодное дымчатое стекло. Трандуил не хотел видеть, что под ним – тлеющие угли или остывший уже пепел памяти – все равно болезненной, медленным ядом навсегда оставшейся в Морьо. Какая-то страшная потеря... Но – вперед, мимо нее, мимо всего остального – туда, где бьется едва заметным белым огоньком Пламень Неугасимый, – раздуть, добавить своего... Пока не закружилась голова, как от голода или потери крови. Синда прервал связь, только когда Карантир с тихим вздохом двинулся чуть сильнее и излился в его руку. Сок был желтоватым, и от него исходил все тот же смертный запах, – но это уже не пугало. Илли из последних сил вытер его и себя, прикрыл уснувшего Морьо плащом, отбросил полотенце от ложа – походных одеял, в несколько слоев расстеленных на еловых лапах. И упал рядом, проваливаясь в бесконечное, темное облако, его тянула туда слабость, накрепко переплетенная с наполнявшей разум уверенностью – Карантир будет жить, а ему самому нужно отдохнуть, силы еще понадобятся. Только бы Маглор оказался прав, когда говорил, что у них есть время, что все еще будет...
* * *
И вечером того дня, и ночью, и под утро Макалаурэ вновь и вновь пробовал дотянуться до Илли в осанвэ. Ничего не выходило – может, и потому, что сам Менестрель устал так, что уже не был способен позвать громко, его попытки были подобны едва слышному шепоту, – фэа, как пересохшее горло в воде, уже давно нуждалась в отдыхе. Сил не хватило даже на удивление – когда отозвался Морьо.
«Он спит... Он очень слабый сейчас, брат. Отдал мне столько, что я должен, обязан подняться».
Облегчение слилось, смешалось с копившейся внутри усталостью – он еле удержался, чтобы не упасть рядом с костром, вдыхая запахи дыма, трав и теплой летней земли. Но Макалаурэ не имел права. Как и в черную пору до восхода Светил, когда Майтимо оказался в плену у Врага, от него зависело если не все, то очень многое. Нужно было послать еще две сотни воинов на Амон Эреб, где остались женщины и немногочисленные дети, рожденные еще до Браголлах; учтиво, соблюдая принятые у Подгорного Народа церемонии, прощаться с вождями наукалиэ; вникать во все, связанное с обустройством огромного лагеря. Валившимся с ног близнецам он еще на закате приказал убираться в свою палатку.
– Тебе надо отдохнуть. Как... всё?
Казалось, голос исходил от выстреливающих искрами поленьев в костре, – он был хриплым и незнакомым. Менестрель обернулся – отсветы пламени немного оживляли застывшее лицо старшего брата. Майтимо сел рядом, зябко кутаясь в плащ.
Макалаурэ стал рассказывать – сначала о лагере, о том, как обстояли дела с припасами, об уцелевших воинах Химринга, и лишь потом – о братьях. Турко уже сидел; пожалуй, он был самым бодрым из них, несмотря на раны, – даже не прогонял из палатки ухаживавших за ним эльдэр, – обычно их забота раздражала Охотника, хоть и скользили они бесшумно и почти незаметно, как легкие вечерние тени. Курво пришлось хуже – было пробито легкое и повреждена гортань, но он тоже не внушал опасений, уже на второй день после Нирнаэт он рассказал в осанвэ – иначе не мог, – что Тьелпе жив и пробивается с отступающими фалатрим к Бритомбару. Это исцеляло Атаринке лучше любых трав и заклятий.
– I-wenin я едва уговорил поспать прошлым вечером, а Морьо... с ним все будет хорошо.
Майтимо кивнул.
– Я вел себя хуже, чем неподобающе. Прости, больше такого не повторится.
Менестрель хотел что-то возразить, – но тут из предрассветного бора на смену исчезающим в оврагах и неглубоких впадинах у корней деревьев прядям тумана показались такие же нечеткие в утреннем сумраке силуэты.
Лайквэнди – мужчины, женщины, подростки. Они несли палатки, одеяла, еду, полотно для перевязок, целебные травы. Эльфы Оссирианда двигались и делали все очень тихо, почти без слов, – и незаметно уже к полудню лагерь стал походить на поселение нандор, не хватало разве что таланов на деревьях.
