«Я научусь не любить тебя».

Рафаэль, несмотря на то, что родился мирийцем, за годы, проведенные с Александром, стал настоящим арцийским рыцарем, и он был готов отдать все – даже жизнь! – ради своего сюзерена и лучшего друга, но смерть искусно играла с ним в злые хитроумные игры, забирая тех, кто был ему особенно дорог. Он дразнил смерть, как следует настоящему байланте, но старуха, в отличие от быка, была удачливей. Особенно в Гразе.

«Я научусь не любить тебя!» Сколько раз он обещал себе это? Эта фраза стала правилом, которое руководило его жизнью, – заповедью, но он вновь и вновь нарушал ее, бросаясь за Александром в очередное безумное приключение, а потом вспоминал о клятвенно данном самому себе обещании, и все повторялось – снова, и снова, и снова.

Рито помнил тот ясный и погожий день месяца Медведя, словно их встреча состоялась только вчера, хотя прошло уже много лет. Они c сестрой стояли у развилки тракта, про которую им рассказал Скиталец, и ждали, ждали, сами не зная чего... или кого?.. Даро казалась слегка подавленной и молчала, и Рито был благодарен ей за это: ему страсть как не хотелось говорить, объяснять, рассказывать, строить планы на будущее, которое еще неизвестно, будет ли у них вообще... Дариоло, наверное, это понимала, а, быть может, просто была измучена, поэтому тягостную, давящую на уши тишину нарушали только стрекот воробьев да вопли голодного воронья. А потом... потом послышался дробный перестук конских копыт, и Рито разглядел небольшой отряд, следующий в столицу, – облако пыли неслось вслед всадникам. Впереди всех скакал мужчина – или молодой человек – в синем плаще, должно быть, Александр Тагэре, про которого ему поведал Аларик. Рито с готовностью вскочил и потянул за собой Даро. Рыцари поравнялись с ними и остановились, и Рито опустился на одно колено, положив шпагу перед собой, и посмотрел в глаза главному. Его глаза выдавали ум и необыкновенную твердость духа. Тагэре заговорил приятным, глубоким голосом, и Рито понял, что он, как и обещал легендарный капитан, не может не помочь им. И он помог. Если вначале герцог Эстре показался Рито просто рыцарем и человеком чести, то, пробыв в компании друзей Александра какое-то время, он понял, что привязывает к нему самые разные сердца: смелость, временами граничащая с безрассудством, спокойный голос, уверенные движения и решительные поступки, яркая, искренняя, совсем еще мальчишеская улыбка. Ну и что, что Тагэре – горбун? Через некоторое время Рито позабыл об этом, особенно узнав братьев Вилльо, их коронованную матушку и их дядюшку Фернана. Те были невероятно, потрясающе красивы, но что значит красота, даже такая ослепительная, такая броская, если души и совести – нет, никогда не было и никогда уже не будет? Рито скоро позабыл о покалеченном плече Александра, и главным было то, что этого увечья для герцога словно и не существовало вовсе, ни его душу, ни сердце этот треклятый горб не стеснял. Рито привязывался к своему спасителю все крепче и крепче, сильнее и сильнее, и первой его шальной выходкой в Арции, совершенной для того, чтобы Александр не рассорился с братом, чтобы он был спокоен, стало сражение с Жоресом Вилльо. Рафаэлю, честно говоря, было плевать на Филиппа Тагэре с высокой колокольни – тот, по его мнению, не заслуживал настолько преданного и замечательного брата, – но он не хотел, чтобы было плохо Александру. Не хотел – и все. И никто, даже Луи Трюэль, вцепившийся в него, как особо упрямый бульдог, не смог остановить его, отговорить от этого сумасбродства. И скоро Рито понял, что нет ни одного безумства – пускай даже самого-самого-самого безумного, – на которое он бы не пошел ради Александра, нет такой боли – пускай хоть самой невыносимой, хоть самой адской, – которую он бы не вытерпел за своего друга. И нет такой причины, из-за которой он бы перестал его любить.

«Я научусь не любить его».

Да, он полюбил своего лучшего и, может быть, единственного самого настоящего, самого близкого друга, который у него был за всю жизнь, хотя Александр, разумеется, стал ему другом не сразу. Он думал, что это, наверное, неправильно и аморально, может даже – недостойно, однако ничего не мог с собой поделать; не мог – и все. А надо ли было, он иногда спрашивал сам себя, но ответа так и не находил. Фамильной сигной Кэрна было пылающее сердце, и его сердце пылало точно так же – сильно и обжигающе. Они собирались уезжать, а Александр пришел к нему, видимо, чтобы попрощаться, и застал за чтением отцовского послания. Рито никогда не задумывался о том, что случилось и как сложилась бы его жизнь, вернись он в Мирию (он вообще не имел привычки задумывался о будущем), но он туда не вернулся. Александр прочитал злое, но справедливое письмо герцога Энрике и предложил остаться с ним – навсегда. Разве Рито бы отказался? Упаси, Создатель. И попросил называть его Сандером. Александр. Сандер. Сан-дер. Сколько раз ночью, когда он не скитался с друзьями по увеселительным заведениям и не шлялся по красоткам, Рито произносил это имя – имя любимого человека – на разный манер? Он перепробовал все оттенки чувств и интонации, смакуя родное имя, словно лучшее атэвское вино. Он понимал, что тонет и тонет, и тонет с надеждой...

Как же он был счастлив, сам не понимая этого! Они были молодыми и веселыми, и весь Мунт, и весь мир лежали у их ног. «Волчата» завоевывали сердца и были предметом грез девушек, почтенных горожанок, завоевывали симпатии мужского населения столицы и Арции. Любвеобильный Этьен Ландей писал свои, честно говоря, бездарные вирши и талдычил про свою новую даму сердца, причем дама была новой каждую неделю. Луи Трюэль через слово поминал свой обожаемый «жабий хвост», чем вызывал невольную улыбку; потешался над Вилльо, которых бесил смешными пуделями; Одуэн и Ювер, пытаясь сохранить невозмутимость, слушали обычные для молодых людей разговоры и перебранки, а потом, не выдержав, смеялись, улыбались, шутливо поучали. И Александр был полным сил, улыбался, смеялся... Но этого не будет – нет, нет, нет, больше никогда. Больше не будет веселого смеха Луи. Не будет серьезных, сосредоточенных лиц Одуэна и Ювера. Больше не будет повязанных на добротный доспех Николы разноцветных девичьих лент. Все волчата, кроме него и Сезара, которого в Гразе не было, мертвы, остались в руках кошкиного сына Тартю. Все. Мертвы. А он – выжил. Несмотря ни на что. Выжил, чтобы отомстить. И он отомстит ублюдкам, не будь он Рафаэлем Кэрна.

«Я научусь не любить тебя!» – он сказал это впервые, когда узнал, что Александр, его Александр влюблен, и влюблен сильно, страстно. Да, в его, Рито, собственную сестру. Рафаэль уже давно заприметил, что с Александром творится что-то неладное; когда герцог разговаривал с ним, он был замкнут и скован, словно его что-то тревожило, словно он боялся проболтаться о чем-то важном. И это неизвестное «что-то» встревожило и Рито тоже. А потом он узнал, узнал все по дороге в Оргонду. Любовь всегда права, сказал он тогда Александру. Он не собирался мешать их с Даро волшебному счастью, особенно если малявка любит его также сильно, как и Александр ее. И Рито поклялся не думать об Александре, не думать ни одну секунду своей взбалмошной жизни. Он поклялся не любить его и стать стражем его любви. Он стал поверенным в их делах. Он учился наблюдать за чужим счастьем и радоваться, довольствоваться тем, что он был всего лишь другом – названным братом, но, Проклятый, как же это мало для любящего сердца! Истинный байланте должен смеяться, и петь, и дерзко улыбаться, бросая вызов судьбе, – неважно, как бы погано ни было на душе, и Рито свято следовал этому завету. Он кубками пил вино, не пьянея, пел под гитару мирийские песни о счастливой любви и дальних странствиях, любил женщин, несмотря на то, что его бунтующее, пылающее сердце опалило все внутри, несмотря на то, что потом его сердце было невольно и непреднамеренно разорвано в клочья.

Кто сказал, что сумасшедшими становятся, а не рождаются? Рито пытался забыться и делал для этого все возможное: в Кэр-Септиме он полез в пасть к Проклятому, но вернулся с бесценной информацией, и глаза Александра сияли, как яркие эльтские звезды, сияли только для него одного, Рито, все их тепло принадлежало ему и вся благодарность – тоже. И Рафаэль тонул в этой беспросветной серой мгле. Он ходил, как во сне: грохот оружия и скрип доспехов, воинственные крики друзей и стоны, вопли врагов – все смешалось перед его глазами, кровь шумела в ушах, и сознание Рито прояснилось уже в бою. Вперед, вперед – бить, биться, сражаться. За Арцию! За Тагэре! За свою глупую любовь!

«Я научусь не любить тебя». Разлюблю, разлюблю, разлюблю – навсегда, навсегда, навсегда, он настойчиво убеждал себя в этом, но все было бессмысленным. Рито видел возможных соперников во всех: в спокойном, уверенном в себе Сезаре Малве, которого вначале долго и пристально изучал, в смешливом и сообразительном Луи, который был одним из самых близких приятелей герцога Эстре, в надежном и временами меланхоличном Ювере, – но ничего, ничего не смог заметить и пришел к выводу, что все его мысли – предательские и гнусные – полные глупости. Сезар был лучшим другом Александра, и Рито был ему другом; однако Рафаэль понимал, что он, как бы ни хотел, не сможет заменить Сандеру его первого друга, ведь каждая дружба уникальна, точно так же, как уникален и каждый человек. Он жил с постоянной тяжестью на душе, понимая, что Даро для Сандера – та единственная и неповторимая, которую он любит, которую он боготворит, которую он носит на руках, лишь воспоминание о которой заставляет его обычно прохладные серые глаза светиться.

«Я научусь не любить тебя. Я разлюблю тебя. Перестану думать о тебе. Вычеркну тебя из своей жизни, сотру все желанные и нежеланные воспоминания из собственной памяти. Я разлюблю тебя. Я перестану думать о тебе, когда ты рядом со мной и когда тебя рядом нет. Вычеркну тебя из своей жизни; я отправлюсь на край света, за Запретную черту, и стану отшельником, и в своем одиночестве забуду тебя. Я сотру из памяти все воспоминания о твоей улыбке, твоих лучистых глазах, твоих словах; забуду тебя, твои жесты, твою мимику – забуду тебя, забуду тебя, за-бу-ду. Навечно».

Приехав в Мальвани, Рито окончательно осознал обреченность своих прежних идей и надежд: у Сандера и Даро – сын! Сын Шарло, который даже сейчас – в младенчестве! – был похож на отца и, видимо, на деда, в чью честь и был назван. Дарита вся светилась от счастья, что любимый вернулся намного раньше из оргондского похода, но Рито знал, каково было Александру, который мог выиграть войну и разбить Паука, но из-за прихоти Филиппа был отослан на Север в качестве наместника. И Рито ненавидел арцийского короля за то, что он сделал, за то, он не ценил своего брата, как следовало бы, за то, что приблизил момент встречи Даро и Александра. Однако долго влюбленным не позволили упиваться друг другом: на границе зашевелился Рорик Ра-Гвар, в просторечье названный просто Гварским Лосем. Он, пользуясь тем, что в Арции сейчас не до него, вознамерился было оттяпать Эстре. Лось вызвал их на поединок: тринадцать эскотцев против тринадцати арцийцев. Рито участвовал в поединке. Подлость эскотцев, когда они хитростью вывели из сражения лошадей, а, следовательно, и их хозяев, сначала ошеломила Рито, но потом он справился с обуявшей его яростью и понял, что они с Артуром Бэрротом остались только вдвоем. Вдвоем – против значительно превосходивших их численно «полосатиков». Пот струился по лицу и застилал глаза, усталость под конец поединка навалилась такая, что впору было слезть с лошади, лечь на землю и умереть, но даже бесконечная пытка – и та должна была когда-нибудь закончиться. И она закончилась. Они продержались.

На следующий день – еще одно испытание, но теперь уже Александр сражался на ристалище с Лосем, и теперь уже Рито, сидевший рядом с остальными скалившимися «волчатами», нервно грыз ногти, наблюдая за поединком. Все поняли, что Александр выиграл, но, глядя на колеблющегося Лося, который держал жизнь Александра в своих огромных ручищах, Рито молился. Кто знает, что придет во взбалмошную башку Рорика? И Рито молился – впервые в жизни: нет, не Триединому, в которого никогда не верил, и не Святой Циале, которую, как и всех «капустниц», люто ненавидел за отравленную жизнь отца и испорченное детство Даро. Он был готов отдать душу пресловутому Проклятому, лишь бы Александр был жив. Все, что угодно, – лишь бы он был жив.

Кто я без тебя? Разве я смогу жить без тебя? Ты – мое сердце, мое опаленное любовью сердце. А куда мне – без него?

Я не могу без тебя.

Снег шел Закатные Твари знают сколько дней, но к этому особенному прекратился. Узнав, что Даро опять беременна, Рито не впал в ступор и не выдавливал из себя фальшивых улыбок – он не умел фальшиво улыбаться, он не утратил умения дарить людям такие ослепительно яркие улыбки, от которых млели, как мухи на жаре, все женщины от десяти до девяноста. Он был рад. В тот по-своему прекрасный зимний день Дариоло и Сандер залезли в огромные гварские санки, а Рито уселся на место возницы. Они летели вперед точно так же, как летит вперед жизнь – стремительно, неумолимо, не останавливаясь, – и мимо проплывал захватывающий дух пейзаж: казалось, они очутились в серебристом воздушном раю (если он, конечно, существовал на самом деле), где были только крошечные жемчужинки снега, зеленый хвойный лес, укутанный белоснежной мишурой; топот копыт, выстукивавших по тракту лихую чечетку, крепкий колющий щеки мороз, улыбки, смех и радостные вопли. Встречный несильный ветер приятно холодил, и даже Рито отвлекся на какое-то время от своих невеселых дум, смеялся так заразительно, что Александр, не удержавшись, звонко расхохотался следом. Холод, словно акварель, раскрасил любимое лицо здоровым румянцем, и Рито невольно залюбовался своим герцогом. Испуганно пищавшая всю дорогу Даро немного оттаяла и присоединилась к ним в этом веселом безумии.

Оглянувшись и посмотрев на влюбленных, Рито остановил лошадей на заснеженной поляне в стороне от дороги. С тактичностью, не свойственной байланте, он решил освободить сестру и друга от своего присутствия. Нет, он не ненавидел Даро, он просто не умел ненавидеть. Ненавидел он всего лишь раз в жизни – Дафну, которая пыталась навязать отцу свое мнение и отправить Даро к капустницам, из-за которой погибла Рено, и он убил старую камбалу, и вместе с этим растаяла тяжелая, горькая, отравлявшая жизнь ненависть. Он любил свою младшую чернокудрую сестренку, очень-очень любил, но сейчас – он был предельно честен с собой – завидовал ей. Завидовал тому, что ее страстно, до дрожи, до сумасшествия любил человек, без которого он, Рафаэль, не представлял своей жизни. Он-то знал, что в его жизни ничего такого – и даже отдаленно похожего! – не было, нет и не будет! Ну не сможет он найти кого-то, кто взволновал бы его так же, как Александр, кого он мог бы уважать столь же безгранично и любить столь отчаянно. Он брел по мокрому, хрустящему под ногами снегу, проваливался в высокие сугробы, не замечая, что сапоги и штанины промокли, что ступни начинают леденеть. Поляна, на которую его, скорей всего, вывел сам Проклятый, была престранной, и все внимание Рито тут же переключилось на эту странность: совсем неглубокие лошадиные следы, грязно-серый в некоторых местах снег. И это – в лесу! Ему казалось, что он слышит чей-то навязчивый шепот – тайный разговор двух скрывающихся от людских глаз мужчин; и Рито показалось, что он бредит наяву: Скиталец, вечный капитан, подобравший их с Даро и рассказавший ему о Сандере! Другой голос был Рафаэлю незнаком. Но над головой раздался глухой громкий крик, и невидимая птица-негодяйка перелетела с одного дерева на другое, попутно сбросив Рито на голову рыхлый снег. Рито вернулся с небес на землю и подумал, что это ему просто показалось, и решил не оставаться здесь в одиночестве, а вернуться к влюбленным – он надеялся, что они уже закончили и снова будут рады его лицезреть.

«Я научусь не любить тебя. Научусь. Учиться всегда трудно, но я постараюсь, правда».

В Мунте было по-прежнему шумно и чересчур многолюдно. Люди толкались и кричали, торговки вовсю расхваливали свой товар. Завлекающе улыбались горожанки, и, ловя их восторженные взгляды и отвечая ослепительными улыбками, Рито доехал до дома герцогини Миранды с желанием проведать Даро и узнать, какого Проклятого они так молниеносно и внезапно уехали из Мальвани.

Он бросил к ногам герцогини целую цветочную гору и поцеловал ухоженную руку. Ему нравилась Миранда, он уважал ее. С самого начала она была к ним очень добра, а Даро и вовсе приняла как дочь. И еще она очень любила Сандера...

...А потом она сказала о Даро, и мир перевернулся. Даро?.. Артур?.. Смелый красивый дурак Артур?..

Да как она могла?! Разве Бэррот стоит хоть мизинца Александра? Глупая похотливая кошка! Ей достался лучший человек в мире, а она расшвыривается его любовью, как крошками хлеба – голубям. Он убьет ее! Да, убьет! У него больше нет и не будет младшей сестры! Его младшая сестра умерла, а эта неблагодарная дрянь не имеет ничего общего с его малявкой, с его Дариоло. Об этом он и сказал мгновенно побледневшей Миранде. Она поднесла ладони к губам и бесконечно долго – кажется, целую вечность! – пыталась убедить его, что Даро ни в чем не виновата, что Артур любит ее, чтобы он, Рито, не совершал ничего такого, о чем потом пожалеет. Она поила его травяным успокоительным чаем, и Рито послушно хлебал отвратительно горькое пойло – бездумно, машинально, но все его мысли были затянуты в водоворот страшной ненависти и... мести? Сегодня... сегодня он убьет эту предательницу, для которой любовь самого достойного человека Арции, Благодатных Земель (да что там Арции и Благодатных Земель – всей Тарры!) – ничто, пустой звук, игрушка, которой она наигралась и, наигравшись, выбросила.

Никакая ярость не может сравниться с любовью – пусть даже братской, – перешедшей в ненависть. Он убьет и ее, и Артура, но только после того, как увидит Александра, поймет, что у него в мыслях нет никаких глупостей, убедится, что он жив и здоров, – вспомнились предостережения графа Трюэля, и Рафаэль поспешно вскочил на ноги. Перед глазами плыл туман, а Миранда отчаянно кричала ему вслед. Но Рито, словно одержимый, вырвался из дома, вскочил на коня и дал ему шпоры. Он скакал к дворцу так, как не торопился никуда в жизни.

Он боялся за Александра: даже самые сильные люди ломаются под напором обстоятельств, а тут – предательство той, которую он так любил. Рафаэль тряхнул головой, отгоняя пораженческие мысли, и еще раз стегнул коня. Успеть! Успеть! Во что бы то ни стало!

Оставив взмыленную от бешеной скачки лошадь во дворе, Рито пронесся к лестницам – дежурная охрана с квадратными от изумления глазами (нечасто им приходилось видеть мирийского сигнора в таком возбужденном состоянии) расступалась, – дорога складывалась во многие диа, но никак, никак не хотела заканчиваться. Через многие тысячи лет – как показалось Рафаэлю, – он уперся в наглухо закрытую дверь покоев Александра. Постучал. Никто не ответил. Еще раз – ни звука. Рито изо всех сил забарабанил по дереву; дверь заходила ходуном, но никто не собирался ему открывать. Кэрна отошел на достаточное расстояние, разбежался и плечом врезался в дверь. На третий раз она поддалась.

Ворвавшись в комнату Сандера, он тут же обежал взглядом открывшееся взору помещение, приметив залитые багровым вином ковры, валявшийся у камина кубок и разбитый кувшин. Александр полулежал на кровати, и Рито медленно подошел к нему. Длинные ресницы дрогнули, и Александр открыл глаза. Из груди Рафаэля вырвался вздох облегчения. Александр жив!

А сестры у него больше нет. Теперь нужно забрать у Люсьены детей, и все будет в порядке. Все остальное – неважно. Все остальное можно – и нужно! – пережить.

«Я научусь не любить тебя».

Смерч разрушительно пронесся в душе Рито и оставил после себя нестерпимую пустоту – хотя почему нестерпимую, ежели он терпит? То, что Александр собирался идти на свадьбу Дариоло, вызвало у Рафаэля целую бурю негодования. Рито заявил, что Александр, должно быть, мазохист, раз ему так нравится себя мучить, холить и лелеять руины их любви, и категорически отказался идти в этот «гадюшник» – во избежание всяких убийств и прочих преступлений.

Александр вернулся через несколько – Рито не считал, сколько именно, – часов. Он больше не походил на вернувшегося из Рассветных садов, наоборот – он улыбался, и Рафаэль забеспокоился, а не сошел ли его друг с ума. Но нет – он улыбался грустно, печально, и Кэрне пришлось вытерпеть целую порцию рассказов о том, какая Даро была красивая в нежно-кремовом свадебном платье. Рито было больно и неприятно слушать о сестре, она, как и отец, отреклась от него; Даро предала его доверие и любовь, и Рито хотел безжалостно вырвать все воспоминания о ней из своего сердца – навсегда.

Течение их не то чтобы размеренной жизни троекратно ускорилось, и каждый день приносил сюрпризы и неожиданности.

Александр получил письмо от Жаклин ре Фло, считавшейся убитой из-за наследства, а послание им доставила куртизанка Онорина, и Рито направился в бордель мадам Жизели освобождать пленницу. Лина выглядела ужасно и едва держалась на ногах, но он сумел дотащить дочку Короля Королей до того места, где их ждал Александр, только для того, чтобы Сандер в ту же ночь женился на ней, чтобы она заняла место в его постели. Даже жабе понятно, что брак фиктивный, но Александр поступил благородно, а вот Рито было от Жаклин ни горячо ни холодно: она была тихой и незаметной, как мышка, и пребывала в каком-то ею же самой выдуманном мире. Жаклин была проста и наивна, и Рито был спокоен: такая не сможет предать и такая не сможет влюбить в себя, а может только вызывать чувство снисходительной жалости.

Филипп заточил Жоффруа в тюрьму, и они с Александром, оставив беременную Жаклин в Эстре, отправились в Мунт. Сандера вызвала матушка, которая – это было известно даже самой распоследней собаке, – сына ненавидела. Филипп приказал убить брата, хоть в этом, разумеется, не признался. Александр обо всем догадался, хоть и не знал причин, побудивших брата пойти на преступление. Рассорившись с Филиппом, Александр уехал в Гвару, благо там на границе зашевелился Тодор, а Рито... А что – Рито? Рито, конечно, последовал за своим другом, за своим сюзереном, за своим любимым. Разве могло было быть иначе?

«Я научусь не любить тебя».

Три года прошли в постоянных походах и войнах; домой (слово-то какое – домой! Рафаэль стал называть своим домом холодную неуютную Эстре) они возвращались ненадолго; Жаклин родила Сандеру ребенка, хилого болезненного мальчика Эдмона. Шарло и Катрин росли вместе, скоро они станут совсем большими, и он, Рито, будет учить племянника байле. Хорошо хоть дети не были похожи на Даро: Шарло был вылитый отец – те же огромные серые глаза, темные волосы; Картин тоже удалась в Тагэре – Сандер говорил, что она напоминает его сестру. Ну и хорошо, что они не похожи на эту кошку! Александр несколько раз пытался примирить брата с сестрой, но его попытки терпели неизбежный крах, и Рито, сердясь, говорил Сандеру: даже не думай! Артура Рито не винил: куда ему, он глуп, как бубен; хотя общался с ним очень скованно. Иногда Рито задумывался, что бы Артур сделал, узнай, что он украл – пускай и невольно! – женщину своего сюзерена, на которого почти что молился. Даже по прошествии стольких лет винил во всем сестру, которая приковала к себе разве что не наручниками двух достойнейших людей – герцога Эстре и виконта Барре. Быть может, если Александр возненавидел бы ее, упрекал, обвинял, проклял, Рито бы и остыл, но Александр простил ее, оправдал да и к тому же пытался примирить их. Да таких людей нужно при жизни в святые записывать!

«Я научусь не любить тебя. Мне нельзя. Нельзя. Нельзя. А я люблю. Я бы сжег все мысли о тебе жертвенным огнем, навсегда оставил бы тебя в своем прошлом. И не жалел бы ни о чем. «Бы», «бы», всегда это проклятое «бы»! Если бы я не был таким слабаком...»

Ту осень Рито запомнил на всю жизнь – ту осень, ту войну, тот проклятый день. Небо было хмурым с проседью обрывочных облаков, словно заранее знало о том, что случится. Той осенью тот Рафаэль умер, умер Рафаэль, которого все знали, – взбалмошный, временами сумасшедший горячий маркиз. Вместо него появился оргондский разбойник, для которого не существовало ни законов, ни правил, мирийский убийца, атэвский лев, готовый отомстить всем, кто был повинен в том, что его привычный жизненный уклад разрушился, как хрупкий карточный домик. Той осенью все встало с ног на голову, и Рито, оставшись один, совсем один, должен был справиться, как бы тяжело ни было – а тяжело было, ой как было.

Добираясь до Мунта, он ломал голову над тем, что с Александром, но быстро понял, что еще чуть-чуть – и он сойдет с ума от терзавшей его ненавистной неизвестности. Он понимал, что строить догадки глупо и бессмысленно, а возможны всего два исхода: Александр либо скрывается, либо попал в плен или погиб – и тогда все было зря: их неистовый рывок к Пьеру, смерть «волчат» – тогда все, все было зря, и жизнь тоже; и, как следствие, Александр либо жив и в плену, либо убит, добит врагами.

Рафаэль старался не думать об этом, но что, кто запретит любящему сердцу любить – безумно, безудержно, даже если надежды практически нет?

Столица встретила своего бывшего любимца равнодушно. Сытым спокойным горожанам – мир, уют, сытость – все, все благодаря Сандеру! – словно бы и не было дела до того, что место законного короля собирается занять наглый узурпатор, даже не Лумэн, а так – ноль без палочки, абсолютное ничтожество, не имеющее никаких прав на арцийскую корону. Рафаэля никто не замечал, и он, неузнанный, проходил по улицам, вглядываясь в безучастные лица. И, кажется, в тот момент он ненавидел их, простых горожан, едва ли не сильнее Пьера, капустниц и всех Вилльо вместе взятых. У них не было Александра, и Рито не мог простить им того, что они могли спокойно продолжать жить, словно бы ничего не случилось.

Рито надеялся на помощь Артура – все же, как-никак, начальник гвардии, – но и там его ждал еще один удар – развевающийся на ветру траурный лиловый флаг. Артур был мертв. И его папаша, старый хитрющий лис, тоже. И Даро... Даро тоже безнадежно мертва. А Рито так и не помирился с ней, несмотря на все многочисленные прямые и косвенные намеки Александра – Рито просто делал вид, что не замечает ни намеков, ни сестры. А теперь она лежит там, в душном фамильном склепе Бэрротов – холодная, равнодушная, неживая. Куда ни кинь – везде клин! Дети исчезли, но Рито был уверен, что они не взяты в заложники – их явно кто-то забрал и спрятал, кто-то свой. Но кто?!

И тот день на главной площади он тоже не забудет. Никогда. Ни-ког-да. Отчаяние, смешавшееся с бессильной яростью, бессилием что-либо изменить. Сандер? Его Сандер, израненный и полуобнаженный, мертвый в руках этих подонков? Рито словно осатанел; все эмоции, накопившиеся за столько полных горечи дней, требовали выхода. Слова белобрысого мерзавца Жореса, который был куплен с потрохами всеми, кем только возможно, задели его за живое: кровь резко прилила к голове, которая странно и молниеносно закружилась, пред глазами почернело. Рито чувствовал себя быком, перед носом которого долго и упорно махали красным тряпьем, и наконец сорвался. Он бросился на сына Элеоноры с диким ревом, а тот, к счастью, не был байланте.

Рито изуродовал его подлую, наглую физиономию хлыстом: удар, удар, еще удар – по носу, по глазам, по глазам. Со всей силы! И полные боли нечеловеческие страдальческие вопли Жореса сладким бальзамом проливались на израненное сердце Рафаэля. Стражники на удивление быстро оклемались от ступора, в который поразительно синхронно впали при появлении мирийца, и их было много, очень много. Рито понимал, что ему – как бы хорошо он ни дрался, – их не одолеть...

От заключения или, быть может, смерти его спас громоподобный крик, прорезавшийся сквозь шум драки: именно так в его жизни появились послушник Николай и сын предательски убитого атэвского калифа Яфе.

«Я научусь не любить тебя. Пусть говорят, что любовь стоит того, чтобы за нее бороться, драться, но я попытаюсь капитулировать. Я уйду в никуда, оставив тебе сувениры на память – пресловутое рубиновое кольцо и свое пылающее сердце».

То, что началось далее, Рито мог охарактеризовать только одним подходящим словом: безумие. Долгое, дикое, проклятое безумие втянуло Арцию в разрушительную смуту – такую же неистовую и долгую. Чего только не пришлось повидать Рафаэлю в течение этих страшных изнурительных месяцев. Иногда ему казалось, что он сходит с ума, потому что происходившее просто не укладывалось в голове, потому что было донельзя абсурдным – все, все было абсурдным. И неизвестно откуда вылезший и решивший помочь беглецам Крапивник, и тайный перевоз Шарло и Кати к Клотильде, и чумное сумасшествие, взорвавшее Гран-Гийо. И... и Базиль Гризье, чертов «пудель», чье внезапное признание выбило почву из-под ног Рито – на этот раз от счастья и облегчения.

Сандер был жив, жив, потому что такие, как он, умирать не должны. Треклятые «паучата» и «капустницы» пудрят людям мозги, и все им верят! Да что там все! Он, Рито, поверил им, этому специально разыгранному спектаклю.

Рито, пробираясь в чумной Гран-Гийо, не боялся мучительной кончины от недуга. В конце концов, жизнь – это вообще постоянная пляска со смертью, и что бы кто ни говорил, все когда-нибудь умрут и, если верить Книге книг, окажутся в аду – ну, или в раю, что, впрочем, не особо важно. Нет, Рито боялся, что больше не коснется Александра, не сумеет отомстить предателям, не увидит их воочию на плахе...

Вернувшиеся из-за черты мертвецы и зомби, настоящие Эрасти и Проклятый, оказавшиеся одним человеком (а человеком ли?), считавшиеся чьей-то остроумной выдумкой эльфы, гоблины, всесильные колдуньи и скитальцы, готовые спасти весь этот бренный мир, всемогущее зло, затаившееся где-то в своей берлоге, – все, все это было решительно оттеснено на задний план предвкушением предстоящей встречи с любимым человеком. Война стала бесконечным сном, но Рито было необходимо проснуться, чтобы увидеть Александра. И он проснулся.

Он никогда не сможет себе простить того, что его не было рядом с другом и сюзереном в финальной битве, но он был в другом, не менее важном и месте. Он получил возможность отомстить и отомстил, зная, что Сандер, как всегда, не одобрит, зная, что скоро все кончится...

Следующим шагом по направлению к счастью стала встреча с Луи Трюэлем. Что и говорить, они безобразно напились со старым другом, поминая погибших «волчат»; все такой же поразительно болтливый граф, возвратившийся в Мунт из гущи событий, рассказал Рито обо всем, чему стал свидетелем. Главной же неожиданностью для Рафаэля стала, безусловно, спасшая Александра после Гразы и исчезнувшая сразу после заключительного сражения колдунья. Луи рассказал о симпатии Александра к этой женщине, то, что Сандер неоднократно поговаривал о возможной свадьбе, когда все закончится. А теперь она исчезла – умерла или черт ее знает, куда она девалась! – а Сандер расстроен, раздавлен, измучен.

Рафаэль в ответ лишь сжал зубы. Сколько бы человек в своей жизни ни падал, он всегда должен подниматься. Обязательно. Это закон.

На следующее же утро Рито, попросив Луи остаться в столице вместо него, с должным эскортом отбыл в Таяну, где тогда находился король. Всю дорогу ему казалось, что они тащатся ужасно медленно, что вместо обычных лошадей им подсунули каких-то хилых кляч, и он буквально считал минуты до прибытия в Гелань. Кажется, прошла целая тысяча лет, но они спокойно и без особых приключений добрались до столицы Таяны.

На границе их уже встречал младший сын короля со своими воинами, чтобы показать дорогу в город. Равнодушный ко всяким там архитектурным изяществам, Рито и вовсе не замечал окружающей его красоты: великолепных памятников, красивых особняков, – держа пусть к величественному замку на холме.

Спешившись, Рито проигнорировал предложения пройти в приготовленные апартаменты, освежиться, переодеться и перекусить с дороги, нервно огляделся по сторонам, все равно ничего не замечая, и в лоб спросил:

– Где король?

Выбежавшая встречать гостей принцесса в зеленом платье нахмурилась и сказала, что король истратил слишком сил и отдыхает. При этом на лице девушки была написана ярая решимость придушить любого, кто будет покушаться на сон ее героя. Но Рито было плевать на всех влюбленных дурочек Тарры, ему вообще было на все плевать. На все и на всех, кроме Сандера.