Всем, кто на себе узнал, что такое «la maladie d’espoir»...

С некоторых пор все сны Черной Райлы, лейтенанта спецподразделений короля Демавенда, заканчивались совершенно одинаково. В самых неожиданных местах, вроде неба или древесного ствола, вдруг появлялись глаза стылого серого цвета и пытливо, выжидающе следили за каждым ее жестом, а потом сливались в озеро мутной воды. На его свинцовой поверхности расходились круги, заверчивалась воронка, и Райла тонула, захлебывалась, заходясь в беззвучном крике. Леденящий холод вливался в легкие – и наемница просыпалась...

Дурные сны, по твердому убеждению Райлы, снились исключительно от безделья и воздержания. Безделье в последние месяцы, правда, было вынужденным. С десятком таких же сорвиголов ее послали шарить в руинах Шаэраведда, так толком и не объяснив, что искать. В Венгерберг вернулись трое – отряд напоролся на скоя’таэлей, ноги удалось унести только потому, что подоспело подкрепление. Тела «белок» развесили на ближних деревьях, но Райла сего зрелища оценить не смогла, поскольку металась в беспамятстве. Честь и хвала лекарям, вытащили с того света. Едва рана затянулась, наемницу в виде поощрения прикомандировали к особе неофициального аэдирнского посланника в Мехте. Служба была – не бей лежачего, но это-то пуще всего и бесило Райлу. Посланник жил как частное лицо в доме старого друга, свитские ютились тут же, во флигеле, и медленно сходили с ума от скуки.

Что касается воздержания, то этот вопрос Райла намеревалась решить в ближайшее время. Яснотка, одна из младших горничных, вот-вот должна была пасть в объятия статной воительницы – дело пары дней да нитки стеклянных бус. Девчонка уже позволила потискать и поцеловать себя в укромном уголке, отойдя от первого потрясения.

Райла не спала с мужчинами. Не терпела властности и самоуверенности, а те, в ком этих черт не было, ничем в ее понимании от баб не отличались – то на то и выходило, только никакой мороки с возможной беременностью. К тому же, серьезных отношений Райла все равно не заводила из-за вечной спешки, впрочем, особого желания тоже не было... «Здравствуй, спасибо, прощай...» – что еще нужно для полного счастья?

Наемница оглянулась на короткий сухой стук. Ожерелье для Яснотки незаметно выпало у нее из кармана и теперь играло всеми цветами радуги на каменных плитах двора. Беззвучно ругнувшись, Райла наклонилась за потерей, а, закончив осматривать подарок на предмет повреждений, обнаружила, что едва не у нее перед носом стоит пара туфелек, шитых бисером, а над ними колышется подол нежно-голубого шелкового платья.

Райла неторопливо подняла взгляд, так же медленно выпрямилась и встала лицом к лицу с хозяйской дочкой.

Холодные серые глаза не мигая уставились на наемницу. Те самые, из кошмаров. Смазливое личико лупоглазой фарфоровой куклы – и тяжелый, угрюмый взгляд зверя в клетке. Барышня Мистле. Райла иногда слышала, как она музицирует на веранде, терзает арфу, выводя что-то о цветочках и мотыльках. Чаще видела, как благородная мазель гуляет с нянькой по саду и возится с карикатурной комнатной собачкой. Всегда хорошо одетая, аккуратно причесанная, с отточенными манерами и... этими дикими глазами.

Мистле вызывала у нее странное, двойственное чувство. Зависть и презрение; желание защитить и мечта унизить – эта балованная домашняя девочка была полным ничтожеством, но... Она выглядела такой чистой и невинной, какой Черная Райла не была и в колыбели. Наемница радовалась, что они с Мистле никогда не столкнутся и не заговорят, иначе Райла непременно наговорила бы ей мерзостей, а потом со слезами просила бы прощения. Причем совершенно добровольно.

– Мне нужна твоя помощь, – просто сказала Мистле. Ее странные серые глаза неотступно следили за реакцией наемницы. Точь-в-точь, как во снах, можно было ожидать, что дворик вот-вот затопит, и наемницу подхватит бешеный водоворот.

– Вас не учили не заговаривать с незнакомыми, мазель? – неприязненно осведомилась Райла.

– Только с мужчинами. О женщинах речи не было, – без тени улыбки отозвалась Мистле.

– Я спешу.

– Я не отниму у тебя много времени. Знаешь ли, я официально помолвлена, и скоро будет свадьба.

– Мои поздравления, мазель. Меня это вроде никак не касается?

– Я хочу кое-что узнать. Про постель. Как это – «заниматься любовью», но не те глупости, которые рассказывают матушка и няня, – уточнила она, заметив протестующий жест собеседницы. – Ты покажешь мне, Райла?

Наемница замерла. Сердце на секунду остановилось, а потом бешено забилось о ребра, словно сумасшедший узник о решетку.

– О чем вы, мазель? – Райла приняла непроходимо тупое выражение лица, незаменимое при общении с начальством. – Про что вы говорите?

– Я видела тебя с Ясноткой, – не стала запираться Мистле. – Ты целовала ее, трогала... как мужчина. Научи меня.

– Я не понимаю, – упрямо повторила Райла, хотя голова у нее пошла кругом от подобной перспективы.

– Перестань, – поморщилась Мистле и, как-то сразу поскучнев, добавила: – Если надо, я заплачу.

Убойная прямота мазельки произвела на Райлу благоприятное впечатление, но упоминание о деньгах было как пощечина. Пощечина холеной ручкой, не державшей в жизни ничего тяжелее ложки. За кого эта пустышка ее принимает?

– Заплатите? Моя наука может дорого вам обойтись, – язвительно усмехнулась Райла. Сейчас желание любоваться и покровительствовать испуганно отступило. Втоптать ее в грязь, использовать как дешевую шлюху – тоже удовольствие...

– Скоро ты уедешь, и мы больше никогда не увидимся. Даже если ты захочешь кому-нибудь рассказать, вреда от этого уже не будет.

Ее наивная уверенность умиляла, смешила, злила и настораживала одновременно. Эта смесь била в голову, как крепчайший спирт.

– Завтра ночью у меня. Я позабочусь, чтобы в коридоре никого не было, – впервые Мистле быстро сморгнула и на какой-то момент стала совсем красивой. Потом благообразие ее личика снова нарушили болезненные, тревожные глаза. Не дожидаясь ответа, Мистле повернулась и размеренной походкой двинулась прочь, держа спину нарочито прямо.

Нитка наконец не выдержала. Бусы, которые Райла нервно перебирала все это время, разлетелись по всему дворику.

* * *

«Я ничего ей не сделаю. Я и пальцем до нее не дотронусь. Она не понимает, о чем просит».

Райла как-то не задавалась вопросом, зачем тогда идет к Мистле, рискуя нарваться на крупные неприятности. Погрозить ей пальчиком и велеть: «Больше никогда так не поступай?» Наемница криво усмехнулась. Нет, точно не за этим.

Дверь бесшумно затворилась за ней. Райла задержалась на пороге. Мистле стояла у кровати в одной сорочке, заложив руки за спину и нервно покусывая губы. «Передумай! – яростно проорала про себя Райла. – Вспомни, кто ты, а кто – я, пошли меня подальше, ну же! Зачем тебе это?!» Прикоснуться к Мистле так же, как к Яснотке, было бы преступлением... было бы наслаждением... было бы достойным предсмертным желанием: узнать ее глазами, губами, кончиками пальцев – и умереть...

– Ну? – звенящим голосом бросила Мистле, и очарование разбилось вдребезги. Райла поморщилась. Правильно, вот у мазели чисто деловой подход, она наяву не грезит, как некоторые. Что ж, раз барышня любопытствует – покажем. Главное, считать происходящее чем-то вроде лекарской процедуры.

Райла ухватила в щепоть подбородок Мистле, вздернула ее личико к своему и грубо поцеловала. Та даже приподнялась на цыпочках и неуклюже взмахнула руками, пытаясь сохранить равновесие, и тут Райла опрокинула ее поперек кровати. Мистле охнула от неожиданности, но тут же улыбнулась – кривовато, но с явным поощрением.

– Не трясись, больно не будет, – хмыкнула Райла. Она прилегла рядом, опираясь на локоть, и тут же утонула в перине едва не по плечо. Длинная черная коса наемницы змеей скользнула вниз, на грудь Мистле, и уютно свернулась кольцом.

Райла осторожно потянула шнурок, стягивающий отороченный кружевом вырез, машинально отметила качество ткани, так и льнущего к коже шелка, и предложила:

– Может, снимешь сама?

– Мне неудобно... – едва слышно проговорила Мистле.

– А ты встань, – безжалостно посоветовала Райла, откидываясь на подушку и закладывая руки за голову. – Давай, не тяни, время идет.

Постель пахла вербеной, Мистле – горьким миндалем, и наемница почти физически ощущала, как ее волосы и одежда напитываются этими запахами. Ничего, во флигельке стояли другие, менее тонкие ароматы, не вербене тягаться с духом самосада, и как только Райла вернется на свою узкую койку, они исчезнут – будто никогда ничего и не было.

Девушка неуклюже поднялась, медленно перехватила подол крест-накрест и вдруг решительно сдернула с себя сорочку, уронила ее к ногам и, шумно выдохнув, вопросительно посмотрела на безмятежное лицо наемницы. Райла пожала плечами:

– Будем мы сегодня что-то делать? Если да, то прошу, – она похлопала ладонью по перине, вполне отдавая себе отчет в том, что со стороны выглядит сука сукой. Нет бы ободрить бедную девочку!

Видно было, что Мистле боязно возвращаться на постель. Одно дело, когда тебя на нее уложили и ты как бы вовсе и не при чем, и совсем другое – самой пойти и лечь, будто заранее давая разрешение на все, что произойдет дальше. Райла не двигалась с места – пусть подумает хорошенько еще раз, «самый-самый последненький», пользуясь лексиконом Яснотки.

Мистле двинулась к кровати, еле переставляя ноги, но на лице у нее была написана мрачная решимость довести все до конца, и наемница смилостивилась – приподнявшись, протянула ей руку, словно делающему первые шажки малютке, и Мистле тут же вцепилась в ее запястье. Райла потянула ее на себя, выдергивая из благодатного полумрака в очерченный розовым ночником круг света, и тесно прижала к груди. Хотя через рубаху и куртку никак нельзя было ощутить, какое нежное и горячее тело у безрассудной мазельки, Райла вообразила себе это так живо, что на мгновение у нее перехватило дыхание. Захотелось перестать думать о том, как она прикасается к Мистле, прекратить рассчитывать каждое движение и просто получать удовольствие от происходящего, но Райла тут же одернула себя. Ее позвали сюда совершенно не за этим!

Жесткие, но гибкие пальцы Райлы отправились в странствие по груди и животу Мистле, не забывая попутно щекотать, пощипывать, поглаживать и легонько поцарапывать шелковистую кожу. В то же время Райла стала снова целовать девушку, но на этот раз куда аккуратнее и нежнее, и, судя по реакции Мистле, та никак не могла решить – на чем же ей стоит сосредоточиться?

Присев на корточки у постели – они по-прежнему лежали поперек широченной кровати, – Райла уверенно раздернула стиснутые коленки мазельки, провела пальцем по всей длине ноги, щекотнула пятку – да у девчонки ступни нежней ее ладони! Мистле неуверенно шевельнулась, ища опору для болтающихся в воздухе ступней, и наемница подвинула ей свое крепкое колено:

– Ставь сюда.

Мистле послушалась и даже чуть приподнялась на локтях, пытаясь рассмотреть выражение лица своей наставницы, но та поспешила склонить голову, чтобы не встречаться взглядом с ее странными глазищами.

Боялась ли Мистле, смущалась ли – тело гораздо лучше разума знало, что сейчас нужно благородной мазели, и когда Райла в первый раз коснулась ее лона, та уже истекала желанием, да так, что даже простыня под ней была влажной.

Райла стиснула зубы – с ней самой сейчас творилось примерно то же самое, но нечего было и мечтать, что Мистле решится на ответные ласки. Сегодня удовольствие было ее исключительной привилегией, а Райле следовало сосредоточиться на том, чтобы девушка его все-таки испытала. Без ложной скромности надо было признать, что Мистле повезло заполучить в свою постель именно ее.

– Ну, еще, еще немно... о-ох!– Мистле зажмурилась, мучительно выгнулась и тут же обмякла, обессиленно разметавшись на постели, – и такое блаженное умиротворение было написано на ее личике, что Райла невольно позавидовала и умилилась одновременно. Интересно, кто ее жених и будет ли он так же цацкаться со своей невестой? Впрочем, навряд ли – мужикам вечно недосуг, надо брать, пока стоит...

Не позволив себе даже секундной передышки, Райла неторопливо поднялась, оправила одежду и буднично прокомментировала:

– Примерно вот так это и бывает. Доброй вам ночи, мазель!

Твердой походкой она двинулась к двери, борясь с искушением оглянуться и еще раз посмотреть на эти полуоткрытые влажные губы, на тень от длиннющих ресниц на бледных щеках, на тонкие пальцы, все еще цепляющиеся за уголки подушки... Мистле сейчас была в том раю, в который хорошие девочки никогда не попадают. Хотя бы потому, что хорошие девочки никогда не занимаются любовью с такими, как Черная Райла.

Бесстрастная, неприступная, она не расстегнула даже ворота рубахи и сейчас мечтала только о том, как выйдет во двор и окунет голову в кадку с дождевой водой – поостыть чуток.

– Райла? – неожиданно прозвенел сзади голосок Мистле, на удивление бодрый как для девочки, отходящей от своего первого в жизни оргазма. Наемница медленно обернулась, надеясь, что у нее достаточно кислая мина.

– Еще что? – устало спросила она.

– Я хочу проверить, хорошо ли я все поняла, – и прежде, чем Райла успела что-нибудь сказать, Мистле уже оказалась рядом, будто знала, что у той больше нет сил сдерживаться, и неловко потянула куртку с ее плеч.

Это было здорово похоже на бред – уж Райла знала толк в горячечных видениях после недавнего «отпуска» на госпитальной койке... Во всяком случае, она – со своим-то опытом и сноровкой – безо всяких возражений позволила Мистле разоблачить себя и делать все, что заблагорассудится, окончательно перестав понимать, кто тут кого совращает.

Мистле потерлась щекой о ее ладонь, прошлась губами по жилистой, поросшей темным пушком руке, поцеловала шрам над ключицей – Райла была готова завыть на солнце, а когда Мистле легонько подтолкнула ее к постели, послушно поддалась и почти упала на перины.

Кажется, Мистле так ни разу и не прикоснулась к ней руками, творчески использовав полученный урок. Только язык, губы, мимолетно щекочущее кожу дыхание да трепетанье ресниц. Где-то в груди приливной волной поднималась щемящая нежность, причудливо переплетаясь с диким вожделением, свиваясь в радужную воронку водоворота, и Райла с радостью отдавалась на милость этой силе, позволяя ей течь по венам вместо крови, выжечь тело изнутри, и, уже замирая палым листом на дне непроглядно-темного омута, хрипло, почти задыхаясь, пролепетала:

– Девочка моя, девочка...

Кто мог подумать, что давешний кошмар станет такой реальностью?

– Я все правильно сделала?– приподнявшись на локте, спросила Мистле с тихим смешком, когда Райла взглянула на нее мало-мальски осмысленно.

– Я ведь у тебя не первая, да? – подозрительно осведомилась та.

– Нет.

– Нет – «нет» или нет – «да»?

– Да.

– Издеваешься?

– Придешь ко мне еще? Завтра? – заглянула ей в лицо Мистле, и Райла непроизвольно сжала в пальцах простыню, чтобы не соскользнуть в дымчато-серую бездну, плескавшуюся в глазах напротив.

– Я подумаю, – небрежно обронила наемница.

– Ты придешь, – тихо проговорила Мистле, будто объясняя им обеим истинный смысл сказанного Райлой.

* * *

Волна слухов и тревожных известий разбивалась о двери девической спаленки, где под неусыпным надзором гарнизона кукол, под сенью бастионов из шкафов с романами, на пахнущих лавандой простынях Райла и Мистле открывали для себя чужие миры. Один – полный смерти и грязи, неустойчивый и опасный, как воронье гнездо на ветру, другой – сытый и комфортный, спокойный, как стоячее болото, и в каждом из них было нечто, чего не хватало для полного счастья в другом. Насколько они далеки, напоминали лишь пустяшные разговоры до и после секса – на большее времени просто не было. Мистле, например, считала что белки – это милые зверюшки с пушистыми хвостами, а эльфы – не менее милые существа, исполняющие душераздирающие баллады под аккомпанемент арф, и ничего общего между ними нет и быть не должно.

С ней и Райла потеряла ощущение реальности, равно как и счет времени. Она даже не задавалась вопросом, каким чудом ее любовнице удается устраивать их свидания так, что об этом не пронюхала даже вездесущая прислуга; более того, Райла не задумывалась даже о том, чем могут быть чреваты для нее самой шашни с благородной девицей. Мистле, Мист-туман, застящий глаза, от которого мурашки бегут по коже, в котором так легко забыть о том, кто ты и куда идешь...

Она подозревала, что юная барышня попросту использовала ее, утоляя и любопытство, и желание, но взамен Мистле предлагала такой неподдельный интерес к телу, личности и похождениям Райлы, что верить в ее искренность было одно удовольствие.

Особенно Мистле привлекали старые шрамы наемницы – за каждым из них она явно предполагала целый рыцарский роман, в котором Райла была главной героиней – из тех, что никогда не маются поносом, не блюют с жестокого перепоя и не вшивеют на марше. С истинным благоговением мазелька водила пальчиками или губами по белесым отметинам, и Райле казалось, что они вот-вот сотрутся, уйдут под кожу вместе с памятью о страхе и боли. Но шрамы оставались, как и понимание того, что эти ласки – всего лишь часть увлекательной игры, правила которой были до конца понятны только самой Мистле.

Она пыталась расспрашивать Райлу о боях, в которых той довелось побывать, но наемница либо зажимала ей рот поцелуем, либо угрюмо огрызалась, так что Мистле оставалось только отступить. «Рассказ о Соддене, о «белках», о казармах и полевых госпиталях – это не лучшая колыбельная, я лучше пойду спать, Мист, девочка, на кой ляд тебе все это, ты все равно не поймешь, а я буду вспоминать и думать, и мне будет плохо, и захочется надраться до чертиков, но не получится, потому что днем – служба, а ночью – ты и твои дурацкие вопросы...» Райла никогда не произнесла этого вслух, поэтому Мистле так и не поняла, почему ее любовница не желает хвастать своими воинскими подвигами. Однажды, впрочем, речь зашла и о победах другого рода.

– У тебя было много женщин? – пальцы Мистле рассеянно, будто без ее ведома, расплетали и заплетали кончик Райлиной косы.

– Много, наверное. Смотря как считать, – неохотно отозвалась наемница.

– А кто они были? – с плохо скрываемым жадным любопытством допытывалась Мистле.

– Преимущественно шлюхи, – коротко пояснила Райла, поудобнее устраивая за плечами подушку.

– О-о, – разочарованно протянула Мист. – А магички были? Говорят, они вообще не любят мужчин...

– Были.

– И как?

– Те же шлюхи, но чище.

– А я?

– А что ты? – Райла прекрасно понимала, что здесь должен был последовать пассаж на тему «Ты особенная-неповторимая», но не собиралась тешить ее тщеславие. Вовсе незачем было давать в эти нежные, но цепкие ручки лишний козырь.

В самом деле, а что Мистле? Где, когда надо было сказать «Теперь!» и одним махом разрубить возникшую между ними связь? Райла понимала, что позволила этим странным отношениям опасно затянуться, и единственное, что обнадеживало наемницу, – точку в этой истории поставят за нее и, если повезет, не будет даже времени на прощание. Расставание никогда не бывает легким, а уж это обещало стать тягостным вдвойне. Во-первых, Мистле была вообще склонна к мелодраме, а во-вторых, Райла совсем не была уверена в том, что не сорвется сама.

Ее надежды не сбылись – об отъезде гостей обитателям особняка и флигеля стало известно в аккурат за сутки. Конечно, чтобы избежать сцены, наемница могла бы попросту не ходить в спальню Мистле, но у барышни вполне могло хватить глупости заявиться под окошко к Райле, и тогда скандал будет просто неизбежен.

– Ты уезжаешь? – не поднимая глаз, спросила Мистле. Она сидела на краешке кровати, бессмысленно разглаживая невидимые морщинки на простыне. Немного подумав, наемница присела рядом.

– Я на службе. Ты ведь знала, что этим закончится.

– Ты... Не зовешь меня с собой?

Райла и не подозревала, что Мистле лелеет столь далеко идущие планы, но теперь все наконец встало на свои места и оказалось до смешного простым. Жажда дальних странствий, так ее и разэтак!

– Куда и зачем? – коротко спросила наемница. Не спросила – рубанула наотмашь, как, наверное, следовало поступить намного раньше.

– Я думала, тебе не все равно, что со мной будет, – тихо проговорила Мистле, обращаясь к ее сложенным на коленях рукам.

– Не все равно. Поэтому и не зову.

– Я прошу тебя, Райла... Я не могу здесь больше, я задыхаюсь! – Мистле нервно дернула кружевной ворот сорочки. – Не бросай меня!

– Я возвращаюсь на войну, Мист. Жить по колено в дерьме и по локоть в крови – это совсем не так здорово, как тебе кажется отсюда, так что давай не будем, а?

Несколько минут они неловко молчали, стараясь не смотреть друг на друга, потом Мистле все тем же сдавленным полушепотом предложила:

– Поцелуешь меня?

Райла протянула руку – так близко, что ощутила тепло кожи Мистле, но все же не прикоснулась, вместо этого очень медленно сжав пальцы в кулак.

– Не надо,– резко отстранилась наемница.– Мне тошно, Мист, не умею я прощаться...

Мистле судорожно покивала, пытаясь выдавить из себя ободряющую улыбку – получилось плохо, больше похоже на гримасу.

– Поплачь, будет легче, – посоветовала Райла.

– Нельзя, матушка заметит, – осторожно, чтобы не расплескать с трудом сдерживаемые слезы, покачала она головой.

– Я пойду, – к вящему раздражению наемницы, прозвучало это как-то неуверенно.

– Угу.

– Слушай, Мист...

– Да? – та мигом подобралась, и Райла поняла: девочка все еще надеется, что сейчас ей – несмотря ни на что – скажут все положенные слова, приласкают и позовут в чужую жизнь.

– Ничего, не важно.

– Я не люблю тебя, – вдруг мстительно сказала она, взглянув Райле прямо в глаза.

– Я знаю. Ты, королевна, сидишь в своей башне и ждешь рыцаря на белом коне. Только я не рыцарь, Мист. И спасать тебя не от кого. Выходи замуж. Так будет лучше. Даже если ты меня возненавидишь теперь, это уже ничего не изменит.

Они снова замолчали.

– Оставь меня одну. Пожалуйста! – процедила Мистле, старательно отводя глаза.

Райла молча поднялась и вышла, делая вид, что не слышит судорожных рыданий за спиной. Хотя вот эти слезы, пожалуй, были настоящими.

Они выехали ранним утром, и хотя краем глаза Райла заметила тонкую белую фигурку в оправе оконной рамы, она запретила себе оглядываться. Мистле ни к чему знать, что с ней расстаются неохотно, скрепя сердце – скрипя сердцем, исходя жалостью и нежностью, желчью и ядом.... Ведь она всего лишь ребенок, достаточно взрослый, чтобы лечь в постель, но слишком маленький для того, чтобы понять – нельзя безнаказанно играть чужими чувствами.

* * *

Каждый день состоял из сотни пустячных дел, из которых Райла плотно – кирпичик к кирпичику – складывала стену, отгораживающую ее от мыслей о Мист, но к вечеру они брали это нехитрое укрепление штурмом. Бешеный поток разносил сооруженную ею плотину вдребезги, и опять Райла тонула в непроглядной черноте, снова и снова ловя прощальный взгляд Мистле. Роман, кажется, снова получился короткий и бестолковый, но на этот раз в промежутке между «здравствуй» и «прощай» было еще что-то, и память об этом тупой болью ввинчивалась в виски.... Почему-то все время приходил на ум Заика Арнольд, тощий лопоухий первогодок, который от большой любви наколол себе на плече «Йоля», да и помер от заражения крови, дурачок.

Ее собственная кровь кипела, жгла вены, и идти против ее неумолимого течения было уже не под силу – не помогали никакие доводы рассудка, в том числе магическое слово «трибунал». Черная Райла из Лирии, боевой офицер, готова была дезертировать, чтобы утереть слезки какой-то соплюхе. Смех один! Если даже они увидятся снова, что она скажет Мистле? «Я ничего тебе не обещала»? «Я не хотела уходить»? «Я с ума по тебе схожу, дай мне хоть минуту покоя»? Или стоит увидеть ее хотя бы для того, чтобы узнать, какие же слова сами собой первыми сорвутся с губ? Стоит ли рискнуть своей шеей или, в лучшем случае, офицерским патентом, чтобы прибыть как раз на церемонию бракосочетания? Стоит ли верить, что Мистле плакала не только из-за того, что лишилась новой, еще не успевшей прискучить игрушки? Что наемница была для нее не только ключом от золотой клетки и радостью тела? И способна ли сама Райла стать рыцарем без страха и упрека, живущим не рассудком, а сердцем?

Вопросов было слишком, слишком много, а ответы на них покоились на дне подернутых дымкой серых глаз Мистле, поэтому однажды ночью Райла просто встала, прокралась на цыпочках к своему коню, взлетела в седло и помчалась обратно к побережью.

Дорога была запружена беженцами. Больше всего было людей, низушков, краснолюдов и гномов, судя по одежде и скарбу – преимущественно ремесленников и торговцев средней руки. Эльфы, надо понимать, готовились с цветами встречать своих героических сородичей, вступивших в ряды победоносной нильфгаардской армии.

Все эти люди и нелюди смотрели на Райлу – если, конечно, смотрели, хоть на мгновение отвлекаясь от слежки за попутчиками (вдруг что стянут!), – как на сумасшедшую. Она была чуть ли не единственной, кто двигался в Турн, а не из Турна, упорно пер против общего течения, матерясь и то и дело замахиваясь нагайкой, мешая добрым горожанам спасать свою шкуру и имущество.

По мере того, как наемница приближалась к городу, беженцев становилось все больше, голоса их звучали все истеричнее, а глаза смотрели все безумнее. Вьюков у них было мало, но защищались эти остатки роскоши от мнимых посягательств с энергией, достойной лучшего применения. Пробираться между растрепанными матронами, верещащими детишками, ошалелыми отцами семейств и их тележками с мебелью и тряпьем становилось все сложнее. Люди не понимали, за каким дьяволом эта самоубийца путается у них под ногами и по какому праву волочит на верную гибель лошадь, на которую можно было бы навьючить напольные часы кузины Магнолии, да и саму престарелую кузину. Нескольким желающим облегчить свою ношу Райла успела пустить кровь, одного, кажется, зашибла до смерти, а остальные больше не решались задевать чернокосую демоницу.

Когда до городских ворот оставалось уже меньше версты, человеческая река в слишком узком для нее русле тракта вдруг вспучилась и разлилась сущим половодьем. Райла с тупым упорством нахлестывала измученного коня и прорывалась сквозь толпу, ничего перед собой не видя, кроме застящей все туманной пелены. Кто-то падал, его безжалостно топтали, от женского воя звенело в ушах, искаженные бледные лица складывались в бессмысленную мозаику и, внезапно замерев среди царящего хаоса, словно монумент отчаянию, она ясно поняла – бесполезно!

Безнадежно.

Рыцарь на белом коне может сразиться со всей королевской конницей и инфантерией, с великанами и чудовищами, с решетками и шиповником у башни спящей принцессы, но не со стихией. Невозможно рассчитывать на победу, бросив перчатку наводнению.

Сероглазая девочка утонула в этом омуте страха и ненависти – с этим придется смириться. Время, когда можно было что-то изменить, потеряно безвозвратно, и все несказанные слова растворятся в реве обезумевшей толпы. Немного раньше, всего на день, на час, на жизнь – и она бы успела...

Райла зажмурила глаза так, что на внутренней стороне век появились белесые брыжи на голубовато-серой воде. Водоворот.... Пенная воронка, свинцовая тяжесть в груди, холод, тьма – но просыпаться уже слишком поздно.