Данный текст запрещен к распространению, как порочащий дело Света.
Ночной Дозор

Данный текст запрещен к распространению, как порочащий дело Тьмы.
Дневной Дозор

Дверца такси гулко захлопнулась, я удобнее устроился на сидении, стараясь думать как можно меньше – и о том, куда еду, и о том, зачем. О последнем – особенно.

– Харьковский проезд, дом семь, корпус один, – сказал я. Водитель кивнул, левой рукой плотнее сжал руль и, оглянувшись, выехал из плотной шеренги машин, выстроившейся вдоль тротуара.

Моя рука почти автоматически прижала наушник плотнее к ушной раковине, чтобы полностью погрузиться в звуки очередной «случайной песни».

Но оторваться от реальности никак не получалось. Еще бы! Не каждый день, а точнее, не каждую ночь едешь домой к Завулону. Особенно по распоряжению начальства. Последнее время Гесер вообще вел какую-то странную политику в отношении Темных, и не могу сказать, чтобы мне это все нравилось. И уж тем более мне не понравилось, когда шеф пригласил меня к себе, чтобы открыто сказать – езжай к Завулону. Вот тебе адрес. Крайне просто. Безо всяких лишних комментариев...

Сквозь мысли до меня добрался голос из наушника:

Мы слишком люди. Мы слишком любим,
Не видя света других планет.
А где-то космос считает звезды,
А звездам счета навеки нет.

Странно. Вроде, «Агату» я не слушаю. Ну, да не важно. Текст не подходил к ситуации, и это несколько успокаивало. Не люблю, когда песня идет «в тему». В конце концов, я не «сам себе диджей». Кстати, многие тексты современных рок-групп напоминают о философии Равновесия. И о Сумраке. О чем-то большем, чем противостояние Добра и Зла. Но это был не тот случай. Совсем не тот.

Итак, я еду к Завулону. Зачем? Это мне не известно. Честно говоря, я боюсь. Прикрывать меня никто не будет... а планы Завулона в моем отношении были довольно-таки однозначны. По крайней мере, я никогда не сомневался в том, что он намеревается как можно быстрее убрать меня с дороги.

Мне в голову даже закралась мысль, что Гесер жертвует мной, чтобы, по взаимному договору, уничтожить кого-то из Темных...

Мысли опять были бесцеремонно прерваны песней:

Не люби меня, нет, не люби меня.
Будь со мною грубее, активнее.
Не проси у меня ты прощения.
Соверши надо мной извращение.

Н-да. Вот уже действительно «не в тему». Хотя кто его, Завулона, знает... Уффф... Я поежился. Мои мысли ведут себя совершенно неконтролируемо. Хотя, когда твой начальник посылает тебя прямо на квартиру к Темному, да не к какому-нибудь, а к главному... Не знаю, действительно ли меня пугала сама перспектива общения с Завулоном или же то, что за этой встречей могут стоять какие-то интриги, в которых я сам являюсь...

Песня «Агаты Кристи» кончилась, плеер опять защелкал, и уши защекотал следующий трек. Я уже не вслушивался в слова и мелодию. Мой взгляд лениво скользил по неоновым огням, фарам автомобилей, мрачному, жуткому, знакомому пейзажу ночной Москвы.

– Черт бы побрал совсем этих ... мотоциклистов! – ругнулся таксист, впиваясь в руль неожиданно нырнувшего куда-то влево автомобиля.

Я вздрогнул:

– Не говорите так. Никогда.

Он хмыкнул в ответ, нетерпеливо барабаня пальцами по рулю. Немного помолчав, водитель добродушно поинтересовался:

– К кому едешь-то?

– К врагу, – буркнул я, невольно провожая взглядом проклятого водителем мотоциклиста. Над его головой была небольшая воронка, которую ничего не стоило бы развеять... но я не стал этого делать. – К врагу еду.

– Ясно, – кивнул он и замолчал.

Совершенно некстати начинался дождь. Я представил себе: стою на пороге у Завулона, мокрый, растерянный... а он надо мной смеется и клянется Сумраком, что давно не видел Светлых в таком дурацком положении. Мерный стук капель должен был успокоить, но оказывал совершенно противоположное значение. Противный звук. Как будто в гробу лежишь, а крышку заколачивают.

Такси остановилось:

– Приехали.

Я кивнул и полез за бумажником. Дождь, точно издеваясь, усилился. Похоже, я действительно буду выглядеть идиотом.

– Непогода, а? – подметил водитель.

– Угу, – протянул я ему купюры. Тот, не пересчитывая, сунул их в карман. Мне оставалось только снять наушники и покинуть автомобиль.

По тротуару уже лились не ручейки, а настоящие потоки воды. Не проводив желтый автомобиль взглядом, я натянул куртку на голову и побежал вперед, пользуясь как ориентиром большим фонарем с перегорающей лампой. Ее слабый луч выхватывал из тьмы массивную, темно-серую металлическую дверь с нецензурной надписью черной краской.

Номер на табличке, расположившейся над дверью, указывал, что именно тут, на третьем этаже, живет Завулон. Точнее, делает вид, что живет там. Я подошел к двери, чтобы, уже под прикрытием небольшого жестяного навесика, извлечь из кармана темно-желтую бумажку, на которой был указан код домофона. Таааак... восемь-три-пять-пять-четыре-один... домофон зашипел и из него раздались какие-то бытовые звуки.

– Городецкий, – чуть ли не по слогам произнес я. В динамике пробурчали что-то одобрительное, раздался короткий гудок и дверь неприятно заскрежетала. Вцепившись в ручку, я приоткрыл неподатливую махину и зашел в подъезд.

В обыкновенный московский подъезд: свет почти не горел, было сыро и темно, на стенах виднелись надписи, сделанные краской из баллончиков, а на двери лифта висело кривое объявление: «Лифт не работает до 17 ноября». Я взглянул на подъезд сквозь Сумрак: ничего необычного.

Во всем чувствовалась какая-то... подстава? Пожалуй.

Что ж... мне ничего не оставалось, кроме как поправить куртку и начать подъем на третий этаж. Меж этажами царил такой же полумрак, беспорядок... мох. Полным-полно мха. Кажется, безо всякого Сумрака его видишь.

Похоже, это не просто «непостоянная» резиденция Завулона, а, скорее, одолженная на время у кого-то из «своих» квартирка. Интересно все-таки, зачем?

Итак, я стоял перед обыкновенной входной дверью, обитой черным кожзаменителем. Преодолевая неизъяснимое отвращение, я надавил на белую кнопку звонка. Раздался неприятный, чересчур резкий, дребезжащий звук, затем – щелканье замков.

Наконец дверь распахнулась.

На пороге стоял Завулон. Сам, лично. Он был одет в темно-серую кофту из какого-то плотного материала, потертые джинсы и – честное слово, это было бы очень смешно, когда бы вся ситуация не была такой подозрительной, – ярко-красные шлепанцы, одни из тех, что продаются в невероятнейшем изобилии на вьетнамских рынках.

– Здравствуйте, – выдавил я наконец, продолжая смотреть на шлепанцы Завулона.

– Заходи, – как-то подчеркнуто буднично кивнул он мне. Я послушно прошел в прихожую, оклеенную старыми обоями с каким-то восточным рисунком. Вешалка была пуста, поэтому моей мокрой куртке нашлось довольно удобное место с края (всегда можно быстро снять, в случае чего. Конечно, если до этого будет дело).

– Да ты проходи, проходи в комнату-то! – Завулон гостеприимно распахнул передо мной следующую дверь. Она вела в средних размеров совершенно квадратную комнату.

И, надо сказать, эта комната меня поразила своим сходством с декорациями второсортного голливудского фильма – на окнах висели тяжелые темно-вишневые портьеры, стены неизвестный дизайнер окрасил чуть более светлой краской. Мебели было мало, но все доступные для этого поверхности чья-то рука уставила подсвечниками, свечи в которых являлись единственным источником света в помещении. Хватало и всяких вычурных «магических» безделушек: черепа, ракушки, разнообразные бронзовые статуэтки то ли мистического, то ли эротического стиля. Дополняли интерьер пять больших кроваво-красных подушек, лежавших прямо на полу (видимо, они заменяли и стулья, и кровать...), а также несколько выбивавшийся из общего стиля навороченный музыкальный центр.

– Ботинки-то сними... – сказал Завулон. Я, не оборачиваясь, торопливо стянул ботинки и ступил на скользкий, как лед, паркет.

Темный маг последовал за мной. Он мягко опустился на одну из подушек и сделал мне знак, чтобы я сел рядом с ним. Мне оставалось только послушаться. Сидеть на подушке оказалось очень неудобно – она скользила по полу, и зафиксировать на месте ее было почти невозможно.

– Хочешь выпить? – спросил Завулон, протягивая руку к одному из стоявших у стены шкафчиков.

– Зачем я здесь?

– Сейчас объясню. Ответь на мой вопрос.

– Нет.

Завулон извлек из недр шкафчика початую бутылку дорогого коньяка и стакан.

– Точно не будешь? – поинтересовался Темный. – Может... из уважения к хозяину?.. – последнее слово он произнес таким странным тоном... точно всерьез пытался убедить меня в том, что эта квартира...

Я отрицательно покачал головой. «Хозяин» налил себе коньяка и неторопливо поднес стакан к лицу. Он вдыхал аромат напитка и одновременно любовался завораживающей игрой света и тени. Казалось, будто в напитке плавают десятки преломленных огоньков.

– Итак, Антон, ты хотел знать, зачем я пригласил тебя сюда, верно?

– Именно.

Завулон легко коснулся губами коньяка – не столько отпил, сколько поцеловал сверкающую поверхность. Казалось, ему доставлял удовольствие не сам коньяк, но церемониал, сопровождавший его принятие.

– Понимаешь... мне надо поговорить... о людях.

Заметив мой удивленный взгляд, он пояснил:

– С Иным. Светлым. Недавно инициированным.

– Почему со мной? И зачем все это?

– Зачем... что? – деланно удивился Завулон.

– Зачем весь этот цирк? Квартира какая-то странная, коньяк ваш, шлепанцы дурацкие... на «ты» перешли, с какой-то радости!.. – Я страшно разозлился, хотя не мог понять, на что именно.

– Не нравятся мои шлепанцы, – вид у Завулона стал какой-то обиженный, – я их на тебя не надевал. Не нравится моя квартира – я тебя сюда не прописывал. Не нравится мой коньяк – я тебя его пить не заставлял. Не нравится, что обращаюсь на «ты», Городецкий, могу перейти на «вы», как угодно. Просто ведите себя прилично. А то мало ли что может случиться...

– Угрожаете?

– Да.

Наступила короткая пауза. Завулон снова неторопливо пригубил коньяк... его взгляд рассеяно блуждал по комнате, останавливаясь то на одной, то на другой безделушке. Мне оставалось только следить за его взглядом и копаться в собственных мыслях.

– Впрочем, вернемся к разговору. Мне хотелось поговорить с тобой о людях, Антон. Ты – Иной, любимец Гесера, но совсем недавно был... считал себя человеком.

– Вот как? – Завулон чего-то недоговаривал, и мне это совершенно не нравилось.

– Да. Не забывай – когда-то я тоже считал себя... одним из них.

– Говорите прямо – что вы хотите от меня, Завулон? Я все еще не понимаю. Все Иные, за исключением потомственных оборотней и вампиров, когда-то считали себя людьми.

Темный маг поставил на пол стакан и задумчиво погладил лоб.

– Ты точно не хочешь выпить, Антон? У меня, правда, водки нет... вина хочешь? Дорогое вино, хорошее.

– Пусть будет вино, – я неопределенно тряхнул головой, – давайте.

Завулон, не сводя усталого, пристального и, может быть, немного подозрительного взгляда с меня, вытащил из шкафчика, видимо, служившего баром, пыльную бутылку каберне, а затем – не менее пыльную коньячную рюмку. Пристально оглядев пробку, Завулон пробормотал что-то вроде «нужен штопор» и, поставив бутылку с рюмкой на пол, привстал, вглядываясь куда-то в недра хранилища своей небольшой коллекции спиртного.

– Штопор... нужен штопор...

Его рука скользнула куда-то вглубь. Раздался негромкий шорох... Завулон поморщился и извлек на свет штопор. Пока мой гостеприимный Темный собеседник возился с бутылкой, я внимательно изучал этикетку на винной бутыли... честно говоря, я не слишком искушен в данной области, но даже мне стало ясно, что вино не совсем обычное – этикетка была внушительных размеров, ровно разделенная на две части вертикальной чертой. На левой половине был изображен то ли грифон, то ли сфинкс, а на правой значилось: «Каберне. Не употреблять в Сумраке. Беречь от прямого солнечного света и магического вмешательства».

Наконец каберне темно-красной струйкой опустилось в бокал. Я бережно взял сосуд из рук Завулона и, то ли из осторожности, то ли из любопытства, взглянул на вино сквозь Сумрак... картина была прелюбопытнейшая – перед моими глазами точно предстал процесс сотворения вселенной: в темном пространстве мелькали белые, золотистые и голубые огоньки, сплетаясь в причудливые сгустки, снова расставались, мельтешились, меняли цвет...

– Почему не пьешь?

Я, словно очнувшись, быстро сделал глоток:

– Хорошее вино.

– Разумеется.

– Итак, вы хотели со мной поговорить, – напомнил я, – о людях.

Завулон опять вернул свой взгляд ко мне. Не знаю, показалось мне или нет, но в глазах его читалась нотка какого-то отчаянного непонимания. Почти что скорби.

– Да, Антон. О людях. Тебе никогда не казалось, что люди... как бы тебе сказать... реальнее нас?

– Что?

– Посмотри – какие мы, и какие – они. Разве мы – с вечной жизнью, с Сумраком, с магией... даже с Равновесием... разве мы не похожи на сказку, вроде тех, что придумывают люди?

– Н-нет... ни разу. Странные мысли. Вообще я стараюсь не думать о людях, как об обществе, частью которого я когда-то был, – мне было неприятно лгать на эту тему, но откровенничать с Завулоном совершенно не хотелось. – Они – люди, мы – Иные... Мы другие.

– По идее, мы более совершенны, верно?

– Ну, наверное, да, – убежденно закивал я.

Завулон шумно вздохнул и долил себе в стакан коньяка.

– Если мы более совершенны, то почему не можем жить без них? Разве это подходит совершенному существу – питаться чужими эмоциями и идеями, скрывать свое существование?..

– Мы скрываем свое существование ради самих людей...

– Скажи мне вот что, Антон. Мы можем жить без людей?

– Нет.

Он прищурился:

– А люди без нас?..

– Нет... наверное...

– То-то и оно, что «наверное». Они бы прекрасно обошлись без нас. Конечно, некоторые изобретения были бы сделаны много позже. Конечно, некоторые войны были бы более... – Завулон опять приложился губами к сверкающей бесконечными отражениями свечей влаге коньяка, – или менее кровопролитными... но они бы жили.

Я откинулся назад, прислонившись спиной к стене. Завулон был, наверное, в чем-то прав. Но признавать его правоту мне не хотелось. Принципиально.

– Мне трудно сказать, – произнес я наконец. – Мы другие. Слишком другие. Непохожи на них.

– Или хотим быть непохожими, верно?

– О чем вы?

Завулон придвинулся ко мне ближе, точно для откровенного разговора:

– Давай будем на «ты», Антон. Хотя бы на один вечер. Я позвал тебя к себе для того, чтобы поговорить. Честно. Один на один. Можешь считать это исповедью.

– Хорошо. Так о чем... ты?

– Нам хочется отличаться от людей сильнее, чем мы отличаемся на самом деле.

– Все равно я не совсем...

– Мы боимся признаться себе, что слишком похожи не только на человеческие фантазии, но и на них самих, – Завулон придвинулся еще ближе и начал негромко напевать, покачивая рукой со стаканом в такт мелодии: – Я боюсь младенцев, я боюсь мертвецов, я ощупываю пальцами свое лицо, и внутри у меня холодеет от жути – неужели я такой же, как все эти люди?

В горле у меня медленно сформировался упрямый комок, который никак не удавалось проглотить. Это слова известной песни, столько раз уже слышанные... но именно сейчас, именно здесь эти слова пугали. Потому, что были, если вдуматься, правдой.

Мы всегда ставили себя в стороне от людей. Мы сами назвали себя «Иными». А ведь, в сущности, мы похожи на людей. На придуманных людей. На людей из людских сказок. Мы думали, что лишь хотим быть на них похожими... или, напротив, не хотим... а где-то в глубине понимаем – мы иллюзорные люди... Точнее, не иллюзорные, а именно «придуманные». Придуманные кем? Наверное, Богом. От скуки. Обычные люди такие обычные, а мы – Иные. Неприятно как-то...

– Люди, которые рожают детей, люди, которые страдают от боли, люди, которые стреляют в людей, но при этом не могут есть пищу без соли...

– Прекрати! – рявкнул я.

Завулон бросил на меня удивленный и подозрительный взгляд:

– Не любишь «Наутилус»?

– Я к нему безразличен, – с трудом оторвался я от мрачных мыслей. – Просто эта песня... не нравится.

– У них есть прекрасные песни. Прекрасные, – хозяин подлил мне в рюмку вина. – Романтичные, светлые... – слово «светлые» он произнес как-то странно. – Хочешь, спою что-нибудь?

Мне было все равно: хотелось как-то замять неприятную тему, но не более того. Я кивнул. Завулон поджал ноги, запрокинул голову и запел. Голос у него был неожиданно приятный, завораживающий...

Я придумал тебя, придумал тебя.
От нечего делать во время дождя.
Петь до утра в ожиданьи рассвета,
Какая тоска...
Я зажмурил глаза и придумал тебя.

Я погрузился в собственные мысли. Голос Завулона – негромкий, неожиданно приятный – проникал в сознание. Темный сидел так близко, что я буквально ощущал каждый его вдох, каждый выдох, пульс... смысл слов песни не доходил до меня. Меня охватило какое-то странное, неожиданное чувство, медленно вытесняя противные мысли.

Ты стоишь у порога в белом плаще,
С черных волос на паркет стекает вода,
Слишком поздно пытаться тебя придумать назад,
Твои тонкие пальцы лежат на кнопке звонка.

Исполнитель медленно «входил во вкус» – голос его становился все громче с каждым словом, мне даже казалось, что где-то фоном уже играет музыка.

Завулон придвинулся еще ближе ко мне, точно боясь, что я не смогу вслушаться в каждое слово песни. Теперь расстояния между нами почти не было – его тело прижималось ко мне и ощущение общности стало еще крепче...

Что мне делать с тобой, что мне делать теперь?
Ты войдешь в этот дом и останешься в нем.
У тебя больше нет никого, кроме того, кто придумал тебя...

Неожиданно Завулон замолчал. Мы сидели, прижавшись друг другу, почти обнявшись, как маленькие дети, в абсолютной тишине, нарушаемой только потрескиванием фитилей бесчисленных свечек. Наполовину опустевший стакан коньяка опрокинулся, и его содержимое разлилось по паркету...

Я сам не заметил, как моя рука медленно поднялась и легла на плечо Завулона. Он улыбнулся в ответ и еще крепче прижался ко мне.

Происходящее трудно было описать как-нибудь однозначно. Я плохо понимал, что происходит, – мне почти что со стороны виделась душная комната, в которой я сижу на красных подушках, заменявших кресла. Мне точно извне мерещился пряный запах, заполнявший комнату, и Завулон, прижавшийся к моему плечу с мечтательной улыбкой.

Темный маг провел рукой по моей шее, слегка коснувшись волос самыми кончиками пальцев... я вздрогнул от неожиданности. Думаю, мне стоило бы испугаться, почувствовать в этом некую угрозу, но – странно! – это прикосновение было мне приятно. И Завулон это понял: его рука продолжила скольженье вниз и вправо...

– Ты должен уйти, – прошептал он, утыкаясь мне в плечо лицом. Голос, взволнованный и нежный, так не походил на тот, что я привык слышать...

– Но почему? – удивленно спросил я.

– Знаешь, на чем базируется Равновесие?

– Нет.

– Подумай, – Завулон мгновенно стал прежним. – Есть Тьма и есть Свет. Что связывает их?

Что может связывать две противоборствующие стороны? Стороны, у которых нет ничего общего... стороны, как будто находящиеся в разных углах одной клетки...

– Противостояние, – неожиданно сказал я.

– Именно, – спокойно кивнул в ответ Завулон. – Противостояние. То, что порождает Равновесие. То, что делает нас теми, кто мы есть. – Он прикрыл глаза и тихо добавил: – Уходи. Немедленно.

Он медленно поднялся с подушек и протянул мне руку. Я встал и, стараясь не глядеть на Завулона, направился к выходу.

Короткое щелканье замка, раздавшееся за спиной, когда я уже стоял на лестничной клетке, то ли отрезвило, то ли ввело меня в еще более глубокий транс. Я медленно пошел по ступенькам вниз, слегка покачиваясь, то ли теряя равновесие, то ли боясь его потерять.

Я вышел из подъезда. Сумасшедший ночной воздух ударил меня. Мне хотелось зажмуриться, стоять неподвижно и вдыхать этот пламенеюще-ледяной, невозможный ветер.

А Москва жила своей, особенной, предутренней жизнью. Казалось, все вокруг умерло, задушенное суровыми руками ночи. Но это было лишь иллюзией. Я знал, как просыпается город, я знал, как оживают его улицы. Ну а пока, вдыхая свежий ночной воздух, я смотрел на горящее, излучающее свет окно. Мне казалось, я чувствую запах сигарет Завулона. Мой плеер щелкнул, выбрав новую мелодию, и в ушах снова зазвучала «Агата Кристи».

Мы ступили на путь
От любви до войны.
Мы срываем плоды
И мы обречены.
Мы спешим потерять
То, что нам не забыть.
Нас уже не догнать,
Нас уже не убить...

Я печально улыбнулся. Противостояние нельзя нарушать. Как нельзя нарушать и Равновесие. Кто мы без Противостояния? Никто. Не будет Противостояния – не будет ни Тьмы, ни Света. И никаких исключений тут быть не может. Этого нельзя забывать.

Нельзя. Ради Равновесия.

Аминь.

И нельзя попрощаться. Я знаю, что мы снова встретимся. Встретимся, чтобы ненавидеть. Встретимся с желанием уничтожить. И все же я говорю тебе – прощай. Я говорю «прощай» тому, кто мог бы любить меня и быть со мной рядом...

Я шел по ночным улицам Москвы. Где-то вдалеке звонили колокола. Где-то вдалеке погас свет в окне Завулона. Я был пьян от тяжелых мыслей, меня шатало и голова кружилась. Влажный воздух ночной осени устало ворошил мои волосы, в точности как совсем недавно – Завулон. Но все это казалось мне сном, чем-то произошедшим не со мной...

Перемешивая слова с крутящейся в голове песней «Наутилуса», мой плеер негромко повторял:

Мы умрем во мраке,
Мы уже в атаке.
Джиги-джиги-дзаги...