Я знал, что умру. У меня не было шансов выжить под раскаленным солнцем пустыни, в одиночестве, без воды. Сколько мне осталось – день, два? За отставшими не возвращались, никогда. Даже за солдатами или гетайрами. Что говорить обо мне? Вряд ли кто-то даже заметил мое исчезновение. Только повелитель мог вспомнить, но я знал, что все его силы уходят на то, чтобы не упасть, чтобы продолжать идти впереди воинов, вселяя в них надежду. Его душа и тело страдали так, как ни один человек не мог и представить, но он шел, отказавшись даже ехать верхом, потому что лошадей почти не осталось. Я уговаривал его, умолял. Он оставался непреклонен. Таким был мой господин, мой Александр.
Я отстал ближе к утру, когда небо на востоке стало серо-голубым. Упав на песок, пока еще прохладный, я больше не смог встать. Войско растянулось длинной вереницей, и я думал, что успею немного прийти в себя, прежде чем последний воин скроется из вида. Возможно, я заснул, возможно – потерял сознание. Когда я открыл глаза, солнце уже карабкалось по небосклону, и вокруг не было ничего, кроме песков. Я был один и сразу понял, что не могу догнать ушедших. Я был слишком слаб, чтобы просто подняться на ноги. Во рту пересохло, я потянулся к поясу. Рука наткнулась на перерезанный ремешок. Солдаты срывали царские печати с продовольствия, стоило ли удивляться, что кто-то украл мою флягу с водой, пока я лежал, словно мертвый?
Так вот где ты умрешь, Багоас.
Я надеялся, что беспамятство вскоре возвратится и избавит меня от мыслей об Александре. Я не выдержал, я оставил его, когда он так во мне нуждался. Никто кроме меня не знал, что каждый вдох дается ему с трудом, что боль от раны заставляет стонать и метаться во сне. Кто позаботится о нем теперь? Я должен был идти, как шел он! Что ж, смерть была мне наказанием.
Я любил его, как никто другой. Другой... Я мог не обманывать себя. Другим всегда был он. Гефестион, возлюбленный Александра. Моего Аль Скандира. Гефестион, заставивший меня предать повелителя. Три года назад, когда я подумал, что простому смертному по силам разрушить то, что было предначертано богами.
Я видел, как они вместе читали письмо, голова к голове, тихо переговариваясь и не замечая никого вокруг. Потом Гефестион встал и быстро, решительным шагом вышел из зала, будто торопясь куда-то. Я слишком долго наблюдал за своим извечным соперником, чтобы не знать, что он редко уходил прежде Александра. Я надеялся, что он действительно спешит по какому-нибудь важному делу. Если это так, я мог надеяться, что проведу вечер с моим господином. Но как жестоко была наказана моя наивность! Я приблизился к Александру, чтобы долить вина в чашу, но он поспешно поставил ее на ручку кресла и вскочил. Последнее, что я видел, были развевающиеся полы его одеяния, когда он шел к двери. Я застыл с кувшином в руках.
Опять, это повторялось опять. Еще утром Александр был так нежен со мной. Я долго расчесывал его светлые волосы, пока они не начали искриться. Он позволил одеть его. «Ты все равно разбираешься в этом лучше, Багоас, – сказал он, улыбаясь. – К тому же у тебя отменный вкус. Я готов полностью тебе довериться». Мне казалось, еще немного, и он произнесет то, чего я так ждал, о чем так отчетливо говорили его глаза. Я видел в них любовь. Я чувствовал любовь в каждом прикосновении. Но Гефестиону достаточно просто выйти из зала, и Александр бросился следом. Как глупо было надеяться, что все может быть иначе!
Я поставил кувшин и тихонько выскользнул в коридор. Звук шагов еще не стих. Я не хотел признаваться себе, зачем пошел следом. Но это было так очевидно – я хотел быть уверен, что в нужный момент моя рука не дрогнет.
Я остановился, не доходя нескольких шагов до того места, где коридор поворачивал направо. Осторожно выглянул и чуть не ахнул. Я думал, что покорил Александра своей утонченностью, что никто не мог сравниться со мной в изысканности любовных утех. Но царь и не нуждался в этой изысканности! Вот чего он хотел на самом деле – безыскусных суровых ласк воина, а не моей нежности! Даже в этом я не мог соперничать с Гефестионом.
С видимым усилием разорвав объятия, Александр прошептал:
– Ты хочешь, чтобы дворцовая стража сбежалась посмотреть?
– Мне все равно, даже если здесь соберется вся фаланга. Александр...
Их губы снова слились. У меня перехватило дыхание. Я не хотел смотреть, но не мог отвести глаз. Ненависть, черная и слепящая, заполняла сердце.
– Хоть один из нас должен быть благоразумным.
– До моих покоев слишком далеко, а у тебя мы столкнемся со смазливым мальчишкой.
«Смазливым мальчишкой»? Как же сильно он презирал меня! Он был так уверен в себе, в своих силах, в любви Александра. Но его презрение не могло быть сильнее моего. «Гефестион... Ты заплатишь, я клянусь».
– Он остался в зале, нам никто не помешает, не беспокойся...
О, я был даже рад, что они направились к царской спальне. Из примыкавшей комнаты, где я иногда ночевал, можно будет услышать и увидеть все. Я знал, что страдания мои будут невыносимы, но это необходимо. Я должен видеть их вместе. Иначе могло не хватить решимости совершить то, о чем я думал последнее время.
В спальне горела всего одна лампа, поэтому мне не составило труда неслышно скользнуть вдоль стены и спрятаться за тяжелыми занавесями, разделявшими комнаты.
– Выпьешь вина, Гефестион?
– К Аиду вино... Ты достаточно помучил меня сегодня.
Их ласки так отличались от всего, чему учил Оромедон, наставляя меня в искусстве любви. Там, где я был нежен, Гефестион был порывист и нетерпелив. Я никогда бы не поверил, что подобное может приносить наслаждение. Не поверил, если бы не видел, как руки Александра судорожно сжимают парчовые покрывала, если бы не слышал его стонов. Я был поражен, видя, как Александр полностью отдает бразды правления Гефестиону! «Он тоже Александр, как и я». Сейчас Гефестион был Великим Правителем, а Александр – его солдатом. Я почти до крови закусил сжатую в кулак ладонь. Мне хотелось закричать: «Повелитель, как ты позволяешь так унижать тебя!»
Лицо пылало, по щекам текли слезы. Казалось, эта пытка будет длиться вечно. Я не представлял, что будет так больно.
Александр прошептал что-то. Я не расслышал, но Гефестион усмехнулся и приподнялся.
– На живот, мой милый Ксандр.
Я ухватился за занавесь, чтобы не упасть. Мне казалось, небеса должны разверзнуться и покарать несчастного, не дать ему сойти с места, испепелить! Вместо этого я с ужасом увидел, как Александр перевернулся, ладонь Гефестиона скользнула вниз по его спине. Все поплыло у меня перед глазами. Александр, Царь четырех сторон света, оказался мальчиком Гефестиона. И как он называл его, «Ксандр»! А его тон, приказывающий, не терпящий возражений!
– Я думаю, твой – как его там, Багоас? – не рассердится, если я позаимствую вот это.
В руках у Гефестиона был маленький фиал с ароматным маслом. О, как я ненавидел его в тот момент! Я был готов разорвать, растерзать его голыми руками, сделать что угодно, лишь бы никогда больше не слышать стон Александра, когда Гефестион притянул его к себе. Деревянная крышка фиала упала на пол и подкатилась к моим ногам. Я отпрянул.
Этот человек не должен жить.
Я упал на колени, прижался пылающим лбом к холодному полу. Но, видимо, боги хотели испытать меня. Как ни старался я зажать уши и не слышать ни звука, мои усилия были тщетны. Александр громко вскрикнул, Гефестион последовал за ним мгновением позже, и даже с закрытыми глазами я мог видеть их, задыхающихся и счастливых.
– Такой длинный день... Я думал, не дождусь вечера. Как же я люблю тебя.
– Гефестион...
– Не говори ничего, я знаю.
Я поднял голову и снова взглянул в узкую щелочку между занавесями. Они лежали в объятиях друг друга, Александр нежно касался щеки Гефестиона.
– Останься, Тион, не уходи. Ты не можешь уйти сейчас.
– Я никуда и не собирался. Ты, кажется, хотел предложить мне вина?
Александр поднялся с постели, налил вина из кувшина и протянул чашу Гефестиону. Сколько раз я так же подносил вино царю, когда он лежал, обессиленный моими ласками, на этом же ложе, где сейчас лежал Гефестион. Он был красив. Я не мог не видеть, не признавать этого. Его тело было безупречным телом воина, длинные волосы отливали бронзой. Сапфировые глаза, обрамленные густыми ресницами, не отрывались от Александра. Если бы моя ненависть не была столь сильна, если бы он не стоял на пути моего счастья... Если бы мое сердце не было навсегда отдано моему повелителю...
– Иди ко мне, Ксандр.
– Гефестион, я не узнаю тебя сегодня.
– Ты же знаешь, завтра рано утром я уезжаю в Экбатаны. Сколько еще мы не увидимся? Я хочу сохранить твой вкус, твой запах... Александр, если бы ты представлял, как я тоскую, когда не могу видеть тебя каждый день, не могу касаться твоего тела, какая это пытка – быть вдали от тебя! Иногда я думаю, что люблю слишком сильно. Когда-нибудь эта любовь убьет меня, сожжет дотла. – В голосе Гефестиона слышалась горечь.
– Тион, как ты можешь говорить такое! – Александр поспешно допил вино, поставил чашу обратно на столик и лег рядом с Гефестионом. – Всего-то дней двадцать, и мы опять будем вместе. Ты же знаешь, есть вещи, которые я могу поручить только тебе. Не печалься, друг мой. Я люблю тебя, ты всегда со мной, всегда в моем сердце, неважно, где ты, далеко или близко.
Словно стремясь подтвердить сказанное, Александр обнял Гефестиона. На этот раз их движения были медленными и плавными. Нежные прикосновения, осторожные ласки – они словно растворялись друг в друге, шепча что-то по-македонски.
«Наслаждайся, мой заклятый враг, это твоя последняя ночь с Александром. Клянусь, больше ты не вступишь в царскую спальню». Я решился. И если еще днем я терзался сомнениями, то сейчас был уверен, как никогда. Да, Гефестион должен умереть. И он умрет.
Воздух раскалялся, обжигал горло. Огромный валун, возле которого я упал ночью, давал клочок тени. Но я знал, что скоро солнце доберется до меня. В горячем мареве мне виделись странные фигуры, деревья.
Мой повелитель хотел избавить меня от тягот похода. «Никто до нас не был в Гидрозии, переход может оказаться трудным. Тебе лучше отправиться с Кратером, Багоас». Но я думал, что рядом с Александром смогу выдержать все. После той ночи в спальне даже долгий путь по жгучей пустыне не казался ужасным.
Я привалился спиной к камню. Заметил ли Александр мое отсутствие? «Что-то я не вижу Багоаса. – Александр, я же говорил тебе, надо было отправить его вместе с гаремом. Твоя жена выносливее этого изнеженного мальчишки». Я так и видел презрительную усмешку на лице Гефестиона.
Я ни разу не раскаялся в том, что сделал.
Купить яд на базарах Вавилона не составило труда. Теперь нужно было дождаться, когда Гефестион вернется из Экбатан. Он задерживался, и в глубине души я был рад. Отнять человеческую жизнь оказалось труднее, чем я думал в порыве злобы. Порой я начинал сомневаться, но затем в ушах снова и снова звучали слова, произносимые ненавистным голосом: «Иди ко мне, Ксандр». У меня не было выбора. Мой повелитель и Гефестион еще в юности поклялись друг другу в вечной любви, и я не видел иного способа избавить Александра от клятвы. Освободившись, он полюбит меня так же, как любил его я. Каждую ночь его тело говорило красноречивее любых слов, и я убеждался, что поступаю правильно.
Гефестион возвратился ближе к вечеру. Я столкнулся с ним в коридоре, он выглядел уставшим. Пыль и грязь покрывали его с ног до головы. Он прошел мимо, не замечая, словно я был пустым местом. Он никогда не воспринимал меня всерьез. Для него я оставался просто прихотью Александра.
Вечером повелитель принимал послов из отдаленных сатрапий. Гефестион, как обычно, занимал место справа от Александра. Я стоял за троном, поэтому замечал, как они смотрели друг на друга, разговаривая на языке взглядов, непонятном никому, кроме них. Время от времени я приближался, чтобы налить вина или переменить блюдо на столе, и видел, что ладонь Александра лежала на бедре Гефестиона. Сегодня. Улучив момент, я всыпал порошок в чашу.
Торжественный прием постепенно перерастал в обычное для македонцев разнузданное веселье. Я ненавидел пьяные сборища, это было так недостойно Александра! Но он сам пил и смеялся вместе с остальными. Мне оставалось только ждать.
– Эй, Александр, похоже, наш Гефестион переусердствовал с вином! – услышал я голос Неарха.
Александр обернулся. Гефестион еле держался на ногах, если бы не сильные руки, обнимавшие его за пояс, он бы упал. Он был бледен, крупные капли пота выступили на лбу.
– Гефестион, что с тобой? – Александр пытался растормошить уже почти бесчувственное тело.
– Отнесем его в спальню, путь проспится. Выпил слишком много вина на радостях от встречи с тобой, Александр. Видно, в Экбатанах ему никто не приглянулся. – Неарх захохотал. Он как всегда, был непочтителен и развязен с царем. – Леоннат, помоги-ка.
Александр остался в зале, но я заметил, что он больше не пил и ушел, как только была возможность. Я последовал за ним, чтобы помочь раздеться. Я надеялся, что царь не позовет меня на ложе, потому что, несмотря на всю ненависть, не был настолько бесчувственным, чтобы предаваться любви, когда Гефестион умирал. А он умирал сейчас, один, вдали от Александра. Я ужаснулся своей жестокости. Но пожалел бы он меня?
– Это так странно, Багоас.
– Что, мой господин? – Я осторожно снимал с него митру.
– Я не помню, чтобы Гефестион когда-нибудь напивался. Хотя... Да, нам тогда было по восемнадцать, и мне пришлось тащить его на плечах, а он пытался петь какие-то глупые песни! Той ночью...
Александр замолчал, и я понял, что мне нет пути в потайные уголки его души. Но я привык.
Утром весь дворец гудел, словно улей. Я приготовился услышать печальные новости, но евнух, встретившийся в коридоре, зловещим шепотом поведал, что генерал Гефестион очень болен, и царь приказал собрать всех лекарей. Болен? Я ничего не понимал. К этому времени Гефестион должен был быть мертв! Я хотел, чтобы все закончилось быстро. Человек, продавший мне снадобье, уверял, что оно подействует сразу же. Я бросился в покои повелителя. Там было пусто.
В последующие дни, самые длинные в моей жизни, я почти не видел Александра. Он все время был рядом с Гефестионом. Однажды я подслушал разговор Птолемея с одним из лекарей. Теперь я постоянно унижался, подслушивал и подсматривал, чтобы узнать хоть что-то. Как низко ты заставил меня пасть, Гефестион!
– Господин, это без сомнения яд. Я видел все признаки.
– Он не выживет?
– Если боги захотят, всякое возможно. Но я не думаю.
Гефестиону становилось все хуже, я понимал это по лицам тех, кто выходил из его спальни. На третий день Александр прогнал лекарей и запретил всем входить. Я долго умолял стражу впустить меня и отнести ему ужин, потому что он не прикасался к еде уже сутки.
Я впервые вошел в покои Гефестиона. К моему удивлению, они не отличались особой роскошью. Александр сидел возле ложа, низко опустив голову. Он не причесывался все это время, и волосы сбились в неопрятную копну. Он не заметил моего прихода. Мне показалось, Александр спал, но вдруг он заговорил.
– Гефестион, помнишь ту ночь после нашей славной победы у Граника? Ты пришел, весь залитый кровью, в мой шатер. Я так испугался, что ты ранен. Но у тебя оказалась только царапина на щеке. Шрам остался... – Он провел пальцами по лицу Гефестиона. – Ты никогда не замечал, как ты красив, даже шрамы украшают тебя. Аполлон не смог бы с тобой сравниться. Когда я смотрю на тебя, мне кажется, боги должны мне завидовать.
Гефестион вряд ли слышал что-либо. Глядя на его лицо, белое, с заострившимся носом и резко выступившими скулами, я бы подумал, что он уже мертв.
– Мне все еще слышались стоны раненых. Я видел, как мои воины умирали. Ты повел меня к реке. Я так хорошо все помню, Гефестион, будто это было вчера. Помню, что ты сказал тогда. «Эти люди покрыли себя вечной славой. Не кори себя за их гибель, твоя победа дала им бессмертие героев». Ты всегда находил правильные слова.
Я не решался позвать Александра или поставить поднос на стол. Мне хотелось броситься к нему, увести из этой комнаты, где смерть смотрела из темных углов.
– Ты знаешь, друг мой, я не смогу без тебя. Все эти люди с их тонкой лестью! Они говорят, что я Великий Царь и могу поступать, как мне вздумается. Мои македонцы же требуют, чтобы я советовался с ними. Они твердят, что я позорю память отца. Клянутся, что любят меня, но знают, как ударить побольнее. Иногда я не могу отличить правду от лжи, любовь от подобострастия. Никто не может сказать, в чем я прав, а в чем заблуждаюсь. Я чувствую себя таким потерянным без тебя.
Куда исчез сын бога, покоряющий своей волей весь мир? Передо мной был человек, снедаемый волнением и страхами, неуверенный и колеблющийся. Кто бы поверил, что Великий Александр может быть таким!
Я заметил, что он держал руку Гефестиона в своих ладонях.
– Гефестион, заклинаю, не оставляй меня. Ты единственный, кого я люблю, кому я верю, как самому себе. Я знаю, ты страдал из-за меня, прости, я так виноват перед тобой! Но я думал, ты понимаешь. Одно твое слово, и, клянусь Зевсом... Но ты всегда был таким гордым, мой Тион. Ты ни разу не упрекнул меня, а я... Я был слеп, бессердечен! Я целовал его у тебя на глазах! Что мне делать со своей жизнью, если ты уйдешь? Я даже не знаю, кому мстить за тебя, как Ахиллес мстил за Патрокла!
Он рыдал, прижавшись лбом к плечу Гефестиона. Стряхнув оцепенение, я поставил поднос на пол и тихонько вышел. Я вдруг испугался, что если Александр заметит мое присутствие, он убьет меня.
Выйдя, я привалился к стене. Так значит, равнодушие Гефестиона было напускным. Уязвленная гордость не позволяла ему показывать свою ревность. Но теперь это было уже не важно.
«Александр забудет, забудет, – шептал я. – Я заставлю его забыть. Лекарство иногда бывает горьким».
«Я даже не знаю, кому мстить за тебя». Я надеялся, он никогда не узнает.
Когда забрезжил рассвет, Александр пришел в свои покои. Звук его шагов тотчас вырвал меня из сна. Взглянув в мою сторону, он тихо сказал: «Багоас, ты здесь». Его глаза, ввалившиеся от долгих бессонных ночей, ничего не выражали. «Все кончено», – с облегчением подумал я и подбежал, чтобы помочь Александру снять одежду. Осторожно спросил:
– Есть ли какие-нибудь новости о здоровье Гефестиона, повелитель?
– Слава богам, Гефестиону лучше. Он очнулся и разговаривал со мной. Он силен, как бык, и будет жить, теперь я точно знаю. Завтра я прикажу заложить новый храм Асклепия.
Комната завертелась перед моими глазами. Ужас объял меня, сковал движения. Я застыл, хватая ртом воздух. Но Александр уже ничего не замечал. Обессиленный, он почти упал на кровать и сразу же заснул.
Гефестион должен был умереть. Я не понимал. Неужели даже смерть не посмела посягнуть на того, кто принадлежал Александру?
Через десять дней Гефестион полностью поправился. Он сильно похудел и был бледен. Александр не отходил от него ни на шаг. Я боялся, что он больше никогда не захочет возлечь со мной.
Я часто думал, как бы поступил повелитель, попроси Гефестион избавиться от меня. Прогнал бы? Отправил прислуживать в гарем? Я не знал, почему Гефестион так никогда и не сделал этого.
Солнце было уже высоко. Раскаленное небо сливалось с песками. Еще немного, и спасительная тень исчезнет. Голова раскалывалась. Пусть все быстрее закончится. Я лег лицом вниз, подставив солнцу затылок. Красные круги поплыли перед глазами. «Мне так хорошо с тобой, Багоас... – Скажи, что любишь меня, Аль Скандир. – Ты просишь слишком много...» Сейчас я просил у богов только смерти.
Не знаю, сколько я пролежал, когда вдруг почувствовал, как бесцеремонные руки трясут меня, переворачивают.
– Да очнись же!
Пощечина обожгла лицо. Я с трудом разлепил глаза, но солнце не позволяло что-либо увидеть.
– Наконец-то! Пей, быстро!
Голос казался смутно знакомым. Я приподнялся, чтобы рассмотреть человека, протягивавшего мне флягу, но голова так кружилась, что я снова повалился на раскаленный песок.
– Багоас, я не потащу тебя, если ты сейчас же не встанешь!
Это был голос Гефестиона. Я закричал и попытался встать. Тело слушалось плохо, ноги подогнулись, и я упал на колени. Да, это был он.
– Тебе нужно пить, иначе умрешь. Я не собираюсь возиться с тобой. Вставай и попытайся дойти до лошади.
– Зачем ты здесь, господин? Убедиться, что я мертв? Убить меня? – Это было первое объяснение, которое пришло мне в голову.
– Багоас, да ты еще глупее, чем я думал! Зачем бы я привел вторую лошадь? Если бы я хотел твоей смерти, мне было бы достаточно остаться в лагере.
Я заставил себя сделать несколько глотков. Гефестион выглядел изможденным. Я не знал, как он может еще держаться на ногах после ночного перехода.
Он подвел лошадей ближе. Подойдя ко мне, подхватил, словно я ничего не весил, помог сесть верхом.
– Постарайся не свалиться.
Измученные лошади шли медленно. Гефестион не пытался подгонять их. Он молчал, глядя прямо перед собой. Я боялся спрашивать. Моя жизнь теперь принадлежала ему.
– Не думай, что я сделал это из-за тебя.
Звук его голоса заставил меня вздрогнуть.
– И перестань трястись, я ничего тебе не сделаю.
Я остановил лошадь. Прежде чем Гефестион успел сказать что-либо, я спешился и упал ниц.
– Что еще за глупости, Багоас?
– Господин, выслушай меня.
– Не можешь подождать до лагеря? Да поднимись, к чему это? – ответил он раздраженно.
– Ты спас меня. Я не знаю, почему, но...
– Я сказал, это не из-за тебя. Мы должны ехать. Я еще надеюсь немного поспать до заката. – Гефестион тронул лошадь.
– Это был я, три года назад!
Он обернулся на мой крик. Спешившись, подошел вплотную.
– Что ты сказал?
– Я... Я пытался убить тебя.
В следующий момент я почувствовал холодное лезвие меча у горла. Рука крепко сжимала мои волосы. «Он убьет меня», – мелькнуло в сознании.
– Лживый щенок, да как ты посмел...
Острый металл пропорол кожу, я придушенно вскрикнул, вырываясь.
Внезапно он резко оттолкнул меня, я полетел на песок. Гефестион стоял надо мной, лицо побелело от ярости. Рука, сжимавшая оружие, чуть заметно дрожала. Капли крови алели на гладкой поверхности. Я видел, чего ему стоит сдерживаться, чтобы снова не занести меч.
– Если я убью тебя сейчас, боги меня не осудят. Всякий смертный имеет право на месть. Я мог бы сказать, что не нашел тебя. Что ты был уже мертв. – Он вытер меч и вернул в ножны. – Клянусь, я бы с радостью свернул твою тонкую шейку, Багоас. Задушил бы тебя. Ты не заслуживаешь быть убитым мечом, как мужчина.
Я боялся пошевелиться. Гефестион отошел на несколько шагов. Он долго молчал. Я осторожно прикоснулся к порезу на шее. Он был неглубоким, но кровь еще сочилась.
Я не сомневался, что Гефестион убьет меня. Или просто оставит здесь, под палящим солнцем. Он не хотел даже пачкать руки моей кровью.
– Багоас.
Я поднял голову, страшась увидеть занесенную руку. Гефестион выглядел ужасно. Потухшие глаза, лицо, посеревшее от усталости.
– Хочешь услышать, что Александр ненавидит больше всего? Когда его предают. А особенно, когда предают люди, близкие ему. Такие, как ты. Он может простить все, но не измену. Ты надеялся завоевать любовь, убив меня? Сколько лет ты уже с Александром? Пять? И до сих пор ничего не понял?
– Господин, ты волен убить меня. Меня все равно уже не было бы в этом мире, если бы не ты.
Гефестион вздохнул, словно я был нерадивым учеником, не понимавшим простейшего урока.
– Багоас, знаешь, в чем разница между нами? Я никогда бы не смог причинить Александру боль.
– Но я, разве я хоть когда-то...
Он не дал мне договорить.
– А чего ты добивался, пытаясь отравить меня? Мне достаточно было одного взгляда, жеста, и ты больше никогда бы не увидел Александра! Ты думаешь, мне не было больно, когда я видел вас вместе? Когда находил двери его спальни запертыми? Но я знал, как он привязан к тебе, не понимаю только, почему. Я бы скорее дал убить себя, чем позволил лишить Александра того, что делает его счастливым. А ты подумал, что тебе можно, глупый мальчишка?
– Он бы забыл тебя! – крикнул я, вне себя от злости.
– Забыл?
Гефестион усмехнулся и направился к лошадям.
– Поехали. Я больше не собираюсь ждать.
Всхлипывая, я взобрался верхом. С того самого дня, когда я видел повелителя, рыдающего у ложа Гефестиона, я гнал от себя мысль о том, как бы он страдал, если бы Гефестион умер. Тогда я думал, что моя любовь оправдывает все. Но эта любовь так ослепляла, что я перестал видеть самого Александра. Я лелеял свои страдания, упивался местью. Я получал так много, но осмеливался желать большего!
– Александр приказал тебе найти меня?
Гефестион ответил не сразу.
– Он попросил.
Когда мы добрались до лагеря, Гефестион проводил меня до шатра Александра. Повелитель был рад, хотя в присутствии Гефестиона старался не слишком это показывать. На мгновение они обнялись, Александр шепнул что-то. «Не говори ничего, я знаю», – ответил Гефестион и вышел, плотно прикрывая за собой полог шатра.
Я уже слышал эти слова. Стоя за занавесью в полумраке спальни, тысячу лет назад. Впервые воспоминания не принесли боли. Впервые в сердце не было ненависти.
