Сначала Маэдрос услышал песню. Она чем-то напоминала те песни, которые пел его брат Маглор в давно минувшие благословенные дни мира в Валиноре. Или, быть может, те, что пела его ныне почти забытая мать, Нерданель, в те годы, когда она ещё не отвернулась от него.

Он ничего не видел сквозь пелену боли. Ему казалось что он умирает. Интересно, звучат ли песни в Залах Мандоса? И если там звучат столь прекрасные песни, то есть ли там место страху? Усилием воли Маэдрос заставил себя вернутся к реальности.

"...преследовать, пока существует мир, своей местью и ненавистью всякого, кто завладеет Сильмарилями - будь то Вала, демон, Эльф, или еще не рожденный человек, или любое другое существо, великое или малое, доброе или злое, которому еще предстоит появиться до конца дней".

Он помнил, как произносил слова клятвы, вытянув вперёд руку с пылающим в отсветах факелов мечом. Ту самую руку, за которую Моргот приковал его к скале. И теперь, из-за той клятвы, единственный оставшийся путь к свободе - через добровольную смерть - был для него закрыт.

Когда-то давно Феанор позволил ему взять в руку Сильмариль. Он был подобен свету и огню, и была в нём какая-то невообразимая красота. И с тех самых пор его никогда не покидало ни ощущение тяжести камня в ладони, ни боль утраты.

Однако песня не умолкала. "Значит, это не Мандос", подумал Маэдрос, ибо непрекращающаяся боль не оставляла сомнений в том, что он всё ещё жив. Он позволил себе раствориться в этой песне, не задумываясь, откуда она взялась. В какой-то момент он поймал себя на том, что подпевает. Быть может, он сошёл с ума и просто слышит свой собственный голос? Потом он услышал вскрик и увидел певца.

- Фингон, - прошептал Маэдрос сквозь потрескавшиеся губы. Фингон, который когда-то был его лучшим другом. Фингон, которого он бросил умирать во льдах Хелькараксе. - Ты пришел меня убить? - спросил он, вдруг загораясь надеждой. Ведь если он падёт насильственной смертью (как он и заслуживал), он будет свободен от пут клятвы. Это будет конец боли. О Валар, пусть это будет так.

В ответ Фингон поднял лук. Маэдрос обратил взгляд в небеса. "Валар свидетели, я не свернул с пути". Он увидел, как стрела Фингона ушла в небо.

- О король, кому дороги все птицы, - воззвал Фингон к Манве, - сделай так, чтобы полет этой оперенной стрелы был быстрым, и вспомни о сострадании к Нолдор в час нужды!

В мгновение ока самый могучий из Орлов спустился с небесных высот и отнёс Фингона к скале, с которой свисал Маэдрос. Фингон подхватил Маэдроса, сняв напряжение с руки, на которой тот столь долго висел. Затем он взял прикованную руку в свою.

- Зачем ты пришёл? - вновь спросил Маэдрос. Он знал, что Фингону грозила смерть - или нечто худшее.

- Для того, чтобы закрыть пропасть, разделяющую наши семьи, - ответил Фингон. - Потому, что ты - величайший из воинов нашего народа. Ради нашей детской дружбы.

Он нагнулся к руке, которую держал в своей, и осторожно поцеловал её.

- И потому, что ты любишь меня, - внезапно осознав, прошептал Маэдрос.

Фингон посмотрел на него, ничего не ответив, но его взгляд сказал всё, что было нужно.

Однако же у Фингона не хватило ни сил, ни умения, чтобы освободить прикованного друга. Разбить железный браслет было невозможно, а звенья цепи не поддавались.

- Ты убьёшь меня? - вновь спросил Маэдрос. Словно во сне, он почувствовал обхватывающие его сильные руки. Фингон поднял над головой меч, и Маэдрос закрыл глаза, готовясь умереть от руки своего друга... своего возлюбленного. Открыв глаза, он успел увидеть как меч стремительно опускается на прикованную руку, рассекая плоть, мышцы и кость. Потом он оказался на спине Орла, несущегося прочь.

Кровь текла по пальцам Фингона, сжимающим обрубок руки. "Кровь, - подумал Маэдрос. - Моя рука превратилась в кровь". Ему показалось, что теперь, быть может, он выживет, но уверенности не было. Оставался ещё один вопрос, ответ на который следовало получить прежде, чем он предстанет перед Мандосом.

- Почему ты пошёл за мной в Алквалонде? - Из всех его двоюродных братьев из дома Финголфина лишь Фингон привёл армию и поддержал родичей во время той битвы.

- Потому что я видел, как падают мои братья, и я не думал ни о чём, кроме их спасения. Потому что я тоже мечтал о берегах Средиземья. Потому что я услышал слова твоего отца и поверил в них, - в голосе Фингона звучала смесь стыда и гордости. - И потому что я люблю тебя.

- Эта рука, - произнёс Маэдрос глядя на изуродованный обрубок, - эта рука принесла много зла. Фингон взял левую руку Маэдроса в свою и погладил по очереди каждый палец. Он коснулся губами кончиков пальцев, потом поцеловал ладонь, потом запястье.

- Как хорошо, что у тебя есть ещё одна.

Они не были искушёнными в науке любви. И всё же эти первые неуверенные ласки принесли Маэдросу острое ощущение счастья, которое он никак не ожидал найти за пределами Валинора. Он спрашивал себя, почему это счастье досталось ему лишь теперь, когда у него не стало руки, чтобы удержать его.

Лёжа в темноте рядом со своим возлюбленным, Маэдрос ощущал правую руку так, словно она по-прежнему была частью его. Он знал, что это ощущение не пройдёт. Он чувствовал прикосновение к ладони, но это не было теплом Сильмариля или тяжестью отражающего свет факела клинка. Это было навеки запечатлевшееся в памяти несуществующей ныне плоти ощущение нежных пальцев и губ возлюбленного.