– Может ли человек покорить весь мир? Как ты думаешь, Гефестион?

– Весь мир? А зачем? Как им управлять, как объединить людей, говорящих на разных языках и считающих друг друга врагами?

Александр сорвал травинку, рассеянно сунул в рот. Его голова лежала на моих коленях.

– Если бы я был царем, мне было бы достаточно и Македонии.

– Гефестион, что мне делать в Македонии? Отец уже держит в кулаке почти всю Элладу, он строит планы похода на персов... Думаешь, я стану сидеть в Пелле и слушать про подвиги непобедимого Филиппа?

Я промолчал, прекрасно понимая, что происходило. Александр ревновал отца к его победам. К каждому завоеванному городу, каждой разрушенной крепости.

– Он заставляет меня оставаться здесь, хотя я мог быть с ним! Поле битвы – вот подходящая школа для мужчины.

– Александр, тебе всего шестнадцать...

– Через два месяца будет семнадцать! Ахиллесу было столько же, когда он приплыл под стены Трои, ты же знаешь.

В этом был весь Александр. Он всегда хотел быть первым, во всем. Я склонился над ним, заглянул в серые глаза, затуманенные мечтами. Он был не со мной, но где-то далеко, на бескрайних просторах неизведанных земель.

– Ты превзойдешь Филиппа, превзойдешь Ахиллеса.

Александр словно очнулся.

– Если не останусь в Миезе. – Он вскочил и побежал к ручью. Встав на колени, зачерпнул воды.

Я остался сидеть на траве под огромным платаном. Никогда в жизни я не был так счастлив, как здесь. Мы были вместе каждую минуту, и единственное, о чем я молил богов, – чтобы это никогда не закончилось. Но Александр стремился вырваться из маленького уютного мирка Миезы, словно боясь, что не успеет совершить все то, к чему стремился.

Он подошел и сел рядом. Я чувствовал его тепло.

– Ты думаешь, Аристотель прав?

– О чем ты? Подожди, у тебя песок на коленях... – Каждое прикосновение казалось мне подарком богов.

– Он говорит, что дружба между юношами часто существует только ради удовольствия.

– И что же в этом плохого?

– Гефестион, но ведь такая дружба непостоянна! Она может прекратиться так же легко, как и начаться.

Я знал, к чему он ведет. Мы редко расходились с Александром во мнениях, но здесь я наталкивался на невидимую стену, что не давала пробиться к нему. Когда Аристотель говорил о дружбе, я видел, как менялось лицо Александра. После этих уроков он надолго уходил в рощу, сидел там один. Я не решался подходить.

– Нет ничего ценнее дружбы, Гефестион, ничего... Но только дружба совершенная, добродетельная, а не ради наслаждения, не ради удовольствия. Ну вот, опять ты будешь молчать!

Что я мог ответить? Александр не впервые заводил этот разговор, и с каждым разом мне было все труднее не показывать, что я думал на самом деле.

– Но ведь Аристотель не отрицает, что для юношей естественно стремиться к любовной дружбе, разве не так?

Александр нетерпеливо схватил меня за руку, притянул к себе. Наши лица почти соприкасались.

– А что бы ты предпочел, Гефестион? Любовное влечение, непостоянное и переменчивое, или дружбу, длящуюся так же долго, как сама жизнь?

Я поцеловал его. Он не отстранился, но и не ответил.

– Я спрашиваю серьезно, а ты, похоже, не слушаешь! – воскликнул он раздраженно, когда мои ладони коснулись его спины под хитоном, а губы скользнули вниз по шее. Затем встал и быстро пошел в сторону школы.

– Александр, послушай! – Я догнал его и взял за плечи, поворачивая к себе. Он не смотрел на меня. Тонкая морщинка пролегла между бровями. – Да послушай же! Я хочу быть с тобой всегда, всю жизнь. Всегда рядом. Я не представляю, как может быть иначе!

– Я знаю, Гефестион, знаю.

– Зачем тогда спрашиваешь снова и снова?

Что-то промелькнуло в его глазах. Смятение, неуверенность? Я не понимал, почему он раз за разом просил подтверждения того, что и так было очевидно. Он сомневался, но в себе или во мне?

Кусты жимолости зашевелились, показалась курчавая голова.

– Ага, неразлучная парочка...

– Опять подслушивал, Филота? Я же тебя предупредил...

Сжав кулаки, я двинулся на него.

В Миезе знали, что Филота пишет в Пеллу обо всем, что происходило в школе. Но я подозревал, что он приставлен следить за нами.

– Оставь его, – сказал Александр. Филота прятался за его спину.

– Тебе не надоело задираться, Гефестион? Слишком часто распускаешь руки! Пользуешься тем, что Александр...

– Замолчи, Филота! Он отлупит тебя, и я ничем не смогу помочь. Иди-ка отсюда. – Александр не давал мне приблизиться к наглецу.

– Я тебя еще достану! – крикнул я ему в спину. – Он все время шпионит за нами!

– Гефестион... – Александр знал, какую власть надо мной имел его взгляд. – Ну что с тобой? Ты так болезненно все воспринимаешь.

– Просто я не люблю Филоту.

Александр обнял меня за плечи. Мне хотелось что есть силы прижать его к себе и не отпускать никогда, ни на минуту.

* * *

Александру нравилось чувствовать себя любимым. Он принимал мою любовь с благодарностью, но никогда не показывал, что видит во мне кого-то большего, нежели друга. Я чувствовал сопротивление, не слишком явное, но твердое, когда позволял себе что-то большее, нежели объятия и поцелуи. Мы не говорили об этом, но граница была обозначена. Быть рядом с Александром и не преступать эту черту... Я каждый день просил богов дать мне сил.

Голос Александра вернул меня к реальности.

– Гефестион, что такое? Ты все время витаешь где-то.

Я посмотрел на кровать в противоположном углу комнаты. Александр лежал на боку. В неверном свете лампы его лицо казалось совсем взрослым.

– Отец вышлет Клита нам навстречу. Выезжаем через десять дней. – Я знал, что утром пришло письмо от Филиппа. – Настоящее сражение, представляешь? Мы будем биться рядом, как Ахиллес и Патрокл! Да иди же сюда, мне надоело кричать тебе через всю комнату.

Он откинул одеяло. Я вздохнул и встал. Пол показался холодным, почти ледяным, несмотря на теплую летнюю ночь.

– Иди, не стой там столбом!

Я лег рядом с Александром, натягивая одеяло повыше. Спросил, чтобы скрыть волнение:

– Как называется крепость?

– Дориск. А за ней откроется проход к Кипселам. Вряд ли фракийцы продержатся долго. Только бы отец не начал без меня!

Он говорил и говорил – о предстоящей битве, о планах Филиппа. Лицо раскраснелось, глаза смотрели сквозь меня. Я обнял его. Кровь стучала в висках.

– Ты получишь пояс для меча, Тион!

– Тион? – Я приподнялся. Александр улыбнулся, наконец возвращаясь из далекой Фракии.

– Тебе не нравится? Представь, так буду называть тебя я, никто больше.

– Пожалуй, нравится. Непривычно только.

Александр замолчал, глядя на меня. На мгновение мне показалось, что невидимая преграда начала поддаваться. Я неуверенно коснулся губами его губ.

Глупец, я принял молчание за согласие!

* * *

Мог ли смертный сравниться с богами? Я был уверен, что превзошел их. На всем Олимпе не было никого счастливее меня. Мир лежал у моих ног. Мир, дарованный Александром.

Сколько раз в мечтах я представлял себе это утро, Александра, просыпающегося в моих объятиях. Александра, принадлежащего мне, только мне. «Хорошо, что сегодня утром нет уроков», – подумал я, потянувшись, и открыл глаза. Александра рядом не было. Я посмотрел на смятые простыни и улыбнулся.

Первым делом я направился к конюшне. Не найдя Буцефала в стойле, подумал, что Александр решил проехаться вдоль реки, как мы часто делали по утрам. Но почему сегодня он не дождался меня?

Увидев Птолемея, говорящего с конюхом, я подошел.

– Ты не видел Александра?

– Он уехал в Пеллу. Еще на рассвете, я провожал его. Ты не знал? – В голосе Птолемея слышалось удивление. – Он сказал, что получил письмо от матери. Она срочно хочет его видеть, поэтому...

– Ах да, письмо..

Я медленно пошел к выходу, надеясь, что лицо не выдало моего смятения. Дойдя до сада, опустился на каменную скамью. Никакого письма от Олимпиады не было, я знал точно. Еще вчера Александр никуда не собирался. Почему он скрыл свой отъезд, почему не позвал меня с собой? Почему не остался рядом этим утром, когда мы должны быть вместе? Вопросы сводили с ума. Я закрывал глаза и видел золотые локоны, разметавшиеся по подушке, крошечные капли пота на лбу. Гладкая загорелая кожа под моими ладонями. Прерывистое дыхание. Было ли все это на самом деле?

* * *

На третий день поздно вечером, когда все уже разошлись по комнатам, Александр вернулся. Я вскочил с кровати и, подбежав, сжал его в объятиях.

– Гефестион, я весь в пыли. – Он осторожно отстранил меня. – Дай мне хотя бы снять плащ.

– Александр, почему ты не сказал, что уезжаешь? Ты не представляешь, чего я только не передумал за эти дни! Почему Птолемей знал? И что это за письмо от твоей матери?

– Сколько вопросов... – Он раздевался. – Меня ноги не держат. И не ел с утра. Как ты думаешь, осталось что-то от ужина?

– Я могу пойти поискать. Но потом ты объяснишь...

– Конечно...

Когда я вернулся, Александр уже спал. Поставив блюдо на стол, я потушил лампу в изголовье его кровати. Спать не хотелось. Я долго лежал без сна.

Александр ни разу не посмотрел мне в глаза.

* * *

Меня разбудил звук хлопнувшей двери. Александра не было в комнате.

Я нагнал его на лестнице, ведущей на первый этаж. Александр выглядел отдохнувшим. Я всегда удивлялся, как мало сна ему требовалось.

– Александр, постой!

– Гефестион, я хотел взглянуть на Буцефала, вчера он...

– Это может подождать. – Я взял его за руку и повел обратно в комнату.

Войдя, он бросился на кровать, перевернулся на спину, скрестив руки под головой. Я сел рядом.

– Что происходит, Александр?

– А что происходит?

– Зачем ты ездил в Пеллу? Я знаю, не было никакого письма. Ты можешь обмануть Птолемея, но не меня.

– Мать просила приехать. – Он снова избегал смотреть в глаза.

– Александр! – Я схватил его за плечи. – Прекрати лгать мне!

Его тело напряглось, он сделал чуть заметное движение высвободиться. Я чувствовал, как злость начинает закипать в груди.

– Мать просила приехать, – повторил он.

– Неправда! Это неправда!

Повинуясь безумному порыву, я сжал его лицо в ладонях, впился губами в упрямо изогнутый рот. Александр пытался оттолкнуть меня. Но я был сильнее. Я всегда был сильнее.

– Это неправда, слышишь? – прошептал я, отрываясь от его губ. И увидел лицо, искаженное яростью.

– Отпусти меня немедленно. Я приказываю.

Я отпрянул. Я ожидал чего угодно, но только не этого. Александр вскочил, одернул одежду. Его взгляд пугал.

– Ты забылся, Гефестион! Я твой принц, а не мальчик для забав!

Я не верил тому, что слышал. Этот удар я был не в силах отразить.

– Я покорно прошу прощения, мой принц. – Я изобразил поклон. – Больше это не повторится. Будут ли еще приказания?

Несколько мгновений Александр смотрел на меня. Потом вышел из комнаты.

* * *

Перемену заметили все. Я чувствовал насмешливые взгляды и слышал шепот за спиной. Я никогда не старался сдружиться с кем-то и теперь оказался в полном одиночестве. Птолемей был единственным, в чьих глазах я видел симпатию. Но он проводил много времени с Александром, а мне оставалось довольствоваться собственным обществом.

Причина была так проста. Я расплачивался за неумение принимать то, что Александр мог предложить. Казалось, ему просто не хватает решимости сделать последний шаг. Но хотел ли он его совершить? Теперь я начал сомневаться. Не был ли я слишком самонадеян, думая, что он чувствовал ко мне то же, что чувствовал к нему я?

Но некоторые вещи не укладывались в голове. Глаза никогда не обманывали. Я видел в них ту нежную привязанность, которую трудно с чем-либо спутать. Я был терпелив, я ждал, что он преодолеет себя, перестанет делать вид, что нас связывают лишь братские чувства. Той ночью ни звука не сорвалось с губ Александра, но его тело отвечало на мои прикосновения, отвечало охотно, страстно, я мог поклясться! Одно слово, и я бы остановился. Он молчал и лишь единственный раз крепко, до боли, сжал мою ладонь.

* * *

– Знаешь, Гефестион, что бывает с бывшими любимчиками царей? Или принцев?

Я читал, лежа на траве. Поднял голову, закрываясь ладонью от солнца. Этот голос я не мог не узнать.

– Филота, иди отсюда. У меня нет желания видеть тебя.

– Так же, как и у Александра нет желания видеть тебя, не так ли? – ядовито спросил он. – Посмотрим, надолго ли ты задержишься здесь.

Я поднялся на ноги. Я знал, что Филота был не единственным, кто ожидал, что я уеду из Миезы. Но остальные, по крайней мере, не осмеливались сказать мне это в лицо.

– Не знаю, что ты вообще делаешь здесь до сих пор. Тебя пригласили только из-за Александра, но теперь...

Я ударил, не раздумывая. Филота вскрикнул и схватился за скулу. Следующий удар сбил его с ног. Кровь из разбитого носа залила белоснежный хитон. Мы сцепились, Филота завизжал. Но я не мог остановиться, бил снова и снова. Вся моя злоба, все разочарование и боль требовали выхода.

– Прекратите сейчас же! Гефестион! Филота! Я требую, перестаньте!

Я отпустил Филоту. Он отполз в сторону, вытирая кровь с лица.

– Учитель...

Одного строгого взгляда Аристотеля было достаточно, чтобы я почувствовал себя полным глупцом.

– Для того, чтобы меряться силами, есть гимнастический зал. Все остальное можно выяснить, не прибегая к кулакам! Зайди ко мне вечером, Гефестион. Я хочу поговорить с тобой.

Когда Аристотель ушел, я наклонился к Филоте, все еще сидящему на траве.

– Ты совсем обезумел, Аминтор! Чуть зуб мне не выбил!

– Не смей приближаться ко мне, ты понял?

Он молча кивнул.

Вернувшись в свою комнату, в дверях я столкнулся с Александром. Он собирался уходить, но, увидев мою окровавленную одежду, остановился.

– Боги, что это, Гефестион? Ты ранен? – Он заметно побледнел.

– Кровь не моя. Подрался с Филотой.

Это были первые слова, которыми мы обменялись за последние дни.

Он хотел сказать что-то еще, но колебался. Я повернулся спиной, начал переодеваться. Услышал, как за ним закрылась дверь.

Вечером я зашел к Аристотелю. Он сидел за столом, заваленным свитками и восковыми табличками. Увидев меня, жестом предложил сесть.

– Гефестион, последнее время ты рассеян и невнимателен на уроках.

– Разве? – Я думал, что Аристотель хотел поговорить о драке. – Я не замечал, учитель.

– Вот именно. Ты не замечаешь ничего вокруг. Я давно наблюдаю за тобой. Ты умен и рассудителен, но иногда не способен обуздать чувства.

«Он не может знать», – пронеслось у меня в голове.

– Несдержанность приносит человеку много страданий, Гефестион.

– Ты говоришь о Филоте? Я и так терпел дольше, чем любой на моем месте!

Аристотель улыбнулся.

– Вот видишь! Ты говоришь, как задиристый мальчишка. А ведь ты уже взрослый. И тем более должен прислушаться к тому, что я сейчас скажу. Желания порабощают нас, делают зависимыми. А желания телесные могут разрушить душу, помни это, Гефестион. Сегодня ты был невоздержан в порыве ярости. – Я хотел возразить, однако он не дал перебить себя. – Но невоздержанность во влечениях – вот самый большой позор, который человек может навлечь на себя.

В его голосе не было осуждения. Он хлопнул меня по плечу и вновь погрузился в чтение. Я понял, что разговор окончен.

Я вернулся к себе. Темноту комнаты нарушала лишь небольшая лампа. В полумраке я заметил Александра, сидевшего на своей кровати. Я разделся и лег, стараясь не встретиться с ним взглядом.

Босые ноги ступали почти неслышно.

– Тион... – Александр присел на край кровати. – Мой милый Тион, прости меня.

Я замер, не решаясь повернуть голову.

– Не молчи... Ну не молчи же. – Теплая ладонь коснулась моего подбородка. Дыхание перехватило, я судорожно сглотнул.

– Мой принц, что ты хочешь услышать? – Я собирался сказать совсем не то, но слова вырвались сами.

– Ты обижен... Прости, я поступил недостойно, низко! Не знаю, что нашло на меня тогда. Должно быть, Ата похитила мой разум!

– Все правильно, Александр. Ты принц, и я должен вести себя подобающе моему положению.

– Гефестион, что мне сделать, что сказать, чтобы ты поверил! Я произнес те слова, не подумав, поддавшись злобе. Если бы ты знал, что я пережил за эти дни! Я не могу без тебя, прошу, не наказывай меня больше!

Он наклонился и обхватил меня руками за шею. Как я мог сердиться на него? Моя любовь не оставляла гордости шансов.

– Я все забыл, Александр.

Он поднял голову, недоверие во взгляде.

– Поклянись!

– Видит Зевс, я больше не держу обиды. Теперь веришь?

Он кивнул. Я привлек его ближе, стараясь вложить в поцелуй всю нежность, на которую был способен. Его рука спустилась по моей груди, откидывая одеяло.

Но внезапно Александр отстранился, тяжело дыша. Потом вскочил и бросился к двери. Я испугался, что он снова убежит без всяких объяснений, но Александр остановился, опираясь на дверь руками, положив лоб на скрещенные запястья.

– Нет, Гефестион, я не могу, не могу! – услышал я сдавленный крик. – Мы не должны...

– Не должны? – Я подошел и попытался обнять его. Он дернулся, словно боялся, что мои прикосновения могут обжечь. – Сколько еще ты будешь мучить меня? И себя? Я больше не в силах выносить это, Александр! Да посмотри же на меня! – Я резко повернул его, прижал спиной к стене. – Я люблю тебя.

Я никогда не произносил этого раньше. Ждал подходящего случая, хотел выбрать момент, чтобы сделать признание особенным, а не таким, как сейчас – впопыхах, в разгар ссоры. Лицо Александра исказилось, словно незримая боль терзала его.

– Скажи, что я не нужен тебе, скажи, что не любишь. Я хочу слышать это, Александр, слышать! Потому что твои глаза, твои губы, тело кричат об обратном! Я запутался, я не знаю, как поступать, как вести себя с тобой.

– Тион, прошу... – прошептал он, отводя мои руки. – Ты не понимаешь...

– Не называй меня так больше. Никогда. – Я отошел в сторону. Не помню, чтобы когда-либо в жизни я был так зол.

Александр вернулся к своей кровати, лег ко мне спиной. Я долго ждал, что он скажет что-нибудь, позовет меня. Но слышал только собственное дыхание.

* * *

Я старался не выпускать из вида шлем Александра, украшенный белым гребнем. Он был в самой гуще сражения, и я не поспевал за ним, как ни пытался. Я видел, как взлетала и опускалась его рука.

Я никогда не убивал прежде и был поражен, что ничего не шевельнулось во мне, когда, сраженный моим мечом, рослый бородатый фракиец повалился лицом вниз. Я взглянул под ноги и увидел землю, скользкую от крови. Тошнота подступила к горлу. Стараясь побороть слабость, я бросился вперед, к бреши в стене. Необходимо было пробиться к воротам и отворить их, впуская основные силы. Я не видел Александра, наверное, он уже ворвался в крепость.

Расталкивая старших воинов, я протиснулся сквозь проем в стене. На площади гремел бой. У запертых ворот горстка македонцев сражалась с городской стражей. Там же был Александр. Без шлема, с окровавленным плечом, он отбивался сразу от двоих. Я уклонился от брошенного копья и побежал к Александру. Один из фракийцев захрипел, роняя меч и хватаясь за горло. Кровь брызнула мне в лицо. Я оттолкнул его в сторону, ловя благодарный взгляд Александра.

– Сзади, Гефестион!

Крик заставил меня обернуться, но было поздно. Страшный удар по голове бросил меня на землю, и я провалился в черноту.

* * *

Голоса гудели где-то рядом, но я не мог разобрать слов. Попытался приоткрыть глаза, боль стегнула так яростно, что я не сдержал стон. Что-то холодное коснулось лба, стало чуть легче.

– Он достойно сражался, сын Аминтора. Безрассуден, как и Александр, но разве мы были другими, а, Парменион? – Голос Филиппа пробился сквозь пелену. Я с трудом повернул голову, разлепил веки. Все плыло перед глазами. – Приходит в себя. Пойдем, сын, надо решить, как быть с пленными.

– Я останусь, отец.

– Нечего тебе сидеть возле него, как няньке!

– Я приду позже. Но сейчас останусь здесь. – Слова были произнесены тихо, но твердо.

– Ну что поделаешь с этим мальчишкой? Своеволен донельзя!

– Идем, Филипп, пусть остается. – Парменион явно старался не допустить ссоры между отцом и сыном.

Я увидел лицо Александра, склонившееся надо мной, тревогу в глазах. Волосы над левым виском слиплись от крови. Я поднял руку, повел пальцами по его лбу.

– Ты ранен? – Голос плохо слушался.

– Испачкался, когда тащил тебя сюда.

– Ты не смог бы дотащить меня. Не придумывай.

– Ну, хорошо. – Александр рассмеялся. – Птолемей немного помог.

Он наклонился к кувшину, стоявшему на полу, намочил кусок ткани и осторожно прикоснулся к моему лицу.

– Александр, ты не должен делать этого. Если кто-то увидит...

– Почему не должен? Разве Ахиллес не врачевал раны Патрокла?

– Так вот почему ты остался здесь. Потому что так бы поступил Ахиллес.

Александр взял мою руку, начал вытирать кровь с ладони. Его забота была так трогательна, что я готов был возблагодарить Ареса и фракийский меч.

– Гефестион, вижу, тебе уже лучше, раз ты опять начал говорить глупости.

Головокружение почти прошло, я смог приподняться и сесть, опираясь о свернутый плащ, служивший подушкой. Провел рукой по затылку, волосы слиплись коркой. Боль сразу напомнила о себе, я охнул.

– Если бы тот фракиец ударил чуть сильнее... Только шлем спас тебя. Как можно так сражаться, ты же совсем не смотрел по сторонам!

– Я смотрел на тебя. И на тех двоих, что пытались тебя убить, если помнишь.

Александр состроил гримасу.

– Гефестион, ты невыносим. Перечишь постоянно.

– А ты бы хотел, чтобы я поддакивал?

– Только не ты, Тион. – Он пересел со стула на кровать. Я подвинулся, давая ему место. – Ты бы никогда не стал так делать, я знаю.

– Александр, я же просил... Не называй меня так, не надо. – Все начиналось снова. Радость от осознания, что я жив, постепенно уступала место боли, уже ставшей такой привычной за последние дни.

Он сбросил сандалии, ложась рядом. Поморщился, на повязке на плече проступило красное пятно.

– Очень болит? – спросил я.

– Сейчас получше. Когда я увидел, как ты упал, я чуть рассудка не лишился, Тион. – Пальцы легли на мои губы. – Не протестуй, я буду тебя так называть. Только я, никто больше. Потому что я люблю тебя.

– Александр... – простонал я. – Зачем ты раз за разом даешь мне надежду? Чтобы потом снова отнять ее?

– Я больше никогда не сделаю тебе больно. – прошептал он на ухо. Я чувствовал дыхание на щеке. У меня не было сил сопротивляться, когда он был так близко. – Знаю, я сделал и сказал столько всего... Но поверь, я просто боялся тебя потерять!

– Потерять? Александр, ты хоть слышишь, что говоришь? Боялся потерять и поэтому отстранялся каждый раз, как я пытался прикоснуться к тебе?!

Боль в затылке заставила зажмуриться. Я словно проваливался в пустоту. Борясь с внезапной тошнотой, я медленно лег.

– Отстранялся? Хочешь сказать, той ночью тоже?

– Лучше бы я остановился тогда. И не было бы всего этого кошмара, через который ты заставляешь меня пройти.

Александр встал и отошел в дальний угол шатра. Вернулся, держа в руках свиток.

– Слушай. «Юноши живут, повинуясь страсти, и, прежде всего, ищут удовольствий для себя и в настоящий миг. С изменением возраста и удовольствия делаются иными. Вот почему юноши вдруг и становятся друзьями, и перестают ими быть».

– Я был на том уроке и прекрасно помню, что говорил Аристотель! Зачем ты мне это читаешь?

Александр поднял голову, я увидел слезы в глазах.

– Мой Тион, я боялся, что если мы поддадимся этой страсти, настанет день, когда ты больше не захочешь быть со мной. Что все закончится, не останется даже дружбы! Я готов был пожертвовать своими желаниями ради того, чтобы всегда видеть тебя рядом. Ведь дружба может длиться всю жизнь...

Я встал, преодолевая головокружение и дурноту, обнял его, вдыхая знакомый запах волос.

– Гефестион, если бы ты знал, чего мне стоило уйти тем утром! – Александр всхлипывал, прижимаясь к моему плечу. – Я сбежал, малодушно сбежал в Пеллу, потому что иначе не справился бы с собой. Быть вдали от тебя, притворяться равнодушным... Никогда в жизни мне не было так тяжело! После нашей ссоры, когда я видел тебя в одиночестве... В одиночестве только потому, что ты любишь меня, вызывая зависть остальных, клянусь Гераклом, я был готов убить себя. Зимой, когда ты спал рядом, не представляешь, сколько ночей я провел без сна, глядя на тебя, не позволяя себе протянуть руку и дотронуться... Я сходил с ума от любви к тебе!

– О боги, Александр... Почему ты не сказал?

– Слова Аристотеля все время звучали в голове, я ничего не мог поделать. Я так боялся...

– Но почему? Я не понимаю, почему я должен перемениться к тебе? Почему ты не веришь, что любовь может быть такой же крепкой, как и дружба?

Александр протянул мне свиток.

– «Влюбленный и возлюбленный получают удовольствие, один, видя другого, а другой от ухаживаний влюбленного. Когда же подходит к концу пора юности, иногда к концу подходит и такая дружба: ведь первый не получает удовольствия от созерцания второго, а второй не получает ухаживаний от первого», – прочитал я. Потом смял свиток и отшвырнул подальше. – И зачем только ты записывал за ним эти глупости, Александр? Ты веришь Аристотелю больше, чем своему сердцу?

– Я верил... Но сегодня, когда я видел меч, занесенный над твоей головой, кровь, стекающую по лицу, когда ты лежал в беспамятстве... Я поклялся, что больше не откажу тебе ни в чем, никогда!

– Только мне?

– И себе самому. Я так люблю тебя... К чему все эти мысли, сомнения, когда я знаю, что ты значишь для меня больше, чем весь мир! Даже если все мудрецы в один голос скажут, что так не должно быть, что наша любовь неправильна, что она обречена, – я не поверю им.

Как долго я ждал этих слов, как долго ждал его поцелуев, дарованных добровольно, а не вымоленных! Я не знал до этого, каким мог быть Александр, когда он переставал сдерживать свои желания. Я видел в его глазах огонь, как и той ночью, но теперь он горел ярче, обжигая, передаваясь мне с каждым прикосновением губ.

Все опять поплыло, я пошатнулся. Александр не дал мне упасть, крепко удерживая в объятиях.

– Я обещаю тебе, наша любовь будет длиться столь же долго, как сама жизнь. И даже дольше, Ксандр.

– Ксандр? – Он удивленно улыбнулся.

– Так буду называть тебя только я, никто больше. Потому что я люблю тебя. – Я приподнял голову и чуть наклонил вправо, подражая ему. – Ну что, похож я на Александра?

– Ты и есть Александр, – ответил он, целуя меня.