...Кофе в тонкой чашке норикийского фарфора в таком свете казался почти черным. В глубине его тонул, пытаясь вынырнуть из густой темноты, отраженный огонек светильника. Тонкая струйка пара медленно поднималась, словно завиваясь вокруг невидимой струны, вверх, к своду комнаты.

Винсент откинулся на спинку и посмотрел на вторую чашку, стоящую напротив. На тонкую струйку пара. На пустой стул с высокой спинкой, похожий на трон. Похожий на капитанское кресло. На мгновение почудилось, что из-за стола поднялась стремительная тень, взметнулся черный плащ, крылом вспорхнули черные волосы...

Они разошлись врагами. И так больше никогда не сели вместе за этот стол.

* * *

... – Винс, поднимайся! – Алекс схватил упавшего друга за руку. – Только не реви, это недостойно мужчины!

– Я не реву! – Винсент отряхнул белые брюки – они были безнадежно испорчены яркой весенней травой.

– Твоей маме это не понравится?

– Это? Ерунда, постирают.

– Ах, да, совсем забыл, – Алекс гротескно раскланялся, – вы же у нас аристократия!

– Аль!!!

– Извини.

Они шли по лужайке к Академии: мальчишка из семьи курьера, погибшего при перелете через Маритский хребет, и сын анатольского барона. Скосив глаза, Винсент невольно залюбовался другом – его дворянское воспитание учило ценить красоту, – уже сейчас было видно, каким вырастет Алекс: прямой нос, упрямые волевые губы, чуть нахмуренные брови дугой, непозволительно для пилота отросшие волосы. Начнется летная практика, и их придется отрезать. «Даже жалко», – подумал Винсент.

Алекс, очевидно, заметив взгляд, повернулся, и Винс со стыдом почувствовал, что почему-то краснеет, как будто его застали за чем-то непристойным.

– Что ты на меня так смотришь? Что-то не так?

Ответить честно было бы по меньше мере глупо – вряд ли друг понял бы его правильно... что он просто любовался на красивую вещь... странно: друг – и вдруг красивая вещь...

– Что-то не так, Винс?

– Все в порядке.

Вдалеке, за стенами Академии, зазвенел гонг. Винсент замер.

– Я совсем забыл!

– А?

– Встреча весны! Вечером праздник, а ночью гуляния! Ректор устраивает нам праздник, и даже ворота будут открыты!..

Он снова осекся: «Подарки! Я... я совсем забыл!»

– Извини, Аль, я вспомнил, что кое-что забыл сделать до праздника! – Он побежал к Академии. – Встретимся вечером!!!

Алекс горько усмехнулся и посмотрел на желтое, похожее на маленького пушистого цыпленка солнце, робко оттолкнувшееся от дальнего леса и медленно взбирающееся по небу. Тени становились короче, словно силы тьмы отступали перед этим стеснительным светилом. «А он даже не вспомнил, что у меня сегодня день рождения... впрочем, кому надо об этом помнить?..»

* * *

...Винсент взял ложечку и собирался помешать ею кофе. Серебро коснулось фарфорового края и раздался звон, заставивший вздрогнуть. Любой звук сейчас казался громким и чужим. Даже звук биения собственного сердца. В пещере была неимоверная, какая-то загробная тишина.

Он медленно положил ложечку на стол, стараясь не издать ни звука. Не напугать эту тишину, в которой где-то совсем рядом затаилась знакомая тень...

* * *

– Блин, Алек, где ты был? – Винсент ввалился в комнату, где они жили – он во время учебы, а Алекс все время. – Праздник был просто замечательный. Да там до сих пор все танцуют, пойдем!

Алекс сидел на окне и смотрел на звезды.

– Ты пьян, Винс. Иди спать.

– Я пьян? Ну да, я немножко выпил. Но ведь такой праздник, Аль! Смотри, – он обнял друга за плечи, поднося ему металлическую анатолийскую шкатулку. Под крышкой пересыпались аккуратные, словно заводской работы, зерна, от которых по комнате поплыл умопомрачительный аромат.

– Что это?

– Кофе. Подарок. Ты ведь любишь его. Сегодня праздник, Аль.

– Да, Винс. Праздник. – Он обернулся и посмотрел куда-то мимо друга. Тот машинально проследил его взгляд и замер: к его, Винса, шкафчику, была прислонена трость. Вырезанная из дерева, с текущими по черному лакированному стволу листьями и какими-то орешками. С бронзовым набалдашником в виде головы тигра – родовой герб семьи Винса. В голове внезапно всплыли какие-то обрывки последних дней: стружки, которые Алекс поспешно сметал со стола при его появлении, обломок глиняной формы для литья, запах лака, выветривая который, Алекс открывал окна, из-за чего Винс чуть не простудился... Алекс помнил о празднике и готовился заранее. В отличие от него, Винса.

На глаза навернулись слезы. И, вздернув голову, чтобы не показывать вида... взглядом он натолкнулся на календарь. На нем жирным крестом было перечеркнуто сегодняшнее число. И тогда Винсент вспомнил.

* * *

...Струйка пара над чашкой напротив поднималась вертикально вверх. Как тоненькая стрела, указующая прямо в небо. Небо, которое он так любил. И которое теперь стало таким ненавистным. Небо, которое требует жертв. И ничего не отдает взамен.

Винсент опустил голову, от легкого движения пар над его чашкой качнулся и на секунду растворился. «Вот так же исчезают наши жизни. Как струйка дыма. Под дуновением ветра судьбы...»

* * *

... – Прости, Аль! – Он упал на колени, потому что ноги его уже не слушались. Он и правда был пьян, поэтому не мог остановить слезы, внезапно хлынувшие из глаз. Как будто что-то, душившее его изнутри, копившееся долго время ледяной глыбой, вдруг начало таять, и эта влага просилась прочь...

С той ночи, когда он, в первый раз в своей жизни напившись, рыдал на руках у Алекса, прошло два года. Большой срок для мальчишек, которые в этом возрасте очень быстро растут и как-то внезапно взрослеют. Это был их последний год в Академии.

– Я не хотел, правда, она сама пришла. Я не хотел влезать в ваши отношения, Аль!

Алекс сидел на окне, как и два года назад, и смотрел в окно. Внизу гуляли выпускники, отмечая очередное наступление весны.

– Не молчи, Аль! Твою мать, ну скажи, что я сволочь и мразь, что я недостоин быть твоим другом! Пошли меня к черту, наконец! Только не молчи!..

За окном все ярче и ярче разгорались звезды. Где-то в своей комнате сейчас плакала Клара. Алекс сидел и молчал. Недвижимый, как статуя. Как старый и мудрый орел, которому некуда спешить. На мгновение Винсу показалось, что по его плечам стекает длинный темный плащ...

– Аль... – Он потянул его за рукав и замер, опустив голову. Слезы катились по щекам, разбивались о мраморные плиты пола и разлетались сотнями мерцающих осколков. Сегодня у Алекса день рождения. Он опять забыл про это. Он... он спал с невестой друга. Кто ты после этого, Винсент? Какая тебе дворянская честь?! Ты подонок, Винсент.

– Дурак ты, Винс.

– ?

От удивления он поднял голову, чтобы понять: то ли он услышал. В голосе Алекса не было ничего, кроме усталости и... какой-то жалости... или даже... нежности?

– Ты дурак, Винс, – повторил Алекс. И теперь Винсент точно видел, как упрямые губы курсанта изгибаются в легкой полуулыбке. – Мне плевать.

* * *

...Голова казалась тяжелой. Такой тяжелой, что не было сил. Винсент уронил голову на руки. В ушах шумела кровь и били молоточки сердца – ритмом найденного и вновь потерянного Экзайла. Глухими ударами. В комнате невыносимо пахло кофе...

* * *

... – Мне плевать, – повторил Алекс, поворачиваясь к Винсу. И от его взгляда, от этой дьявольской улыбки ему стало страшно. Он отдернул руку и сжался, как кролик под взглядом удава. Гипнотизирующий взгляд, так хорошо знакомый, но в этот раз какой-то дикий, смертельно опасный...

Этот взгляд заставлял подчиняться, растворял в себе и заслонял весь мир. Винсент смотрел в эти черные глаза, бездонные, как небо самой безлунной ночью, когда рука в перчатке взяла его за подбородок и упрямые губы прикоснулись к его губам. Он шарахнулся прочь – и упал. Туман из головы выветрился моментально.

Алекс выпрямился, как пружина, – гибкий и смертельно опасный зверь. Он улыбался. Винсент подумал, что если бы Алекс сейчас решил убить его, никто бы не смог помешать.

По красивому лицу пробежала гримаса боли – мимолетная, как маленькая тучка на фоне луны. Роу шагнул вперед, рывком поднял Винсента на ноги и бросил на кровать.

– Идиот, – усмехнулся он. Так горько, что Винсу показалось – он почувствовал эту горечь на своих губах. – Я не люблю ее. Я просто обещал ее отцу. И я сдержу свое обещание. И никому не дам в обиду.

Он стоял, а Винсент лежал и смотрел на него снизу вверх, и вдруг в ужасе понял, что, должно быть, именно так смотрела на него, Винсента, Клара...

Он облизнул губы, потому что они вдруг пересохли.

И с нескрываемым ужасом, похоже, отразившимся на лице, он понял, что...

Что хочет вновь почувствовать прикосновение этих упрямых губ.

* * *

...Звук Экзайла в ушах стал звуком окружающего мира. В мире было только три ощущения: этот звук, отдававшийся яркими вспышками боли в голове, запах кофе, пропитавший все на свете, показавшийся внезапно невыносимым, и мертвенный холод стола.

«Почему он не убил меня тогда...»

* * *

...Он не сопротивлялся, когда рука в перчатке скользнула по его щеке неожиданно нежным прикосновением, – и с удивлением он понял, что Алекс никогда не был грубым, напротив, каждое его прикосновение, даже если это было просто пожатие руки, шло... от сердца...

Не понимая сам себя, он поймал руку и прикоснулся губами к холодной коже перчатки.

В темных глазах мелькнуло что-то странное. Словно вдруг испугался этот сильный и гибкий зверь.

Потом Алекс нагнулся, и огромные глаза заслонили для Винсента весь мир. Упрямые губы завладели его губами, а рука скользнула по спине, приподнимая – обнимая.

Дико захотелось прижаться к нему, такому сильному, словно он может защитить от всех опасностей мира. Так приятно оказалось вдруг почувствовать себя беззащитным и хрупким...

Он только удивленно вздохнул, когда нежная рука скользнула вниз по рифленым мышцам его живота, расстегивая «молнию», и самые чувствительные места тела под нежными прикосновениями запылали огнем. Стало так горячо, что хотелось выплеснуть этот жар и согреть весь мир!

Закусив губы, Винсент стонал и выгибался под ласками сильных рук. Он сам не понимал, почему так происходит. Но в голове билась одна безумная – и безумно счастливая мысль: «Мой! Он мой! Аль!..»

И – ах! – головокружительное падение в бездну, с умопомрачительной высоты напряжения всех чувств, с пика огня, родившегося внутри, – в бездну прохлады, тиши и сильных рук. И легкого шелкового покрывала, скользнувшего откуда-то на разгоряченную кожу.

И тишины.

Глубокого, еле слышного дыхания, к звуку которого он привык настолько, что, возвращаясь к родителям, приучался заново засыпать без этого шепчущего ритма.

И тихого, тихого, как отдаленное эхо, ритмического гула.

Собственного сердца.

Когда он впервые услышал звук двигателей Экзайла, он вспомнил этот момент...

* * *

...С трудом подняв голову, с закрытыми – не видеть – глазами он нащупал собственную чашку. С трудом, расплескивая, поднес к губам. Чуть теплый кофе показался горьким и отвратительным. Но ему было все равно. Просто надо было убить эту жажду. Эту память об огне. Об упрямых и нежных губах.

Он пил кофе, как пьют яд.

«Твое любимое, Алекс. Я ведь помню, что ты любишь».

* * *

– Значит, вы летите вместе? – Винсент стоял и смотрел в окно. Лучше было смотреть в окно, чем позволить ему видеть все, что отражается на лице. Так легче быть абсолютно спокойным.

– Да, Клара сказала, что никому больше это не доверит. И я рад, что она летит. Лучшего навигатора трудно представить.

Повисла пауза. Долгая и тяжелая, как грозовая туча. Такие разряжаются молниями или ливнями.

– Уходи, Винсент.

В голосе не было неприязни или гнева. Нет. Он просто просил.

– Считаешь, что нам больше не о чем говорить?

– После возвращения, если нам повезет, я женюсь на Кларе. А ты уже повенчан с «Урбанусом» – отец приписал тебя к флоту. Год, два – и ты будешь капитаном флагмана, а потом и командором флота. Недосягаемым. Смысл?

Винсент с удивлением обернулся. Сколь были нежны под покровом ночи губы и руки, столь же холодны были глаза и голос. За столько лет он так и не сумел понять до конца этого загадочного Алекса Роу.

Он уже приготовился к перелету. Его роскошные темные волосы были коротко острижены, что делало Алекса похожим на того, пятнадцатилетнего мальчишку.

– Уходи, Винс. Все кончено.

В груди холодным острием встало что-то непонятное и помешало вдохнуть воздух. Сказать. Он хотел что-то ответить. Он даже придумал. Что-нибудь обидное. Что-нибудь столь же холодное.

Но ледяное острие мешало.

Тогда он просто повернулся и вышел.

А по коридорам казармы, пока он выходил, его догонял, преследовал и стегал бичом терпкий запах кофе...

* * *

...От этого запаха кружилась голова. Он с трудом приподнялся и глянул поверх чашки: вновь показалось, что тень где-то рядом. Невозможно было поверить полностью, что еще вчера... почти что вчера...они пили кофе здесь. Вдвоем.

Сели за стол друзьями.

Разошлись врагами.

Винсент застонал – то ли от боли в голове, то ли от чувства собственного бессилия изменить прошлое, – и смахнул чашку на пол.

Невозможно смотреть на кофе. Это цвет его глаз.

Невозможно вдыхать этот запах, он будит воспоминания. Невозможно находиться здесь, потому что призрак прошлого сводит с ума.

Знакомое ледяное острие уперлось в грудь изнутри...

* * *

– Капитан, «Сильвана» приближается к пещере.

– Отлично. Подготовьте мой ваншип.

На экране разворачивалась бронированная громадина «Сильваны». «Вот, значит, где ты прячешься, мой друг. Ты окружил себя самыми отчаянными людьми, и каждый из них готов голову положить за своего капитана. Ты забрал к себе лучших из лучших. Но ты не взял меня. От чего – или от кого – ты прячешься за этой мощной броней?»

По длинному коридору от посадочной площадки он шел один. Нес с собой только шкатулку. В ней с шорохом пересыпался порошок кофе. В такт шагам. «Куда я иду и на что надеюсь... Надеюсь лишь на то, что перед тем, как приказ Императора навсегда сделает нас врагами, он хотя бы посмотрит на меня... так, как раньше...»

– Я принес тебе кофе. Твой любимый. Я помню, Алекс.

Мрачный взгляд из-под нахмуренных бровей. Вновь отпущенные волосы. Плащ, о котором Алекс мечтал в детстве. Странный герб на пряжке с двумя взметнувшимися крыльями – герб твоего неба? Он еле заметно сутулится, совсем чуть-чуть. Сколько смертей за твоей спиной, Аль? Нет, я больше не могу называть тебя так. Ты Алекс Роу. Изгнанник.

И как бы я ни любил тебя, мой ласковый и нежный зверь, я солдат моего Императора. Более того – я его адмирал. И я выполню приказ. Но прежде...

Тонкая струйка пара над фарфоровой чашкой по спирали поднимается вверх. Руки в черных перчатках подпирают голову, словно ему тяжело. Как же он устал... Эти тени в уголках глаз, эти еле заметные морщинки... Ты живешь только местью, Аль. Ты мстишь не за Клару. Ты мстишь за самого себя. За свою боль. За все то, что сделало нас врагами.

– Выпей кофе. Это лучшее, что можно найти в Анатоле.

– Зачем ты меня позвал? Разве затем, чтобы выпить кофе?

Вот так. Ты все испортил. Да. Я просто хотел выпить с тобою кофе. Как раньше.

– Приказ императора, Алекс. Я должен забрать груз.

– Я не отдам его тебе.

И тихо-тихо, себе под нос, улыбаясь:

– Я знаю... Тогда что же, враги?

– Значит, враги.

Взметнувшийся крылом черный плащ, летящие волосы. Как ты можешь летать, когда такая тяжесть гнетет тебя...

Тонкая струйка пара поднимается вертикально к гулкому своду пещеры.

И размеренные шаги уходящего подобны гулким ударам сердца...

* * *

...Часы на руке тихонько пискнули. Пора.

Винсент медленно встал, как будто что-то придавливало его к земле. Голова была тяжелой от воспоминаний. Но так было нужно. Его маленький долг. Его маленькая казнь, которую он выбрал для себя сам.

Закрыл шкатулку и зашагал к выходу – туда, где его ждал капитанский мостик «Урбануса».

Он шагал по длинному коридору и видел – не оборачиваясь, каким-то внутренним взором – чашку, стоящую на столе. В остывшем горьком кофе отражался только огонек светильника.

Потом погас и он.

И только в темноте, где-то за гранью слуха, за гранью жизни и смерти, звучал метроном Экзайла.

«Такой, как ты любишь, Алекс. Я помню...»

24.02.2005 г.