Чертовски хотелось курить.

Вытащить из пачки сигарету, сжать губами фильтр, долго ругаться на зажигалку, которая не хочет исполнять своих прямых обязанностей... И наконец – глубоко-глубоко вдохнуть мягкий дым.

Да, курить... Только, кажется, ему уже нельзя было удовлетворять собственные потребности в собственном же доме. Военное, мать его, положение. Ты должен нас понять, должен нам помочь, мы помогли тебе, ты вообще официально все равно что не существуешь... Дамблдор пытался слегка смягчить слова этой сварливой рыжей бабы, взгляд которой до сих пор истекал гадкой смесью страха и ненависти при виде его.

Сириус усмехнулся. Пусть Молли думает о нем что угодно. Он даже не попытается ее переубедить, слишком уж она ему противна.

Хотя в последнее время ему было противно практически все. Противен старый дом, занавеска на портрете матери, противны мутные лица «собратьев» по Ордену... Загадочные взгляды директора, постылые обеды, поганая погода и набившие оскомину, до омерзения правильные разговоры о деле света, Том, кого нельзя называть, способах борьбы с ним и прочая, прочая, прочая...

Сириусу было противно – и, возможно, курить хотелось именно из-за этого. Хотелось чувствовать, как под серым покрывалом высыхают и осыпаются мертвой коркой мерзкие пятна плесени на душе, как дым выжигает всю эту дрянь, оставляя только облегчение и ощущение сухих солнечных лучей, бьющих в спину.

Курить...

Собственно, главная преграда была одна. Ни Молли-сука-Уизли, ни Дамблдор, ни укоряющие взгляды Люпина не остановили бы его... Если бы у него была хоть одна сигарета. Но его не выпускали из дома на Гриммолд-плейс, а закупками на всю компанию занималась именно Молли, черт ее дери.

Призрачная, тихая жизнь в старом особняке была настоящим болотом. Пока еще не трясиной, но ведь долгий путь по мокрым кочкам, среди тумана, и запах гнили тоже не слишком приятен.

Хотя и в этом пути, как ни странно, Сириус периодически натыкался на костерок. Одна беда – слишком жаркий и слишком быстро разгорающийся, увеличивающийся, поджигающий сухую (по непонятной причине) траву вокруг себя... И приходилось вставать, кидая на неверный огонь яростные взгляды, и возвращаться обратно. Возвращаться в болото, в котором мерзко и противно, но все же безопасно.

Иногда, ночами, например, когда он лежал в своей старой комнате и слушал настороженное молчание старого дома, курить хотелось до того, что в горле собирался твердый комок – большой, размером с грецкий орех, – который грозил разлиться низким воем, разбудив и перепугав всех.

Но Сириус пересиливал себя. И от этого становилось чуть менее противно.

Он в сотый, наверное, раз спускался по черной лестнице в кухню. Хотелось пить, хотелось просто чистой воды, потому что все остальное, особенно по ночам, начинало казаться плотью от плоти этого болота, затхлым сонным зельем.

На кухне было темно и вроде бы тихо. Но собачьи чувства почти сразу различили приглушенные звуки: еле слышный скрип кожаных сапог по плитке пола и сдавленное дыхание.

Чуть более тяжелое, чем обычно, кстати говоря.

– Опять...

– А не помолчать ли тебе? – злобное шипение сквозь зубы.

Сириус вздохнул. Ну вот. Как обычно. Словечка в простоте не скажут...

Он поставил на какой-то столик стакан, который держал в руке, и прошел к стенке, сплошь увешанной шкафчиками. Засунув руку за один из них, он не глядя достал небольшой деревянный ящичек.

– Неужели так сложно запомнить, что аптечка лежит здесь? – Голос его выражал только одно: бесконечную усталость. Все повторяется с завидной регулярностью, он ходит кругами и уже точно знает, что будет через день, два и неделю. Он кружит по этому болоту без каких-либо ориентиров так долго, что сам может считаться ориентиром. Топи-костер-пожар-побег-топи. Постоянно.

Кажется, в этот раз он пострадал сильнее обычного. Сириус мрачно усмехнулся и подошел ближе. Да, этот урод – тварь гордая, но сейчас он потерял слишком много сил. Поэтому ему ничего другого не оставалось, кроме как позволить стереть кровь, смазать мазью и перевязать руку. Все эти действия Блэк проделал без единого слова, улыбаясь своим мыслям и глядя только на руки – чтобы не обжечься о слишком яркое пламя в черных глазах.

Завязать, закрепить... Вот и все. Сириус налил себе наконец воды, постоял, прислонившись к стенке, и залпом выпил. Остатки комка начали расходиться. Сириус налил еще, постоял пару секунд в нерешительности, повернулся к выходу и...

– Блэк.

Голос – тише и, кажется, с меньшей злобой. Да нет, это точно кажется. Такие долбанутые костры не становятся тише сами по себе.

Сириус не двигался.

– Блэ-эк.

Вот теперь пришлось повернуться. И быстро, повинуясь рефлексу, поднять свободную руку – перехватить что-то светлое, летящее прямо в лицо. Поймать посмотреть и...

Мерлин.

Мерлин-Мерлин-Мерлин.

Пачка «Marlboro».

Не может быть.

Сириус перевел взгляд на человека в углу кухни и успел увидеть, как странно мигнули отблески костра в его глазах. Моргнул сам. И начал быстро, судорожно срывать обертку с пачки, а потом вдруг остановился, еще раз посмотрел в угол и низко, почти шепотом сказал:

– Снейп... Спасибо.

Чиркает спичка, не зажигается – еще раз, еще... Маленький огонек сразу становится центром кухни. Осторожно, чтобы не потушить пламя, поднести к кончику сигареты и...

О. Да.

Сириус блаженно сполз на пол, подняв голову к потолку, словно не желая расставаться с первой затяжкой за долгие, долгие месяцы.

Курить...

Тишина, расчерченная на неровные квадраты наплывающим дымом и парой фонарных лучей из окна, внезапно стала удивительно уютной.