Костя, Костенька, радость моя, что бы я без тебя делал? Сколько же я тебя уже не видел – полгода? Беззвездная вечность. Докатился – более банальный образ придумать сложно.

С той знаменательной ночи не прошло дня, чтобы я не думал о нем. Не то чтобы я его хочу, просто девочек приходится снимать в три раза чаще, чем раньше. Интересно, что тогда всё-таки произошло? На следующий день он шарахался от меня, как от чумного. Можно подумать, что это я пытался его изнасиловать. Да я еле ноги унес! Вот дурак-то! До сих пор не могу себе простить. Наверное, он боялся, что я всем разболтаю. А может, жена с дачи неожиданно вернулась.

Дошел до того, что пересмотрел все фильмы с его участием – теперь он мой любимый актер. Вон целая стопка дисков на полке лежит. Качаю статьи из Инета, записываю интервью с ним, даже постер на стену повесил. Всю жизнь страдал от фанатов, а теперь сам зафанател. Неужели они чувствуют то же, что и я? Безнадежность, тоску, неописуемое счастье, когда откапываешь его новую фотку, и всепоглощающее желание прикоснуться к нему хоть разочек, увидеть хотя бы издали. Если подумать, то мне еще крупно повезло – он сам ко мне прикасался, он хотел меня. У меня был такой шанс! Но я же тогда еще не любил его. А сейчас отдал бы что угодно, чтобы повторилась та ночь.

Вот новый альбом вроде записываю, а спроси, что там – даже не скажу. Слова какие-то пишутся, а мысли совсем о другом. Только музыке доверяю свои чувства. Интересно, Косте нравится хоть одна моя песня?

На премьере «Ночного Дозора» народу было не пропихнуться. Вокруг Константина Хабенского роилась целая толпа знаменитостей. Он задолбался улыбаться и принимать комплименты. Да еще эти фоторепортеры – от вспышек разболелась голова. Настроение и так было паршивее некуда, а тут и вовсе испортилось. Он так ждал этой премьеры – в надежде встретиться лишь с одним человеком, но вот его-то как раз и не было.

«Ты же обещал в своей песне: «Иди, я буду», ну и где тебя носит?» – с горькой обидой подумал Константин. Все эти месяцы он скучал, страшно скучал по Илье. Казалось бы, всего несколько недель совместных съемок, а как много стал значить для него этот человек. Теперь Константин всегда носил с собой CD-плеер с диском «Мумий Тролля». Если на душе становилось слишком фигово, он просто надевал наушники и уносился в мир, полный любви и сладких надежд, целиком погружаясь в родной голос. Жена над ним посмеивалась, а недавно даже диск с каким-то ранним концертом Ильи подарила. Где только достала? Знала бы она, что он его потом раз сто прокрутил. Константин даже во Владивостоке инкогнито побывал – посмотрел на город, в котором вырос Лагутенко, походил по улицам, представляя, что Илья идет рядом и напевает какую-нибудь песенку.

Он до сих пор не знал, что на него нашло в тот день, когда он набросился на Илью. Просто в какой-то момент взглянул на него и будто увидел новыми глазами. Наверное, это и называется любовью с первого взгляда. Правда, взгляд-то был уже далеко не первый, к тому же на следующий день всё как рукой сняло. Наваждение рассеялось, и он хотел только одного – провалиться сквозь землю от стыда. Каких усилий ему стоило отыграть сцены с Ильей, лучше было не вспоминать.

Потом вернулась жена, и всё вроде потекло как всегда. И вдруг увидел его, совершенно случайно – в магазин за кепкой зашел, а там он стоит, футболку примеряет. Константина резко бросило в жар, сердце запрыгало бешеным зайцем, и актер пулей вылетел из магазина. Вот тогда-то он и понял, что всё всерьез. «Я педик», – озарила его блестящая мысль. «Ни за что!» – ужаснулся он и стал всё свободное время доказывать себе, что он не голубой. Жена решила, что вернулся медовый месяц, – с ее губ не сходила счастливая улыбка. А вот глаза Константина всё больше грустили.

Илья всё не появлялся, уже пора было заходить в зал. Вдруг сзади раздался негромкий голос, от которого низ живота обожгло волной томительного наслаждения:

– Привет, Костя! – сказал Илья.

Костя резко повернулся и посмотрел на меня какими-то дикими глазами. Я не мог оторвать от них взгляд.

– Как дела? – наконец выдавил из себя Хабенский.

– О, прекрасно! А ты как?

– Хуже всех! В смысле лучше... – смешался Костя.

На меня накатила такая нежность, но тут приперлась эта стерва Фриске и начала нести какую-то чушь. Потом еще всякие уроды подвалили. Костю унесло вихрем мелькающих лиц, чужих рук, глупых, никому не нужных слов. Но почему он бросил на меня такой отчаянный взгляд? Мне захотелось броситься в эту толпу, вырвать его у них, прижать к себе и не отдавать уже никому. Я остался на месте – наверное, он просто устал от всей этой суеты. Меня в свою очередь тоже окружили какие-то люди, знакомые и не очень. В упор не помню, о чем мы говорили.

Вот и свиделись. Копец! Лучше бы и не видел, честное слово. Ой, дурак, ну что несу! Эх, нам бы наедине поговорить...

Посреди фильма мне резко приспичило. Всё равно Костя меня уже убил, так что можно было смело валить. Выйдя из кабинки, я увидел у раковины Костю. Он стоял, опираясь о стену, скрестив руки на груди, опустив голову. Я на миг замер, затем спокойно вымыл руки, вытер их о рубашку и встал напротив Кости. Он медленно поднял голову, посмотрел на меня глазами смертельно раненого животного.

– Что ты со мной сделал? – просипел он.

Я ничего не понял, но почувствовал, что вот он – мой второй шанс. Я осторожно протянул руку к Костиному лицу и коснулся его щеки, пальцы ощутимо дрожали. Костя с тихим стоном прикрыл глаза. Меня будто прорвало, я прильнул к его губам, проник руками под рубашку, лихорадочно шаря по гладкой груди. В следующую секунду Костины руки очутились на моей заднице, и он с силой прижал меня к себе, страстно отвечая на поцелуй. Оторвались мы друг от друга не скоро. В любой момент сюда могли зайти.

– Нам нельзя... здесь, – прерывисто прошептал Костя.

– Да, – ответил я, покрывая поцелуями его шею. – Приходи. Сегодня. «Метрополь». Номер 41. Держи ключ.

– Приду.

Еще немного мы стояли, не в силах разжать объятья. Затем Костя, слегка шатаясь, не оглядываясь, ушел.

Мне отчаянно хотелось крикнуть что-нибудь вслед: признаться в любви, сказать, что если он не придет, то я умру. Но я не хотел всё испортить, поэтому молчал.

Я ждал. Пять, десять, двадцать минут, восемь часов, девять, десять, одиннадцать. В два часа ночи я перестал ждать. Заказал в номер бутылку водки и пачку «Кириешек», лег на пол и беззвучно заплакал. Проснулся я от ощущения, что в комнате кто-то есть. Открыл глаза и увидел Костю. Он приложил к губам указательный палец, призывая меня к молчанию. Да и правда, зачем слова, когда так много нужно рассказать руками, губами, всем телом, всем сердцем.