Всё постоянное неизменно. Всему неизменному дорога в ад. Правда в том, что я

никого

никогда

не любил.

Я видел женщин, пропустивших свою красоту, женщин, красота которых заплыла жиром. Я видел людей, чьи глаза были привязаны к другим окровавленными нитками, протянутыми из зрачков.

Я видел слишком многое, чтобы любить.

И я видел тебя.

Ты стоял в проеме двери, и три линии было в твоем теле, три линии, которые повергли меня во тьму и спасли от нее. Одна: линия шеи и волос – темного золота – и лучи света из комнаты позади делали ее плавной и резкой одновременно. Вторая: линия, пересекающая твою грудь и отделяющая – наверное – твое сердце от остального мира. И третья: от середины живота к истоку бедра – изгиб, который будто бы приглашает и тут же отказывает в возможном. В желанном.

Я смотрю на эти линии сейчас, превращенные в слова цвета крови, и понимаю, что главного я не отдал тебе: того, что для меня – жизнь.

Это кровь моя, которая скрепляет новое соглашение и которая должна пролиться за многих.

В одной из белых-и-золотых церквей, по которым ты водил меня – смотри, моя любовь, на всех этих идиотов, смотри, как они растрачивают свои жизни, смотри, СМОТРИ! – и я смотрел, поскольку не мог иначе – мне захотелось кричать, кричать так, чтобы горло разорвалось, и чтобы кровь

кровь

погасила

все

свечи

все души

отмщение мне, аз воздам

Ты приводил в церковь вампира – суккуба – демона – самого Люцифера, носящего имя Мессии, – и этим ты был спасен.

Ты привязал мои глаза к себе сотней веревочек – к каждой сияющей пряди, к каждому пальцу, к каждой трещинке кожи, ты позволял мне опускаться на колени,

быть слабым,

и этим спасался я.

Ступни Царя Иудейского были прикрыты стеклом. На стекле я видел следы жирной краски – блудницы, блудницы целовали Его ноги – что же ты обещал им, что ты говорил им там, за Царскими вратами?

и избави мя

libera me, domine

Одна из белых-и-золотых церквей была пуста, и стены ее были в разломах, алых, как...

Треснули дверные доски, и ты сказал: «Хочешь доказать, что всё это выдумки?»

без света нет тьмы

без тьмы нет звезд

всё постоянное

всё

Ты сел на ступени у алтаря, и я встал на колени рядом – это было венчание, венчание с мертвецом в мертвом храме, и ты впился поцелуем в мой рот, твоя рука запуталась в моих волосах

я разрешаю

причаститесь Святых Моих Таин

Ты обхватил руками золоченый крест, и тело Сына Человеческого блестело от твоего пота, и от твоего крика треснули витражи под куполом

– Верую в тебя, хозяин, – простонал ты, и пыльные доски были нам мягче лугов Гилеада.

хозяин

раб

прежде чем пропоет петух, трижды отречешься от меня

Глупые, глупые дневники, письма алыми буквами, только затем, чтобы хоть кто-то узнал о моей страсти

твоем преступлении

цитаты, нанизанные на нити из глаз, чужие слова, звон колоколов и гладкость металла. Ты когда-нибудь ощущал власть над колоколами, власть над ангельским хором? Ты прикасался к их холодным черным языкам? Ты чувствовал пальцами звуки, живущие в них?

Мой отец нередко пускал меня на колокольню...

– Какой-то юноша ждет вас внизу, господин, – и я почти поддавался искушению подарить себе секунды полета к твоим ногам.

– Изыди, Сатана, – пропел бородатый священник, и я кричал, кричал в переполненной церкви, и елей стекал по моему лбу, в глаза, и я думал: если сейчас они взорвутся от боли, все увидят, что цвет моей крови –

черный

черный, как угли в Аду.

Сколько они заплатили тебе, мой расчетливый убийца, за предоставление материала для изгнания бесов?

всё повторяется

всё неизменно

все девять архангелов должны занести надо мною мечи

и ударить

по очереди

каждый в свою точку

Ты смотрел на мое лицо в пылающих ранах, и по щекам твоим текли слезы.

Ты – не отмщенное святотатство.

Я бежал в разливы тумана, а небо впереди разделял на четверти мой первый крест – мореного дерева, весь в крохотных жучиных норках – крест в колокольне моего отца. Я смотрел на Иисуса, как в зеркало, я истекал черной мореной кровью, я сгорал – так же, как он. Эти люди увидели, что бесы не выйдут из меня, я сам – бес, и стали рвать меня на куски.

Но я ушел. Я показал им того, кто я есть, и они, оцепенев, ослабили хватку. И я увидел, что приход этой церкви будет расти, а другим церквям тоже нужны чудеса.

А тебе, искуситель, нужны деньги.

И ты тоже бежал в тумане – за мной.

Ты – надежда их религии, ты – единственный, кто знает, что я существую, я всё еще есть,

единственный, кто может покорить меня,

овладеть мной,

охотник,

творец дорогих чудес, ужасов и мистерий,

и я найду тебя первым

и прекращу эту гонку.