– Я боюсь показаться чересчур дерзким, учитель, но... не могли бы мы... не могли бы ли мы... – юноша, не зная, какими словами закончить свою просьбу, дотронулся до губ влажными от волнения подушечками пальцев.

– Конечно, Анакин, – джедай ласково улыбнулся в ответ...

...Они стояли, обнявшись, а мимо них шли люди, скользили на колесах роботы, мерной походкой вышагивали дроиды...

– ...Я люблю вас, учитель, – чуть слышно шепнул падаван на ухо Кеноби...

* * *

– ...Я тоже люблю тебя, – сказал я вслух, не почувствовав, что сон уже кончился. Сон. Снова всего лишь сон. У джедаев нет кошмаров. Но что это – если не кошмар? Есть ли что-нибудь ужаснее, чем то, что между нами так ничего и не было?..

...Я напишу твое имя на татуинском песке. Ночью будет дуть ветер, и он сотрет то, что я напишу. Твой сын никогда не прочтет. Никто никогда не прочтет, кроме меня. Я сам выбрал и назначил себе это наказание, полное столь сладкой боли.

Где-то мы потеряли тебя, Анакин. Никто не знает, что я тоже виноват в том, что случилось с тобой. Джедаям нельзя любить, вот только это правило – из тех, что нарушают все, даже мой наставник нарушал его. Он наматывал мою падаванскую косичку на палец и целовал меня в губы. С каждым годом моя косичка становилась все короче, точно отмеряя срок нашим чувствам. Вот только жаль, что наставника я лишился раньше, чем косички.

Квай-Гон был отличным воином. Не знаю, как в его сердце нашлось место для любви. Любить его... это было все равно, что держать в руках ледышку, которая исчезает, едва согреется. Мы никогда не засыпали рядом, никогда не держались за руки, зная, что нам нельзя быть замеченными. Все наши взгляды, все касания – это было только наедине, урывками, всегда между боевыми вылетами, между сражениями...

Мы никогда не говорили друг другу о любви, нам было достаточно просто чувствовать. Мне даже не приходило в голову произнести эти нехитрые три слова, и никогда не хотелось произнести их, достаточно было того, что я ощущал горячее дыхание на своей шее – это было лучшим доказательством взаимности наших чувств. Не думаю, что Квай-Гону хотелось услышать от меня признание в любви. Он был совсем не таким, как я... а мне очень хотелось этих слов от тебя, Анакин. Тысячу раз я представлял себе этот момент – на разных планетах, при разных обстоятельствах, каждый раз представляя движения твоих губ, представляя, как твои руки лягут мне на плечи. Теперь эти мечты стали моими снами.

Я знал, что ты любишь меня, Анакин, но... джедаи слишком часто погибают в сражениях. И если бы я повторил судьбу Квай-Гона – разве ты бы не повторил судьбы моей? Разве бы ты не был вынужден молча страдать, опуская глаза, всякий раз, когда в них смотрел Йода, пытаясь никому не показать, что потерял не только учителя, но любовника. Лишь один раз я позволил себе поцеловать тебя. Ты спал и, должно быть, даже не заметил, а я навсегда запомнил пряный вкус твоей смуглой кожи.

Ты не скучаешь по мне. Там, далеко... ты не скучаешь, и никогда не будешь скучать, и больше никогда не полюбишь и не будешь любим, потому, что ты больше не Анакин, больше не джедай и больше не человек. Тебе так, может быть, легче. Но мне...

Иногда я жалею, что со мной не было моего наставника тогда. Он мог бы спасти тебя. Он мог бы объяснить мне, что нужно делать, какие слова говорить, если чувствуешь, что в тебя влюблен твой ученик. С тобой – и с ним – мы расстались по-разному, но от каждой этих разлук мне было больно, как будто под ноготь загнали иголку, а закричать нельзя. Джедаи не кричат от боли. Боль должна уходить в песок, оставляя след лишь на его бесконечных страницах, потому, что джедай – человек с каменным сердцем, которому не страшны дожди.

...Я пишу свою книгу песка, не останавливаясь ни на день. Ветер – мой единственный верный читатель. Он стирает все написанное мной. Я хотел бы точно так же стереть тебя из своего сердца, но тогда мне будет нечего писать, тогда закончатся сны и я смогу возненавидеть тебя, точно так же, как это сделали все... «Нет, никогда», – говорю я себе. Этого не случится никогда. На Татуине достаточно песка, чтобы я мог раз за разом писать на нем твое имя, не думая о том, кем ты стал, пока, наконец, не умру.

* * *

Ты всегда был такой холодный. Но это я прощаю тебе. Я не прощу тебе другого. Я не прощу тебе надежд, которые ты дал мне тем поцелуем, наставник. Ты думал – я не почувствую? Моя кожа навсегда запомнила прикосновение жестких волос твоей бороды и теплых губ. Это невозможно забыть. И вдвойне невозможно забыть, что это было – все.

Хорошо, что я давно потерял способность плакать, ведь слезы перекрыли бы часть вентиляционных путей маски и я бы задохнулся. Временами мне кажется, что так было бы даже лучше. Правда, иногда я позволяю себе представить горячие ручейки, текущие по щекам.

Я больше не буду любить тебя, Оби-Ван. Но ненавидеть тебя я тоже не смогу. Я позволю своему сердцу утонуть в песке, став каменным, таким, каким и должно быть сердце джедая.

Ты гордился бы мной.