– Проклятье! Ничего не получается! – Кассандр гневно смахнул со стола недописанный свиток. Стилос, жалобно звякнув, закатился под дальнюю ножку золоченого столика. Кассандр собирался написать пару красивых строф, которые вертелись у него в уме всё это утро, чтоб прочесть их вечером на симпосионе, но едва коснулся острием бумаги, всё моментально выветрилось из головы. Ни единой ровной строчки не получилось. Лишь руки перепачкал. Он нервно отер о край хитона кончики пальцев с аккуратными ногтями и решил непременно высечь мальчишку-раба, который до сих пор не убрал на положенное место его любимый золоченый ксистон[1]. Кстати, не забыть заказать Эодему новый копис[2] взамен разбитого в последнем бою. Он уже представлял, какую резьбу закажет на рукоятку: «бедро Ахиллеса» – самый модный сейчас мотив.

Всё-таки стоит высечь мальчишку! Кто должен следить за хозяйским добром?

– Ликос!

Где носит этого сына ехидны? Он получит не десять, а двадцать ударов палкой!

– Ликос!

Он выскочил за дверь и носом к носу столкнулся с Эолаем. Юноша, хоть и направлялся к нему, похоже, не ожидал так скоро его увидеть и испуганно отпрянул. Его огромные голубые глаза, увидев которые раз, не скоро забудешь, были тревожны.

– Эолай?

– Кассандр...

Они сказали одновременно и одновременно смолкли. Юноша, смутившись, Кассандр – недоумевая, что тот здесь делает.

Пока Кассандр подыскивал нужные слова, чтоб выразить свое удивление, Эолай решился:

– Я...пришел поговорить с тобой... – глаза его смотрели с такой мольбой и надеждой, что Кассандр посторонился, приглашая жестом внутрь комнаты. Эолай, поколебавшись, вошел.

Красивый мальчик, Кассандр давно его приметил. Едва тот появился в армии, месяца полтора. Он сопровождал какого-то наемника-фессалийца. Кассандр не помнил его имени, но у него перед глазами тотчас возникла рослая фигура крепкого черноволосого бородача, украшенного боевым шрамом через всё лицо. Шрам этот здорово обезобразил его, видно, ранее весьма привлекательную внешность. Но, впрочем, добавил свирепой мужественности. Мальчик был при нем лучником-оруженосцем. Таких немало было в коннице фессалийцев. При взгляде на эту пару вспоминался Священный фиванский отряд. Было ясно, кто эти двое друг другу. Так что же ему надо от него теперь, этому юному эфебу?

– Я...пришел говорить о Филократе... Это мой друг. Я... просто не знал, к кому мне еще обратиться... Мой отец когда-то служил ординарцем у генерала Антипатра. Он сказал, что я могу, если что-то серьезное, обратиться к его сыну...

Мальчик так волновался, что у него пот бисеринками высыпал на точеном, словно вырезанном из мрамора носу.

– Погоди, тебе стоит для начала успокоиться. – Кассандр широким жестом обхватил его за плечи. Да мальчишка просто весь дрожит!

– Давай-ка, выпей вина, присядь. И расскажи по порядку, что случилось.

Вино успокоило лихорадку и придало горячность речи Эолая. Кровь прилила к его щекам. Он с жаром заговорил:

– Филократ арестован. Он оставил свой пост позапрошлой ночью. Его обвиняют в измене. Я разговаривал с тетрархом, но он сказал, что ничего не решает. Всё будет, как скажет иларх Антимах, но к нему я не смог подступиться...

Кассандр усмехнулся: вот как? Значит, к нему, офицеру гетайров, попасть легче, чем к какому-то наемному командиру? Надо рассказать об этом Александру. Впрочем, вряд ли из этого выйдет что-то кроме обычной перебранки.

– Он оставил свой пост, говоришь? За такое полагается смерть. В лучшем случае – позорная ссылка. Мы на войне. Ты не забыл, мальчик?

Эолай вспыхнул ещё сильнее, если только такое было возможно.

– Он бы не сделал этого... Это из-за меня...

– Что? – Кассандр удивленно уставился на него, ожидая объяснений. Мальчик, сбиваясь, торопливо объяснил:

– Кто-то решил подшутить над ним, сказал, будто пока он стоит на посту, я отправился в палатку к Аристоклу... это наш первый старший... На самом деле я и правда пошел к нему, но лишь затем, чтоб узнать, не привез ли он каких-нибудь вестей от моего отца, ведь мы земляки. А Филократ вообразил бог весть что и... он просто обезумел...

Эолай сокрушенно замолчал. Глаза его наполнились слезами.

– Потерял голову, говоришь, из-за тебя? – Кассандр, хитро прищурился, так лисица облизывается на близко висящий виноград.

– Что ж, я бы мог его понять.

– Он не предатель! – Эолай поднял на него свои невозможные небесной чистоты глаза, моля о помощи.

– Невиновен, хм... – Кассандр сделал серьезное лицо, показывая, насколько трудна задача.

– Я...я готов на всё, только бы он оказался на свободе! Но я не знаю, к кому еще мне идти.

– На всё? – Кассандр немедленно ухватился за брошенную фразу. Улыбнулся, оглядывая несчастного юношу с прелестной головы до стройных безупречной формы лодыжек. Разве это не отлично, что он «готов на всё»!

– Так ты утверждаешь, что твой возлюбленный ложно обвинен?

Эолай оторопело смотрел на него широко раскрытыми глазами, еще не понимая, к чему тот клонит. А может, и понимая, но не желая верить.

– Я думаю, что мог бы тебе помочь... Но ты должен постараться. Убедить меня, что он действительно не виноват.

Кассандр взял его за подбородок, поглядел на мальчика поощрительно. Какие замечательные губы! И такой нежный овал, почти как у девушки.

– Что я должен сделать? – кровь отхлынула от щек Эолая. Глаза высохли, и в них появилась какая-то отчаянная отрешенность.

– Ну, мальчики вроде тебя, наверняка знают немало прекрасных способов, – Кассандр заговорил вкрадчиво, улыбаясь. Ему нравилось то, что сейчас происходило. Кто бы мог предвидеть такую удачу! Если только Эолай не окажется тупым деревенским увальнем, то...

Но он оправдал его ожидания. Лишь совсем немного поколебавшись, он опустился на колени. Кассандр снисходительно позволил ему сделать это.

– М-м-м-м-м... да! О-о-о... вот так, отлично... Еще! Ещ! – он откинул голову, впитывая наслаждение.

Да мальчишка просто клад! Сосет лучше коринфской шлюхи!

– С-с-с-с-с... отлично... стой! Встань-ка и повернись... Я хочу глянуть, так же ли хорош ты с тыла.

Он развернул его лицом к стене и, без церемоний нагнув, задрал тунику и оголил зад. Прекрасные ягодицы! Мальчишка поистине великолепен. Он приступил без лишних раздумий: ворвался и стал накачивать его, не обращая внимания на подавленный стон и сопротивление поначалу.

Эолай судорожными рывками выдыхал воздух в такт его движениям. И он был такой жаркий! Разрядка наступила быстро. Быстрее, чем рассчитывал Кассандр. Возможно, мальчишка нарочно стал немного дергаться, помогая ему. Несомненно, он знал, что от него требуется в таком случае. Как бы то ни было, парень и впрямь, хорош. Вряд ли тот солдафон заслуживает такого.

Эолай стоял перед ним с побелевшими губами и потухшим взглядом. Но на щеках его горел такой замечательный нежный румянец, что Кассандру захотелось приласкать его. Он тронул бархатистую кожу, которая едва знала бритву. Мальчик вздрогнул, словно его ожгли каленым железом.

Нервные кони обычно резвы. А этого жеребчика стоит еще объездить.

Кассандр повернулся к своему столу и поднял свиток. Отрезал испорченную половину. Поискал новый стилос взамен того, что укатился. Нашел и нацарапал несколько фраз.

Затем свернул и связал ленточкой, закрепил своей печатью.

– Вот, отнесешь это стратопедарху[3]. Он знает, что следует предпринять.

– Благодарю тебя, – Эолай, смерив его настороженным взглядом, взял письмо и быстро исчез в дверях.

«Держится так, будто и не является всего лишь солдатской шлюхой».

Кассандр вспомнил, что собирался задать порку рабу.

– Ликос! Где, разрази тебя гром, тебя носит!

Испуганный раб появился, затравленно озираясь.

Кассандр тут же вцепился ему в ухо так, что тот заверещал поросенком. Но пороть уже передумал.

– Подбери вещи, негодяй. И подготовь мой пурпурный хитон и сандалии. Вот бездельник!

Раб бросился выполнять указания, а Кассандр снисходительно подумал: повезло тебе, сукин ты сын, сегодня.

Эолай не мог дождаться. Сердце то замирало в груди, то вдруг снова бешено колотилось.

Стратопедарх Никандр, прочитав письмо, недовольно и чуть ли не брезгливо глянул на парня, но обещал, что всё уладит. Велел ждать в своей палатке, не маячить возле тюрьмы.

Эолай из-за всей этой истории чувствовал себя прескверно. Впрочем, та цена, которую он заплатил за освобождение друга, не казалась ему такой уж неимоверной. Он не задумываясь расстался бы ради него и с жизнью. Но Кассандр. Он же шел к нему, как к богу!

У Филократа сердце сжалось при виде Эолая: бледный, под глазами круги, ничуть не лучше его самого, видно, что не спал ни единой минуты.

Тем не менее, он не позволил себе проявить слабость. Молча вошел в палатку и стал перебирать свои вещи, повернувшись к мальчишке спиной.

Эолай растерянно следил за ним глазами. Не выдержав, бросился к нему, схватил за запястье, на котором знакомый старый бледный шрам, и заговорил:

– Слава Зевсу, ты наконец свободен! Я так боялся за тебя, ведь...

Он осекся, натолкнувшись на страшный взгляд Филократа.

– Я уезжаю.

– Что?

– Мне дано время лишь собрать вещи. Я должен покинуть войска и более никогда не возвращаться. Ты не едешь со мной, – поспешил он добавить, видя вопрос, уже готовый слететь с губ Эолая.

– Но... как же так?.. Он, ведь, обещал, что всё устроит...

Филократ зло усмехнулся. Никандр предупредил, чья печать была на приказе. Стратопедарх ничего не высказал прямо, но оба прекрасно всё поняли. Мальчишка слишком красив, а Кассандр слишком алчен, чтобы не запросить высшую цену. Теперь воин был даже рад, что нет времени на расставанье. Просто видеть парня, его глаза, его чистую красоту, и знать, что всё это стало достоянием негодяя, было слишком невыносимо.

У дверей палатки ждала охрана, чтобы он не вздумал нарушить приказа еще раз. Но он и не собирался. Закинул на плечи мешок, тяжело ступая, вышел.

Тут только Эолай очнулся:

– Постой! – выскочил за ним.

– Как же твоя лошадь... – и замолчал. Филократ уже был верхом. Без чепрака, с одною уздечкой. Привычно уложил мешок и оружие и дал шпоры. Только пыль вслед ему. От которой так защипало глаза и ноздри, что слезы полились сами собой.

– Эй, не лей попусту слез, синеглазый! – тяжелая рука опустилась мальчику на плечо, как будто без того не была нелегка его ноша.

Белозубо улыбаясь, знакомый воин в форме солдата царской охраны передал Эолаю приказ явиться в личное распоряжение офицера Кассандра.

Эпилог

Эолай пал в ближайшем бою с одним из горных племен, в который бросился, не щадя себя, несмотря на требование Кассандра оставаться в лагере.

Глядя на его изувеченное тело, Кассандр досадливо кривил губы:

«Ты оказался дураком, глупый мальчишка. Мог иметь всё, а выбрал смерть? Ради какой-то там «любви». Жаль. Ведь ты был создан для наслажденья».

[1] Ксистон – кизиловое копье кавалериста.

[2] Копис – однолезвийный, чуть изогнутый меч кавалериста.

[3] Стратопедарх – префект лагеря.