– Когда-то давно... (Я уже не помню, когда это было... Не надо меня перебивать дурацкими вопросами!!!) Так вот... Когда-то давно жил маленький мальчик по имени... Э-э-э... Забыл.

– Я стараюсь, дедушка!

А. Гильяно, Сказка для Вампира

Я не танцую в пламени твоей любви –

Стать буквой в имени твоем.

Абисс де Линкс

Смех – не маргарин. Смехом не торгуют. Его можно только заслужить.

Селек Бай

Дж. Крюс, «Тим Талер, или Проданный смех»

Тим проснулся с совершенно больной головой и смутным ощущением, что что-то не так, – этой ночью ему приснился не один кошмар, но, кажется, дело было не в этом. Когда он, открывая глаза, устремлял взгляд в темноту, он безотчетно надеялся увидеть высокий потолок, изящные, ненавязчиво простые предметы комнатной обстановки и зелено-горный пейзаж за окном. Ему казалось, это успокоило бы его. Успокоило бы? Он усмехнулся. Я что, скучал по своей комнате в замке барона Треча в Месопотамии? Этого просто не может быть, потому что быть этого не может! Однако есть одно «но», разве нет?

Тим потряс головой, пытаясь хоть немного проснуться и избавиться от дурацких мыслей, не приличествующих владельцу кукольного театра. У него это получилось – долгое время (по крайней мере, когда-то оно казалось долгим...), проведенное рядом со сдержанным, умеющим скрывать все свои чувства бароном, не прошло для юноши даром... Поняв, что больше не уснет, он быстро встал, привел себя в порядок и спустился вниз. Господин Рикерт, по-прежнему похожий на мопса, и его мать, все такая же резвая и звонкая, как девочка, уже сидели за столом и ждали, пока он присоединится к ним. Юноша радостно улыбнулся.

– Всем доброго утра!

– Как спалось, Тим?

– Благодарю вас, мадам Рикерт, – кивнул Тим. – Прекрасно. И, клянусь, я вижу такие чудесные сны только в вашем доме и на ваших подушках...

Маленькая старушка довольно улыбнулась. Ее взгляд, казалось, говорил: «Это естественно! По-другому и быть не могло...»

Рикерт и Тим переглянулись и улыбнулись друг другу как давно знакомые заговорщики. Они любили делать приятное этой почтенной женщине, потому что это было все равно, что радовать и баловать любимого ребенка. Но Рикерт (теперь уже снова директор совершенно независимого пароходства «ГГП») прекрасно видел, что Тим плохо спал, был бледен и, против обыкновения, почти не улыбался за столом ничьим шуткам, хотя в любое другое время наверняка не удержался бы от смеха.

Этот его смех... Казалось, он живой и живет отдельной от своего хозяина жизнью... Он приходил так же внезапно, как и уходил. Тим мог смеяться над самыми простыми вещами. Но иногда он улыбался чему-то, чего господин Рикерт не мог понять. Юноша словно бы видел что-то в себе самом или в своих воспоминаниях, чего не видели другие. В такие моменты он казался слитком драгоценного металла, которого в природе просто нет. И цены не было таким моментам. Однако, как ни хотелось обнять его в этот миг, как-то приобщиться к тому, что заставляло Тима сиять, подобно солнечному утру, Рикерт знал, что делать этого нельзя. Тим и всегда-то был независимым, но после времени, пусть и краткого, проведенного рядом с бароном Тречем, это свойство его личности только углубилось и разрослось, вылившись в нечто такое, что иногда пугало его друзей.

«Какой же он взрослый, – со странной грустью подумал Рикерт. – А ведь так недавно был совсем еще мальчишкой...»

– Господин Рикерт... Я хотел бы поговорить с вами. Хотя я уверен, что вы будете отговаривать меня.

– Я слушаю тебя...

Они вышли из дома и неспешно пошли по набережной.

– Я не знаю, что происходит, что со мной случилось и почему. Но я собираюсь вернуться.

– Вернуться? – в задумчивости повторил за ним Рикерт, не понимая еще, к чему клонит Тим.

– Да. Наверное, за то время, что я был с ним рядом, пытаясь вернуть свой смех, я сам не заметил, что слишком сильно привязался к нему...

– Тим...

– А? – юноша остановился у прилавка торговца сдобой и зачем-то купил себе булочку, хотя совсем не хотел есть.

– О чем ты говоришь, мальчик мой? Ты что, собираешься поехать к барону Тречу – к тому, кто украл твой смех???

Именно об этом я и говорю...

Тим облокотился на парапет и стал кидать вниз крошки, которые жадные и вечно голодные утки тут же подбирали. Господин Рикерт остановился рядом с ним.

– Я не знаю, что тебе на это ответить. Вернее, даже не так... Ты знаешь, что я скажу тебе. Но и я знаю, что ты мне ответишь. Но, если ты позволишь, я задам тебе один вопрос...

Тим поднял голову и испытующе посмотрел прямо в глаза своему другу. И... Рикерт ничего не сказал. Только кивнул. Тим грустно улыбнулся.

– Каким-то непостижимым образом... Не знаю, как это случилось, но я так привык к нему, что скучаю без его общества. Мне всегда было с ним интересно. Теперь я это понимаю. Я многое узнал о жизни, о ее законах, о разных странах и людях, и он сильно повлиял на мое понимание мира. Я вижу окружающее через призму его восприятия. Это вовсе не значит, что я не люблю вас, Джонни или Крешимира. Я стольким обязан вам... Вы дали мне понять, что за ближним бывает не видно дальнего, а за дальним – ближнего.

Порыв ветра унес в залив обрывок какой-то газеты – как буря уносит серую птицу в ночь.

– Ты говорил остальным?

– Нет. И пока не собираюсь, потому что я не люблю, когда меня отговаривают от чего-то. Я тогда становлюсь только еще упрямее и выполняю задуманное с еще большим остервенением. Вы же сами знаете...

Они рассмеялись. Это действительно было так. Тим как-то раз рассказывал Рикерту, как сильно доводила эта черта характера Тима его мачеху. Впрочем, барону, кажется, тоже приходилось несладко, когда Тиму буквально вожжа попадала под хвост. По крайней мере, Рикерт мог отпустить Тима со спокойным сердцем. Потому что он знал, что Тим и барон теперь почти равны.

Равны? В чем? Откуда такие странные мысли, Рикерт?..

– А как же твой театр?

– А театр, господин Рикерт, прекрасно обходится без меня, – с затаенным в уголках рта смешком ответил Тим. – Я даже написал еще несколько пьес, которые были хорошо приняты.

Рикерт задумчиво посмотрел на Тима. И ему снова бросилось в глаза то, насколько взрослее и серьезнее стал юноша.

– Дайте телеграмму Селек Баю, что я вылетаю первым рейсом. Пусть встретит меня...

Чистый горный воздух... Восход солнца... Тим счастливо улыбнулся. Он был дома. Он это чувствовал. Ехавший рядом Селек Бай неодобрительно покосился на него. Ему также пришлась не по вкусу идея господина Талера относительно того, чтобы вернуться к барону, но солнцепоклонник был слишком мудр и стар, слишком хорошо помнил себя молодым, чтобы спорить с юношеской пылкостью и упрямством. И потом – мальчик, кажется, искренне скучал по барону. У Тима был такой вид, когда Селек Бай встретил его в аэропорту, словно мальчик насильно был заточен где-то, и ему, наконец, удалось сбежать. Таким несчастным он не был даже тогда, когда Селек Бай увидел его впервые...

Правда, сейчас этот улыбающийся юноша был совсем не похож на грустного Тима – мальчика без улыбки, мальчика, так неосмотрительно променявшего свой смех на деньги. Этот Тим был солнечным лучиком. Ласковым, почти серьезным и очень повзрослевшим.

Лошадь под Тимом всхрапнула, и из ноздрей ее выпорхнули тонкие струйки пара – в горах в это время года было довольно прохладно... Тим встрепенулся и посмотрел на своего спутника.

– А что, он так и не выходил из своего замка?

– Да... Все, кто хочет видеть его, вынуждены приезжать сюда, – Селек Бай сразу понял, о ком идет речь.

Что заставило мальчика вернуться к барону? Почему он здесь?..

Тим нахмурился. Кажется, для барона потеря смеха оказалась куда болезненней, чем Тим думал.

Но... Ведь для этого я и здесь, верно?.. Для того, чтобы решить этот вопрос раз и навсегда.

Юноша снова улыбнулся, безмятежно разглядывая знакомое поместье далеко внизу, в долине. Замок больше не казался мрачным и нелепым. Что-то в его архитектуре выглядело даже забавным, но аккуратный силуэт удивительно гармонировал с окружающим пейзажем... Когда Тим Талер увидел его впервые, шел дождь, и мокрые каменные собаки заставили его потерять всякую веру в себя, друзей и окружающий мир. Но теперь все, что находилось в этой долине, было символом дома.

Но было кое-что еще, что заставило его вернуться.

Сны... Каждую ночь сны о нем. Беспокойство за него, тоска по его строгому лицу, желание увидеть его жесткие, колючие голубые глаза, коснуться его руки. Услышать его голос... Услышать, как он шутит. Это случалось редко, но когда все же случалось, барону удавались его шутки. Наконец Тим понял, что не так уж далек от того, чтобы сойти с ума. Было в этом что-то ненормальное. На краю сознания Тима вертелась странная, немного кощунственная по своей природе мысль о том, что именно для него это естественно.

Может быть... Может быть, барону это тоже не покажется неправильным?

В конце концов, они провели вместе столько времени, что у них появились общие привычки, некоторые сходные черты характеров. Тим прикусил губу и снова нахмурился. (За последние два-три месяца он только и делал, что хмурился.) Почему ему до смерти хочется, чтобы барон коснулся его рук? Коснулся его... губ? Ради всего святого... Ведь Тим даже не знал, что такое поцелуй.

– Тим...

– Что, мой друг? – Тиму удалось расслышать этот зов и попытаться придать лицу менее идиотски мечтательное выражение.

– Ты, случаем, не влюбился?

– Н-нет! – поспешно ответил Тим, густо покраснев и опустив голову.

Селек Бай рассмеялся, впрочем, внимательно глядя на него. Тим не обратил на это внимания. Он просто ехал дальше, обдумывая слова своего пожилого друга. Наверное, он просто пошутил... Как же можно влюбиться в мужчину, если ты того же пола?!

Но он имел в виду совсем не это. О чем ты только думаешь?.. Селек Бай интересовался, не появилась ли у тебя дама сердца...

Тим снова покраснел и пустил лошадь галопом, рассеянно глядя прямо перед собой. Ему не терпелось увидеть Чезаре...

Он был уже стар. Он не привык проигрывать.

Это последнее было слишком больно, потому что внутренняя свобода от самого себя дорогого стоит. А если ты не умеешь посмеяться над самим собой, ты несвободен. Ты просто заперт в самом себе – в своей Серьезности, Вдумчивости, Значимости... Просто забывается то, что ты тоже можешь упасть, что ты тоже можешь сесть в лужу. И когда какое-нибудь обстоятельство (ну хорошо, будем откровенны хотя бы сами с собой – обстоятельство вроде Тима Талера, так?) напоминает тебе об этом, то порой бывает больно. Обидно. Холодно... И так одиноко...

Большую часть времени он проводил в кресле у камина. Кажется, он мечтал об этом всю жизнь, но сейчас почему-то не получал от этого никакого удовольствия.

Чезаре скучал. Отчаянно скучал без своего мальчика, к которому так привык, пока они были вместе. Демон все никак не мог поверить в то, что мог привязаться к кому-то за столь короткий срок.

– Стареешь, – беззлобно пошутил Бегемот, когда Чезаре поделился с ним своими переживаниями.

– Почему так случилось?..

– Ты же знаешь, иногда у нас у всех бывают свои заскоки, но ты, брат, побил все рекорды... Кстати, что тебе стоит заставить его явиться к тебе?

– Я так не хочу... – вымученно улыбнулся он тогда.

– А как ты хочешь? – мурлыкнул черный и пушистый.

– Я хочу, чтобы он сам вернулся...

– Мечты идиота. И ты это понимаешь...

Он понимал... Но иногда... Он словно чувствовал. Чувствовал нечто такое, что говорило ему – Тим может вернуться.

Но это ведь... Что? Глупо... Нелепо...

Барон резко встал с кресла и подошел к окну. Несмотря на свой возраст, он прекрасно видел (ну а где вам встречался демон с плохим зрением?..). Он сразу заметил на склоне горы пестрый наряд Селек Бая и усмехнулся. Вот уж воистину – старый пройдоха... Интересно, с чем он пожаловал на этот раз...

Его взгляд медленно (очень медленно) уловил какое-то движение чуть впереди Селек Бая, и барон посмотрел туда.

Еще один всадник? Так старый солнцепоклонник приехал с гостем? Интересно, кому еще приспичило заключать контракты именно в такой прекрасный, ленивый и обещавший быть солнечным денек...

Барон всмотрелся внимательнее и не поверил своим глазам.

– Тим... Мальчик мой... – прошептали губы старого демона, который на самом деле довольно давно перестал быть демоном.

Тим гнал лошадь все быстрее и быстрее. Ему так хотелось поскорее добраться до замка и найти Чезаре. Ему хотелось броситься к нему, обнять его... Вместо этого он чинно спешился, отдал поводья слуге и спокойно пошел вверх по лестнице мимо знакомых и любимых собак, которые сегодня радостно улыбались ему, словно давно потерянному и вдруг вернувшемуся другу. И лестница не казалась дорогой в королевство мрачности. Она вела его сегодня к радости... По крайней мере, Тим надеялся, что Чезаре не оттолкнет его...

Наверху его ждал Треч – высокий тонкий силуэт. Чуть изломанная Тень среди теней...

Тим не бросился ему на шею, как хотел сначала. Что-то удержало его от этого поступка. Он просто открыто улыбнулся и протянул ему руку.

– Я вернулся, господин барон, – тихо сказал он.

– Добро пожаловать...

Тим снова улыбнулся. Мелькнула неосознанная мысль.

Я дома...

Они ужинали в огромной обеденной зале, не забыв пригласить и Селек Бая. Барон занял место во главе стола, и Тиму (как бы ему ни хотелось сесть к барону поближе) пришлось занять место напротив. Юноша принялся рассматривать старинные гобелены и охотничьи трофеи на стенах залы. Сейчас ему больше всего хотелось остаться с бароном наедине, хотя он еще не знал, что и как скажет ему...

Они говорили на какие-то отвлеченные темы. (Тим в основном слушал. За время беседы он узнал, что объем продаж маргарина на мировом рынке увеличивается с каждым месяцем. А еще он с удивлением понял, что барон фактически отошел от дел.)

Селек Бай рассказывал длинную запутанную историю на тему поставок оружия в страны Азии, и глаза у Тима начали слипаться. Часы пробили одиннадцать, и барон предложил всем вместе пройтись и проводить Селек Бая.

На памяти Тима барон впервые позволил себе это – выпроводить гостя таким образом.

Треч наблюдал за Тимом, старательно вписывая в память каждую черточку его лица, с удовольствием отмечая, с каким непринужденным достоинством мальчик держится. Им не представилось случая поговорить, и барон не рискнул предложить Селек Баю переночевать в его замке. Такого гостя необходимо было развлекать, а ему надо было знать... Надо было точно знать, с чем Тим приехал... А Селек Бай будет доволен и в том случае, если ему предложат ночевать, и в том – если ему придется провести ночь в седле.

И когда они остались одни во все так же тщательно ухоженном саду, в том самом лабиринте, где Тим когда-то заблудился в своей обиде и непонимании, барон положил руку на плечо мальчика. Тим вздрогнул от этого прикосновения, которого хотел больше жизни. Лабиринт сразу показался теплым и наполненным каким-то удивительным светом. Он больше не был мрачным. Он не был местом, где была убита надежда. Тот лабиринт остался в далеком прошлом.

Потому что теперь Тим не боялся потерять свой смех в его запутанных коридорах.

– Я рад, что ты вернулся, Тим, – голос барона был спокоен, но Тим, привыкший различать малейшие оттенки его интонаций, понял, что барон волнуется.

– Я тоже. Я давно уже нигде не чувствовал себя дома... Ну, вам должно быть знакомо это ощущение...

Барон еле заметно кивнул. Тим нервничал, и это очень хорошо чувствовалось. Только Треч никак не мог понять, почему именно он так волнуется. Таким взбудораженным он вообще его никогда не видел.

– И потом, – продолжил Тим. – Я... Хотел... Я хотел бы остаться с вами, если... Если это еще возможно.

А вот это сильно удивило барона. Мальчик по праву мог потребовать половину его состояния, и барон поначалу решил, что так он и хотел сделать, что для этого и приехал, но... Кажется, Тима волновало совсем не это.

– Почему? – тихо спросил он.

– Потому что... потому что... я... – взгляд Тима метнулся к тонкому лицу с резкими чертами, словно в поисках помощи. – Мне трудно... Нет, не так. Я скучал без вас. Я к вам привык. И честно говоря, я плохо представляю свою жизнь без вашего в ней присутствия, – смущенно пробормотал он, сильно краснея.

– Тим?

Юноша поднял на него ясные карие глаза, полные неожиданной для барона ласки и нежности, какого-то странно кроткого выражения и... какой-то боли. Это было что-то новое. Барон никогда не замечал у Тима такого выражения лица. Более того, считал, что мальчик для него еще не то чтобы слишком молод, наоборот. Но...

Так смотрят юноши на любимую женщину, нет? Нет. Стар ты стал что-то, совсем забыл, в чем когда-то разбирался лучше всех на свете...

Барон вдруг нахмурился, мелькнувшая с быстротой молнии мысль привела его в крайнее смущение.

Так смотрят юноши на любимого мужчину...

Вавилон, Вавилон... Где твои забытые времена?.. Где Энлиль и Энкиду? Что сталось с прекрасной богиней рассвета? Что сталось с тобой, в конце концов?

– Я, – начал Тим и запнулся, с каждой минутой краснея все сильнее и сильнее. – Это просто... Тут... Ну...

Этот новый Тим Талер – волнующийся, заикающийся, не умеющий подобрать нужных слов – был незнаком Чезаре. Но ему очень хотелось узнать этого нового человека поближе.

– Тим, – тихо сказал барон. – Идем в дом. Тебе надо выпить немного чая с коньяком и успокоиться.

Юноша благодарно улыбнулся и последовал за ним по направлению к дому.

В какой, ну в какой момент я начал считать это место домом? Что же со мной творится?!

Высокая, чуть сутулая фигура барона впереди тоже была родной и привычной... Барон больше не казался ему зловещим, не казался насмешкой. Он стал близким, Единственным... Тим не променял бы возможности быть с ним ни на какие сокровища мира. И если ему придется снова отдать свой смех, он сделает это. Он отдаст все, что угодно, лишь бы быть рядом. Потому что так велело сердце, потому что так подсказывала совесть, потому что глаза видели то, чего никогда не замечали раньше.

Чай пили в малой гостиной – любимой комнате барона, обставленной в современном стиле, с которым удачно гармонировали отдельные предметы явного антиквариата. Такие, как книжный шкаф XVIII века или викторианский письменный столик у окна с бронзовой чернильницей. Несколько гусиных и орлиных перьев и тонкая бумага высшего сорта с приятным сиреневатым оттенком лежали рядом с чернильницей. Тим был здесь всего один раз в своей жизни. И теперь обратил внимание, насколько успокаивала обстановка этой комнаты.

С того момента, как они покинули лабиринт, между ними царило молчание, которое всегда предшествует разговорам. Молчали они и во время чаепития, но сейчас чай уже был выпит. Тим аккуратно поставил чашку на блюдце, пытаясь привести мысли в порядок. Когда он еще только летел сюда, он гадал, как следует сказать барону о том, что сейчас казалось правильным, необходимым. Он вовремя вспомнил, что Чезаре больше всего ценил в нем прямоту и честность.

– Не поймите меня неправильно, господин барон... Просто... Мне кажется, я люблю вас.

– Что же странного в том, что ты воспринимаешь меня как отца? Ты слишком рано остался совсем один, и мачеха твоя вряд ли могла дать тебе надлежащее воспитание и достаточно внимания, как я мог заметить, – барон предпочел сделать вид, что не понял, что именно сказал Тим. Потому что если бы мальчик захотел взять свои слова обратно, у него оставался путь для отступления.

– Нет... Вы не так поняли, – Тим ощутил, как холодеют кончики пальцев и краснеют щеки. – Я имел в виду, что... Ну, понимаете, отец был отцом, и мне никто не сможет его заменить. А вас я люблю... не как... отца...

Он смущенно ковырнул ковер носком ботинка, понимая, что, скорее всего, совершил самый глупый поступок в своей жизни, решив откровенно признаться барону в своих чувствах. По понятиям самого барона, Тим сейчас признался в своей слабости. Наверное, это неправильно. Скорее всего, барон сейчас просто отправит его отсюда... И будет трижды прав! Тим опустил голову.

– Тим. Посмотри на меня... – голос барона был негромким, почти ласковым.

Юноша послушно перевел взгляд со своих ботинок на лицо барона, который снял темные очки и с каким-то усталым вздохом положил их на столик.

– Иди сюда.

Тим приподнял бровь в знак недоумения – барон сидел в кресле, и сесть рядом с ним было некуда. Наконец он встал, подошел и примостился на подлокотнике, и барон обнял его одной рукой.

– Ты, наверное, думаешь о том, насколько все это неправильно и безнравственно, потому что мужчина должен любить женщину, так?

Тим медленно кивнул и покраснел снова, ощущая, как рука барона успокаивающе поглаживает его по бедру. Он едва удержался, чтобы не соскользнуть с подлокотника и не усесться на коленях Чезаре.

– Я много раз пытался обратить твое внимание на тот факт, что я не обычный человек. Выражаясь теологическим термином, я демон.

– Я знаю. Вы Астарот, так? – нетерпеливо перебил его Тим.

– Я смотрю, ты пытался исправить свою вопиющую неграмотность в этом вопросе, хоть и ошибся в отношении меня, – барон не подтвердил его слова и не опровергнул, но в глубине души остался доволен и просто продолжал. – Так вот, для... многих на земле, Тим, нет особой разницы, мужчина или женщина с ними рядом. Разница полов воспринимается несколько иначе. И... Нет, это слишком сложно. Ты, наверное, сам это почувствуешь со временем, – барон говорил мягко, стараясь скрыть свои противоречивые чувства. Он так долго думал об этом мальчике... Так давно... Хотел его? Наверное, да. Просто не смел. Тима словно охраняла его же невинность и простота. Бесхитростность... Тим был таким... Солнечным. И даже когда он не мог смеяться, от него волнами исходила доброжелательность, хотя он мог быть и замкнутым, и гордым, и неприступным.

И теперь он сам пришел? Этого не может быть... Это просто сон. Завтра ты проснешься и обнаружишь, что на самом деле Селек Бай приезжал один обсудить текущие дела... И в замке будет холодно и пусто.

Рука Тима легко, непринужденно скользнула в ладонь барона, разрушая его страхи, гоня прочь тревоги и сомнения своим ласковым надежным теплом. Это было так привычно. Это... было правильно. Треч поднял глаза и посмотрел в глаза Тима. И едва не утонул в глубоких омутах почти черного цвета. Юноша шепнул что-то, и барон понял, что по непонятной ему причине совершенно оглох. Когда же он последний раз испытывал такие чувства?!

– Что, мой мальчик? – переспросил он, удивляясь тому, что даже эти слова звучали правильно. Иначе быть не могло.

– Поцелуйте меня...

Треч замер. Почему-то мгновенно пересохло в горле. Словно он был мальчишкой. Совсем еще несмышленым демоненышем. Он задумчиво посмотрел на губы Тима – чуть обветренные, с небольшими трещинками. Тим кусает губы? Это что-то новенькое...

Надо бы отучить его от этой привычки...

Тим нервно облизнул губы под взглядом барона – непроизвольно... Так получилось... Почему он так смотрит? Что я такого сказал? Что не так?..

– Вы поцелуете меня?

Чезаре глубоко вздохнул и притянул к себе своего мальчика. Почти несмело, боясь причинить боль или испугать. И прильнул к чуть приоткрытому рту, который так давно хотел целовать и нежить. Губы Тима оказались роскошными, чуть полными и такими сладкими... Он доверчиво прильнул к барону, несмело приоткрывая рот чуть больше и захватывая в плен своего запаха, вкуса и тихого стона, неосторожно сорвавшегося с губ.

Тим почти замер, испуганно ловя свои мысли, вихрем унесшиеся куда-то прочь от новых ощущений. Тепло тела барона было таким уютным... И... Это был первый поцелуй. И он оказался прекрасным! Тим никогда ничего подобного не испытывал, но хотел бы, чтобы это повторилось еще не раз...

Чезаре...

Казалось, всего лишь подумал про себя, но на самом деле... Имя барона покинуло его губы тихим вздохом раньше, чем Тим сообразил, что и кому говорит. Демон вздрогнул, застигнутый врасплох полнотой чувства, звучавшей в голосе мальчика. Он прижал Тима к себе, с силой сжимая его в своих объятиях, желая, чтобы он никогда больше не уходил. Тим даже не пикнул, только все глубже зарывался лицом в халат барона, хотя стальная хватка тонких пальцев причиняла боль. Тим понимал и принимал природу этой боли. Ее он не боялся... Он боялся того, что эта боль могла сделать с бароном.

За окном усталый ветер лег на карниз и заснул, едва касаясь своим дыханием занавесок.

– Идем, Тим... Ты, наверное, хочешь спать... У тебя сегодня был долгий день.

– Нет, – протест родился где-то глубоко внутри Тима. Казалось просто ужасным – оторваться от Чезаре и в одиночестве пробираться сквозь одинокую и безжалостную тьму. Это казалось просто... Невозможным! Недопустимым!

– Перестань, будь добр. Ты же еле на ногах держишься, – строгий голос барона заставил Тима немного прийти в себя, и юноша, покраснев, мгновенно вскочил с колен барона. Демона на мгновение затопила тоска, и он чуть не попросил Тима вернуться обратно, но...

– Я приказал приготовить тебе твою прежнюю комнату. Если тебе это не нравится, ты можешь потом попросить, чтобы тебе приготовили помещение, более соответствующее твоим вкусам и запросам.

Но на выходе из комнаты их остановил камердинер. Треч нетерпеливо посмотрел на него, но, видимо, дела обязывали.

– Подожди меня здесь, – сказал он Тиму. Юноша послушно кивнул, и барон вышел.

Тим сладко потянулся, зевнул и посмотрел на часы. Далеко за полночь... Спать хотелось нестерпимо. А без Чезаре стало и вовсе тоскливо. Юноша подошел к креслу барона и свернулся там калачиком. Кожа обивки еще хранила запах и тепло тела хозяина замка... Тим уткнулся в нее носом и сам не заметил, как глаза закрылись, и сон похитил его у реальности.

Демон вошел в гостиную, и по его тонким губам скользнуло бледное подобие усмешки. (Впрочем, сам барон его не заметил.) Его мальчик, сладко прикорнувший в кресле, выглядел так трогательно... Вьющаяся прядь отросших волос упала на его лоб и легко трепетала, вздымаемая дыханием. Чезаре подошел, склонился к юноше и убрал волосы с его лица. Тим лишь улыбнулся - ласково, разнеженно... Так, что демону захотелось сделать все, чтобы он был счастлив.

«Старею», – подумал Чезаре, осторожно взял своего мальчика на руки и понес его в приготовленную для него комнату.

Когда-то Тим наверняка считал эту комнату своей тюрьмой... Может, ему не понравится там теперь?..

Мальчик так и не покинул объятий Гипноса, и барон оставил его спать. Он ушел обратно в свою гостиную и долго сидел там, пил кофе и курил. Возможно, это и было счастье: сидеть в одиночестве, занимаясь своими делами, и знать при этом, что кто-то, как сонно-теплый котенок, лежит сейчас где-то рядом и спит по-детски безмятежным сном. И не догадывается, как по нему скучали. И не знает, как его любят.

Малыш... Твоя улыбка, предназначенная мне, – самая большая драгоценность, что у меня есть. И ты – единственное, что есть у меня, хотя я мог бы владеть любыми сокровищами мира...

Демон подошел к окну и невольно залюбовался открывшимся ему видом. Темные силуэты гор четко вырисовывались на фоне светлеющего неба, усыпанного дымчатыми топазами звезд... С далекого озера поднимался туман. Ветер ощутимо гудел в щелях кладки старого замка. Наступало утро.

Солнце застало его на том же месте...

Тим открыл глаза. Солнце уже ушло из его комнаты, и теперь лишь блики его еще играли в углу на воде для умывания.

Эта комната... Тим помнил ее как свое единственное прибежище в этом замке. Но сейчас весь замок был для него домом, и Тиму не хотелось в ней оставаться. Она навевала грустные воспоминания.

Юноша быстро оделся и спустился вниз. Попавшийся навстречу слуга сообщил ему, что господин барон еще в гостиной. У Тима хватило благородства не вспоминать, что раньше в этом замке слуги не говорили на его языке, и он просто отправился в гостиную, слегка нахмурившись.

– Чезаре! – юноша распахнул дверь. Барон обернулся. В его глазах мелькнуло удивление с легкой иронией пополам.

– Я хотел сказать, господин барон, – Тим жутко смутился. – Доброе утро.

– Утро, Тим, давно закончилось. Сейчас день. Если тебе это интересно, час дня, – уточнил мужчина.

Тим покраснел и виновато улыбнулся.

– Перелет...

– Понимаю. Не извиняйся, – Треч шагнул к нему и быстро провел ладонью по густым темным волосам. Просто на всякий случай. Чтобы убедиться, что это не сон, а реальность.

Тим вздрогнул, поймал руку барона в свои и в безотчетном порыве прижался к ней щекой. Чезаре никак внешне не проявил своей радости, но едва удержался от того, чтобы поцеловать сладкие желанные губы.

– Идем, Тим. Для начала завтрак. А потом у нас очень много дел.

– Дел? – Тим поднял голову, но руку барона так и не отпустил.

– Для начала надо созвать совет директоров. Твое появление многое меняет... Ведь ты все еще являешься моим наследником.

Сколько же сил и энергии взялось непонятно откуда с момента возвращения этого серьезного малыша с уже взрослыми глазами...

– Ох, – малыш тем временем поморщился, – а разве...

– Нет, – Чезаре умолк. Ему не хотелось говорить мальчику, что он надеялся (не смел, но все равно верил) на его возвращение.

Солнечный лучик скользнул по серьезному, сосредоточенному лицу барона – так кошка трогает лапой мышь – и он надел солнцезащитные очки. Как бы хотелось ему сейчас улыбнуться Тиму... Но он не мог.

– Вы так и не ложились, господин барон, – мягко упрекнул его Тим.

– Мне вовсе не так уж обязательно спать, мальчик мой. Я не нуждаюсь во сне в такой степени, как люди...

Прошло несколько недель, полных контрактов, новых людей и, к абсолютному неудовольствию Тима, приемов. Деловой мир всколыхнулся огромным цунами, когда барон Треч и его наследник вернулись к делам.

Оба они в равной степени – и Тим, и барон – ужасно уставали от постоянного шума, разговоров и суеты, что поднималась вокруг их персон газетчиками и, собственно, деловыми партнерами. Но каким-то непостижимым образом между ними возникла настолько тесная духовная связь, что им достаточно было просто находиться поблизости друг от друга, чтобы вовремя поддержать, приободрить...

Они полюбили проводить вечера вместе – только вдвоем. Барон сидел у камина, проверяя бесконечные счета и ежеквартальные отчеты, не менее нескончаемым потоком приходившие от бухгалтеров. А Тим располагался на ковре у его ног, прихватив из библиотеки несколько книг. (Он собирался продолжить свое образование.) Тишина обволакивала их своим меховым покрывалом, и им больше не нужно было никого и ничего.

Однажды Тим оторвался от книг (он как раз изучал историю Месопотамии), поднялся и подошел к барону.

– Я хотел бы поговорить с вами кое о чем, – сказал он, устраиваясь у него на коленях (и это тоже давно уже вошло в число их привычек).

– Да, дорогой мой, я слушаю тебя, – голос Чезаре был теплым. Он звучал, как древнее пение самых старых звезд над горами Междуречья.

– Я знаю, как вернуть... Нет, не так... Я знаю, что надо сделать, чтобы вы тоже смогли смеяться.

– И что же? – он не показал чувств, охвативших его при этих словах. Слишком много столетий он занимался тем, что учился делать серьезное и беспристрастное выражение лица.

Теперь оно и вовсе пристало ко мне... Как маска. Как проклятая маска, сделанная из кожи, которая решила, что она теперь – моя настоящая кожа!

– Это я хотел бы пока что оставить при себе, господин барон. Но, – Тим взволнованно посмотрел на него, – я думаю, что есть такая возможность. Вы хотите этого? Вы согласны?

Согласен ли я... Согласен ли нищий пастух получить в свои руки одну из тех звезд, что светят ему каждую ночь? Маленький мой, я...

– Да, Тим. Я согласен.

– Для начала мне нужно вернуть мою способность выигрывать пари, – Тим с выжидательной тревогой посмотрел на Чезаре. От его ответа зависело, увидит ли Тим когда-нибудь его настоящую улыбку и его собственный смех. Мальчик даже представить себе не мог, как любил те моменты, когда аристократическое лицо барона не было похоже на маску древнего шумерского бога.

– Я не знаю, чем это поможет тебе, – медленно проговорил демон. – Но с этой минуты я возвращаю тебе эту способность.

– Завтра мы подпишем новый контракт, – шепнул Тим у самого уха барона. – И я верну вам смех.

Треч ничего не ответил. Лишь крепче прижал юношу к себе.

– Я только надеюсь, – тихо и серьезно сказал он некоторое время спустя, – что ты не наделаешь глупостей.

– Я постараюсь, – на мгновение глаза Тима заискрились веселым смехом, и Чезаре отметил, что раньше не замечал за ним этой привычки – смеяться только глазами. А потом Тим немного отодвинулся.

– Ты... – он прервал самого себя на начале фразы. – Можно я буду наедине называть вас на «ты»?

– Да, – Треч почему-то разволновался, чувствуя волнение мальчика и принимая его чувства в себя.

– Ты... хочешь меня? – он опустил глаза, медленно краснея, понимая, что сказал что-то чересчур интимное и наглое в понимании барона.

Чезаре вздохнул. Он ждал этого. Ждал с того самого момента, когда заметил то – особое – чувство в глазах юноши. Как, наверное, ждало этого все, что окружало их: природа и замок, люди и вещи...

Сладкие и такие желанные губы Тима приняли его губы, настаивая, прося, умоляя о ласке.

Старый демон забыл обо всем на свете...

Был только Тим...

Его нежная кожа и гибкое тело, неопытные, несмелые ласки и стоны, полные страсти неожиданной силы...

И пламя, вдруг переставшее освещать всю комнату, опустившее над ними полог тайны и купавшее их в своем ненавязчивом тепле. Лишь маленький очажок света таился на коврике у камина.

И легкий сквознячок, перешептывающийся со страницами забытых Тимом книг.

И сладость, искренность и невинность, которые Тим без колебаний отдавал своему демону.

И радость от осознания единения, когда боль в молодом теле смыло волной наслаждения... Чезаре все сделал, чтобы Тим не почувствовал этой боли вовсе, но это было невозможно.

– Мой демон... Мой прекрасный демон, – шепнул Тим, обвивая его шею руками, притягивая к себе, всем телом прижимаясь к нему, когда мир, привычный и незыблемый ранее, рассыпался фонтаном звезд.

Что же ты делаешь со мной, чертенок?..

Чезаре мягко удивился, обнаружив, что падает в пропасть собственного сознания, где ничего не было, кроме...

Тим... Мой малыш...

Демон открыл холодные голубые глаза. На губах еще чувствовались горячие невинные поцелуи. Комната хранила воспоминания о жарких объятиях и тихих голосах, полных ласки и согретой нежности. Пламя в камине снова билось ярко и оранжево. Тим во сне умудрился обвиться вокруг барона самым непостижимым образом, совершенно лишив мужчину возможности выбраться из его объятий, не разбудив при этом самого Тима. Темные вьющиеся волосы густой волной лежали на груди Чезаре.

Демон тронул Тима за плечо.

– М-м? – юноша гибко потянулся, не особенно торопясь распутывать конечности, слегка поморщился. – Я заснул?

– Да, малыш, – барон улыбнулся бы, если б мог: Тим, открыв глаза и оглядев себя, поспешил натянуть простыню до самого подбородка, как только обнаружил, что на нем нет одежды.

Чезаре никак это не прокомментировал. Ему нравились стеснительность и застенчивость мальчика. Строгий, всегда и во всем знающий меру – Чезаре не признавал разнузданности и распущенности. Ему не нравилось, когда в его присутствии вели себя неестественно.

Бегемот, маленький развратный нахал, частенько подшучивал над его старомодной консервативностью, но Чезаре, как существо изначально мудрое и, возможно, старшее, оставлял его насмешки и игривые выпады без ответа.

Может быть, то, о чем говорил Бегемот, и было правдой, но Чезаре на протяжении стольких лет оставался собой... Древним демоном, когда-то почитаемым народом Месопотамии как божество. С тех пор прошло слишком много лет, и давно уже нет величия Вавилонского царства, прошел век героев и волшебства. Но он оставался тем, кем был.

Вечер следующего дня застал Тима у Крешимира.

Все-таки и в богатстве есть свои плюсы...

Бывший стюард внимательно выслушал мальчика и подошел к окну своего небольшого уютного домика. Он долго молчал, прежде чем ответить что-либо на просьбу своего юного друга. Тим даже успел за это время выпить две чашки кофе и вскипятить чайник снова.

– Так ты хочешь поспорить со мной на один талер, что барон Треч на самом деле всегда умел смеяться, но за давностью лет просто успел забыть, как это делается? – Крешимир выбил на стекле четкую барабанную дробь. – Зачем тебе настолько замысловатое пари, малыш?

Тим рассеянно провел рукой по своим вечно взлохмаченным волосам. Что сказать? Как ответить? Можно ли найти объяснение, приемлемое для Крешимира, которое не было бы при этом ложью, но и не открывало бы всей правды? Чезаре учил его тому, что правда должна всегда лежать на поверхности. Главное, в какую позу положить правду...

– Я хотел бы вернуть ему смех. Научить его снова смеяться, – смело ответил Тим, перестав, наконец, колебаться. – Может быть, ты или кто-то еще считаете его чертом, но на самом деле он отличается от вас немногим более, чем чертополох от репейника. И он очень одинок, потому что никто не понимает его.

Сколько уверенности и силы... Этот мальчик всегда был намного сильнее любого из нас, потому что в нем есть неистребимая вера в счастье. В то, что счастливым должен быть каждый...

Крешимир лишь улыбнулся странной настойчивости, с которой мальчик старался помочь тому, кто так подло обманул его однажды. Но отговаривать не посмел. Он прекрасно понимал, что это бесполезно. Более того, кажется, он понимал истинные мотивы поступка Тима... Но... А, к черту все! (Интересный каламбур...)

– Тим Талер, я заключаю с тобой пари на один талер.

– Держу пари, – медленно проговорил Тим, – что барон Треч всегда умел смеяться и сумеет вспомнить, как это делается. На один талер.

– Держу пари, что господин барон не умеет, никогда не умел смеяться и никогда не сможет вспомнить того, чего не знал. На один талер.

На мгновение между Тимом и Крешимиром повисла та тишина, которую зовут мертвой. А потом порывом ветра с окна сорвало ставень, и твердое дерево вдребезги разбилось о стену. Юноша вздрогнул, но крепко сжал в кулаке серебряную монету достоинством в один талер.

– Я вышлю тебе монету, когда доберусь до дома, если вдруг окажется, что я проиграл, – он улыбнулся своему другу и вышел под проливной дождь.

«Не стоит», – подумал Крешимир вместо ответа.

Их многое связывало раньше, но теперь... Мужчина видел, что Тим просто сжигает за собой мосты, не желая и, возможно, не умея оставаться всегда одним и тем же. Он менялся так быстро... Так неуловимо... Уже ни от кого не зависел. Уже не нуждался ни в ком, кроме, наверное, Чезаре Треча. Мысль об этом причинила Крешимиру неожиданную боль.

Он назвал замок в Месопотамии домом...

И сколь же многое он перенял от барона Ч. Треча... Умение говорить быстро и четко, выражая суть вопроса в нескольких простых фразах. И умение не сказать ничего определенного, проговорив не один час. (Немного позже люди назовут это высшим пилотажем для тех, кто принадлежит к правящей верхушке.)

Но что-то в манерах и поведении Тима заставляло еще и по-настоящему насторожиться. В юноше проснулись иные, неведомые пониманию Крешимира силы. Когда-то он уже чувствовал это. Когда стоял и смотрел вслед машине неизвестного мужчины, прижимая кулек с гранатами к груди. Он чувствовал эти силы раньше. В бароне Трече.

Может быть, и не стоило беспокоиться, но Крешимир привык заботиться о мальчике, помогать ему.

Но нужна ли твоя помощь, если в свое время ты не сумел помочь даже себе?..

Крешимир горько улыбнулся, глядя куда-то в себя...

Тим вошел в лабиринт из кустов и уверенно направился к его середине. Он сообщил Чезаре, что будет ждать его там, как только вернется обратно в Месопотамию. Еще от ворот он направил слугу сообщить о своем приезде барону.

В условленном месте мужчины еще не было, и Тим сел прямо на траву, подложив под себя скомканную куртку. Мальчик посмотрел на небо – не собирается ли дождь. Дождь не собирался, и Тим достал из кармана пачку сигарет, вынул одну и закурил. Это действительно стало вредной привычкой после того побега из отеля, но зато можно было понаблюдать за струйками дыма, успокоиться и помечтать.

Правда, мечтать в последнее время получалось почему-то только об одном демоне. Чезаре стал дорог ему, нужен, необходим. И при всем при этом... Тима это не удивляло. И он чувствовал, что не только Чезаре нужен ему, но и он нужен Чезаре.

Демон дарил ему новые впечатления и знания – звуки, музыку, слова, ветер, вкусы, запахи и цвета, которых Тим никогда бы не узнал, если бы не повстречался с ним. Они проводили вместе столько времени, сколько Тим никогда бы не посмел мечтать провести со своим отцом, когда тот был жив. И будь Чезаре хоть немного ласковее, Тим вообще не понимал бы, как можно ненавидеть и бояться его.

Конечно, юноша осознавал, что демону непросто менять свои привычки и предпочтения. Задуматься о том, сколько проблем и нерешенных вопросов может стоять перед подобными Тречу, у Тима никогда не было ни времени, ни желания. Но зато в последние два месяца он мог уделить этому вопросу внимание. И он видел, что Чезаре не всегда приходится легко, что он тоже иногда устает и расстраивается, как и самый обычный человек. Только не раздумывает над проблемами надолго, а просто идет дальше... Тим словно заново перебрал свои воспоминания и впечатления. И увидел Чезаре совсем с другой стороны.

И ему стало стыдно. За своих друзей и за себя самого.

Так ли страшен черт, как его малюют?

Видимо, нет. И совсем не с тем смысловым оттенком эту пословицу произносят по всему свету. Потому что смысл должен быть совсем другим.

– Тим...

Юноша поднял голову и посмотрел на барона. Взгляд его был ласковым, чуть растерянным. Он теперь прочел много книг. И знал настоящее имя демона. Син. Но для меня ты навсегда останешься...

– Чезаре...

– Брось эту гадость. При том, сколько у нас денег, ты можешь позволить себе сигареты лучшего сорта.

Тим усмехнулся.

– Я приму это к сведению, господин барон.

К своему удивлению, Чезаре рассмеялся, ощущая при этом странную щекотку внутри себя. Словно...

Тим рассмеялся следом. Он был приятно удивлен тем, что это простое решение оказалось действительно правильным. И... Какое же счастье – слышать смех барона, и похожий и не похожий на его, Тима, смех.

И нотки мудрости в этом смехе...

И легкую переливчатую трель в середине его...

Может быть, демон выбрал смех Тима просто потому, что он напоминал ему собственный?

– Чезаре, – Тим робко коснулся его руки. – Я знал, что это получится. Не могло не получиться!

Демон прижал мальчика к себе и шепнул ему на ухо несколько слов на давно забытом всеми языке.

– Что? – Тим нахмурился, и барон поцеловал его в щеку.

– Ничего, мальчик мой...

Тим посмотрел подозрительно, но ничего не сказал. А Чезаре просто решил, что все и так понятно, без слов.

Иногда слишком много объяснений убивают смысл. И истинную ценность моментов.

Высоко над лабиринтом летел орел. Может быть, он видел что-то. А может быть, просто не заметил смешинки в воздухе (щекотной и чуть томной) – птицы, как и звери, смеяться не умеют.

Смеяться может только тот, кому это нужно.