Иллиан терпеливо мерил шагами пустоту дворцового коридора. Ценитель старины пришел бы в восторг от развешанных по стенам полотен и дорогих безделушек на декоративных столиках. Лейтенант Иллиан ценителем не был. Однако даже самый монументальный экземпляр здешней коллекции, «Осаду Звездного Моста», он успел изучить до последних трещин в холсте и каждого весла на швартующейся галере.

Весенний парк за окном, старые картины, солнце, медовый паркет, натертый до блеска ароматическим воском, тишина – все создавало обманчивое ощущение покоя. Кусочек вечности, застывший в янтаре теплого полудня. Ничего, сейчас история перемелет янтарную крошку в своих здоровенных зубчатых колесах, и время пойдет своим путем...

Выпавшие на последнюю неделю вынужденные каникулы измотали Иллиана больше, чем любой аврал. Планы эскобарской кампании обретали плоть, кронпринц горделиво сиял, как свежеотчеканенная монета, а градус тревоги, висевшей в воздухе, сделался почти ощутимым. Одно за другим тянулись совещания императора с шефом СБ за закрытыми дверьми: разговоры, на которых даже присутствие личного секретаря оказалось нежелательным. Наконец сегодня ему приказали явиться в приемную.

Створка двери в конце коридора приоткрылась. Не императорский оруженосец, но сам Негри, хмуро-бесстрастный как обычно, кивнул:

– Лейтенант. Заходи.

Иллиан шагнул внутрь, молча откозыряв.

В императорской гостиной посреди дня царили прохладные сумерки. Темно-зеленые шелковые шторы были полузадернуты – император в последнее время не любил яркого света. Огромный, выключенный сейчас комм-пульт зиял посреди комнаты черной стеклянной глубиной: бездонный омут, упадешь – не выплывешь.

Негри, поставивший свой стул поодаль, беззвучно водил широкой ладонью по гладкой кожаной папке для бумаг. Несчастная папка отчего-то казалась распластанной под волчьей лапой свежесодранной шкуркой. Желания взглянуть на ее содержимое у Иллиана категорически не возникало.

Эзар сидел, опершись широко расставленными локтями на край комм-пульта и сцепив пальцы. На Иллиана он едва покосился, как на знакомый и не вызывающий вопросов предмет обстановки. Сейчас внимание императора было сосредоточено на другом.

Третью персону в комнате Иллиану до этого момента не случалось видеть воочию – только на записях и голоснимках в досье. Но не требовалось эйдетической памяти, чтобы запомнить это тяжелое, с резкими чертами лицо с первого раза. Впрочем, сейчас был виден лишь профиль человека, сидящего вполоборота к двери. Лицо адмирала – нет, судя по нашивкам, капитана – Эйрела Форкосигана было бесстрастным, зато обтянутая зеленым мундиром широкая спина закаменела в упрямой неподвижности.

Судя по долгому моциону Иллиана в картинной галерее, здешний разговор шел как минимум пару часов, и эти часы оказались не самыми легкими в жизни сидящих за столом.

И все же Иллиан испытал безотчетное облегчение, видя этого человека здесь. Живую гарантию, что эскобарская... – нет, он даже в мыслях не хотел произносить слово «авантюра», хоть и знал, кому принадлежит авторство этой идеи, – эскобарская операция окажется удачной. Командование флотом пристало Форкосигану больше, чем патрульный крейсер, это понимал даже СБшник без флотского опыта.

– Просто расточительность: придерживать тебя в патруле, пока ты плесенью не покроешься, – неожиданно продолжил Эзар с середины реплики, словно услышав мысли Иллиана. Ни один из троих не обманулся, к кому она была обращена. – Да и там ты ухитрился сцепиться с человеком Гришнова, – императорский голос казался почти сварливым. – Мне надоело выгораживать тебя.

Герой Комарры, которому устраивали показательный разнос в присутствии младшего офицера, не шелохнулся. Младший офицер, которого решили подобным образом ввести в курс дела, – тоже. Особенно безупречной неподвижности способствовало то, что Негри не сводил с него глаз.

– Ты носишь мой мундир. И будешь служить мне там и таким образом, как я сочту нужным! – отрубил Эзар. – В оперативном штабе эскобарской флотилии. А чтобы не ввязывался там ни в одну из своих эскапад, в которых вечно считаешь себя правым... Будешь у меня на коротком поводке, лорд Форкосиган. Вот он, изволь познакомиться.

«Да уж, не самая лестная рекомендация».

Форкосиган повернулся к новому действующему лицу, смерил его коротким взглядом. Почти удивленным.

Иллиан постарался сделать каменную физиономию. В происходящем здесь спектакле ему явно отводилась роль безмолвного статиста. Поэтому представлять свои особые умения и заодно извиняться за то, что заводская маркировка чипа не нанесена у него на лбу, ему не потребовалось.

Эзар продолжил сам:

– Лейтенант Иллиан, помимо обычных для моих СБшников достоинств, – краем глаза Иллиан заметил, как молчаливый Негри кивнул, – обладает еще одним: биочипом памяти. И правом личного доклада мне. Считай эти серебряные Глаза у него на воротнике моими собственными, и не ошибешься, Эйрел. Он будет приставлен к тебе ради обеспечения безопасности. В первую очередь от тебя же самого.

Форкосиган должен был вспыхнуть, если лейтенант хоть что-то понимал в людях. Но если в глазах экс-адмирала и загорелся мрачный огонь, под полуприкрытыми веками он был незаметен.

– Моего слова вам недостаточно, сир? – словно для проформы поинтересовался он.

Иллиан отметил, что в сравнении с записями голос Форкосигана звучит глуховато. Хотя не исключен вариант, что тот просто надсадил горло в двухчасовом споре с владыкой двух планет. Иллиана бы это не удивило. В закрытом разделе досье, которое ему приказано было вчера посмотреть, определение «упрямый сукин сын» повторялось не реже, чем «гениальный стратег». И оба эпитета могли представлять собою как поэтическое преувеличение, так и чистую правду.

– Хм, слово Форкосигана? – Что прозвучало в этих словах императора – раздражение? Сарказм? Или злорадное удовольствие спорщика, поймавшего оппонента на логической ошибке? Иллиан провел на своем нынешнем посту больше года. Он знал лицо Эзара лучше и видел чаще, чем собственную физиономию в зеркале. А иногда – ближе, но это к делу не относилось. И все же порой ошибался, читая эмоции по этим чертам. – Нет. Ваше противостояние зашло слишком далеко, чтобы прекратить огонь по твоему честному слову. Вот он, – кивок в сторону неподвижно замершего Иллиана, – станет гарантией того, что ты будешь занят служением мне, а не сведением счетов с твоим командующим.

«С командующим?»

– Кандидатура вами уже утверждена, – в устах Форкосигана это прозвучало не вопросом и даже не досадливым сожалением.

– Форратьер получает вице-адмирала, чтобы сравняться в чине с моим сыном и разделить с ним командование, – информировал император. Комментариев не ожидалось. – А ты – коммодора. Твой второй шанс вновь дослужиться до адмиральских нашивок. И мой лейтенант присмотрит, чтобы ты не скомпрометировал себя сам и не лишился и этого шанса.

Иллиан прикусил язык, борясь с искушением задать бессмысленный вопрос. Фамилию Форратьера следовало ожидать – но она же объясняла напряженное отчаяние Эйрела Форкосигана. Он сам на месте опального адмирала взамен должности в штабе попросился бы на Кайрил. Или потенциальному миротворцу Иллиану не поздно сделать это самому, и прямо сейчас?

«Ты будешь служить мне там и таким образом, как я сочту нужным», – припомнил он. Насколько сказанное раньше было адресовано ему самому? И в какой мере?

Эзар хлопнул ладонью по столу:

– Разговор окончен. Можете быть свободны, джентльмены. Инструкции получите обычным порядком. Иллиан, сопроводи коммодора Форкосигана к восточному подъезду и возвращайся.

Форкосиган поднялся, скрипнув стулом. Обвел глазами комнату, царапнул взглядом по папке под ладонью Негри, посмотрел императору прямо в лицо, аккуратно козырнул: – Так точно, сир. – Вопросительно повернулся к Иллиану, чуть сведя широкие брови: совершенно ясно, что дорогу к выходу из дворца сын графа Форкосигана нашел бы без труда, и новоявленный конвой его не радовал.

– Сэр? – Иллиан распахнул перед уходящим дверь. Человек, к которому теперь следовало обращаться «коммодор», прошел в нее широким шагом, не оглянувшись. Иллиан бесшумно прикрыл за ними створку.

Слитный топот сапог раскатился по галерее эхом. Форкосиган шел, совершенно не глядя по сторонам – должно быть, до своей опалы он проходил этим коридором не один десяток раз. Он был погружен в собственные мысли. Иллиан – тоже. Вопросов у него в голове роилось куда больше, чем ответов на них. Молчание длилось до самых дверей.

У выхода Иллиан отдал своему подопечному честь, на долю секунды заколебавшись, ограничиться ли стандартным взмахом аналитика или выполнить салют с уставной четкостью. Что вернее покажется Форкосигану пренебрежительной насмешкой? Нет, тот воспринял аккуратное приветствие как должное, ответив машинальным до автоматизма жестом.

– Вам уже приходилось за кем-то приглядывать, лейтенант? – внезапно спросил Эйрел Форкосиган и невесело усмехнулся.

«Спрашиваешь, опытный ли я шпион?»

– В течение последнего года Его Величество неоднократно поручал мне роль наблюдателя, – против своего желания сухо ответил Иллиан. От человека с механическим устройством в мозгах все ждут бесстрастности, а не растерянной физиономии. Сложно дать Форкосигану понять, что они с лейтенантом – коллеги по несчастью. В своем непонимании: «за что?»

Нет, Форкосиган наверняка понимает. Вот только делиться своими выводами не намерен.

А понимание Иллиана ждет своей минуты за дверью императорского кабинета.

* * *

Когда Иллиан спешным шагом вернулся, Эзар сидел за тем же столом, но Негри уже не было. Император прихлебывал чай; на темном стекле пульта отпечатались влажные круги от донышка чашки. Поза Эзара была расслабленной, как у человека, отдыхающего после тяжелой работы. В комнате стало прохладнее: включенный на полную мощность кондиционер вытягивал из воздуха жару и напряжение последних часов. Солнечный свет, пробивавшийся в узкую полоску между шторами, лежал на паркете золотой полосой – словно отброшенный клинок.

– Ну, о чем вы говорили? – с ходу полюбопытствовал император.

– Почти ни о чем, сэр. Он интересовался моим опытом работы.

– И ты похвастался? – Эзар повел ладонью в сторону соседнего стула, приглашая присаживаться. Чаю, правда, не предложил.

– А мне есть чем хвастаться перед Форкосиганом? – Иллиан позволил себе самую малость сарказма. Трудно оставаться совершенно бесстрастным, когда сердце колотится в груди – и не только от пробежки через полдворца.

Эзар смерил его взглядом. Нахмурился. – Ты чем-то недоволен? – Легкий дребезг поставленной на комм-пульт фарфоровой чашечки. Похоже, императорская расслабленность – самообман, и в этой комнате выговориться необходимо не одному Иллиану. – Позволь поинтересоваться, чем?

– Сэр, разрешите мне рассмотреть эту проблему как аналитику.

– Попробуй, – позволил Эзар, скептически хмыкнув. Он откинулся в кресле, привычно сцепил пальцы. Отвергающий жест. Намек, что тот готов выслушать все, что по столь щекотливому вопросу выскажет его младший аналитик, чтобы потом разнести услышанные соображения в пыль.

Иллиан собрался с мыслями. Разумеется, он понимал, что на все его сомнения у императора найдутся свои доводы, но после четверти часа размышлений ему необходимо было высказаться. Он набрался духу и начал с того, что явно вызовет главное недовольство:

– Исходя из предоставленного мне досье, сэр, я считаю, что кандидатура для работы с коммодором Форкосиганом выбрана вами неудачно.

– И почему же? – голос Эзара просто сочился язвительностью.

– По пунктам, сэр. Первое. У Форкосигана четко негативное отношение к офицерам, ведущим за ним контроль. Пока эта роль принадлежала исключительно политвоспитанию, и примеры конфликтов вам известны. Он – человек привычки. Опасно переносить это отношение на вашу личную службу безопасности, сир. Особенно – представлять меня ему в столь демонстративной форме. Второе. Форкосиган – старший офицер харизматичного типа и не привык получать указания от людей моложе себя как по возрасту, так и по званию. Лейтенант, указывающий адми... коммодору с таким послужным списком, – это гротеск. Я ценю ваше доверие, сэр, но ведь им облечен не только я. Третье. Из-за чипа меня целенаправленно готовили на роль отстраненного наблюдателя. Психологический департамент программировал меня, но не обучал. Я знаю, как обеспечить физическую безопасность коммодора, но сомневаюсь, что обладаю достаточной квалификацией, чтобы обезопасить его в отношениях с командующим Форратьером.

– Боишься не справиться? – Эзар с деланным изумлением приподнял бровь, покачал головой. – А может, чего-то другого? Например, потерять тепленькое место в моей приемной. Раньше ты хотел отправиться на передовую, разве нет?

Плохи дела, отстраненно подумал Иллиан. Похоже, вопрос настолько горячий и неудобный, что Эзар моментально пытается сменить тему, переводя все в плоскость эмоций. Хотя пока ситуация не дошла до крайностей: тогда тот сказал бы не «в приемной», а «в постели». А может, умение не отвлекаться на эти эмоции и есть испытание? Эмоции, о которых Эзар осведомлен столь же хорошо, как о содержимом чипа памяти.

– Никак нет, сэр, – подчеркнуто сухо ответил он. Не время шутить, что, мол, он всерьез испуган перспективой разделить судьбу двоих политофицеров, последовательно приставленных к Форкосигану: один попал под трибунал, другому сломали шею. Доля правды в этой шутке была бы небольшая: офицерских званий ниже мичмана нет, а устраивать Форкосигану неприятность масштаба комаррской бойни он не планирует.

– Тогда что за отговорки? – Эзар поднялся, склонился вперед, опершись о стол.

Иллиан тоже вскочил со стула. Прекратить этот разговор нельзя. Пусть даже по его окончании они никогда не смогут взглянуть друг другу в глаза... Черт, это от включенного кондиционера у него сейчас зуб на зуб не попадает, или его трясет совсем по другой причине? Он упрямо продолжил:

– Я знаю свои пределы. Вы действительно полагаете, что Форкосиган станет прислушиваться ко мне?

«...Когда не слушает даже вас?» Нет, это, пожалуй, говорить не стоит.

Эзар отмел эти соображения резким движением ладони.

– Чушь! Ты чем слушал полчаса назад? Про расточительность – тебя тоже касается. Я три года продержал тебя во дворце не ради устройства твоей... личной жизни. И не ради того, чтобы ты прохлаждался на совещаниях. Я учил тебя. Сам. Изволь соответствовать, а не скромничать. Я говорю, что ты готов, и не смей со мной спорить, ясно?

Иллиан не стал спорить: он никогда не знал за собой склонности к самоубийству или самоубийственной глупости. Только коротко поинтересовался:

– Вы переводите меня в постоянное подчинение к Форкосигану, сэр?

– Если справишься – да. Ты должен научиться с ним работать. Стабилизировать его. За успех получишь у Негри капитанские нашивки. Если не справишься... – Пауза выдерживалась так долго, что успела покрыться инеем в морозном воздухе кабинета. – Тогда шеф СБ постарается найти твоим способностям иное применение. В архиве, например.

«Сработаться... Сейчас меня гонят потому, что прежде я с этой задачей не справился, или потому, что справился слишком хорошо?»

Сомневаться не стоит – справился. Эзар стал центром его вселенной: изначально – благодаря излишнему рвению психологов из Безопасности, потом – по его собственному выбору. Но он же не слепой и знает, как эта безумная самоотдача императору льстит, даже против его воли, как взывает к его чувствам (насколько слово «сентиментальность» вообще применимо к человеку вроде Эзара Форбарры). Теперь тому... не хочется отпускать Иллиана? Не сомнения ли прячутся за жестким «я сказал!»? Усталость, сожаление... ревность?

Уверенным в таких вещах быть невозможно, а заговорить об этом – немыслимо. Не только сейчас. В полуночных разговорах наедине допускалось всё: от глупых ласковостей до едких шуток, от предельной фамильярности до нецензурщины, которая так возбуждает в нужный момент и при мысли о которой так горят уши впоследствии. Но одна тема всегда была абсолютным табу – расставание и то, что будет потом. Звучное умолчание ввиду якобы полной незначительности предмета.

Но он же аналитик; он приучен искать изменения в привычном рисунке, отклонения от стандарта, пусть даже самый стандарт уникален. Эзаровская внезапная попытка уязвить, упрекнуть в том, в чем Иллиан гарантированно не грешен, – что это? Та самая слабость? Понимание... ошеломило. Иллиан вдруг замер, точно налетев на невидимую силовую стену. Похоже, иногда полезно задуматься не только о своей скромной персоне и ее воображаемых обидах...

– Лейтенант, ты что, заснул?! – раздраженный окрик вернул его к действительности.

– Я приложу все усилия, сэр, – припомнив вопрос, коротко ответил Иллиан. Самые простые ответы складывались у него сейчас медленно, точно заново. – Но мне нужны дополнительные инструкции.

– Какие еще инструкции? – переспросил Эзар устало. – Ты прочел его досье. Целиком. И не рассказывай мне, что что-то важное забыл...

Иллиан приглашающе придвинул императорское кресло поближе. Эзар тяжело опустился на холодную шелковую обивку, крепко держась за подлокотники, точно сила тяжести внезапно взяла над ним верх. Напряжение спадало с него, стекало, как вода, оставляя измученного немолодого человека, который успел принять решение, пережить его горечь и справиться с последствиями. Иллиан поставил свой стул почти вплотную, как они обычно сидели по вечерам. Сидели на инструктажах, докладах, уроках, редких разговорах по душам – открывая тяжелую дверь императорских покоев, он почти никогда не догадывался заранее, куда свернет беседа.

Он сосредоточился на деле. Только на деле.

– Вы же понимаете, сэр, что в прямом противостоянии коммодор Форкосиган проглотит любого младшего офицера с потрохами, оснащен тот дорогим электронным оборудованием или нет. Даже если в этом и состоит ваша цель... Мне важно знать, в каком качестве я буду находиться при нем. Надзиратель? Личная охрана? Беспристрастный свидетель для будущего трибунала? Мальчик для битья? Живое напоминание о вашем гневе всем, кто находится с Форкосиганом рядом?

– Непременно хочешь выбрать что-то одно? – неожиданно миролюбиво поинтересовался Эзар.

– Человек-оркестр – не мое амплуа. Не лучше ли противопоставить оппоненту мои сильные, а не слабые стороны?

– Оппоненту? И кому же?

Иллиан вздохнул:

– А вот это, сэр, я и пытаюсь у вас выяснить.

– Я слушаю. – Эзар расслабился, выжидательно утвердил ладони на коленях. Он явно не собирался ничего объяснять, самое большее – подтвердить догадки, до которых Иллиан обязан дойти своим умом. Что ж...

– Буду рассуждать логически. Вы отдали Форкосигана в подчинение именно тем двоим, которые имеют множество причин его ненавидеть. Мотивы Форратьера очевидны: и личные – их давние отношения, – и политические – его альянс с министром Гришновым. Кронпринц тоже – я знаю, что мои слова бестактны, сэр! – испытывает к Форкосигану ревнивую зависть. Не только из-за своего друга. Прежде всего – из-за вас.

– Забываешься, – поморщился Эзар. – Мои отношения с сыном – не твое дело.

– Знаю, – согласился Иллиан. – Поэтому не анализирую эти отношения – лишь следствия из них. Ненависть – несомненно. Предположим, мое присутствие помешает обоим нападать на Форкосигана открыто из страха перед вашим гневом. Тем не менее, они найдут множество способов изводить своего подчиненного косвенно. Что вы покупаете этой ценой? Форкосиган во главе флота вторжения стоил бы любых дрязг в командовании. Но не Форкосиган – шестой или седьмой по старшинству офицер в штабе Форратьера. Это что, наказание, а я – олицетворение клейма подозреваемого? Или испытание, с которым Форкосиган должен справиться с моей помощью? А то и кость, брошенная Форратьеру, а я обязан проследить, чтобы тот не слишком зарвался?

– Все варианты перечислил?

– Нет, – признался Иллиан. – Но перебирать догадки я могу хоть до следующего Зимнепраздника.

– Умничаешь, парень. И все усложняешь, – развел ладони Эзар. – Я сказал то, что сказал. От тебя требуется сработаться с Форкосиганом. Добиться, чтобы он снова наилучшим образом служил мне. Методы – на твое усмотрение. И радуйся, что ты представлен ему как мой личный шпион. Простого лейтенанта он подмял бы, не заметив.

Итак, подумал Иллиан, вот и задача. Сработаться с прославленным адмиралом, завоевателем Комарры, графским наследником и кумиром армии. Известным в узких кругах легким вольнодумством и фирменным упрямством. И защитить его. Персонально. Всего-то!

– Тогда мне нужно исчерпывающее досье на всех старших офицеров флота...

– С деталями – к Негри, – отмахнулся Эзар.

– ...И на первого командующего в том числе, – упрямо договорил Иллиан.

– Прожив во дворце столько, ты не знаешь про моего сына все, что тебе положено знать? Ладно. Мы с тобой поговорим на эту тему отдельно. Вечером. А теперь иди.

– Слушаюсь, сэр.

«Вечером. Сколько этих вечеров остается до моего отлета?»

* * *

Эскобарская экспедиция началась в срок. Флот вторжения, ныряя по одному кораблю с комаррского узла, собирался на орбите новооткрытой планеты, даже во внутренних документах имевшей пока только невразумительный каталожный номер. Столь внушительного соединения барраярский флот не видел уже пять лет – со времен победоносной комаррской экспансии. Но если половину комаррской победы обеспечило искусство дипломатии и разведки, то, кажется, Эскобар Империя собиралась брать исключительно внезапностью и превосходящей силой. Десятки крейсеров новейшей серии, десантных бортов, тральщиков, кораблей слежения, курьеров-перехватчиков – и венчающий это скопище флагманский крейсер «Генерал Фортугаров» с обоими командующими и штабом на борту, который находился уже в сутках лету от Барраяра.

Для Иллиана последний месяц на планете выдался... интересным. День, когда удавалось проспать шесть часов, мог сойти за отпуск. Круглосуточно, напоминая себе самому охваченного манией книжного червя, лейтенант поглощал один строго секретный документ за другим, почти не вдумываясь в их содержание. Досье: меморандумы, сводки, протоколы трибунала, архивы муниципальной стражи какой-то замшелой давности, докладные записки. Даже если в конце этого задания его ждет провал и позорная отставка с имперской службы, у него еще останется шанс занять пост официального биографа семьи Форкосиганов. А еще – процедуры безопасности флота, военная юриспруденция, инструкции по пилотированию катеров. И досье на всех старших офицеров эскадры и прочих лиц, хоть раз имевших возможность служить под началом нынешнего коммодора. Таких набралось столько, что услышанная в одной из записей фраза «В последние двадцать лет без Форкосигана не обходилась ни одна заварушка» выглядела святой правдой, а не метафорическим обобщением.

Полетное предписание с требованием явиться на место сбора в военный космопорт лейтенант Иллиан воспринял с облегчением смертника, который выкопал себе наконец могилу должной глубины и теперь может отдохнуть, пока расстрельная команда завтракает и заряжает ружья.

А если перед смертью не надышишься, то можно хотя бы отоспаться.

Второй из пяти комаррских скачков приходился по расписанию на глубокую корабельную ночь. Иллиан заранее сверился в пилотской рубке с планом полета и настроил свой внутренний будильник так, чтобы проснуться за четверть часа до включения двигателей Неклина. Предосторожность была не лишней. Четыре с лишним года назад, на пути от Иллирики, он с неприятным изумлением обнаружил, что прохождение П-В туннеля во сне способно наградить его дичайшей головной болью. Он во всех подробностях помнил непередаваемое ощущение тупого, ржавого шурупа, который настойчиво вкручивается ему чуть выше бровей. Возможно, за столько лет эффект сгладился – или был временным, вызванным адаптацией к чипу, – но Иллиану все равно не хотелось рисковать.

Мир вокруг мигнул и вернулся в привычное состояние, напоминая о происшедшем лишь неприятной тошнотой. Скачковая болезнь в легкой форме. Иллиан не первый раз подумал, что, может, не зря после Академии он не получил желанного назначения на корабль. Флотскому офицеру подобная слабость может помешать в самый неподходящий момент. Если бы не это, аскетическая обстановка крейсера не создавала бы у лейтенанта ни малейшего неудобства. Каюта размером со средний шкаф, в виде исключения выделенная ему как СБшнику в полное распоряжение – обычно младших офицеров селили по двое, – не вызывала клаустрофобии и казалась вполне уютной. А маршрут к Комарре, которым они сейчас шли, не таил решительно никаких неприятных неожиданностей.

Скачок миновал. Можно опустить голову на подушку и снова уснуть. Нет никакой необходимости одеваться, выходить из каюты и проверять, на месте ли его знаменитый подопечный. Форкосиган, которому за свою жизнь выпало сделать боевых П-В переходов не меньше, чем самому Иллиану – прочесть бумаг, спокойно спит в собственной постели. Отправиться в коридор посмотреть, какого цвета лампочка горит на дверном замке коммодорской каюты, было бы не просто бесполезно, но оскорбительно. Иллиан знал это, и все равно ему пришлось подавить порыв подняться с койки. Ничего. Пройдет. Синдром новичка, который боится не справиться со слишком ответственным заданием. Через пару недель, когда обязанности утвердятся до автоматизма, он перестанет дергаться.

Распоряжение, отданное ему официально, гласило: присутствовать при всех разговорах Эйрела Форкосигана с посторонними, особенно – деловых, и сопровождать его по всем делам службы. Формулировка столь же предельно точная, сколь и невыполнимая без добровольного содействия наблюдаемого. А тайная слежка – дурной способ наладить отношения с гордым человеком, чья самая важная и уязвимая точка – слово чести. На это слово лейтенанту и придется положиться. Хотя Иллиан подозревал и о «жучке», сидящем в линии форкосигановского комма, и о том, что кому-то на этом корабле дано задание оценить его собственную исполнительность. Как обычно, испытание... предназначено не для одного.

Иллиан лег, закинув руки за голову. Против обыкновения, сон не шел к нему мгновенно. Что же, если нельзя потратить ночные часы с пользой на отдых, можно развлечься хотя бы анализом ситуации.

Нет. Самоанализом.

Откуда взялся теперешний синдром несданного экзамена? Иррациональное ощущение собственной провинности после освобождения от работы императорского секретаря? При том, что прямых прегрешений и провалов за ним не числится. Но нельзя знать, правильным ли был ответ, если ты не расслышал вопроса.

Иллиан понимал, что дело не в нем. В первую очередь не в нем. Его не то чтобы больше не желали видеть, – ему категорически не желали показываться на глаза. Он вспомнил фразу, оброненную Эзаром незадолго до его отъезда. В тихую минуту расслабленности, когда слова уже проходят мимо сознания, шепотом, на ухо: «Я совсем сдаю. Не хочу, чтобы ты запомнил меня таким». Вроде бы случайно, но его паранойя прекрасно знала цену таким случайностям.

С ним попрощались и отпустили. Для его же блага.

И благо было несомненно. Никогда прежде он не чувствовал в себе такой полнейшей дееспособности. Такого единства с собственной головой, отягощенной иллирийской железкой. Такого спокойствия и безразличия к себе самому. Отсутствия страха испытать эмоции. Любить. Все это уже... случилось. На самой высокой и пронзительной ноте. Так, после того, как взойдешь на пик Скайскрейп на Черном сбросе, желание штурмовать небо с альпинистскими крючьями в руках теряет остроту.

Иллиан заворочался с боку на бок. Тема, на которую нечаянно перешли его мысли, оказалась слегка неуютной. Будоражащей. Впрочем, где же еще размышлять об этом, как ни в одиночестве, за запертой дверью и в безопасности собственной постели?

Да. То, что прежде казалось стыдной помехой, теперь отошло на задний план. Собственные интимные вкусы перестали вызывать у него отчаянное смущение, оставаясь просто частной подробностью, как до сих пор не изжитая слабость к дорогим шоколадным конфетам. Плотское желание могло не возникать вовсе или сосуществовать со сколь угодно сильным чувством – от беспримесной ненависти до благоговейного уважения, – не смешиваясь в один гремучий коктейль. Как масло и вода. И пускай его взгляд на мир не стал совершенно свободен от эмоций и личных суждений, как того желал бы капитан Негри. Но страсть... страсть осталась одна. Работа.

А по работе ему достался непростой напарник.

Личное знакомство лишь подтвердило тезис, что равнодушных отношений с Эйрелом Форкосиганом ни у кого не складывается: к нему моментально начинаешь испытывать либо симпатию, либо глухое раздражение. Встречный вопрос – а что чувствует Форкосиган? По отношению к своему персональному соглядатаю? Не надо обладать излишней проницательностью, чтобы поставить на раздражение. Иллиан подумал, что неплохо бы чем-то компенсировать свой сомнительный статус – например, доверительным намеком на то, что подспудная обида на Императорское Величество у них общая.

«И еще кое-какие общие склонности, так пунктуально отмеченные в закрытом разделе досье Форкосигана».

Иллиан невольно фыркнул, но признался себе, что эта шутка – не из самых удачных. Зато доля правды в ней зашкаливает. Слишком много совпадений для случайности.

«Похоже, меня не бросили. Хуже. Меня целенаправленно подарили».

Очередной кусочек, щелкнув, встал на место в мозаику. Как будто рядом прозвучал императорский голос, с ворчливым одобрением переспрашивающий: «Понял, лейтенант?» Иллиан испытал странную смесь ощущений: отголосок уже пережитой горечи наложился на острую радость удовлетворенного интеллектуального любопытства.

Сложившуюся картинку определенно стоило обдумать со всем тщанием аналитика; но лучше – выспавшись и на свежую голову. Иллиан с хрустом потянулся и зевнул, потом натянул до подбородка казенный спальник и провалился в свой обычный сон без сновидений до самого утреннего подъема.