Когда есть столько любви,
Всегда есть повод, чтобы стать на карниз.
Попробуй ответить «нет»,
И ты услышишь, как я падаю вниз...

(запись в дневнике Рено Синклера)

Мидгар тонул в равнодушном чарующем свете реакторов Мако. Над городом возвышалось здание Корпорации Шин Ра – его было видно почти отовсюду. И худенький мальчик двенадцати лет смотрел в окно огромными зелено-голубыми глазами. Матери его не было дома (она работала официанткой в одной из многочисленных ночных забегаловок Седьмого сектора), и можно было сидеть здесь и смотреть на Шин Ра билдинг хоть до самого рассвета.

Хотелось есть, но есть было нечего – мальчик уже обшарил холодильник и нашел там только несколько бутылок пива, пакет прокисшего молока и кусок заплесневелого сыра. Сыр он съел еще три часа назад, и теперь старался не обращать внимания на нытье недовольного таким обращением желудка.

Оторвав взгляд от огней города, мальчик сполз с подоконника и подошел к зеркалу. Отражение... Высокий тонкий подросток – большеглазый, с рыжими (почти рубиново-красными) волосами, непослушно торчавшими в разные стороны. Кожа бледная, матового оттенка, но зато губы (по личному мнению самого мальчика) просто замечательны – тонкие, твердые, а сам рот очень чувственный. Дети Седьмого сектора рано взрослели и начинали обращать внимание на свою внешность... Он усмехнулся, провел рукой по волосам и пошел к себе в комнату, по дороге пиная ногой все, что по своим внешним данным и прыгательным характеристикам хоть сколько-нибудь подходило на роль футбольного мяча.

Мягкий свет монитора не ранил глаз, привыкших к темноте. Надпись на экране, привычная и успокаивающая:

«Привет, Рено»

– Привет, привет, – пробормотал Рено. – Ну что, будем работать?

«К работе готов»

– Прекрасно... Загрузка системы.

«Одна минута и десять секунд, Рено»

– Хорошо.

Грамотно написанная программа позволяла создать вполне полную иллюзию разговора. Рено привык к ней, иногда дополняя общее образование компьютера и обновляя его лексикон и дифференцировку грамматических речевых конструкций.

«Система загружена, вирусов на жестких дисках и в личных файлах не обнаружено. Мы можем начинать работать, Рено?»

– Можем... Или должны... Какая, к черту, разница?!

«Не понимаю...»

– Извини... Работаем...

Рено надел очки и приступил к излюбленному способу зарабатывать деньги на недешево обходившееся образование и питание – взлому банков данных и элементарнейшему хаку игровых систем Мидгара.

Наверняка мать придет усталая и злая, – пронеслось у него в голове. – Надо бы успеть улизнуть из дома до ее появления...

Он полностью погрузился в свою работу, не замечая ничего вокруг. Потом отошел, чтобы сделать себе кофе, а когда вернулся, оторопел. В его отсутствие компьютер продолжал работать, отыскивая запертые файлы чужих локальных систем, и теперь на мониторе мерцала база данных Корпорации Шин Ра... С интересом просмотрев несколько поверхностных сведений о планах, митингах и встречах, Рено с увлечением копнул глубже – новейшие разработки, исследования, особые отряды и войска, Древние... Это же легенда! Неужели Корпорация Шин Ра занимается сказками?! А дальше?..

– Хоть посмотрю, что там и как... – пробормотал он.

«Это преследуется по закону! – запротестовал компьютер. – Взлом этой базы данных уголовно наказуем!»

– То, что я делаю обычно, тоже... Да ладно тебе! Я только взгляну и сразу же назад...

– У тебя нет ни стыда, ни совести! Я целыми днями работаю, чтобы тебе не пришлось жить на улице, чтобы у тебя была нормальная жизнь! И что же я получаю взамен?!

– Мама, – в глазах Рено застыла обида. – Но ведь я же совсем не плохо зарабатывал... Позволь мне хотя бы объяснить...

– Вот именно, что зарабатывал... Но теперь у тебя конфискован твой источник дохода, а мне предстоит платить штраф в семьдесят тысяч гил! Ну где я, по-твоему, возьму такие деньги?! – мать устало оперлась руками о стол. А Рено беспокойно передернул плечами.

Ему при всей его природной наблюдательности и остром уме так и не суждено было понять мотивы ее поступков. Она не любила сына. Только давала ему кров и обеспечивала необходимым уходом. Мальчик, так желавший тепла и счастья, не раз смотрел ей в спину и все ждал, что вот она обернется, и случится чудо – он станет ей нужен, он будет любимым и желанным сыном. Но время шло. И мальчик перестал верить в сказки, которые придумывал для себя.

Ну все, хватит уже. С меня довольно!

– Я сам оплачу этот штраф! – глаза Рено сузились от гнева.

– Каким образом, интересно? – ирония, прозвучавшая в голосе матери, больно резанула по нервам, рванула душу, как бродячая отчаявшаяся собака порой вырывает кусок мяса из плоти такого же бродячего, но еще не совсем отчаявшегося человека, в темном переулке нашедшего себе приют среди коробок и всякого другого хлама. – Ты несовершеннолетний, у тебя больше нет твоего любимого компьютера и, более того, тебе отныне законом запрещено подходить к этой технике, даже для развлечения! И ничем другим ты заниматься не умеешь, да и не любишь... – мать снова сорвалась на крик, а Рено опустил глаза – ему было больно и очень обидно, потому что вроде бы ругали за дело, но с другой стороны...

Мать тем временем не остановилась на уже сказанном.

– Ты хоть понимаешь, что ты наделал?! Или ты такой же тупой, как твой отец?

– Мама...

– Уходи, Рено... – мать неожиданно отвернулась и заговорила очень тихим трагическим голосом. Рено с трудом слышал ее. – Надо было сразу понять, что ты вырастешь таким же, как он.

Ага, та же рыжая морда, наглая, как танк перед деревянным домиком... Это мы уже слышали и раньше!

– То есть, как это? – встрепенулся Рено, отвлекаясь от своих мыслей.

– Убирайся отсюда! Чтобы духу твоего здесь больше не было, маленькая неблагодарная тварь!

Мальчик подумал, что ослышался. Ведь так не может быть, чтобы родная мать выгоняла из дома, где провел всю жизнь. Не может это быть правдой, ведь так?!

Это оказалось правдой...

Темный переулок не вызывал у Рено ни малейшего доверия. Шепоток домов (их окон, дверей и лестниц) наводил даже не страх, а, скорее уж, леденящий ужас. Рено бродил по городу с самого утра, ничего не ел и не знал, куда идти. Он замерз, заблудился и очень устал. И этот переулок теперь казался ему зловещим перекрестком миров, где неопытные путешественники исчезают навсегда, лишенные возможности, а вместе с ней и надежды вернуться обратно, в мир, откуда пришли.

– Какой милый мальчик...

– Мордашка просто загляденье, – насмешливый голос ответил первому, грубому и злому. – Эй, малыш, ты не заблудился, случаем?

– Если и заблудился, то не случаем! – строптивый ответ Рено вызвал новые смешки у компании, которая скрывалась в тени дома.

– Какой ты смелый... Просто умереть можно. Кого угодно зашибешь, так? – третий насмешливый голос явно принадлежал парню, который был едва-едва старше самого Рено. – Ты что делаешь в нашем районе?

Из темноты на Рено вышел огромных размеров человечище: чтобы видеть его глаза, Рено пришлось сильно запрокинуть голову. В темноте снова захихикали – пошло, ничем не скрывая своей ненависти и злобы. Пошлости Рено не понимал, но угрозу в этом смехе слышал. Он повернулся, чтобы бежать, но тут его ощутимо толкнули в спину – так сильно, что он не устоял на ногах.

– Куда это ты собрался, малыш?

– Оставляешь нас, не дав... возможности как следует насладиться твоим обществом?

Рено стиснул зубы, поднялся с тротуара и стремительно бросился на того, кто, судя по голосу, находился совсем близко. Но его бросок остановили, скрутили руки за спиной, небрежно закинули на широкую спину того самого бугая и куда-то понесли. Мальчик не знал улиц, не знал их законов, не знал, что с такой внешностью не следует разгуливать поздно вечером по переулкам. Такого рода стычки, конечно, уже случались днем, но только теперь ему сделалось по-настоящему страшно – нет возможности вырваться, нет сил, чтобы бороться, убежать не позволят, а отпустить... просто стоит забыть о том, что его еще могут отпустить, и все образуется.

О дальнейшем сохранились лишь обрывочные воспоминания. Как били по лицу и животу... Как силой заставляли открывать рот и делать минет кому-то высокому и лысому...

(Какой у нас сладкий ротик!..)

Как рвались губы, и как шла горлом кровь от слишком сильного удара по легким...

(Будешь харкать тут кровью, вылижешь все это языком...)

Как ослепляющая боль рвала тело на части, не давая передышки, не позволяя упасть в спасительные объятия обморока...

(Он еще и девственник... Ох ты мой сладенький, может, я тебя пожалею?)

Как крики взрывали горло... И как он старался сдержать их – чтобы не избили еще сильнее...

И смех... Этот смех, который он больше так никогда и не сможет забыть.

Эти лица, которые будут сниться в кошмарных снах...

(Ну посмотри же мне в глаза, нахаленок!)

Эти пошлые похотливые улыбки, которые ранили сильнее боли...

Эти потные руки, которые бесстыдно шарили по всему телу, заставляя Рено чувствовать себя просто безмозглым животным...

Утром третьего дня Рено обнаружил себя где-то в тупиковом переулке. Все болело, одним глазом он почти не видел, никак не мог разлепить губы и очень хотел пить. Но ничего не мог поделать – даже просто пошевелиться было больно. Тень загородила блиставший солнцем выход из тупика. И Рено обреченно зажмурился.

– Эй, парень, ты жив? – голос был спокойный, чуть удивленный. От него веяло добротой и какой-то странной уверенностью в том, что этот мир создан только для того, чтобы живущие в нем могли любоваться восходно-закатной красотой и наслаждаться жизнью с полным осознанием своих прав на это. Рено криво усмехнулся.

– Жив, но что-то не вижу в этом никакого смысла, – он не узнал своего голоса: сорванные криками и истерзанные жаждой голосовые связки отказались повиноваться. Этот хриплый голос никак не мог принадлежать пареньку с ясными сине-зелеными глазами... Только не ему – кому угодно еще.

– С таким отношением к жизни ты вряд ли долго протянешь на улицах Мидгара.

– Тем лучше...

– Пойдем-ка, – он подошел ближе и помог Рено встать на ноги. Оказывается, можно доверять подобным людям... Парень был худ, словно наркоман с очень давним стажем, высок, немного неуклюж. Его синие глаза смотрели на Рено с интересом. Во рту он точными ударами языка от щеки к щеке гонял шарик жевательной резинки. – Тебе надо привести себя в порядок и поесть.

– Поесть? – Рено машинально сунул в карман руку и обнаружил там толстую пачку бумажек. Деньги? Откуда? Он передернул плечами и кивнул. – Где здесь ближайший отель?

– Ты можешь воспользоваться душем в моей квартире, чудак.

Мальчик угрюмо посмотрел на своего нового приятеля, но ничего не сказал. Хотя на языке уже вертелся вопрос. Рено просто последовал за ним.

В зеркало он заглядывать не стал. Просто встал под душ и замер там минут на двадцать, даже не пытаясь пошевелиться. И лишь потом стал яростно тереть все свое тело, понимая, впрочем, что отмыться нельзя, даже если кажется, что это так. То, что кажется, далеко не всегда бывает истиной. Потому что истина не кажется никогда. Она есть. А потом он стоял, завернувшись в полотенце, не в силах сдержать дрожь отвращения и считая деньги в своем кармане. Десять тысяч... Ну, откуда же они?! Потом робкой толпой пришли воспоминания. Как его выкинули на улицу, как он долго не мог прийти в себя, а потом как бы со стороны услышал свое согласие, даваемое какому-то мерзкому типу с шикарной машиной, предлагавшему пять тысяч за ночь. Но почему в кармане – десять?.. Или было что-то еще? Может... Что я успел натворить за это время?

Вспомнил и как сверкал в руке пистолет. Как тяжелая смертоносная сталь успокаивала, даря ощущение защищенности, как...

Рено решил не думать об этом. Он решил, что подумает об этом, когда будет в состоянии полностью осмыслить то, что произошло с ним за последние дни.

– Как тебя зовут? – парень протянул ему сандвич с ветчиной и сыром, и Рено набросился на закуску: он и в самом деле не помнил, когда ел в последний раз.

– Рено. А тебя?

– А это не важно... Ты можешь называть меня Клио.

– Очень приятно, – Рено говорил с набитым ртом, что было, конечно, не пределом вежливости, но не есть он сейчас не мог, а не говорить значило показать себя невоспитанным.

– Что с тобой случилось?

– Это долгая история. И я не хочу, чтобы кто-то знал об этом. Это только мое дело. А тебе должно быть достаточно того объяснения, которое я дам...

– Ты мне нравишься... И что же это за объяснение?

– Я заблудился. И меня изнасиловали. Вот и все.

– А где ты живешь?

– Это тоже не входит в историю...

Клио внимательно всмотрелся в лицо юноши, в его глаза, где уже затаились странная жесткая печаль и смутная тоска. Он видел такие глаза много раз. Много жизней проходило через его руки, но такого отчаянного, полного решимости взгляда он еще не встречал.

– Сколько тебе лет?

– Двенадцать. Почти тринадцать.

– Ты умеешь что-нибудь делать?

– Нет, – он специально дал отрицательный ответ. Потому что подойти к компьютеру сейчас было выше его сил.

– У меня есть для тебя работа.

Рено только молча кивнул.

– Эй, мальчик!.. Сколько берешь?

– Ночь? Или час? – Рено лениво отбросил окурок сигареты в сторону.

– Например, час, – нагловатого вида мужчина. Красивый... Лощеный... Шикарная машина и дорогой маникюр.

– Час? – лениво повторил Рено. – 200 гил.

– Уик-энд... Пятьдесят тысяч. Пойдет?

– Почему бы нет... – он не удивился высокой плате. В конце концов, он по праву мог считать себя самым красивым мальчиком Седьмого сектора.

Утро понедельника было дождливым и серым. Рено подошел к своему бывшему дому. Все тело болело. И на щеках красовались два тонких симметричных шрама. Это был не самый лучший уик-энд и не самый нежный клиент. Но он был счастлив и спокоен. Теперь он никому и ничего не должен. И с этого момента он будет делать только то, что ему нравится. На что он сам будет согласен. Потому что не будет так отчаянно нуждаться в деньгах.

Мать открыла ему дверь и замерла на пороге. На Рено была дорогая одежда, от него пахло дорогими сигаретами. И что-то резко изменилось в выражении его лица, таком детском и невинном раньше. И этот жесткий пристальный взгляд...

– Ну что? Может, впустишь меня? – усмехнулся Рено. – Я не думаю, что соседи будут рады знать, что сын их подруги – проститутка...

Мать молча посторонилась, и Рено вошел. Подошел к столу, положил на него тонкий кейс.

– Твои семьдесят тысяч штрафа. Никто никому больше не должен.

– Рено...

– Понимаю. Уже ухожу.

– Подожди... – она взяла его за руку. – Я была к тебе несправедлива. Мне не нужны эти деньги.

– Ты опоздала, мама, – он посмотрел на ее руку, как на пустое место, дождался, пока она его отпустит, и вышел, беззвучно притворив дверь. – Слишком поздно, – повторил он, выходя на улицу и позволяя косым струям дождя смыть слезы со своего лица. Было слишком поздно любить. Слишком поздно что-то менять. Слишком поздно становиться чем-то. Потому что пришло время стать кем-то.

Рено закрыл глаза. И только дождь знал, что мальчик кусает губы от ярости, от боли и мечты о чем-то светлом, мечты, у которой не было судьбы.

И гладя член очередного клиента, покусывая его отвердевшие соски, доводя до остервенелых стонов и жалобных просьб, Рено понял, что такое власть. Неограниченная власть над телами людей, которые за деньги надеялись купить себе любовь, но получали только то, за что на самом деле платили, – первоклассный секс. И даже когда юноша стоял на коленях, закусив губу, принимая в себя плоть незнакомца, он все равно владел ситуацией. Потому что Рено поклялся себе, что никогда не полюбит. И что никто больше не сделает с ним этого против его воли. Потому что теперь ему было совершенно наплевать на окружающих.

Он полюбил свободные от работы вечера и вечера после выполненных заказов. Потому что в это время можно было выпить, не заботясь о том, что его проблемы и переживания настигнут его ночью, – выпивка помогала спать без сновидений. Лишь однажды он проснулся, содрогаясь от ужаса, кусая губы, с глазами, полными ужаса и боли. И долго, не отрываясь ни на секунду, смотрел на огни Мидгара за стеклом. Они успокаивали, даря ощущение счастья. Чего-то безвозвратно утерянного, но любимого, бесконечно ценного. Ощущение дома.

Рено стал циничным и безрассудно смелым. Ему было наплевать, будет он жить или умрет. Что такого в том, что однажды утром Мидгар проснется и в нем будет на одно мертвое тело больше? Рено стал взрослым, но где-то глубоко в его подсознании затаился ребенок. Мальчик, у которого почти не было детства. Мальчик, который больше всего на свете любил смотреть на ночной город. Мальчик, которого никогда никто не любил. Он стал сильным, но как же слаб и беззащитен он был в самой глубине души! Тем не менее, это был его мир. Мир, в который он никого не собирался пускать, потому что это был настоящий Рено, а настоящего Рено никто никогда не видел. Что за беда, если никто никогда и не увидит?

Цена тела... Цена души... И каким-то образом цена второго становилась все выше – с каждой ночью, проведенной в чужих руках, в чужой постели с совершенно чужими людьми. Просто больше у Рено ничего не осталось своего.

В день, когда ему исполнилось пятнадцать лет, Рено остался дома. Он заказал пиццу с пивом, сел у телевизора и долго смотрел в темный экран отсутствующим взором. А потом потушил свет, сел на подоконник и стал смотреть на Мидгар. Колдовской город, колдовские огни... Энергия Мако, сила и слабость планеты. Здание Корпорации Шин Ра по-прежнему возвышалось над городом, привлекая к себе взоры прохожих.

Хватит, Рено. Так и проживешь всю жизнь хаслером? Ты потерял всякое уважение к себе...

Рено усмехнулся. Тонкие губы изогнулись в саркастической усмешке.

А разве я когда-нибудь себя уважал? Или я все-таки ошибаюсь?.. Давай не будем, а? Внутренний голос ты или что, но ты мне надоел. Никто не может мне указывать, что делать с моей личной жизнью! Ты бы еще взмолился о любви... Так ее много кругом, можешь пойти поискать...

Чувственный рот выплеснул в воздух ругательство, и Рено вышел из дома. Вутайский бар находился совсем рядом. Нужно было найти там Ценга. Турки из Корпорации, с которыми периодически ему приходилось сталкиваться на улицах и в постели, рассказывали о нем многое, хотя особо не болтали. Но юноша умел добывать сведения без особых проблем. И без компьютера. Теперь Рено предстояло убедиться в том, насколько большой процент правды содержался в их разговорах. И что можно получить за знания. И на что был способен Рено сам по себе...

По дороге он остановился посреди улицы и поднял глаза к мягкому зеленоватому свечению неба. И улыбнулся, касаясь руками шрамов на щеках. Эти шрамы будут немым свидетельством... Можно достичь многого. Не являясь при этом кем-то с Именем и Родословной с рождения. И огни Мидгара ему только помогут в этом. Как помогали всегда...

Лист сменяется листом
И под вечер приходит прохлада
Новой зимы
В дуновении снега и шали из ветра...
А под вечер меняются люди
Города, где меня нет –
Я стал другим
Раньше них...

(запись в дневнике Рено Синклера)

Рено распахнул дверь вутайского бара. (Конечно, это было не в Вутае. Просто бар принадлежал вутайцу, по какой-то причине переехавшему в Мидгар...) Обслуживающий персонал хорошо знал юношу. Несколько девушек мило улыбнулись и бросились к нему.

– Рено-сан желает чего-то сегодня?

– Столик для начала... И бутылку бурбона без воды, – Рено не хотелось ни с кем говорить, но тем не менее ему нужно было узнать кое-что, а для этого следовало поговорить с хозяином. – И позови отца. У меня есть к нему дело...

Девушка коротко поклонилась ему и исчезла во мгновение ока. Рено лениво окинул взглядом присутствующих в небольшом, слегка дымном помещении. Пара менеджеров Шин Ра явно вутайского происхождения, несколько Солджеров и крупный парень в форменном костюме Турка. Прекрасно... Похоже, Ценга сегодня не было.

– Ты звал меня, Рено? – у его столика, словно призрак, проявился немолодой вутаец, хозяин заведения.

– Да, Оки. Хотел спросить тебя, как дела у тебя на родине? Как поживает твой отец?

Отец Оки нуждался в операции на сердце, и Рено сумел найти способ поместить его в дорогую Мидгарскую клинику.

– Ему лучше. Спасибо, Рено. Мы пропали бы без твоей помощи.

Несмотря на улыбку и искреннюю благодарность, видно было, что взгляд Оки остается настороженным. Он явно ждал, что еще скажет Рено. Но Рено не торопился. На лице его застыла полуулыбка, по которой ничего нельзя было понять. Юноша отпил глоток бурбона и поставил стакан на стол.

– Ценг сегодня не у вас?

– Нет. Наверное, его задержали какие-нибудь неотложные дела.

Рено молча кивнул, продолжая наблюдать за высоким парнем в форме Турка с широченными плечами и бритой головой. Жарко ему было, что ли...

– А это кто?

– Руд. Он часто бывает здесь с Ценгом.

Рено кивнул снова, и хозяин оставил его. Тот, кого назвали Рудом, почувствовав взгляд Рено, обернулся и посмотрел в его глаза. Прямо. Не отводя взгляда. Безо всякого намека на флирт. Рено улыбнулся и шевельнул рукой.

(Не хотите ли присоединиться?)

Руд пожал плечами.

(Почему нет?)

Он подошел к его столику.

– Руд.

– Рено.

– Только я не из тех, кто мог бы стать твоим клиентом.

– А у меня сегодня выходной... Просто не хочется пить в одиночку.

Руд понравился Рено. Немногословный, спокойный. От него веяло надежностью и силой. Уверенностью в завтрашнем дне. Уверенностью в себе. То, чего так недоставало самому Рено. Человек, другом которого Рено не отказался бы стать. Но их слишком многое разделяло. Это скоро изменится...

Они почти не говорили. Лишь перекидывались парой слов и снова надолго замолкали. В сущности, они были друг другу чужими...

Такие отчаянные глаза... – думал Руд. – Сколько ему может быть лет? Взгляд, как у брошенного котенка. Интересно, что заставило его пригласить незнакомого человека к своему столику?..

Он рассматривал Рено, стараясь не слишком надоедать этому странному юноше своими взглядами. Впрочем, он, похоже, не особо возражал...

Он красивый, этот Турк... Пусть, конечно, лысый, но очарования это ему не убавляет... И такой серьезный... Он мне нравится даже больше Ценга.

Рено уже видел Ценга пару раз до того, как решил изменить свою жизнь. Но видел издалека. И он не ожидал того ощущения не власти, а спокойного достоинства, уверенности в своих силах, которые, казалось, излучал Ценг. Он был невысок – ниже самого Рено. Но от его фигуры веяло угрозой. Вутайцы, как успел заметить Рено, вообще отличались скрытностью и такой силой воли, о которой обычный человек мог только мечтать.

Когда Ценг подошел к их столику, приметив Руда в облаках табачного (и не только) дыма, Рено как раз наливал себе еще порцию. Тень вутайца неторопливо, даже лениво, легла на стол, и Рено настороженно поднял взгляд. Гладкая смуглая кожа... Черные волосы... Черные глаза... Ценг был безумно, непозволительно красив. У Рено даже в горле пересохло, когда он вгляделся в загадочную глубину глаз начальника Турков. Словно смотришь в глаза Смерти. Или жизни? Рено не мог бы ответить на этот вопрос.

– Привет, – обычно раскованный, Рено оробел под взглядом Ценга. – Я хотел с тобой поговорить.

– Неужели? – Ценг невозмутимо отобрал у него бокал и поставил его на стол. – Не стоит пить во время беседы, если она серьезна. И не стоит начинать разговора, если хочешь говорить о пустяках.

Рено покраснел, а Руд, сидящий рядом, только усмехнулся про себя, встал и уступил место начальству, понимая, что если мальчик из трущоб решился заговорить с Ценгом, то говорить он собрался не за жизнь и явно не о пустяках.

– Я поблизости, – шепнул высокий Турк Ценгу и покинул столик. Ценг кивнул и обманно мягко повернулся к Рено.

– Что же ты хотел сказать, мальчик? – в голосе не было презрения. Но Ценг был твердо уверен в том, что это самый обыкновенный мальчишка, очередной малец, решивший просить взять его в Турки, соблазненный рассказами о непобедимости и сказочной силе подразделения Турков.

– Мне нужна работа...

Ценг зевнул. Его подозрения, кажется, оправдывались... Он встал со стула, намереваясь уйти.

– У меня ничего нет для тебя...

Следующая фраза заставила Ценга хорошенько собраться, чтобы скрыть удивление в своем взгляде.

– Вы помните, как была взломана центральная сеть Корпорации Шин Ра три года назад?

– Нарушитель был обнаружен и оштрафован. Я не знаю, что с ним случилось дальше, если ты об этом.

– Я не об этом. Сеть взломал я.

Рено не отвел взгляда от глаз Ценга, хотя что-то подсказывало ему, что он всего лишь на волосок от смерти. Пришла пора учиться смотреть в глаза всему, что встречалось на его пути...

Турк сел и подвинул к себе бутылку минеральной воды.

– Хорошо. Поговорим...

Рено кивнул.

When I look back upon my life
It’s always with a sense of shame
I’ve always been the one to blame
For everything I long to do
No matter when or where or who
Has one thing in common, too
It’s a sin
Everything I’ve ever done
Everything I ever do
Every place I’ve ever been
Everywhere I’m going to
It’s a sin...

(записи в дневнике Рено Синклера)

Два года спустя Рено молча шел прямо по коридору вслед за Ценгом. Новенькая форма Турков была отглажена и старательно вычищена, но все равно смотрелась как-то небрежно, что ни делал с ней Рено, – видимо, юноша просто сам был таким, небрежным, лишенным стремления к тщательности и обстоятельности, к упорядоченности своей жизни.

Рено едва сумел скрыть улыбку. Два года в Академии – то немногое время, что понадобилось ему для того, чтобы изучить все от введения в бухгалтерию до тонкого искусства охраны священной персоны Президента Корпорации Шин Ра. Ценг по праву мог гордиться им – благодаря именно его протекции Рено смог учиться тому, что еще только должно было стать любимой профессией. И Рено вложил в это душу, чтобы оправдать доверие Ценга. (Он действительно был первым, кто доверял ему. Впервые за долгое время. И, что более важно, он был тем, кому доверял сам Рено.)

Секретарша молча улыбнулась Ценгу, и Рено на автомате отметил, что в улыбке было больше неприкрытого флирта, чем дружеского расположения или уважения – отмечать подобные детали он научился еще задолго до Академии. На улице языком взглядов и жестов порой можно сказать куда больше, чем словами и прикосновениями.

Ценг отрывисто кивнул и постучал в дверь кабинета Президента. Рено предпринял нервную попытку пригладить волосы и одернуть костюм – ни то, ни другое ему не удалось, и он просто изобразил на лице вежливую улыбку, хотя отлично знал (ему много раз об этом говорили), что как бы он ни старался, что бы он ни делал, улыбка все равно была в той или иной степени наглой и самоуверенной.

– Постарайся улыбаться поменьше, если не умеешь делать этого без издевки и вызова, – хмуро бросил ему Ценг, открывая дверь и следуя приглашению войти. Улыбка медленно сползла с губ Рено, и он шагнул вслед за Ценгом в кабинет.

Артур Шин Ра, сорокалетний Президент Корпорации, управлявшей всем в этом мире, медленно повернул голову к двери, отвлекаясь от разговора со своим шестнадцатилетним сыном, который, как всегда, окончился вежливой, но достаточно сильной ссорой.

– Мы поговорим позже, Руфус, – он скрыл свой гнев на сына, который был слишком самоуверен и своеволен, чтобы разговор с ним каждый раз не превращался в словесную потасовку и выяснение отношений. – Ты можешь идти.

Руфус, взбешенный тоном отца, поднялся.

– Хорошо, господин Президент, – он коротко кивнул. На несколько минут взгляд его задержался на лице отца.

Да как ты можешь говорить со мной таким тоном при подчиненных?! Отец... Президент... Не слишком ли много ты берешь на себя, старик?

Красивые черты лица Руфуса исказила неприятная усмешка, и он покинул помещение, на мгновение встретившись взглядом с Рено, который к тому моменту не только сумел изобразить безразличие на своем лице, но и принять почти скучающий вид. Ценг молча поклонился Президенту.

– Вы хотели видеть меня, господин Президент?

Ни тени угодливости. Вежливость, готовность к исполнению любых приказов, лицо – маска спокойствия и почти равнодушия. В глазах Ценга никогда нельзя было прочесть что-либо. Рено уже неоднократно убеждался в этом. Ценг почти никогда не злился, почти никогда не кричал. Он был всегда неизменно спокоен, словно скала, которую не волнует ничто – даже море, бьющееся в бессильной ярости у ее подножия. Со спокойной полуулыбкой на губах он мог сидеть напротив тебя в баре, а в следующий момент он мог с тем же выражением лица отдать приказ изрешетить человека пулями или небрежным движением острого вутайского клинка снести тому голову.

– Проходите, Ценг. Я хотел, чтобы вы представили мне своего протеже.

Рено встрепенулся и все его спокойствие тут же улетучилось. Он выжидающе поднял голову.

Ценг кивнул.

– Как прикажете, господин Президент. Это Рено Синклер. Турк.

Рено промолчал, ожидая, не добавит ли Ценг еще чего-нибудь, но как-то вдруг понял, что не добавит, и легко поклонился, подойдя чуть ближе к президентскому столу. Артур разглядывал его довольно бесцеремонно. Голубые глаза не были особенно привлекательными, однако непроницаемый взгляд таил в себе безжалостность и словно притягивал. Но это притяжение не вызывало внутреннего расположения к этому человеку. Он был просто дельцом, бизнесменом.

– Так это и есть тот мальчик, который смог взломать секретную базу данных Корпорации? – сказал Артур наконец. Рено сильно покраснел – почему-то под строгим взглядом эта выходка теперь казалась совсем детской и глупой.

Да что это я?! В суде, что ли, нахожусь?

– Оставьте нас, Ценг.

Ценг с хорошо скрытой тревогой взглянул на Президента, обменялся с Рено взглядами, коротко кивнул и вышел. Рено забеспокоился, но по его расслабленной осанке, по мягкой полуулыбке ничего нельзя было увидеть, кроме красивого лица и несколько томного (Рено позволил себе это, повинуясь какому-то внутреннему чувству, которое никогда не обманывало его) взгляда.

– Синклер...

– Да, сэр, – Рено вскинул голову, словно боевой чокобо при звуках трубы.

– Вы можете сесть... – Президент проследил за тем, как юноша усаживается в удобном кресле напротив его собственного. Изящество, грация, некоторая томность движений указывали на то, что...

– Кем ты был до того, как познакомился с Ценгом? – напрямик спросил Артур. Обычно он предпочитал действовать не столь открыто, но видно было, что этот странный рыжеволосый молодой человек сразу заметит любую фальшь.

– Разве этого нет в досье? – Рено мгновенно замкнулся в себе, настороженно разглядывая Артура.

– Нет. О тебе вообще очень мало в досье, – Президент достал из портсигара дорогую тонкую сигару и закурил. – Куришь?

Рено кивнул, принял сигару из рук Президента и нервно затянулся, потом расслабился и устроился чуть поудобнее.

– Я думал, по мне заметно... Я был проституткой. Седьмой сектор.

Артур наклонил голову набок, внимательно слушая Рено.

– Мать выгнала меня из дома после того случая с вашей локалкой. Мне было слишком мало, чтобы зарабатывать как-то по-другому. Я ничего не умел. Так что пришлось...

Только не копайся у меня в душе!!! Там никому нет места... И тебе – в последнюю очередь.

– Ты довольно спокойно рассказываешь об этом.

– Я прекрасно понимаю, что в один прекрасный момент все может выплыть, так зачем же мне скрывать это? – Рено стряхнул пепел на пол, глядя прямо в глаза Президенту. И... тот ничего не сказал. Лишь чуть прикусил губу, словно против воли. Рено был таким соблазнительным – гибкий стройный юноша в черном кожаном кресле напротив стола, с сигарой в руке, с расстегнутым верхом рубашки и ослабленным галстуком (Рено и это успел сделать), сидящего, закинув ногу на ногу. Рыжие лохматые волосы... Тонкие манящие губы, чувственный рот... Глубокие сине-зеленые глаза.

Артур, о чем ты только думаешь?!.. Поведение этого мальчишки – вопиющее нарушение субординации и дисциплины. Ты должен немедленно призвать его к порядку! Но... Какой же он красивый!!! Я хочу его.

– Ты закончил Академию раньше срока, поступив по протекции Ценга на второй курс. Тебе было трудно там учиться?

– Нет. Я всегда любил учиться, хотя по мне это, может быть, и трудно сказать, – Рено затушил окурок в пепельнице и пригладил волосы.

– Это редкое качество... Мне нужны такие люди.

Рено чуть приподнял брови в знак удивления. Больше ни одной эмоции не отразилось на его лице. Артур по достоинству оценил выдержку этого, по существу, мальчика. И коротко кивнул.

– Ты можешь идти, Рено. Ничего, если я буду звать тебя по имени?

Черта с два я буду звать тебя по фамилии, пренебрегая таким звучным и красивым именем, как твое!.. Артур... К черту!.. Артур... Ты же Президент. Да. Именно потому, что я – Президент!

– Конечно, сэр, – Рено кивнул и вышел.

Сколько же грязи во всем этом... Сколько лжи и убийственной, ничем не прикрытой пошлости в Корпорации Шин Ра. Проституция была честнее. Там все было известно заранее, и никто ничего не был должен после того, как страсть уходила, уступая место тупому недоумению и вопросу «и что теперь? есть там кто-нибудь еще, кого ты можешь подцепить, или денег на сегодня хватит?», и усталости, сменяющейся отвращением к самому себе. Когда он ушел с улицы, ему это казалось выходом, путем, на котором можно было заново обрести уважение к себе.

Но и после поступления на работу в Корпорацию Рено не стал себя уважать больше. Он стал задумываться над вещами, над которыми раньше просто боялся задумываться... Он стал видеть то, на что до поступления на службу в Корпорацию закрывал глаза. Деньги и власть – самое грязное имущество, какое только могло быть придумано людьми.

Звонок мобильного телефона застал его по дороге в бар.

– Рено, я хочу, чтобы ты привез мне сегодня бумаги на дом, – сухой, отстраненный голос Артура звучал, как всегда, по-деловому. – Возьмешь их у моей секретарши...

– Хорошо, сэр. Во сколько мне лучше подъехать?

– После десяти вечера.

Рено нажал на кнопку отбоя и криво усмехнулся. Пнул пустую консервную банку, подвернувшуюся под ноги.

Конечно, господин Президент... Конечно, я приду. Разве я могу отказать? Разве хоть кто-нибудь может вам отказать?!

Так и пошло... Из недели в неделю Рено являлся по первому требованию Артура, умудряясь не забывать и о работе. Он позволял своему любовнику делать все, что тому было угодно. Это порой даже было приятно – Президент был опытен и искусен в делах любви...

Рыжий Турк так ни разу и не позволил ему поцеловать себя в губы, хотя раньше, когда он зарабатывал на жизнь в трущобах Седьмого сектора, подобные моралии не волновали его. Но вот теперь он по-настоящему почувствовал себя проституткой.

Ты хаслер, Рено. Не проститутка, а хаслер... Есть разница.

Он больше не видел разницы.

Президент, удовлетворенно вздохнув, перевернулся на спину, а Рено сполз чуть ниже и растянулся рядом на подушках. Он глубоко уважал Артура. Уважал за силу воли, за умение отстаивать свою территорию и свои мнения, уважал в нем человека. Но он был равнодушен к нему как к мужчине. Рено сомневался, что когда-нибудь сможет полюбить кого-либо или что-либо сильнее, чем свою внутреннюю свободу, свою независимость. Он сам не понимал, насколько глубоко можно увязнуть в рутине и пошлости, насколько несвободным можно быть при всей внутренней свободе. И не было никого, кто мог бы подсказать ему путь. Только сам Рено. И, может быть, Ценг...

– Как с тобой хорошо, Рено.

– Я знаю...

– Принеси мне бокал вина.

Рено послушно встал с постели и направился к бару, где налил себе заодно коньяка.

– Ваше вино...

– Спасибо.

Вряд ли кто-либо, кроме Рено, видел Президента таким – усталым сорокалетним мужчиной, который нес на своих плечах тяжесть Корпорации с мировым именем. Артур не позволял этого никому, но Рено почему-то понравился ему – он был в меру молчалив, достаточно предан и мог часами сидеть молча и просто слушать тишину или разбираться в разработках и проектах вместо Президента, когда дел было слишком много. Он заслуживал доверия, которое ему оказывали.

Артур протянул руку и провел по животу Рено кончиками пальцев. Юноша вздрогнул от неожиданности, но потом закрыл глаза и расслабился, оставив свои мысли, стараясь просто получить удовольствие и доставить его своей реакцией.

– Завтра поедешь в элитный район первого сектора, встретишься там с Руфусом и поможешь ему подобрать дом.

Рено кивнул. Это была еще одна проверка из числа тех, которые иногда устраивал ему Президент – просто так, чтобы Рено не терял формы.

– А сейчас сделай мне массаж.

Рено принялся разминать руки, задумчиво смотря в пустоту. Он помнил Руфуса. Тонкий, нервный, вечно неуверенный в себе при отце... У него были такие прекрасные аквамариновые глаза. Интересно, наверное, было бы с ним оказаться в постели. Из всех служащих Шин Ра и изо всей руководящей верхушки он выделялся... Чем? Наверное, тем, что за его внешней холодностью и равнодушием скрывалось что-то большее, нежели будущий Президент. Наверное, у Руфуса просто была душа. Пока еще не искалеченная деньгами и властью, не испорченная осознанием собственной важности...

Рено захотелось увидеть его вне стен Шин Ра.