Под великим городом – двести метров культурного слоя.

Фернешти не самый древний город на Сен-Менерт; пожалуй, не самый великий, но история последних веков сложилась так, что лишь здесь сохранился в виде, пригодном для раскопок, исторический центр.

Двести метров культурного слоя – невообразимая бездна времени. Если пожертвовать верхними пластами и пробурить шахту до самого «материка», как неосмотрительно поступали когда-то – так давно, что эпоху тех наивных археологов саму уже раскапывают нынешние, – можно найти изделия из бронзы и камня. В верхних слоях ищут старинные запоминающие устройства... Недавно правительство планеты распорядилось изъять исторический центр Фернешти из экономического пространства города. Здания там принадлежали богатейшим родам планеты, вполне способным пожертвовать долей имущества ради высокой науки и славы родного мира. Центр обнесли стеной и начали раскопки.

Сен-Менерт, мечта историка, невеста археолога и головная боль для всех остальных.

Планету бомбили. Много раз. Много веков. По нескольку раз за век. У этих войн нет даже названий, только номера – двенадцатая, четырнадцатая... После двух или трех кардинально менялась флора и фауна этой части света. Других, наверное, тоже.

Космические войны. Информационное общество.

Сведения добываются археологами.

Документов не сохранилось.

Особенности атмосферы окрашивали луны Сен-Менерт в белое золото. На склонах смыкающихся вокруг Фернешти гор расстилались луга ядовитых фосфоресцирующих цветов, – подарок одной из войн, не то десятой, не то восьмой; с наступлением ночи цветы раскрывались, и оттого казалось, что горы – зеркало, отражающее многолунный свет.

Три спутника медленно плыли по темным небесным водам. Три лилии на глади бездонного озера, три царевны в бессветных полях. Через полчаса сестры-тройняшки образуют «венец мира», правильный треугольник, но сейчас венец чуть искажен.

Миллиарды лет каждую ночь спутники складываются в диадему. И, как сотни веков назад, в домах аристократических семейств Фернешти в этот час слуги подают охлажденный сок лиикса, молодые дамы и девушки, любуясь небом, поют или декламируют стихи древних поэтов. В этот час выключают фонтаны, чтобы искусство человеческих рук не отвлекало от величия Вселенной, гасят свет и, если нет дождя, выходят в сад. Мерцают украшения, лица становятся прекраснее в полумраке, вспыхивает любовь в сердцах.

Ощущение вечного чуда воскреснет, опустеют бокалы, влюбленные обменяются поцелуями, а потом все разойдутся и лягут спать.

В домах поскромнее напиток подадут дроиды, совсем низкоранговым будут прислуживать жены, а многие жители Фернешти ограничатся тем, что помянут аристократов недобрым словом.

Отставной адмирал Республики Эсмено Мент-Ри, по совместительству отпрыск одного из высочайших и древнейших родов Фернешти, любезно предложил гостям свой маленький загородный дворец. Иначе как дворцом этот шедевр зодчества невозможно было назвать; для огромного поместья, целиком отданного во власть садовников и мастеров ландшафта, здание было крошечным, но, благодаря расположению, царило над всей округой – как пристало жилищу князя и родича самодержцев.

Адмирал Мент-Ри, завзятый либерал и ярый демократ, был одним из крупнейших латифундистов Сен-Менерт. И рабовладельцем тоже был, хотя от такого звания гневно отказывался.

Обычное дело.

Светлые зеркальные двери разошлись, отразив мягкое мерцание фонарей, и старший гость ступил на белый камень дорожки. Ночь, полная щебета, шелеста, стрекота, журчания, переливающаяся запахами цветов, словно бликами дорогих камней, украшенная теплотой желтых ламп и ледяным светом «венца мира», обрушилась; он поежился и плотнее запахнулся в плащ.

От следования менертианским обычаям, по счастью, гости были избавлены, и вышел из дома в ночь он не затем, чтобы ждать установления «венца».

Стебли айминтрии обыкновенной. Или хотя бы айминтрии садовой, ее свойства несколько слабее, но все равно сгодится. Мент-Ри вряд ли был бы польщен, узнав, из-за чего и чего ради будут потрачены его любимые цветы. Так случилось, что сок одного из красивейших растений Сен-Менерт – сильное целебное средство. Его продают в аптеках, но в адмиральском хозяйстве искомого не обнаружилось, а сейчас проще сделать пару шагов и пошарить на клумбах. Угораздит же получить такое украшение на запястье.

Если б знал, что будешь так всласть, от души укушен...

Айминтрия нашлась сразу – она цвела. На Сен-Менерт почти все цветковые предпочитали делать это ночью, словно их кто-то когда-то испугал. Поэтическое сравнение вполне могло иметь под собой основания; многие цветы фосфоресцировали, являясь мутировавшими вследствие химического и ядерного заражения формами. На поверхности датчики показывали норму. Археологи, зарывшись в свои драгоценные пласты, купались в радиации и работали, не снимая защитных костюмов. Во многом из-за этого места работ и изолировали.

Поначалу изолировали. Потом пришлось охранять.

Это все пресловутые раскопки. И канувшие в безвестность войны. На древнюю и уже давно безмятежно мирную Сен-Менерт Совет Джедаев послал миссию именно по этой причине. Пропажа из хранилища нескольких последних находок очень встревожила Магистра Йоду. Настолько встревожила, что великий зеленый магистр долго мерил шагами зал Совета, хмурясь и шевеля ушами, а потом указал на Оби-Вана своей тросточкой и сказал: «Отправитесь вы туда!», очевидно думая при этом совсем не об учтивости.

Тем удивительнее было то, что им отказывались сообщать цель раскопок. Казалось бы, чего проще: узнать, что ищут, просчитать, кому это может быть нужно, – и все, отправляйся, бери тепленьким. Нет, ищем сведения о быте и верованиях, раскапываем старый храм, вот-вот доберемся, он должен быть почти цел, его завалило мусором, когда рухнул соседний небоскреб... Пропало? Сущая ерунда, обломки древних запоминающих устройств. Информацию с них практически невозможно восстановить. Да-да, теоретически тоже, конечно...

Уже из этого следовали некие выводы. Но других сведений от ученых получить ненасильственным путем было невозможно – кроме слов, что раскапываемый храм может очень заинтересовать Совет.

Чем?

Неведомо...

Принуждать было бы неумно и неуместно. Сами молили приехать, сами же молчат – их дело. Зато почестей и высочайшего внимания гости огребли по полной, «из ушей полезло», как выразился языкастый ученик...

Оби-Ван сорвал цветок, подлиннее отломив толстый полый стебель. Выдавил несколько капель сока на запястье. Боль унялась мгновенно, по руке пополз приятный щекочущий холодок.

Он на секунду замер, держа цветок, и улыбнулся чему-то.

На горизонте в небо разом взвились сотни многоцветных шаров – распались, брызнули искрами, лентами, огненными струями на полнебосвода; фейерверков других городов отсюда было не увидать – их заслонял горный кряж, но чашу этой долины ликование фернештийцев заполняло доверху. Гремел праздник Завершения Войн...

...солнце клонилось к закату. Было жарко. Герцог-мэр, плосколицый узкоглазый мужчина с усами по моде двадцатилетней давности, говорил речь. Судя по страстным уверениям в верности идеалам Республики, которые в этой речи звучали, герцог был очень не прочь вернуть славные времена сверхагрессивной абсолютной монархии.

От той монархии, стертой в прах другим, еще более агрессивным государством, сохранились лишь археологические свидетельства, главным образом, обломки мнемоустройств. На их реконструкцию и расшифровку данных выделяло деньги не только правительство, но и одержимые генеалогией аристократы.

– Это прием в нашу честь? – вполголоса спросил Анакин.

– Нет, конечно. Мы всего лишь почетные гости. Через неделю праздник Завершения Войн, прием дается в его честь.

– А почему за неделю?

– Если мы проведем здесь еще неделю, ты сам поймешь.

– И все-таки?

– Эни, клянусь, это лучше увидеть своими глазами, – Кеноби усмехнулся.

– А откуда ты знаешь, учитель?

– Я здесь был десять лет назад. С мастером Квай-Гоном.

– Вас направил Совет?

– Нет. Здесь жила сестра Квай-Гона, – Оби-Ван выдержал паузу и невозмутимо проговорил: – Я ничего не стану рассказывать.

– Учитель!

– Нет, и не проси.

– Ну пожалуйста!

– Лучше воспользуемся ситуацией и потренируем твою наблюдательность, мой юный падаван, – с удовольствием изрек Кеноби. – Глянь-ка туда – видишь, беседуют две дамы? Которая из них, по-твоему, богаче и родовитей, – та, у которой цветы в прическе живые, или та, у которой искусственные?

– Та, у которой искусственные.

– Почему?

– Потому что они платиновые и украшены икринками гигантских мезоцерий с Алзока-3. Я достаточно наблюдателен?

– Ответ неверный. Выше рангом та, у которой цветы живые.

– Почему?

– Потому что это герцогиня! И если бы ты уделил хоть немного внимания официальной части, то знал бы...

Падаван скис.

– Это же скучно... – протянул он.

– Размахивать мечом веселее, согласен. Но знаешь, если быть достаточно внимательным во время официальной части, то иногда можно потом обойтись без меча. И почему-то именно такая миссия считается успешной. А теперь иди и вырази герцогине с дочерью восхищение их прелестным садом. Они обе флористы-дизайнеры.

– Что, одному идти? – совершенно по-детски спросил Эни.

– Хоть что-то ты должен делать сам? – поддел Оби-Ван. – Или без учителя ты не можешь даже заговорить с женщиной?

– Учитель!

– Хорошо-хорошо. Эни, просто я сейчас пойду обсуждать с герцогом подробности финансовой политики Сената, контроль над миграциями и криминальную обстановку. Во-первых, это скучно. Во-вторых, герцог явно хочет пожаловаться, а делать это при тебе ему будет неловко.

Провожая Анакина взглядом, мастер джедай подавил вздох. Сколько лет прошло, а он все еще тоскует по временам собственного ученичества, словно сам не мечтал наконец окончить его; но это не была ностальгия...

Нет, падаванская косичка здесь ни при чем.

Мелни Джинн жила здесь, в Фернешти. Правда, на другом конце города, ближе к бедным районам, но праздник Завершения Войн там закатывали ничуть не плоше.

Оби-Ван вспомнил, каково оно тогда было, и невольно ухмыльнулся.

Герцог жаловался. Как и следовало ожидать. К счастью, умеренно и с пониманием дела: проговорился он лишь однажды, да и то с точным расчетом:

– Жаль, что Совет Джедаев вспоминает о нас только когда речь заходит о нашем храме...

– Кстати, – ледяным голосом спросил Кеноби, – насколько успешно идут раскопки?

– Мы не можем их форсировать, – покорно повинился герцог. – Это же не строительство. Слои сместились, перемешались, можно упустить самое ценное, а второй раз раскопать тот же храм не выйдет.

На Сен-Менерт даже уличный торговец лииксом немного археолог. Или не немного: безобидный с виду тип вполне может оказаться черным поисковиком или музейным вором – любимые специальности в преступном мире Сен-Менерт...

Скосив глаза туда, где светилось под солнцем белое платье герцогини, Оби-Ван в который раз отметил, что его прекрасный обликом подопечный флиртует не с дочерью герцога, а с его женой. Нет, ничего не скажешь, милая, ухоженная дама, с утонченными манерами и так очаровательно польщенная вниманием семнадцатилетнего юноши, но все-таки старше на два десятка лет...

Против воли вспомнилось снова.

...чтобы отыскать его, пришлось обратиться к Силе. И даже направляясь туда, куда вело чутье, Кеноби не верил собственным глазам и подозревал себя в замутненном восприятии. Он как раз думал о том, что беспокойство и излишняя привязанность его к падавану вредят им обоим, когда ощущение стало почти осязаемым и иллюзии рассеялись.

К несчастью. Лучше бы он и впрямь ошибался.

Энергия, запятнавшая мрачный провал входа, не принадлежала явно Темной Стороне, но только потому, что была слишком слабой, рассеянной и разделенной на составляющие... Мгновение спустя пришло определение получше: здесь было все, кроме воли. Страх, ненависть, похоть, гнев, зависть и жадность – но не хватало воли, чтобы направлять их, и потому вместо зла была просто грязь.

Юный Скайуокер не так уже юн, чтобы не ощущать этого. Как его угораздило?..

Джедай поморщился и шагнул внутрь.

Он прошел через подобие ресторана – приходилось использовать Силу, чтобы не отравиться испарениями десятков наркотических веществ, искусственного счастья забраков и ногри, неймодиан и тви’леков, кого там еще... Для других целей использовать Силу не было надобности – на него даже не оглядывались, поглощенные каждый своим.

Перед входом на танцплощадку Кеноби остановился. За прозрачным силовым экраном медленно извивались тела, иные одетые, иные только украшенные: хмурое и беспросветно-тоскливое зрелище. Танцующие испытывали веселье, но, наблюдая извне и ощущая его химическую природу, вряд ли его можно было разделить.

Туда чутье не влекло. Пересекать звукоизолирующий экран не имело смысла.

Джедай развернулся.

Он давно почувствовал присутствие охранника клуба за своей спиной: охранник был мирен и немедленной реакции не требовал, привыкнув к сотням задумчивых наркоманов. Но такой картины, какая ему открылась, Оби-Ван не ожидал. Огромный вуки ухитрялся выглядеть непристойно даже при том, что одеждой эту расу обеспечила сама природа. Шерсть на нем была выбрита полосками, та, что осталась – заплетена в косички и выкрашена в сотню цветов; полоски голой кожи покрывали хитроумные татуировки, прямо и грубо выражавшие отношение хозяина к такой жизни.

Оби-Ван вздохнул.

– Я ищу, – ровно проговорил он, транслируя образ в огромный замшелый мозг.

Вуки засопел и махнул лапой в противоположный конец зала.

Там царил сумрак; как зевы пещер, чернели входы в полукабинеты. Посетители имели право воспользоваться проституткой или друг другом, покурить или уколоться в тишине и покое, но дверей и замков здесь не было: смертей всякого рода, добровольных или насильственных, хозяин в своем заведении не желал.

– Ах, какой хорошенький мальчик! А деньги у тебя есть? Есть – это чудесно, когда у молодого лорда есть деньги... Мы так славно развлечемся. Сколько? А... ну, это неважно, разве можно брать деньги с такого красавчика! На, возьми в ротик... вот эту трубочку. А теперь вдохни... Милая, ты только взгляни, какая прелесть! Ну-ка, отдай! отдай, я сказала, слушайся мамочку. А теперь еще разок... Милая, что за зрелище! это нужно снять на головидео!

«Милая» неразборчиво урчала в ответ, уткнувшись носом клиенту в ухо.

Под конец этого монолога в полукабинете вырос Оби-Ван. Эни ловил приоткрытым ртом трость кальяна, которую держала одна из гетер – и время от времени отнимала, заставляя повторять спектакль, который, безусловно, стоило запечатлеть на головидео.

Затянуться злополучный падаван успел не раз и не два, о чем свидетельствовали дурные вытаращенные глаза и заторможенные реакции. Заторможенные даже для какого-нибудь работяги-таксиста, а для падавана джедая просто отсутствующие... Он сидел на низком глубоком диване, причем сидел так, что становилось ясно – подняться самостоятельно в ближайшие часы будет выше его сил. «Легче на пол – и на четвереньках...» – подумалось Кеноби.

Гетеры зажали ученика с двух сторон. Одна забавлялась с кальяном, вторая вылизывала красивому клиенту шею; левой рукой ерошила короткие волосы, а правой, запустив ее между расставленных по-кобелиному ног, производила профессиональный массаж.

Вот эта вторая была, по-видимому, ровесницей Оби-Вана, зато первая годилась Анакину в матери, а где-нибудь на Татуине, где первого ребенка заводят в пятнадцать лет, – и в бабки.

Завидев джедая, гетеры испуганно вспорхнули. У них было достаточно мозгов, чтобы все понять и исчезнуть. В принципе, и винить их было не за что, кроме избранного в жизни пути.

– Я знал, что тебе нравятся женщины постарше. Но что настолько постарше! – мрачно сказал Оби-Ван, когда в кабинете они остались одни.

Ученик пьяно захихикал, откинувшись на покатую спинку дивана; поднять его словами оказалось невозможно, только сгрести в охапку. На пути к выходу Кеноби заметил лишь пару взглядов – и прочитал в них, что похожие ситуации здесь нередки.

Что ж, хоть не он один...

Кеноби представил, что будет, если о случившемся узнают. При всех опасениях, при всей неуверенности Совета любая безобидная проказа Анакина может стать поводом для нового, долгого и неприятного спора. Нет, конечно, абсолютно послушный ученик – это проклятие, а не удача, но...

«Как из дерьма табуретка учитель из тебя, Оби-Ван», – сказал внутренний голос. Внутренний голос Кеноби был похож на Йоду, на старости лет вдруг предавшегося Темной Стороне. Ехидный и склонный к сквернословию, он всегда бил по самому больному месту, и появлялся тогда, когда ему меньше всего хотелось внимать.

«Только о чужом мнении думаешь ты, не об ученике», – продолжал Дарт Йода, хихикая в точности как накурившийся Анакин под боком.

«Врешь».

«Вру. Только об ученике думаешь ты, не о чужом мнении».

Осмысливать эту странную реплику Кеноби не пришлось, потому что, конечно же, в прямом и жестком кресле флаера Эни был не в состоянии усидеть даже пристегнутым. Его мотало из стороны в сторону, и полбеды, если бы это не казалось ему очень смешным; Кеноби тратил последние душевные силы на то, чтобы не поддаваться гневу, и, в конце концов, додумался расстегнуть ремень безопасности. Анакина качнуло в последний раз, лохматая голова уютно легла Оби-Вану на колени, и ученик затих. Показалось, что заснул, но – чем он надышался, хатт его задави! – пару минут спустя Эни решил, что неплохо бы ему вновь принять сидячее положение, и начал взбираться по груди Оби-Вана, как по отвесной скале – цепляясь за одежду и беспрестанно хихикая.

Уморительно смешно.

Особенно, когда он уселся Кеноби на колени, напрочь закрыв тому обзор. Шут знает, что творилось в голове у крепко поразвлекшегося ученика и с кем он учителя перепутал, но от первого поцелуя Оби-Ван увернуться не успел. Так и получил прицельно – в губы.

Пока он спихивал падавана с колен и пристегивал обратно к сиденью, флаер вылетел с трассы и едва не столкнулся с прогулочной платформой. Оттуда заорали что-то нелестное, и проклинающий все на свете Кеноби был осчастливлен видом того, как к ним приближается машина полицейского патруля. На лицах служителей порядка было написано живейшее любопытство.

Готовясь к манипуляциям с сознанием, Оби-Ван поклялся себе, что, во-первых, не станет вызывать дроида-медика, а во-вторых, Анакина никакая сила не избавит от завтрашней тренировки. С первыми лучами солнца.

Но падаван так проникновенно смотрел несчастными больными глазами, что не только медицинский дроид был вызван, но и сам Кеноби просидел полночи у его постели, гладя мальчишку по голове, когда дрянное зелье, как и следовало ожидать, дало жестокий откат, не поддававшийся купированию...

– Что вы думаете об этом?

Оби-Ван чуть не ответил честно, что он по этому поводу думает.

В глазах герцога сквозило беспокойство.

– Боюсь, что на льготы рассчитывать не стоит, – сказал джедай, разводя руками. Герцог удрученно кивнул. – Но бесконтрольная миграция заботит Сенат, вам не стоит рассматривать эту проблему как узкогосударственную. Пусть сенатор от Сен-Менерт поднимет этот вопрос в масштабах Республики, я думаю, что меры примут.

– Есть картинка!

Этим радостным и полубессмысленным возгласом-выдохом закончился двести тридцать седьмой день работы в обезлюдевшем историческом центре города Фернешти, не самого великого и не самого древнего на планете Сен-Менерт. Сканеры пробили толщу почвы, глины и истлевшего бетона. Теперь каждый мог увидеть голопроекцию руин старого храма, возвышавшегося в самом центре Фернешти десять тысяч лет назад. Раздавленный небоскребом, упавшим во время орбитальной бомбардировки, храм таил в подвальных помещениях нечто, очень интересующее многих.

Вряд ли воры могли проникнуть мимо археологов сквозь пятнадцатиметровую естественную преграду, но охрана по периметру уже стояла. Давно стояла, и не то чтобы сильно по делу. В смысле, без толку. Поначалу, зная одержимость фернештийцев собственной историей, сразу за воротами открыли маленький временный музейчик, дневник раскопок. Так часто делалось – для умных аристократов и увлеченных студентов, несколько десятков человек захаживали каждую неделю, и всех их хранители знали в лицо.

Кто и зачем украл оттуда мнемопластинку возрастом не более пяти веков, они не могли даже предположить. Данные с пластинки были наполовину восстановлены и выведены на маленький щит над витриной: несколько фрагментов старинного плоского фильма, без звука, но очень разборчивые. Сама пластинка была, по сути, забавным сувениром, такие находили тысячами и продавали туристам. Красть именно эту, да еще из музея, казалось странной идеей.

– Я думаю, что это просто какие-то болваны, – раздраженно сказал главный хранитель, вертя в руках выключенный портативный голопроектор.

– А на камерах отметились какие-нибудь болваны? – вполголоса спросил герцог.

– Камеры с полудня до трех часов были выключены, – мрачно ответил хранитель. – Между прочим, из-за тебя, Арс.

– Тал, родом клянусь, я не нарочно! – взмолился герцог.

– А что с меня спрашиваешь за эту клятую пластинку?

– Я не спрашиваю. Я интересуюсь.

– Разница налицо...

Манера беседы герцога-мэра с неродовитым ученым наводила на размышления. Не знай Кеноби совершенно точно, что оба учились на одном курсе Корускантского университета и вдобавок состояли в одной команде уличных гонщиков, мог бы сделать в корне неверный вывод.

– А про что хоть был фильм? – спросил герцог.

– Известно про что, – отозвался хранитель Тал, – про любовь. Это же доминанта Зиран, тогда про что-то еще опасно было...

– А сюжет?

– Невосстановим. Арс, это же просто игрушка!

– Тем не менее, взяли ее и только ее, – тихо проговорил герцог. Из-под добродушной маски бывшего сокурсника глянул на миг хозяин миллионов судеб. – А рядом лежали рениевые пластины от омикрон-генераторов и отлично сохранившаяся диадема ювелира школы Хедд. Что ты на это скажешь, Тал?

Хранитель опустил глаза.

– Не знаю, – пробормотал он. – Может, они просто развлекались? Не ради выгоды?

«А осколки таких пластинок два месяца назад крали тоже болваны и из спортивного интереса?» – озадаченно подумал джедай.

– Прошу прощения, – сказал он. – Остаточные эмоции в помещении очевидны. Воры работали ради выгоды. И очень большой выгоды. Настолько большой, что им не нужны были диадема и рений. Могу я спросить, почему отключились камеры?

Герцог беспомощно развел руками.

– Мы не платим за энергию, – хмуро ответил Тал. – Мы работаем под эгидой его высочества. Но какой-то болван...

– ...забыл об этом и проверил счета, – докончил герцог. – Обычно я гашу их из собственных средств, но в этот раз секретарь задержал подачу. Всего на день, так случается. И тот кретин, которого извиняет лишь то, что он понятия не имеет о наших традициях, вот почему я так сражаюсь со свободной миграцией...

– Он отключил нас, – криво усмехнулся Тал. – На три часа.

– И вы думаете, что это случайность?

– Его уже арестовали и допросили! – вскинулся герцог. – Он все отрицает.

– Могу я взглянуть на него?

– Разумеется, – герцог встал. На лицах обоих менертианцев выразилась искренняя и безграничная вера в могущество Оби-Вана Кеноби, и тот в глубине души тоскливо поежился.

Отставной адмирал Эсмено Мент-Ри сел на мраморную скамью у фонтана. Крупноцветные лианы, высаженные в этой аллее, не подрезали; листва почти скрыла искусную резьбу спинки и боковин, тонкие щупальца ползучего растения погружались в хрустальную воду чаши фонтана. Солнце почти скрылось, подсветку уже включили – фонтан испускал сапфировые лучи, и оттого седые волосы адмирала казались голубоватыми.

Из пышных сплетений лиан на спинке скамьи выскользнула декоративная змея. Повела в воздухе треугольной головой, опустилась Мент-Ри на плечо, и адмирал снял ее медленным движением.

Как только не изощрялись менертианцы над своими любимицами... Двух- и трехголовые, многохвостые, с гребнями и рожками на голове, с причудливыми выростами на шкуре, с подобиями крыльев... последняя мода была на «модель энтропия» – у змеенышей выделяли давно атрофировавшиеся задние ноги. Эта, с лилово-оранжево-серым узором, была как раз такой.

Смотрелось, откровенно говоря, мерзко.

– Сожалею, – сказал Мент-Ри. – Это неприятная неожиданность. У нас тяжело на сердце оттого, что ваша миссия оказалась омрачена таким мелким и недостойным происшествием.

– Я полагаю, адмирал, что происшествие не столь уж мелкое. И оно имеет самое прямое отношение к нашей миссии. Строго говоря, наше присутствие здесь вызвано необходимостью предотвращать подобные кражи.

– Будь это предмет культа, – задумчиво, почти певуче проговорил Мент-Ри, – будь это нечто десятитысячелетней давности, будь это нечто в самом деле ценное – я бы тоже думал так. Но глупый старый фильм...

– А все-таки о чем он? Восстановленное должно было сохраниться...

– Увы! – Эсмено развел руками. – Его не резервировали. Зачем? Информация не представляла ценности...

– Боюсь, что представляла, – сухо сказал Кеноби.

Больше всего ему хотелось связаться с Советом и сообщить, что менертианцы посходили с ума все разом. Ни одна скотина не знала, что копают, о чем был украденный фильм и как охрана тюрьмы допустила самоубийство злополучного тви’лека, директора энергостанций, некстати отключившего археологов за неуплату.

А также как, собственно, самоубился тви’лек.

С трудом верилось, что арестованный может просто взять и умереть за полчаса до допроса представителем ордена джедаев. Камера выглядела так, словно бедняга лег на пол, вытянул руки вдоль тела, закрыл глаза и аккуратно испустил дух.

И никто ничего не знает, – применяй Силу, не применяй...

– Позвольте еще раз поблагодарить вас за гостеприимство, адмирал.

– Нет нужды. Я более чем польщен, мастер Кеноби. Если потребуется, я всегда к вашим услугам.

Адмирал ушел по тяжелому песку дорожки, холодному и золотистому. Змеи ползли за ним, контуры закрытого флаера на площадке меж изваяний омывал свет заката.

Оби-Ван беззвучно сплюнул и показал в спину величественно уходящему Мент-Ри любимый непристойный жест корускантских уличных гонщиков.

– Ага, – хихикнул Анакин. – А мне, значит, нельзя?

Кеноби обернулся.

Ученик встал из кустов аккурат за спинкой скамьи. Опутанный плетями цветущих лиан, он выглядел еще картиннее, чем когда-либо. Перед мысленным взором Оби-Вана снова встал грязный клуб в бандитском районе столичной планеты, слаженные действия гетер, результат действий – и ему стало неуютно.

– Я узнал! – упиваясь гордостью, сказал Эни.

– Умница.

Падаван перемахнул спинку прыжком и уселся на скамью с ногами.

– Там был этот храм. На пластинке. Мент-Ри соврал!

– Насчет чего?

– Что не было копий. Одна точно есть, и мне дали посмотреть.

– Кто?

– Ну... одна женщина.

– И про что фильм?

– Про любовь.

– Это я уже много раз слышал.

– И про божество, которому был возведен храм. Парочка спускалась в подземелья храма, чтобы... ну, в общем, зачем-то.

Оби-Ван смотрел, как засыпающая заря золотит пушок на щеках Анакина, и мысли насчет цели нисхождения парочки в подземелья рождались у него странные.

...он знал, что часто обожание учителя выходит за всякие рамки, и порой, если мастер и падаван принадлежали к одной расе... если им выпадала такая удача, то многие условности переставали волновать.

У самого было так. Но когда Квай-Гон впервые поцеловал его в губы, Оби-Вану показалось, что его вбили молотом в землю. И первым чувством было даже не изумление, не восторг, а безумный стыд за то, что не смог укротить себя, выдал... не утаил.

«Ведь я люблю тебя, – сказал учитель, читая его как книгу. – Что прекрасней любви? Зачем оставлять от нее муку и стыд? Чем больше в памяти счастья, тем светлее твое сердце».

«Но Кодекс...»

«Нельзя быть привязанным. Нельзя зависеть. Где сказано, что нельзя любить?»..

На следующий день после вечеринки в клубе с гетерами Эни пришел к наставнику – дверь предусмотрительно была открыта, – во время медитации и смиренно молчал, стоя в углу, пока Кеноби сам не обернулся.

– Ну что же ты?..

– Мастер, – несчастным голосом сказал падаван. – Я виноват.

– Это я виноват. Отпуская тебя в город, я должен был напомнить о том, что некоторые места не следует посещать.

– А...

– Ты сам себя наказал, – улыбнулся Кеноби. – Голова болит?

– Вообще-то нет.

– Это хорошо. Иди сюда.

С чего ему вздумалось сесть на пол у ног Оби-Вана... Анакин смотрел снизу вверх, все еще немного мутными глазами, а картина, неистребимая, не желала гаснуть: полутьма, низкий диван, беспомощная и бесстыдная поза – колени развернуты, черная кожа брюк чуть не плавится от эрекции... и оглушительно яркое красное перо в прическе гетеры.

Скайуокер выиграл турнир в уличных гонках – совершенно честно, лихачи хорошо понимали, что связываются с падаваном джедая. Собрались утереть ему нос, надо же. Отчаянные парни. Три четверти выигрыша победитель разумно спустил на угощение, и стороны расстались вполне довольными друг другом.

Оби-Ван подумал, что ему нужен либо день медитаций, либо холодный душ, либо, что рациональнее, та самая гетера.

– Мне прочитать тебе нотацию? – ласково спросил учитель, тщательно изгоняя из тела и разума всякое напряжение. – Или все понятно и так?

Анакин облегченно улыбнулся.

– Понятно, мастер.

Оби-Ван наклонился и поцеловал его в лоб. Легко и кратко, но глаза падавана оставались закрытыми несколько лишних секунд.

Затем он поднялся и сел рядом.

– Я прошу прощения, – не глядя, – я в флаере... что-то... непотребное вытворял.

– Не беспокойся об этом, – покачал головой Кеноби. – Я все понимаю.

Кажется, Анакин собирался поцеловать его в щеку.

Должно быть.

Внутренний голос издал торжествующий вопль. Оби-Ван осторожно отнял губы.