Молодой («Да, – напомнил он себе, – еще молодой, хотя эти исповеди меня скоро угробят») аббат выбивал длинными белыми пальцами дробь по деревянной стенке исповедальни. Дернуло же этого бедолагу захотеть исповедаться прямо сейчас. Придется поторопиться, ведь его ждут. Интересно, какие грехи придется отпускать в этот раз? Приезжий – аббату сказали, что он из другого города, – посмотрел, вероятно, на чужую жену или сьел скоромное в день поста.
«До чего же все это скучно; люди даже грешить разучились».
Послышался шорох, и аббат понял, что «грешник» уже занял положенное ему место. Он закатил глаза и приготовился слушать.
– Простите мне, отец мой, ибо я согрешил... – заговорил приезжий, и аббат едва не откликнулся: «Да неужели!», но сдержался.
По внезапной тишине аббат понял, что незнакомец уже отбарабанил положенный ему текст и пора вступать.
– Слушаю вас, сын мой, – произнес он слегка изменившимся голосом.
– Отец мой, я грешен, и грех мой до того страшен, что я приехал сюда, где меня не знают.
– Сын мой, уж не подвергаете ли вы сомнению тайну исповеди?
– Нет, отче мой, но я предпочитаю предусмотрительность слепому доверию.
– И напрасно, сын мой. Разве не сказал Спаситель: «блаженны нищие духом»? И не говорил ли Он о лилиях луговых, которые не ткут и не прядут...
– Отец мой, я пришел сюда не затем, чтобы обсуждать притчи, – внезапно прервал аббата посетитель. – Прошу вас, выслушайте меня.
– Я вас слушаю.
– Я женился, когда мне было двадцать пять, женился против воли. Я был единственным наследником и понимал, что обязан это сделать, – посетитель вздохнул. – Моей будущей невесте было шестнадцать, я встретил ее случайно в своих владениях. Она жила одна с братом, и потому была более независимой и самостоятельной, чем ее сверстницы. Пожалуй, это ее качество, ее ум и решительность привлекли меня сильнее всего.
– Продолжайте, сын мой.
– Увы, после свадьбы оказалось, что она все же ничем не отличается от других женщин. А я надеялся, что она будет не только внешне похожа на мою мать.
– Вашу мать?
– Да, отец мой. Поэтому... поэтому мы расстались. Я уехал из своих владений и поступил на королевскую службу. Но самое страшное мне только предстояло.
Посетитель помолчал.
– Через несколько лет, – продолжал он глухим голосом, – к нам присоединился один молодой человек, из-за какого-то скандала покинувший семинарию. Он был значительно младше меня. Отец мой, никогда еще я не видел подобной красоты, не сталкивался с подобным очарованием. Мне нравилось слушать, как он с нарочито наивным видом декламирует свои стихи – некоторые из них были ужасны, но я...
– А вы, сын мой, знаток поэзии? – осведомился аббат.
– Моего образования вполне хватает на то, чтобы отличить хорошие стихи от плохих.
– Вот как? Впрочем, мы отвлеклись, – сказал он, закашлявшись, – продолжайте.
– Я уверял себя, что всего лишь опекаю его, как старший младшего, но я лгал, и сам понимал это. Поэтому я обрадовался, когда в Париже появился один молодой гасконец, желавший быть принятым в ряды мушкетеров. К счастью, его желание не исполнилось.
– К счастью? – переспросил аббат.
– Да, отец мой. Я думал, что если вся моя привязанность будет обращена к тому, кого мне больше не придется видеть, я буду менее опасен и для него, и для остальных, – посетитель снова вздохнул. – Я ошибся. Проклятый гасконец стал нашим другом. Мало того – я вскоре понял, что и он проникся ко мне особенной симпатией. Так прошло несколько лет. К счастью, после осады Ла-Рошели мы расстались, и больше не видел никого из своих друзей.
– Зачем же вы тогда пришли сюда?
– Воспоминание об этом грехе все еще преследует меня, и я боюсь, что нечто подобное может повториться. Что, если я встречу кого-то похожего на них или их самих? Отец мой, я опасен. Посоветуйте мне, как мне быть.
– У вас не осталось никого из семьи? Бывает, что родственная душа...
– У меня есть сын, отец мой, – сказал приезжий медленно.
– Сын? От того брака?
– Нет, он родился... позже, значительно позже. Ему сейчас три года, и вы понимаете, что я не могу ожидать от него помощи.
– Вот видите, а вы только что говорили о своем отвращении к женщинам.
– Отец мой, – несколько резко проговорил кающийся, – я исповедуюсь сейчас в грехе иного рода, оставим эту историю.
– Я вас слушаю.
– Это все, отец мой. Что вы можете мне посоветовать?
– Ничего, – ответил аббат.
– Ничего?
– А вам так хочется, чтобы я что-то вам посоветовал?
– Да, потому я и пришел к вам.
– А мне показалось, что вам просто хотелось выговориться. Обычно ко мне приходят именно с этой целью.
– Отец мой, не считаете ли вы меня равным вашим горожанам?
– Откуда мне знать? Мы же незнакомы.
– Да, правда... Все равно, скажите мне что-нибудь.
– Сын мой, – торжественно сказал аббат. – Бог есть любовь, и любящие угодны Господу. Не изводите себя понапрасну. Вспомните, была ли ваша любовь на пользу тем молодым людям?
– Да, отец мой. Я помогал им по мере сил. Но я боюсь...
– А вот страх Господу неугоден, – провозгласил аббат. – Христианин должен быть отважен, как лев! – он кашлянул и добавил: – Разумеется, это не подразумевает безрассудство.
– Что же, отец мой, вы не считаете мой грех таковым?
– А почему я должен так считать? – осведомился аббат.
– Но вы же духовное лицо...
– Все мы не без греха, сын мой, – наставительно ответил аббат, – и знали бы вы, какие нравы были у нас в семинарии...
– Отец мой, я не желаю вас слушать. Отпустите мне грехи, и я уйду.
– С радостью, сын мой.
Аббат пробормотал положенные слова, и посетитель со вздохом облегчения вышел из исповедальни.
Аббат посидел, прислушиваясь к удаляющимся шагам кающегося грешника, и тихо рассмеялся. «Старый лис, – подумал он. – Я-то всегда считал тебя таким добродетельным и порядочным, а ты, оказывается, лжешь на исповеди. Или ты просто забыл, как все было? Или хотел напомнить мне?»
– Базен! – крикнул Арамис, выждав немного. – У меня есть для вас дело. Проследите, куда поедет этот господин. Нехорошо забывать старых друзей, – добавил он еле слышно и улыбнулся так, как умел улыбаться только он один на всем свете. – Надо будет нанести ему визит и вспомнить старые времена.
