– Это же не навсегда, так? – спросил он самого себя. – Ты меня не слышишь, – подходя к окну, продолжал Олег, – но я скажу тебе: здесь я не могу оставаться. Ты должен меня понять...

– Олежек, как ты? – послышался ее голос. Он хотел ответить ей нечто вроде: «Почему никто, и ты тоже, не понимаете: Володя ушел, мне не осталось ничего для того, чтоб существовать. Не задавай таких дурацких вопросов...», но сдержался и сказал:

– Так. Извини, я сейчас не хочу говорить ни с кем.

Она вздохнула, покачала головой и, видимо, хотела сказать что-нибудь ободряющее, но не нашла что и вышла из комнаты.

«Спасибо», – подумал Олег. Несмотря ни на что, она могла понять его, хотя и не знала всего.

* * *

Их последняя встреча была в мае. Володя чувствовал, что здесь они больше никогда не увидятся, и сказал об этом предчувствии Олегу. Тот не поверил, но запомнил Володины слова. «Если меня не будет здесь, то я буду в каком-нибудь другом месте. Не знаю, правда, в каком». И тогда он отчего-то заплакал. Олег не понимал. Он обнял Володю, стал гладить его по жестким черным волосам, целовать его влажное от слез лицо, успокаивать самыми глупыми словами, как успокаивают обычно маленького ребенка.

«И всё же я знал, что Володя был прав», – эта мысль, как и многие другие, вертелась у него в голове, составляла цепочки, спутывалась и распутывалась, но оставалась неизменной.

Володя читал свои последние стихи. Олег слушал его и смотрел, не в состоянии делать что-то еще. Всё было тихо, спокойно, даже назойливые мухи не жужжали, – может, просто заснули, а может, перепугались после тех слов.

* * *

Дальше было хуже. Ваганьковское... Везде какие-то люди, знакомые и незнакомые лица, чей-то разговор, которого он не слышал:

– Может быть, после этого Олег образумится?

– Не знаю.

Олегу хотелось убежать оттуда, за это говорило всё его сознание. Единственное, что его удержало там, – любовь, о которой знал лишь он сам и тот, из-за кого он сюда пришел.

* * *

Ночь. Опять не спится. Снова эти слезы, отчаяние и злоба. Олег встал, подошел, как и днем, к окну. Если бы разбить это стекло, можно вырваться отсюда куда-то... неизвестно куда, к Володе. «Это не бред. Я знаю, что он ждет меня. И непременно дождется».

«Олег... Ты слышишь меня?!»

Он не удивился и поднял глаза. На темном зимнем небе белела яркая точка. Конечно же, это был сам Владимир.

– Тише ты... – слабо улыбаясь, ответил Олег, – Лизонька* спит. Ну... как тебе там?

«Да, как сказать... Много наших».

– Весело? – с небольшой обидой в голосе спросил он.

«Без тебя – нет. Не смейся, я говорю серьезно».

– А я не смеюсь, Володя. Я плачу. Когда мы будем вместе?

«Это мне неизвестно».

– Точнее?

«Когда ты сам будешь готов».

– Я готов... кажется.

«Креститься надо. Ты же видишь, что не готов?»

– Да... Ты прав. Но скоро я решусь, вот увидишь!

«Верю. Я всегда верю тебе. Открой окно, я плохо вижу тебя отсюда».

– Хорошо. А теперь?

«Ты сильно изменился...»

– А как тут не измениться? Тебя нет.

«Только не надо рыдать. Всё когда-нибудь заканчивается. И страдания в том числе».

– А любовь?

«Любовь?.. Это сложно сказать. Конечно, бывают какие-то кратковременные увлечения... Если же это настоящая любовь... то, пожалуй, нет. Не заканчивается».

– И не умирает?

«И не умирает. Прости, Олег...»

– За что?

«За всё. За то, что люблю тебя, и ушел отсюда раньше...»

– Ладно тебе. Ну, Володя, до свиданья...

«До очень скорого свиданья. Иди к Лизе... Ты скажи ей что-нибудь обо мне. А то вдруг она будет волноваться – что это ты такой странный».

Яркое сияние приблизилось к Олегу, он словно окунулся в него... и проснулся.

* * *

Лиза захлопнула окно и подошла к кровати.

– Ума не приложу, как оно открылось... – удивленно начала она. – Олежек, что с тобой такое? Ты что такой мрачный?

Она, конечно, знала, что Олег сильно переживал из-за смерти Володи Высоцкого, но таким она его еще ни разу не видела.

– В последнее время ты просто сам не свой...

– Лизонька, мне снился Володя. Он звал меня...

– Успокойся. Олежек, поверь, ему там не скучно...

– Нет. Я знаю. Скоро он возьмет меня с собой.

Лиза не нашлась, что ответить, и молча продолжала сидеть рядом с Олегом.

* * *

На дворе было начало марта. Олег поехал в Киев на съемки нового фильма. Сегодня съемочный день был уже закончен, и у гостиницы все расставались до следующего дня. Слышались голоса: «Пока», «До свиданья»... Олег, стоявший около дверей, обернулся и сказал:

– Прощайте. Пойду к себе умирать...

Никто не придал особого значения его словам, поскольку в последнее время он говорил о смерти очень часто.

Но на этот раз Олег говорил серьезно. Он поднялся к себе в номер и, прислонившись к стене, устало прошептал:

– Володя, я готов.

– Ты уверен в этом?

– Да. Меня здесь больше ничто не держит...

– А как же...

– Лиза и Оля**? Я люблю их, мне их жаль... но тебя я люблю больше. Я уехал сюда, чтобы им было легче... после того, как я уйду из этой жизни...

– Я понял. Видишь меня?

– Это что, крылья?

– Да. Но если ты думаешь, что крылья – это нечто суперсовершенное, то сильно ошибаешься. Они иногда жутко чешутся.

– Надо же... Не могу поверить.

– Ну и не верь. Лучше почеши под пятым перышком. Щекотно...

– Слушай, а каким ангелом буду я?

– Ангелом Грусти. Самым прекрасным ангелом Грусти. Ну что, Олег, полетели? Давай руку...

Они поднялись за облака. Олег взглянул на себя и увидел за спиной пару белоснежных крыльев.

– Володя, смотри-ка! Надо же, и вправду чешутся...

– А ты думал, – улыбнулся Владимир. – Лети быстрей, а то наши уже заждались...

* * *

И они улетели. А на полу осталось одиноко лежать маленькое перышко: то самое, пятое...

* Елизавета Алексеевна Апраксина-Эйхенбаум, в замужестве – Даль, жена Олега Ивановича.

** Ольга Борисовна Эйхенбаум, мать Елизаветы, теща Олега.