Много есть в мире непонятного, и многое так и останется не понятым. Ибо скрыто от смертных волей всемогущих богов, которых мы почитаем и которых мы боимся, тех богов, которые жили когда-то на этой земле, любили, страдали, делили радость и горе с простыми смертными и со своими детьми. Мы перестали почитать своих богов, нам стал дороже чужой закон и чужая жизнь. Мы стали другими...
Я лишь пыль на ветру,
Что мчится, покоя не зная,
Неизвестно куда, –
И неведомо мне, скитальцу,
Где найду пристанище в мире... – сказал поэт, оставив нам возможность размышлять над его горькими словами и пытаться найти истину, которой мы явно не достойны. Жизнь и смерть так переплелись в нашей жизни, что одно переходит в другое с легкостью, которую мы даже не замечаем. И опять кружат в воздухе лепестки. И память возвращается в ту ночь... Ночь смерти. Ночь любви. Ночь вопросов. Ночь, которая так и не стала ответом. Ночь, которая сохранила свою тайну.
Гибкая шея под шелком волос. Овал лица – белое пятно, на нем красным пятном губы и черным пятном глаза. Тонкая кисть убирает упавшую прядь.
– Господин? – полушепот, полувопрос.
Томико – игрушка судьбы. Слишком красивая. И слишком бедная. Но гордая. А как тяжело наступать на горло гордости. Женщина не должна быть гордой. Женщина должна быть покорной.
– Я больше не приду, – сумасшедшие глаза усмехаются.
Ресницы опускаются, пряча вспышку гнева.
– Вы больше не любите меня, господин?
– Нет. Я и не любил тебя.
Тонкие руки дрожат. Судорожный вздох в попытке спрятать слезы...
Началась эта история в один из дней первого года Кэйо, когда командир Конда объявил о новом наборе в ряды Новой Гвардии среди жителей Киото. Синсэнгуми находились в отчаянном положении, им годились любые новички, каких они только могли призвать под свои знамена. Крепли ряды сторонников императора, а у Новой Гвардии становилось все меньше сторонников.
И тогда, в тот проклятый и благословенный день, появился он. Юный, ослепительно красивый, гордый, неприступный, сильный и в тоже время слабый. Кано Садзобуро. В тот миг никто, а уж руководство и подавно, никто не мог и помыслить, что принесет с собой этот мальчик...
Он прекрасно владел мечом. Он не боялся сражения. Я помню его первый тренировочный бой. Я был поражен его умением. Столь юный и столь совершенный! Но его красота сбивала с толку. Мужчина не должен быть столь красивым. Такая красота более подходит женщине. И это насторожило меня.
Я согласился с мнением командира – из всех, кого мы видели в этот день, мы выбрали двоих – Кано и еще одного молодого человека по имени Тоширо Хоадзо, – но глубоко в мыслях я решил внимательно приглядывать за Кано, чтобы не упустить надвигающейся беды. Которую он нес в себе. И все же я оказался слабее его. И слабее судьбы.
Как можно найти истину, когда голова полна мыслями о будущем и о шаткости положения в настоящем? Мы ходили по лезвию меча. До нас доходили неутешительные слухи, что император против нас, что он борется с нами. Мы старались не сильно верить им, мы не хотели воевать с императором. Но рядом с ним стояли люди, которые готовы были уничтожить нас, вот с ними мы и боролись. Были ли мы героями? Нет. Мы просто следовали своему пути. Мы исполняли свой долг так, как понимали его.
Две фигуры в темноте, освещенные лишь призрачным светом мертвой луны. Гибкий юноша прячет взгляд от молодого мужчины.
– Ты избегаешь меня. Почему? – спрашивает мужчина.
– Это недолжное поведение. Это плохо, – гибкая ладонь ложится на грудь мужчине. – Я не могу.
– Почему? Я не нравлюсь тебе?
– Нравишься.
– Тогда почему?
– Я не должен. Я не могу. Не ты. Не сейчас.
– Когда? – мужчина берет пальцами подбородок юноши и поднимает его лицо. Юноша облизывает губы.
– Я не знаю. Я не могу. Прости.
– Ты околдовал меня.
– Я не хотел. Прости. Отпусти меня. Пожалуйста...
Мужчина опускает руки, юноша отступает во тьму, быстро убегая. Темнота скрадывает его тихие шаги.
Было ли что-то между ними или не было – ответ знали только они сами. Но теперь это останется тайной, скрытой во тьме. Ходили слухи, что они любовники. Тоширо этого не отрицал, а даже соглашался. Видимо, ему очень этого хотелось. Не зря говорят: «Мужчина, который ложится в постель один, всегда вызывает жалость».
А Кано на все вопросы отвечал полуулыбкой, не соглашаясь и не отрицая. Он не поощрял ухаживания Тоширо, но и не отталкивал его слишком сильно. Он вел себя так, как будто никак не мог выбрать для себя – как ему себя вести с Тоширо и с окружающими его мужчинами.
Он нравился мужчинам. Это было видно по взглядам, которые они бросали на него. Это было неправильно. Это вносило разлад в стройные ряды Новой Гвардии. Это противоречило кодексу самураев. Но сам кодекс никого не останавливал. Трудно остановиться, когда рядом находится столь прекрасное существо. Столь доступное существо. А был ли он доступным?
Мертвенно-белый свет луны искажает предметы, придавая им причудливую и необычную форму.
Человек идет по улице. Он что-то тихо бормочет себе под нос, не обращая внимания на дорогу. Он может пройти этими улицами даже с закрытыми глазами.
За углом появляется тень, которую может заметить лишь внимательный взгляд – лишь на мгновенье уплотнилась темнота, став более осязаемой – и больше ничего. Тень ждет. Она следит за идущим человеком.
Человек доходит до угла. Тень сжимается, и на мгновенье в неверном свете луны возникает тонкая полоска стали. Человек без звука падает на тротуар. Он мертв. Тень исчезает. Во тьме остается тонкий, едва уловимый запах цветущей вишни. Он исчезнет совсем к тому времени, когда мертвое тело будет обнаружено.
Наше очень шаткое положение осложнялось убийствами. Кто-то убивал самураев из Новой Гвардии. Убийца был силен и неуловим. Убийца подрывал наш авторитет.
Было начато расследование, но ничего путного оно не дало. Только то, что все жертвы в свое время не сводили глаз с Кано Садзобуро. Но ведь это не улика? Тоширо тоже не сводил с него глаз, но он все еще оставался жив.
Я мучительно перебирал в голове факты и слова. Кто убийца? Кано или Тоширо? Или кто-то еще? Кто-то, кого я не знаю. Кто-то, кто просто пользуется создавшейся ситуацией?
В священных книгах сказано, что тысячелетняя лиса может превратиться в красавицу, столетняя мышь – в колдунью. Старая же кошка может стать оборотнем с раздвоенным хвостом.
Эта мысль не раз возникала в моей голове. Впору было посылать за монахом. Но я так и не решился ни с кем поделиться ею. Мне казалось это недостойным. И глупым.
Несколько раз я пытался говорить с Соджи о происходящем в наших рядах, но Соджи всегда пропускал все мимо себя. Все, что не касалось сражений или женщин...
Он сказал: «Поддерживать порядок любой ценой». Большей глупости он не мог сказать. Как поддерживать порядок в мире, где нет порядка? Но они хотят поддерживать порядок. Хотят все переделать под свои мысли.
«Я называл имя своего возлюбленного...» Зачем ты тогда все это сказал? Зачем добился, чтобы все стали говорить об этом? Зачем? Тут не было моих чувств. Были только твои. Но сколь сокрушительные! Я не мог противостоять им. Я убегал от них, но они догоняли меня. Ты любил меня. А любил ли? Иногда мне очень хотелось в это верить. Особенно когда я был не один. Мне нужно быть одному. Тогда я ни в чем не сомневаюсь. Тогда моя душа не мечется в поисках выхода.
«Быть верным традициям самураев...» Разве я не был верен? Был. Я не спорил с приказами старших. За что же судьба послала мне такое испытание? Мое тело хотело одного, а душа другого. Мне трудно было с этим жить. Особенно когда вокруг сновали мужчины. Другие мужчины. Не ты. И не он... Он... Боги и будды! Я никогда не думал, что можно ТАК любить! Я горел. Плавился. Страдал. А он не обращал на меня внимания. Нет, обращал. Но только как на подчиненного.
Эти мужчины! Они хотели только одного. Ты тоже вошел в их число. Но ты никогда не был столь противен и привязчив, как они. Я бы никогда не пошел на то, что сделал, если бы каждый из них не стремился раскрыть тебе глаза. Они завидовали тебе. Хотя завидовать нужно было другому... Смерть всегда стояла за моим плечом. С самого рождения. Говорят, я проклят. Не знаю. Если моя красота – это проклятье, то – да, я проклят. Быть слишком красивым. Но не твоим.
Ты... Зачем ты позволил мне сделать это? Зачем покорился? Ты всегда был настойчив и упорен. А теперь уступил. Ты что-то понял? Если понял, то почему не сказал мне? Я сам ничего не понимаю! Потому что я больше никогда не смогу дотронуться до тебя... Наверное, это и есть любовь – чувство сожаления об ушедшем навсегда. У нас не было будущего. У нас не было жизни на двоих. У нас ничего не было. И не будет. Уже не будет. Я все испортил. Сам. Своими руками. Теперь есть только один выход. Только один....
Мы искали убийцу, делая все, что было возможно при создавшемся положении. Почему я позволил себе делать это спустя рукава? Не знаю. Возможно, мне просто не хотелось ворошить потаенные мысли моих самураев. А возможно, я не хотел верить, что убийца один из нас.
Но даже сейчас я не знаю точного ответа. Ответ знал один из погибших той ночью, но он не пожелал сообщить его нам. Вот рождается человек и так кончает свои дни, не познав благости святого учения, погрязнув в тупости и упрямстве. Он уходит из этого мира, отягченный грехами любострастия и алчности, и либо вновь обретает свой прижизненный облик и предается разнузданной злобе, либо становится кровожадным демоном и преследует людей.
В озерной глади отражается луна и... лицо. Тонкие черты, длинные волосы, белая кожа, алые губы – женщина...
– Кто ты? – шепчут непослушные губы.
– Томико...
– Зачем?
– Месть... Я хотела отомстить...
– Мне?
– Нет... Ты – это я...
– Тогда кому?
– Он оставил меня... Он оставил меня...
– Он мертв!
– Нет... Он жив...
– Зачем ты заставила меня убить его?
– Он не имеет значения...
– Для меня – имеет!
– Месть...
– Будь ты проклята!
– Ты – это я... Ты проклинаешь себя...
– Я проклинаю тебя. Ты отняла у меня жизнь.
– Ты жив... Ты еще можешь...
– Замолчи! Я убил его! Я больше не могу жить!
– Ты – воин... Ты должен быть сильнее...
– Уходи...
– Ты должен...
– Я тебе ничего не должен. Уходи. Я хочу умереть...
Когда у меня возникли первые подозрения, а вернее, когда я позволил им выйти наружу, я придумал план. Я считал, что этот план поможет мне вывести убийцу на чистую воду.
Но боги любят карать гордецов. Я проиграл. Я чувствую это шестым чувством опытного воина. Я проиграл.
Убийства прекратились. Да. Но ответа я не получил.
В эту вешнюю ночь
Окутаны мглою кромешной
Белой сливы цветы,
Но, хоть цвет и сокрыт от взора,
Утаишь ли благоуханье?!
– Почему вы оставили меня, господин? Разве я не любила вас? Разве мое сердце не принадлежало вам? Зачем вы убили меня, господин?
– Ты? Это ты?
– Я, господин. Я пришла к вам. Моя душа не может оставить вас.
– Убирайся!
– Нет, господин. Томико больше никуда не уйдет.
– Ты... Это ты... Это все твоих рук дело?
– Что, господин? Я хотела быть с вами. Только это. Больше ничего.
– А Кано?
– Кано? Этот мальчик? Забудьте его, господин. Или это к нему склонилось ваше сердце?
– При чем тут мое сердце? Где Кано?
– Он мертв, господин. Он был слишком слаб. Не хотел...
– Не хотел – чего?
– Быть с вами. Хотел быть с другим. Слабый... Не любил вас, господин. Глупый...
Я сказал Кано, что считаю убийцей самураев Тоширо и что именно он, Кано, должен его убить. Кано не оспорил мой приказ.
Было ли это ошибкой? Соджи согласился со мной, что один из них мог быть убийцей. Но мы гадали на песке.
Кто бы мог подумать, что сам Соджи имеет к этому отношение? И все же – кем он был? Демоном? Оборотнем? Просто убийцей? Непонятым влюбленным мальчиком?
Кого именно любил этот мальчик? Тоширо? Соджи? Себя? Кого-то еще? К чему было все это? Зачем?
Боги любят смеяться над гордецами. Они загадывают им кучу загадок и не дают ответов. Они сводят их с ума.
В воздухе реяли розовые лепестки цветущей сакуры, иные из них легонько касались щек, и самураю почудилось, что сама ночь гладит его по лицу. Все вокруг – и холмы, и дома, и даже висевший у пояса меч – казалось расплывчатым, зыбким, точно причудливое разноцветное облако, из которого вдруг выглядывали то черный глаз, то белеющее лицо, то изящной формы рука или округлое соблазнительное бедро.
Печальный мир!
Даже когда расцветают вишни...
Даже тогда...
