– Скажи, Александр, а когда ты завоюешь все земли, что ты будешь делать тогда?

– Тогда?.. Просто буду любить тебя.

– А если случится так, что ты потеряешь все, что имеешь?

– Все, что угодно, только не тебя.

То вечер в Миезе Гефестион помнил всю свою жизнь. Ничего, что можно было бы сравнить с этим, у него не было больше никогда. Все, что было вокруг, приносило необъяснимое наслаждение – и легкий ветерок, и запах сухой травы, и теплая истома песка, и даже звезды. Теперь они знали все и молча наблюдали свысока.

Александр пытался уснуть, он еще никогда в жизни не чувствовал себя таким уставшим. Шли минуты, за ними часы, но сна не было и в помине. Он чувствовал что-то, чего не мог объяснить. Оно было у него внутри, что-то неуютное, что заставляло сжиматься сердце и от чего хотелось плакать. Плакать Александр не имел права, иначе какой из него будет царь? Простыни стали горячими и теперь только мешали. Александр сел на кровати и тупо уставился на колышущиеся тени, отбрасываемые деревом на светлом пятне окна. Тоска? Нет, не то. Ревность? Ревность. Да, это была ревность. Он ревновал своего друга к... дружбе. Ведь Гефестион дружил не только с ним. Да, сейчас он уехал к отцу, где у него были и другие товарищи. Но ведь и у Александра тоже были другие товарищи. Птолемей, например. Но при чем здесь Птолемей? Какое отношение он имеет к его дружбе с Гефестионом? Что же, в конечном счете, получается, ему, Александру, можно, а Гефестиону нельзя. Собственно почему? Только лишь потому, что Александр ревнует? Ну и что, что ревнует. Все это так. Самое главное, что он понимает это. А если понимает, то будет с этим бороться. Прямо сейчас. В конце концов, он – будущий царь. Можно заставить себя не есть, не спать, но как заставить себя не любить или не ревновать? Александр не знал, как, и это была правда. И она была сильнее его. Значит, Олимпиада лжет ему, и его отец вовсе не Зевс. Может, ей просто хочется, чтобы ее сын был рожден от бога? Иначе как объяснить эту слабость простых человеческих чувств? Объяснений не было, просто была ревность. Не откуда, не почему, а просто так.

Уже много позже, стоя над телом мертвого друга, он, Александр, признается себе, что дружба с Гефестионом была самым главным его завоеванием, его империей, где все было так, как мечталось, где каждый член этого государства был равен другому, был свободен и в то же время связан одни желанием быть связанным с другим.

Александр встал и отправился в комнату к Пердикке. Самое лучшее, наверное, просто поболтать с кем-нибудь. Он осторожно приоткрыл дверь. Мальчик спал, натянув одеяло до самого лба. Александр стоял в нерешительности. Что он тут делает? Что он может объяснить другу? Просто, даже стыдно будить его. Тогда, может, пойти к Кассандру? Александр понял, что не может рассказать никому о такой своей слабости. Завтра Гефестион вернется, и все будет по-прежнему. Он уезжал не один раз. И возвращался. И ничего не происходило. Все это началось с того, как, вернувшись в прошлый раз, Гефестион рассказывал ему, как спал со служанкой своей матери, как все происходило. Ее звали... Александр вдруг понял, что не помнит, как звали девушку. Ее имя просто улетучилось из его головы. Но это происходило с Гефестионом не в первый, и даже не во второй раз. И чего так переживать. Гефестион с ней просто спит, а с ним, Александром, дружит. Дружит или просто дружит? Просто, непросто. Дружит, и это главное.

Александр медленно побрел в свою комнату. Гефестион умеет рассказывать. Я, мол, так, а она так. Я – это, а она – то. Улыбается. Ряд ровных зубов. Александр помнит, как выглядит каждый из них. Тонкий красивый нос и такие глубокие серые глаза. Они цвета грозового неба. Смотрят мягко. Подкупают.

В комнате так же душно и одиноко. Кровать остыла, но сегодня почему-то такая неудобная. Сон не приходит. Тени листьев все так же о чем-то шепчутся на стене. Александр опять встал, подошел к окну. Гефестион, наверное, уже давно спит. Спит, конечно. А если не один? Александр резко отвернулся от окна и, сползая по стене, опустился на корточки. Мысль показалась ужасающей. Она так сильно ударила в виски, что юноша сжал голову в ладонях. Только бы не слышать ее. Время медленно ползло, двигаясь по стене вместе с лунным бликом.

Александр встал, совершенно опустошенный, и тяжело опустился на кровать друга. Подушка еще хранила запах волос Гефестиона. Он так хорошо знал этот запах. Они часто лежали вместе. Читали Гомера. «Илиада». Он – Ахиллес, а Гефестион – Патрокл. Они даже засыпали вместе, переносясь к берегам Трои, где ахейское войско стоит лагерем. Корабли. Они знали их наперечет. 1182.

Александр уткнулся носом в подушку и заплакал. Если бы он мог, он, пожалуй, закричал бы на всю Миезу. Он кричал бы потому, что ему было больно. Первый раз так больно. По-настоящему.

Ночь уходила. Комната серела вместе с восходом солнца. Александр уснул или, скорее, забылся тяжелым сном.

Он услышал веселый голос Гефестиона за мгновение до того, как тот с шумом ввалился в комнату.

– Александр, что с тобой? Ты нездоров?

– Нездоров? Почему?

– Я спешил. Думал, ты встретишь меня. Солнце торчит над головой, а ты и не думал вставать.

– Где торчит?

– На небе. Где ж еще. Ты что, плакал?

– Нет, – твердо, но не веря себе самому, ответил царевич. – А где все?

– У-у. Старики обсуждают новости. Твой отец еще что-то завоевал.

– Еще что-то?

– Ну да. Что-то еще. Нам расскажут позже. А что ты спишь на моей кровати?

– Я читал и не заметил, как уснул.

– А как, интересно, ты читал, если книга лежит в другом углу?

– Я читал, – делая особое ударение на последнее слово, произнес Александр.

Гефестион удивленно посмотрел на него.

– Ты что, Александр?

– У тебя нет оснований сомневаться в моих словах.

– Александр, ты просто задираешься.

– Я не задираюсь. Я – твой будущий царь, а ты пытаешься обвинить меня во лжи.

– Я все понял, мой царь. – Теперь уже Гефестион сделал ударение на последнее слово.

Он отвесил показательный поклон и быстро вышел, хлопнув дверью. Александр остался сидеть. Что произошло сейчас, не укладывалось у него в голове. Почему он так вел себя, ведь приезда друга он ждал, как ничего и никогда. Через какое-то время он встал и начал быстро собираться. Самое лучшее попросить сейчас прощения, и все будет, как прежде.

На самом выходе из здания Александр неожиданно столкнулся с Кассандром.

– Я за тобой, Александр. Аристотель велел послать за тобой. Все уже собрались и ждут только тебя.

– Кассандр, ты не видел Гефестиона?

– Отчего ж не видел. Он рассказывает Неарху, как съездил к отцу.

– Неарху?

– Ну да. Я думал, он тебе уже похвастался. Ты же любишь слушать, как он умеет врать.

Но Александр не дослушал до конца и быстро направился в сторону рощи. Аристотель любил проводить свои занятия там. Небольшая поляна с обломками каких-то древних строений, разбросанными по кругу, являлась идеальным местом для занятий. Там он вкладывал в элитные головы своих учеников систему и проблемы мироздания, циклы оборота звезд и принципы устройства государств. Именно там он учил эти человеческие губки впитывать деление людей на варваров и эллинов, приближая тем самым падение величайшей империи мира – Персии. Артаксеркс еще нежился в роскошном дворце Персиполя, не подозревая, как Аристотель крупинка за крупинкой подтачивает мощь его государства.

Еще издалека Александр пытался разглядеть в толпе мальчишек высокую стройную фигуру Гефестиона. Тот, оживленно размахивая руками, что-то говорил Неарху. У юноши в голове продублировалась фраза Кассандра: «Хвастается...». Александр хотел бы оказаться на месте Неарха, потому что он верит Гефестиону безоговорочно. Он не может врать. Взгляд царевича потяжелел, брови почти сошлись у переносицы. Он быстрыми шагами прошел мимо друзей и сел на свое место.

Устройство государств подождет, у Александра есть более серьезные вещи, о которых он сейчас думает.

– Александр, ты меня слушаешь?

– Да, учитель.

– Замечательно. Вот ты нам сейчас и повторишь то, что я только что объяснял.

Юноша понял, что не может не только объяснить, но и вспомнить, о чем шла речь.

– Ты – будущий царь, – монотонно начал Аристотель. – Негоже царю отсутствовать, присутствуя. Присутствовать, отсутствуя – вот величайшее достижение опытного политика.

Эту фразу Александр будет помнить всегда, даже когда покорит полмира. Падут государства, покорятся народы, трепеща от звука одного лишь его имени. Но это будет позже, а пока Аристотель, нервно теребя перстень на левой руке, отчитывает его, мальчишку. Аристотель не знает, что сейчас Александру нет дела до этих государств и этих народов.

Гефестион, как обычно, сидел рядом с ним, но Александр даже не взглянул в его сторону. Он злится. Пусть. Гефестион украдкой улыбается, ведь причина в нем. Повода для ссоры не было, и Гефестиону доставляет удовольствие наблюдать, как Александр вынянчивает в себе эту пустую обиду. Скоро все пройдет, и он опять станет таким, как всегда, его Александр. Можно все прекратить прямо сейчас, но пусть он позлится еще немного, и тогда наслаждение от примирения станет еще большим. Гефестион знает: Александр – будущий царь, и он имеет право поступать, как считает нужным. Если хочет быть обиженным, пусть побудет. Вскоре все выяснится, и они вместе посмеются над глупой ссорой, ведь Гефестион любит Александра любого, и когда тот весел, и когда зол. За три года они оба поняли, что связаны навсегда, что слились воедино, перемешались, как вода и вино, растворились, как в сером черный и белый.

Их судьба выбрана и определена. Они будут жить вместе и умрут вместе. Ахиллес и Патрокл. Бог и первый после бога. И сколько бы тысячелетий ни бились люди в догадках о причине смерти Александра, они не смогут понять простого ответа: после смерти Гефестиона Александр просто потеряет желание жить. Желание быть царем огромной многоязычной империи окажется меньше желания просто быть другом своего друга, любимым своего любимого. Это будет много позже, а пока Александр злится, а Гефестион позволяет ему это. Ведь пятнадцать лет для юноши – это возраст преобладания эмоций и чувств над здравым рассудком.

Александр с трудом дождался конца занятий. Зря Аристотель старался сегодня, ученик так и не услышал его. Он бросился в конюшню. Конечно, как он мог забыть. Буцефал, двенадцатилетний жеребец с белой отметиной на лбу – тот, кто поможет ему сейчас. Его карие глаза цвета агата видели разного Александра. Он, словно человек, тоже выбрал себе друга. Пусть он не может ничего сказать, он может понять, он обязательно поймет. Три года назад, впервые почувствовав спиной легкость тела Александра, он почувствовал сердцем силу его духа и смирился, чтобы быть верным ему до конца. Вскочив на широкую спину жеребца, Александр погнал его галопом прочь от дворца. Он не правил конем, тот сам принес его на берег речушки. Они часто сидели здесь с Гефестионом. Разговаривали. Именно здесь в мальчишеских мечтах они завоевали весь Восток, покорили персов и скифов, прошли Индию и дошли до края Ойкумены.

Александр не знал, сколько времени он просидел там, ни о чем не думая и ничего не чувствуя, кроме опустошения и усталости.

– Я знал, где найду тебя. – Гефестион сел рядом с Александром.

– Зачем ты искал меня? – жестко спросил царевич.

– Незачем. Просто. Не могу понять, что не так? За что ты обиделся на меня?

– С чего ты взял?

– Да не с чего. Здесь сложно ошибиться.

– Тем не менее, ты ошибаешься. Ты тут вовсе не при чем. Мне больше нечего делать, как обижаться на тебя.

– Ну, тогда объясни, что с тобой происходит.

– Почему ты решил, что я должен тебе что-то объяснять? Ты кто такой, чтобы задавать мне подобные вопросы?

– Прошу прощения. Я просто позабыл, что ты – мой будущий царь, а я просто твой настоящий друг Гефестион.

С этими словами он хотел обнять Александра за плечи, но Александр отмахнулся от него, со всей силы попав локтем по лицу. Гефестион на мгновение замер, потом промокнул ладонью разбитые губы и тихо-тихо произнес:

– Александр, хоть ты и царский сын, но я сейчас научу тебя уважать своих подданных.

Закончив фразу, он со всей силы ударил его кулаком по щеке. Александр вскочил на ноги, сжал кулаки и обрушился на своего обидчика. Они схватились, покатились по траве, злые и негодующие. Старый учитель Леонид обучал их приемам кулачного боя, но то была игра, а это первый настоящий поединок, где сильнейший должен был доказать свое превосходство. Гефестион, который был крупнее и выше Александра, оказался в итоге сидящим на распластанном на земле товарище. Будущий Царь Четырех сторон Света лежал под ним лицом в пыли, с заломленной за спиной рукой. Смириться с поражением было не в характере Александра, и он старался отчаянно сопротивляться, но Гефестион только сильнее заламывал ему руку. Боль была нестерпимой, но Александр терпел. Просить о пощаде – значит признать свое поражение.

– Согласись, что ты проиграл, Александр.

– Нет, – отрезал тот.

– Александр, я не хочу сделать тебе еще больнее.

Царевич сделал еще одну попытку освободиться, но безрезультатно.

– Смирись, Александр. Ты проиграл. Ведь да?

– Отпусти, – почти прошептал тот.

Гефестион отпустил его руку.

– А теперь объясни мне, что с тобой происходит. Я не могу понять, в чем я виноват.

– Ты уехал. – Александр все еще лежал лицом вниз.

– И что здесь такого? Я и раньше уезжал. Но я же вернулся.

– Ты был там не один. Ты любишь ее?

– Ее? Кого?

– Ну, эту служанку.

– Ты хочешь знать правду?

– Да.

Александр резко перевернулся и пристально посмотрел Гефестиону в глаза, уже готовый услышать всю правду.

– Да, я люблю... тебя, Александр. И всегда любил. С первого дня.

От неожиданности царевич замер. Он не верил тому, что услышал. Нет, этого не может быть. Это – игра воображения, фантазия.

– Ты считал меня другом. Я счастлив, я не могу желать большего. Прости, если я сказал что-то не то, – потом помолчал немного и добавил: – Мой царь.

Гефестион опустил голову, готовый выслушать приговор.

– Почему ты так долго молчал, Гефестион?

– Я не смел.

– Что не смел?

– Твоя чистота...

– Что не смел?

– Любить... Желать... тебя...

– А как же она? – все еще не веря своим ушам, спросил Александр.

– Кто она?

– Служанка. Не помню, как ее там зовут.

– Я однажды назвал ее твоим именем, я и тогда думал только о тебе. Помнишь, ты ужасно злился, когда не мог найти свой пеплос? Ты даже кричал на слугу. Это я взял его, потому что он хранит твой запах.

– И ты молчал все это время?

– Мне было стыдно признаться тебе, что это я.

– Я не о том. Почему ты не сказал, ведь мы спали вместе, чтобы согреться зимой?

– Я не спал, Александр.

Александр приподнялся на локтях. Он так пристально смотрел в глаза говорящего, что, казалось, он входит через них в душу друга, проникая в самые глубинные ее уголки.

– Я – твой царь, Гефестион, и хочу быть твоим...мальчиком.

Теперь Гефестион не поверил тому, что только что услышал. Он столько времени хотел этого, что не мог поверить своим ушам. Но Александр откинулся назад, легонько потянув на себя друга. Он звал его. Гефестион нерешительно провел рукой по шее юноши, повторил изгиб ключицы. Тело Александра такое гладкое и такое горячее. Оно всегда было горячим. Сколько раз Гефестион гладил его взглядом, как сейчас рукой. Завитки светлых волос прилипли к плечу. Гефестион всегда любовался им, невысоким, крепким, с веселой пружинящей походкой. Он знал, как загорались его глаза, когда он был увлечен чем-то. Они горели и сейчас.

– Александр, – его губы дрожали.

– Ты победил, Гефестион... – Последние слова потонули в долгом поцелуе. В нем смешалось все: запекшаяся кровь, пыль, шепот. Александр сдавался. Он чувствовал, как горячий язык возлюбленного проникал ему в рот, властно и быстро. Он, словно разведчик, обшаривал рот Александра, прошелся по зубам, коснулся нёба, проник за щеку. Гефестион узнавал сейчас нового для него Александра, пробовал его на вкус. Он делал это страстно, почти грубо. Он умел это делать.

Желание Гефестиона твердо обозначилось между соединенными телами, возрастая и твердея с каждым мгновением. Руки Гефестиона, такие опытные, заставляли откликаться каждую клеточку тела царевича, а губы усиливали наслаждение. Он ладонью скользил вверх вниз по восставшему жезлу любимого, заставляя того стонать с каждым новым движением. Это были руки победителя. Гефестион опустился ниже, и Александр почувствовал, как он вбирает его в себя, играя языком с разгоряченной плотью. От покусываний мурашки снизу вверх волнами пробегали по телу Александра, заставляя возноситься к вершинам удовольствия. Александр уперся руками в плечи возлюбленного, стараясь отстранить его. Он уже не мог остановиться, он был близок, но Гефестион властно дал понять, что не уступит. Еще мгновение, и царственное семя изверглось прямо в рот любовника. Стон, нет, скорее крик, вырвался из его груди, и Александр замер, в изнеможении распластавшись на траве. Гефестион тоже замер, ожидая, когда его любимый обретет реальность.

– Ты мой, филе. Мой... Повелитель...

– Я хочу быть твоим мальчиком,– еле слышно произнес Александр. – Только твоим.

– Ты и так мой.– Гефестион не решался.

– Я хочу быть твоим мальчиком, – тверже повторил Александр.

Гефестион не верил, возможно ли это. Правильно ли он понял желание царевича. Александр был вправе требовать обратного, и он был готов к этому. Но то, что он услышал, не укладывалось в голове. Александр, всегда стремящийся быть первым, уступал, сдавался. Как? Как это возможно? И возможно ли вообще? Гефестион нерешительно развел бедра Александра и еще раз вопросительно посмотрел на него. С закрытыми глазами Александр почувствовал этот взгляд.

– Я хочу, – в голосе Александра чувствовались нотки раздражения.

Гефестион смочил пальцы слюной и начал осторожно вводить их в анус партнера. Тот весь напрягся, словно тетива лука. Гефестион гладил его, уговаривал прикосновениями.

– Не надо, Александр. Не напрягайся. Я не смогу.

– Я стараюсь.

Теперь уже твердый член Гефестиона осторожно расширял себе проход внутрь Александра. Много раз Аминтор делал это, но никогда не боялся так, как сейчас. Он делал это с мальчиком-рабом, но никогда не задумывался над тем, что тот чувствует. А если он причиняет Александру боль? Он не мог позволить этого. Александр такой узкий, он терпит. Терпит. Гефестион чувствовал это. Кусает губы. Ему больно, но он старается.

– Александр, – нерешительно позвал Гефестион, но тот закрыл его губы ладонью.

– Я хочу тебя глубже.

– Но тебе больно, Александр.

– Да, но я хочу...

Иногда наслаждение сопряжено с болью. Преодолевая себя и Александра, Гефестион проникал в него все дальше и дальше. Медленно. Осторожно. Покачиваясь, входя и выходя, он поднимался к высшей ступени блаженства, блаженства обладания. Александр тяжело и неровно дышал, выгибаясь и хватая руками пучки сухой травы. Он подавался навстречу любимому, впуская его до конца, насколько тот мог. Все исчезало куда-то, реальность, боль. Лишь осознание того, что он соединился с любимым до предела возможностей, отбрасывало на задний план все остальные чувства. Больше никто и никогда не познает его так. Это право будет всегда принадлежать только его любимому. Гефестион тоже испытывал боль. Вожделенное стало реальным. Эмоциональное желание опережало физическое. Он не мог совладать с собой. Дыхание сбивалось. Сердце, того и гляди, разорвет грудную клетку. Они оба уже не могут этому помочь. Это выше их. Теперь только достигнув экстаза, они смогут вернуться назад, чтобы осознать позже, что происходит сейчас. Гефестион закричал, извергаясь внутри Александра с силой вулкана, тратя последние физические силы, теряя последние остатки сознания.

Он в бессилии повалился на возлюбленного. Сердце Гефестиона не билось, оно грохотало внутри, сбиваясь с ритма и отдаваясь в висках. Что бы ни случилось потом, сейчас он обладал Александром. Отдаваясь отдавшемуся, соблазняя соблазненного, Александр победил его навсегда.

– Александр, я почти умер. Что ты сделал со мной?

– Сдался.

Слово звучало так странно. Одно слово, и весь мир в нем. Они еще долго лежали молча, думая о чем-то или нет, два счастливых, бесконечно близких человека.

– Скажи, Александр, а когда ты завоюешь все земли, что ты будешь делать тогда?

– Тогда?.. Просто буду любить тебя.

– А если случится так, что ты потеряешь все, что имеешь?

– Все, что угодно, только не тебя.