Часть 1. Молитва Гефестиона

Кассандр внимательно слушал Аристотеля. Ему нравилось, как тот рассказывает не только об устройстве мира и существ, его населяющих, но и о военных походах и маршах, о парадах и ужасных ранениях, о захвате крепостей и героях. Слушая пожилого дидаскалоса, он уже и сам представлял себя на коне, мчащимся в гущу сражения, а затем его, победителя, на золотом троне несут на руках в его очередной дворец, хранящий в себе его статую в три человеческих роста. Его тонкий профиль будет запечатлен на монетах высочайшего достоинства. Он сможет завладеть всеми, привлечь всех на свою сторону, все будут обожать его...

– Опять размечтался? – ткнул его в плечо Филот. – Царем себя мнишь? Да тебе им не быть никогда.

Кассандр смерил его презрительным взглядом, считая недостойным отвечать этому выскочке. Но сердце забилось быстрее от горя, ведь Филот был прав.

Лицо Кассандра опустилось, волосы до плеч свесились вперед, прикрывая профиль. Голос Аристотеля, прохаживающегося перед учениками заложив руки за спину и протаптывая в сочной луговой траве дорожку, уплывал все дальше.

Мальчик повернул немного голову и посмотрел на Александра. Солнце попало ему в глаза, отчего детский профиль перед ним на миг вспыхнул и ослепил его.

«Вот что будет изображено на монетах...» – подумалось сыну Антипатра, и одновременно с ревностью и болью в закушенной губе он ощутил, что хотел бы, чтобы этот мальчик стал его другом: он жаждал покорить его сердце, привязать его к себе...

Кассандр прикрыл глаза, пытаясь избавиться от тлетворных мыслей. Александр может еще не стать царем. Филипп полон сил, хоть и пьет чрезмерно на ежедневных пирах.

«Но он не вечен...» – Кассандр сжал колени и положил ладони поверх.

Ему просто не хотелось быть одиноким, ему хотелось блистать в ореоле славы. А Александр затмевал его всего лишь по праву крови!

«Неправда. Он целеустремленный, – отвечал мальчик сам себе. И опровергал ожесточенно и ревниво: – Он гордец».

Кассандр немного передвинулся, теперь солнце не слепило его.

Разумеется, Александр слышал Аристотеля. Но не слушал. Он сидел на траве позади всех остальных, на вытянутых ногах лежала писчая дощечка. В задумчивости он водил по ней стилусом. Желание подсмотреть, что же он делает, вскипело в Кассандре. Он вытягивал шею, как мог, но видел лишь нос и сосредоточенно сжатые губы из-под низко свесившейся золотой челки, а также плечо с кожей, подернутой легким загаром, белую ткань тонкой тоги, пальцы, водящие палочкой по воску, и коленки, разведенные, чтобы было удобнее держать дощечку.

Кассандр медленно облизнул пересохшие губы.

Александр поднял лицо и посмотрел в сторону мальчика, задержал взгляд на какое-то мгновение, и за это мгновение его лицо осветилось особенной улыбкой.

«Он улыбается мне?.. – Кассандр старался не думать, но мысли желали остаться в плену Эроса. – Нет же, я скорее буду презирать его, чем позволю ему поработить и мое сердце!..»

Александр снова бросил тот же взгляд. И тогда Кассандр понял, что он улыбается не ему, а другому мальчику, который сидел между ними, но не закрывал от глаз Кассандра царевича.

Александр смотрел на Гефестиона, внимательно слушающего Аристотеля и делающего пометки на дощечке; затем опускал глаза и проводил несколько мазков стилусом. О, он не писал, нет. Он рисовал. Смотрел на Гефестиона и рисовал его.

Нахлынувшие вдруг чувства ожгли Кассандру щеки. Мальчику захотелось немедленно подняться и рассказать обо всем Аристотелю, но он сдержался и быстро отвернулся. Сосредоточиться на словах учителя он уже не смог.

После того, как урок был окончен, Кассандр, не сумев совладать с любопытством, отправился подсмотреть за Александром и Гефестионом, бредущими рядом, обсуждая услышанное на уроке.

Кассандру были известны эти штучки. Они зайдут в рощу и там уже говорить о политике и войнах не будут. Скорее они будут бесконечно говорить о Гомере и Героях.

Деревья шелестели кронами на ветру, свет красивыми бликами лежал на темной коре и рассеивался сквозь листья. Трава была такой густой, что хотелось с разбегу упасть на нее и покататься.

Так мальчики и поступили.

А Кассандр замер, согнувшись за кустарником, и весь обратился в слух.

– Как же хорошо! – рассмеялся Александр.

Он всегда радовался красоте вокруг, и близости друга, и просто тому, что солнце светит. Кассандр знал это и понимал. Но ему было до боли обидно, что он не может быть рядом. Он не будет даже пытаться – ведь это унизит его. Мальчишка, пусть он и сын царя, должен был сам прийти к нему и просить его дружбы, ведь он, Кассандр, заслуживает этого! Заслуживает, чтобы его просили и даже умоляли! Озерная вода, и капли росы, и отважные воины – все они уже не первый год нашептывали ему слова о его красоте. Воинов он боялся, а этот мальчик, Александр, казался ему солнечным лучом, что по божественной воле отчего-то задержался на земле и обрел материальность.

Кассандр не заметил, как начал играть сам с собой: он представил себя царем этих мест, этой лужайки и кустов, и что эти двое – его слуги, одному из которых, неблагодарному, он благоволит.

Мальчик выпрямился и просто стоял в тени дерев, глядя на спины и макушки; Александр болтал в воздухе ногами.

Это был брошенный вызов: «Обернитесь, узрите своего царя и трепещите».

– Смотри, – золотокудрый протянул что-то другу.

Гефестион, жующий травинку, убрал прядь волос, свесившуюся на один глаз, взял восковую дощечку и внезапно заливисто рассмеялся:

– Это же я!

Александр смутился, Кассандр знал его жест, когда он утыкается носом в сложенные руки и смотрит снизу вверх, словно доверчивый щенок. На Кассандра он никогда так не смотрел, только на Гефестиона. А сыну Антипатра оставалось делить с ними их счастье тайком.

– Не очень получилось... – произнес Александр.

– Ну что ты, – Гефестион лег на бок и провел пальцами по челке Александра. – Я здесь даже лучше, чем в жизни.

– Неправда! – воскликнул царевич. – Не смей говорить, что кто-то может превзойти тебя, даже если это твое собственное отражение!

Александр схватил друга за плечи, и они стали шутливо драться, кувыркаясь в мягкой траве, пачкая одежду зеленью.

Кассандру стало интересно тоже посмотреть на рисунок. А так как «царь» устал лицезреть играющих без него слуг, и к тому же любопытство свое он привык баловать, то мальчик горделиво выступил из кустов и пошагал прямо к возящимся в траве.

Гефестион заметил его первым. Кассандр встретился глазами с двумя синими озерами, сияющими ярко на раскрасневшемся лице.

Александр тоже обернулся, и в следующую секунду он уже стоял на ногах.

– Кассандр! Ты как тень!

Мальчик вздернул подбородок, немного выпятив красивые, четко очерченные полные губы.

– Я хочу посмотреть на твой рисунок.

Александр удивленно взглянул на него, затем на Гефестиона. Мальчишки дружно пожали плечами, и дощечка была протянута Кассандру.

Лицо Гефестиона было изображено в профиль. Рисунок нельзя было назвать прекрасным, но он был неплох, сохранив основные черты живого оригинала, а в чем-то даже приукрасив. Например, Александр нарисовал другу очень длинные ресницы. Кассандру показалась нелепой такая ложь, и он рассмеялся.

Лицо царевича сразу стало ледяным.

– Что смешного? – потребовал он ответа.

– Ты нарисовал Гефестиону женские ресницы, позоришь его, – сузил глаза сын Антипатра.

– Неправда! – возмутился Александр, – Я так вижу! Почему ты говоришь, что некрасиво, я старался!

– Хочешь, чтобы я лгал тебе, щадил твои чувства? О, ты же сын царя, все обязаны лгать тебе, говорить, что ты самый умный и самый талантливый...

Александр прыгнул вперед и повалил Кассандра. Гефестион попытался их разнять. Только ему было под силу оттащить Александра и удержать противника на вытянутой руке.

Кассандр замер в полусажени от руки Гефестиона. Его глаза были холодны, а рот кривился в ухмылке. Из носа его текла кровь, но мальчика это не заботило. Практически все их разговоры заканчивались подобным образом, Кассандр всегда упрямо отстаивал свою позицию.

– Я не хочу лжи! – выдохнул Александр. – Я не знал!

Гефестион быстро развернулся лицом к лицу с другом, отгородив его от обидчика своей спиной, и хорошенько встряхнул.

– Успокойся. Он говорит это все нарочно. Не смей его слушать.

Затем мальчик развернулся к Кассандру.

– Уходи, – в голосе его не было чувств.

Кусты раздвинулись, выпуская Кассандра. Краем уха он слышал, как Гефестион произнес: «Теперь нам придется искать другую поляну». Его сердце колотилось, разрываясь от боли. Мальчик искренне не понимал, почему он всегда получает вовсе не то, что хочет.

Гефестион взял лицо Александра в ладони.

– Зачем же ты его слушаешь? Зачем ты дерешься с ним?

Губы младшего мальчика едва заметно подрагивали от обиды.

– Он, может быть, прав...

Гефестион просто покачал головой, тепло его глаз успокоило царевича, и, взявшись за руки, они направились по тропинке следом за Кассандром в направлении их ученического жилья.

Детские впечатления, даже самые незначительные, часто остаются с нами на всю жизнь.

С тех самых пор Александр рвался вперед с одной лишь целью. Он не верил ничьим словам о своих успехах, пока сам не убеждался в них; он доказывал себе, что людские слова – правда, каждое мгновение своего полета, и только его совесть была судьей его свершениям.

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~

Кассандр чувствовал себя одиноким. Это угнетало его и делало слабым. Порой ему хотелось взобраться на склон повыше и оттуда кричать, кричать небу пока достанет голоса, рассказать о своих горестях и просить понимания и поддержки. Но что-то говорило ему, что небеса останутся все теми же, и Зевс не сойдет с золотого трона ради одного из многих одиноких мальчишек.

Даже родной отец не любил его. Отправил сюда на посмешище, как Кассандр ни просил уберечь его от этого. Но быть при Александре почетно, и вот он здесь, в кругу избранных и презирающих его людей. Презирающих за что?..

За мечты и тщеславие, – отвечал он себе. Да, но царю должно быть тщеславным. Каждый должен знать свое место. А мечты Кассандра вели его неизменно к трону. Он был мечтателем, и мечты делали его день ото дня несчастнее.

Он видел радость на лицах Александра и Гефестиона.

И беда его была также в том, что единственный человек, кого он считал достойным себя, ему не принадлежал, отдав себя: свою дружбу, привязанность, доверие – сыну Аминтора.

Кассандр помнил, как в детстве однажды встретил Гефестиона, тот был с отцом, как и он сам. Оба их родителя были тогда приглашены к царю. И Филипп с интересом рассматривал сыновей своих подданных. Тогда Кассандр лишь удивленно таращил на все глаза, а сейчас он понимал смысл этого интереса. Он уже не раз был опален подобными пылкими взглядами, но неизменно отвергал предложения.

«Пусть лучше буду страдать, чем допущу до себя недостойного», – так думал он, кусая губы и глядя вслед Александру.

После того случая с рисунком мальчики старались вообще не говорить с Кассандром. Птолемей как-то намекнул, что если сын Антипатра попросит прощения у царевича, то Александр будет рад избавиться от излишнего душевного напряжения. Тогда Кассандр высмеял его и вопросил, уж не Гефестион ли поведал всем об истории с рисунком. На что Птолемей заметил, что и без всяких рассказов видна пропасть между ними, и это гнетет Александра.

– Коль скоро должно извиняться за правду, недолго осталось нам, – с вызовом выплюнул Кассандр. После чего и Птолемей не заговаривал с ним.

Глядя на спутников Александра, Кассандр улавливал скрытые флюиды, исходящие от них, от их жестов и поступков, речей и взглядов. Он замечал, что некоторые стремятся угодить Александру в расчете на его дальнейшую благосклонность, к таким он относил Птолемея, считая его подхалимом и про себя именуя «Александров Гермес»; видел он и таких, кто пытался оказать услугу тринадцатилетнему царевичу, дабы затем обязать его, – и таковым был Филот, спешащий повсюду за Александром и пытающийся продемонстрировать свои достоинства, умаляя при этом успехи всех остальных. Да, по хвастовству он всем дал бы фору. При этом Филот рассказывал в письмах отцу обо всех проделках Александра, который в свою очередь не давал Филиппу заскучать.

Но самым серьезным врагом Кассандра в достижении его планов был Гефестион. Он был продолжением Александра. А может быть, его началом. Подобные размышления удручали, но мальчик внушал себе, что стойкость и уверенность в себе должны помочь, и в итоге с ним рядом будет достойный. При этом методы его состояли из подколок и нападок. Тем самым он стремился продемонстрировать свое превосходство и над Александром, и над Гефестионом, что, по его разумению, привлекло бы царевича. Но вместо этого их вражда становилась все сильнее. У Александра всегда находились слова в ответ, оставляющие Кассандра опустошенным от боли, обиженным и побежденным.

И тогда он стал задумываться над истинной природой своих чувств. Уж не спутал ли он влюбленность с ненавистью?..

Рассудив, что недоступный плод проще обозвать неспелым и несладким, мальчик задумался над достойной кандидатурой на место в его сердце и душе.

Много вечеров он проводил за подобными мыслями, вспоминая и рассуждая. И каждый раз ловил себя на мысли, что старается придумать план, дабы причинить Александру ответную боль, уязвить его в самое сердце.

«Что ж, – думал он, – пусть мы вызываем друг в друге ненависть, но я выиграю эту битву и буду смотреть на тебя исполненными огня очами, пока ты будешь плеваться желчью от злости!..»

Кассандр решил испытать судьбу, которая, как известно, благоволит смелым.

Царевич оказался недостойным, тогда кто же заменит его? Кто достоин в большей мере?

Сын Антипатра рассудил, что в таком случае остается лишь сам царь.

До возвращения в Пеллу оставалось всего несколько месяцев...

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~

Кассандр испытывал страх и сомнение перед тем, что задумал. Посягнуть даже в мыслях на царя было для него величайшей смелостью. На меньшее он отказывался соглашаться, но наедине с самим собой он представлял, как, возможно, царь рассвирепеет и велит казнить его. Или же убьет сам прямо на месте.

С другой же стороны, к чему было умалять собственные достоинства? Кассандр был необычайно хорош собой, и, вспоминая тот случай, когда Филипп смотрел на него, хоть и приходилось делить эти взгляды с Гефестионом, мальчик понимал, что царь не откажется от лакомства, кое он собой являл. Кассандр мечтал о том, что Филипп возвысит его, сделает своим полководцем, они вместе одержат верх над полчищами врагов, усмирят непокорных и станут властвовать далеко за пределами Македонии... И пусть царь остается по-прежнему во власти своих пороков, в нем было довольно достоинств, чтобы он удовлетворял надменность мальчика.

Сын Антипатра представлял, как возможно осуществить свой план. На пир он не будет допущен еще год, столько ждать не представлялось возможным. Душа и тело Кассандра были доведены до исступления. Он жаждал признания, восхищения, подобострастия, но не мог отдать себя тем, кто нашептывал предложения. Все они были слишком ничтожны.

Кассандр представлял себе и так, и этак, как он подкараулит царя после пира, тот будет навеселе, а Кассандр наденет свою белоснежную тогу и примет самую соблазнительную позу, на которую только способен, – тренировался он много. Но чем больше он думал об этом, тем больше пугался того, что, возможно, это лишь его мечты, Филипп прогонит его, и тогда... тогда его убьет собственный отец.

... – Отец! – Кассандр вошел в просторную залу и лучезарно улыбнулся.

Это было наигранно, но он старался выглядеть искренним. Он и правда был немного рад вернуться в родные стены, где, как он считал, ему приходилось притворяться меньше.

Антипатр сурово взглянул на сына, а затем закричал, приподнявшись из кресла с высокой спинкой:

– Как смеешь на глаза мне показываться?! Ты – позор моего рода! Ничего добиться не можешь! Даже царевича к себе расположить! Я отправил тебя в Миезу не за тем, чтобы ты там прохлаждался и валялся под кустами с солдатней! Я требовал от тебя внимания к Александру! Он должен был быть единственным, на кого обращен твой взгляд! И что теперь?!

Кассандр с трудом сдержался, хоть губы его едва заметно дрогнули.

– Отец, все это клевета. Александр отказался от дружбы со мной лишь потому, что место по правую руку от него уже занято!

– Так займи по левую!

– По левую стоит Птолемей.

– Так сломай одну руку и стань ей заменой! Ты позоришь меня перед лицом царя! Я все ждал, когда же из тебя выйдет толк, да, видно, не смогу я испытывать гордость за старшего сына. От Иола и то больше прока! Ты принес мне разочарование!

Кассандр отступил на шаг, показалось, что ноги вот-вот не удержат.

«Что ж, отец хотел, чтобы я стал подстилкой царевича? Он для того посылал меня? Он не видит, что я жив и чувствую?..»

Антипатр сделал несколько шагов вперед и оказался прямо перед сыном, возвышаясь над ним на целую голову.

От его пощечины Кассандр едва устоял на ногах, в правом ухе оглушительно зазвенело. Мальчик шатнулся, но отец не дал ему упасть, вцепившись в тощее запястье. С размаху он ударил его снова, разбив губы.

– Ничтожнее тебя лишь бродячие собаки, но и они добились большего. Ты же одарен лишь смазливым лицом, но даже на единственном своем даре не способен сыграть. Тебе бы зарабатывать тем, что у тебя есть, но и на это ты оказался не годен! Как ты мог допустить презрение к себе Александра?!

Антипатр вновь ударил, на этот раз ладонь со всей силы попала мальчику по макушке.

Кассандр упал на колени, широко распахнутыми глазами, испуганными и непонимающими, следя за крупными каплями красного, рисующими узор на каменных плитах.

– Убирайся! И, пока не добьешься дружбы с царевичем, взор мой не обратится на тебя! Ты опозорил своего отца!

Нетвердой походкой Кассандр выбрел за дверь, а там прижался плечом к стене.

Он дышал глубоко, стараясь прийти в себя.

Все лицо его горело от стыда и гнева. Его отец оказался способен так говорить с ним, так обращаться.

Раньше он редко бил мальчика, и никогда так серьезно. В голове все еще гудело, кровь из носа сочилась по губам. Нужно было умыться, привести в порядок если не мысли, то тело...

Кассандр направился в свои покои, ведя ладонью по известковой поверхности стен. Теперь ему ничего не оставалось. Александра он не добьется, это было очевидно. А отец не простит, пока не увидит его достижений.

Мальчик опустился рядом с железным тазом с водой и стал умывать лицо. Вода была теплая, щипала ссадины, не давая обиде улечься.

«С планом придется подождать, пока не пройдут синяки, – решил Кассандр. – И тогда, дорогой отец, я докажу тебе, чего я стою...»

Мальчик поморщился от боли в разбитых губах, когда растянул их в хищной ухмылке. О да, он возвысится, чего бы ему это ни стоило. Он добьется обожания и почитания любыми путями. У него будет так много друзей и любовников, сколь много песчинок на берегу озера. И первым среди них будет сам царь Македонский.

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~

Пир выдался на славу.

Филипп едва держался на ногах. Прокричав что-то едва вразумительное гостям, на что они ответили нестройным хором, он удалился, уводимый солдатом по имени Теренций. Кассандр следил за ними, подобно тени. Когда они проходили мимо, мальчик затаился в темном алькове и остался незамеченным. Теренций ввел царя в первые попавшиеся покои, они даже не прикрыли за собой дверь.

Это упущение поправил сын Антипатра, последовавший за ними и нырнувший за стул с высокой спинкой, стоящий у стены, – даже если бы кто-то вошел неожиданно, его бы вряд ли заметили.

Мальчик решил поближе изучить того, кого сам предначертал себе.

Филипп, вовсе не стесняясь, крепко обхватил зад юноши ладонями, притягивая его поближе. Молодой воин, напротив, выглядел смущенным, но не смел оказать сопротивления. Царь сделал ему предложение, от которого едва ли возможно было отказаться... Руки Филиппа рывками пытались задрать длинные полы хитона из тонкого холста, но ткань никак не поддавалась, то и дело выскальзывая из пальцев.

Разозленный, царь толкнул юношу на широкий стол и начал рвать на нем одежду.

Блюдо из серебра, заполненное фруктами, упало на пол с ужасным грохотом, а яблоки и сливы раскатились по мраморному полу...

Кассандр вздрогнул и от резкого звука, и от грубости, сквозившей в действиях избранника. Филипп пьяно ругался, пытаясь распахнуть собственную одежду, затем наклонился – Кассандр увидел его профиль со шрамом вместо правого глаза, – и овладел ртом Теренция.

Мальчик испуганно прижал ладони ко рту, его охватил стыд от совершаемого греха и страх за юношу. Он видел себя на месте Теренция, и уже никакие увещевания о том, что с ним-то, возможно, царь будет иным, не утешали сердце.

Лицо Теренция кривилось от зловония, коим веяло дыхание царя – смесь винных испарений и разнообразной пищи. Филипп буквально впивался в губы юноши, нещадно грызя их, затем рот его сместился на шею. Кассандр видел, как зубы впивались в кожу, оставляя красные дужки. Руки Филиппа распахнули на юноше остатки хитона, ладонь крепко обхватила и стиснула член. Теренций застонал в голос, отчего по коже подсматривающего мальчика побежала дрожь.

Кассандр удивился ощущениям, никогда не посещавшим его ранее. Он чувствовал, как восстает его плоть, и испуганно накрыл пах ладонью.

Ноги Теренция оказались широко разведенными, кажется, ему было больно, он вновь застонал. Филипп прижал его к столу всем телом, казавшимся таким большим по сравнению с тонким станом солдата. Кассандр подумал, что его бы царь точно раздавил.

Пошарив у себя между ног, Филипп подался вперед. Кассандру было плохо видно, он немного сдвинулся, пытаясь разглядеть все подробно, но царь стоял спиной. Теренций глубоко вдохнул и выдохнул со свистом, сквозь зубы. Лицо его было искажено, брови дрожали. Он с трудом сдерживался от криков.

«Как может нравиться такое?» – испуганно подумал мальчик, и для него самого осталось незамеченным, как ладонь его стала осторожно гладить приподнявшийся под тогой бугорок.

Филипп начал двигаться резко, громко выдыхая, при этом он что-то говорил, несколько слов Кассандр различил, и лицо его вспыхнуло с новой силой. Царь именовал своего любовника «шлюхой», «продажным цепным псом». Бедра царя двигались вперед, затем скользили назад. Ноги Теренция покачивались в воздухе. Большие ладони Филиппа обхватили щиколотки юноши и подтягивали его за них ближе. Голова с вьющимися каштановыми волосами запрокинулась назад, Филипп не стеснялся в львином рыке...

В коридоре послышались шаги и голоса, кто-то остановился у двери, прислушиваясь, раздался шепот.

Кассандр замер за своим укрытием, зажав рот рукой и только теперь обнаружив, где покоится его вторая ладонь.

Филипп выпрямился и медленно развернулся.

– Кто там еще! – загрохотал он.

Оторвавшись от юноши, он, шатаясь, направился к двери.

– Я убью любого, кто окажется там! – заорал он хрипло.

Кассандр готов был вжаться в пол, он боялся даже дышать.

Царь остановился совсем рядом и рванул дверь на себя.

Там никого не оказалось, соглядатаи ретировались, едва заслышав крик царя. Филипп прислонился к стене, провел ладонью по лбу. Кассандру показалось, что время остановилось в тот миг...

И вот царь опустил взгляд и увидел сжавшееся за стулом тело.

Лицо с чувственными губами медленно повернулось к нему, глаза были полны страха и отчаяния.

Кассандр пал ниц перед царем, шепча, что оказался здесь случайно и не решался уйти, боясь нарушить его удовольствие от уединения. Клялся, что не видел ничего, а лишь старался сохранять бесшумность, не отвлекать.

Филипп поднял сына Антипатра за волосы, стиснув их в кулаке. Губы Кассандра искривились от боли, но он не издал ни звука.

– Грязный щенок, – прохрипел властитель. – Ты осмелился подсматривать за царем...

Единственный глаз его горел злым огнем, он едва держался на ногах, но сил хватало, чтобы удерживать и Кассандра.

– Господин мой, я не желал зла! Я не подсматривал!

– А что же ты делал?! – прогрохотал Филипп и ухватил Кассандра меж ног.

Мальчик взвизгнул и забился в руках мужчины.

– Я не хотел беспокоить вас! Я боялся вашего гнева!

– О, да ты сын Антипатра! – Филипп хмыкнул. – Твой отец столь многого хотел для тебя.

Царь перехватил мальчика за плечо, впившись в него пальцами так крепко, что кости были готовы сломаться, как тонкие веточки.

Филипп поволок Кассандра к столу. Остановившись посреди зала, мужчина пальцем поддел подбородок мальчика и заглянул тому в глаза. А затем жадно и грубо поцеловал, притиснув к себе.

Кассандр задохнулся от ужаса и отвращения. Нет, он не так себе это представлял!

– Убирайся, – рыкнул Филипп Теренцию, сидевшему на столе ни живым, ни мертвым.

Бледное лицо солдата обратилось к Кассандру, он видел мольбу и безраздельный страх во взгляде мальчика. Но он лишь подхватил изодранную одежду и выскользнул за дверь, тихонько прикрыв ее за собой.

– Нет, властитель, не надо, прошу!..

Кассандр увидел кровавые разводы на столе и забился с удвоенной силой.

– Истинно так, – расхохотался Филипп, – я – твой властитель, маленький соглядатай, и тебе придется заплатить за то зрелище, которое похитили твои глаза.

Мгновения назад Кассандр лишь представлял себя на месте солдата, но теперь он действительно оказался на его месте. Спина была вжата в стол, мальчик всем телом ощущал тяжесть Филиппа. Руки мужчины разорвали на нем тунику напополам и ладони заключили в жесткие объятия тонкое тело. Кассандр задыхался и хватал ртом воздух, будто выброшенная на берег рыбка, но старался не стонать и молча терпеть боль в ребрах. Он решил хотя бы теперь не терять лица перед царем, раз происходящее настигло его. То была расплата, и он намерен был выдержать ее пусть не с честью, так молча. Он вспомнил Теренция, который лишь тяжело дышал, когда царь дошел до дела, несмотря на очевидные страдания.

Филипп вгрызся в изгиб плеча мальчика между шеей и предплечьем. Кассандр запрокинул голову и взмолился богам послать кого-нибудь, кто смог бы спасти его так же, как ему невольно удалось помочь солдату.

Царь рывком раздвинул Кассандру ноги и осмотрел его там. Казалось, он остался удовлетворен, на лице его появилась кривая ухмылка.

– Антипатр неплохо постарался.

Кассандр почувствовал палец, прижавшийся к его анусу, и замер, с глазами, огромными от ужаса. Боль была такой сильной, что слезы заструились по щекам. И это не осталось незамеченным царем.

– Ты, жалкая подстилка, – прорычал он. – Сдерживайся, когда тебя берет мужчина!

Кассандр проклинал себя, но не мог справиться – ведь он был живой, и боль не покидала его.

Выругавшись, Филипп поднес два пальца к губам и плюнул на них. А затем протолкнул в тело мальчика, резко и беспощадно.

Рот Кассандра распахнулся на мгновение, а затем челюсти клацнули, так быстро он сжал их. Но все же слабое, едва слышное мычание сорвалось с его губ.

За это он получил короткую пощечину от царя.

Пальцы начали двигаться, проворачиваясь, растягивая мальчика. Лицо Кассандра сморщилось, его трясло от напряжения и усилий не издать ни звука больше. Это делало задачу Филиппа еще более сложной и вызвало приступ глухой ярости; он начал двигать пальцами все грубее, доставляя Кассандру новые мучения.

Когда пальцы оставили дрожащее тело, Кассандр испытал облегчение, подумав было, что на этом все закончится.

Он мечтал об этом, но в следующее мгновение обругал себя за глупость...

Член Филиппа был средней длины, но довольно толстый в диаметре. Царю едва удалось протолкнуть головку в анус мальчика, навалившись на него всем телом и едва не раздавив. Боль преследовала Кассандра, она была повсюду, все его тело кричало в агонии. Он почувствовал что-то теплое, потекшее по ягодицам, сверлящая боль внутри вызывала желание разорвать себя на части, только бы избавиться от нее, извлечь ее источник; болели внутренности, придавленные тяжестью тела царя.

Кассандр готов был вжать руки в плечи насильника в попытке оттолкнуть, но, опомнившись, он оставил их безвольно лежать на поверхности стола.

Филипп начал толчки, он выходил, оставляя лишь головку, а затем, подобно тарану, врубался в тело мальчика до самого конца, задерживался там, продолжая давить, делая резь нестерпимой, – тогда Кассандр чувствовал раскаленный жар царского паха и жесткие волоски, щекочущие чувствительную кожу растянутых ягодиц. Когда Филипп выходил из него, казалось, он увлекал за собой все внутренности.

Движения стали такими резкими, что голова мальчика начала биться об стол, а царь приподнялся над ним, отрывисто работая бедрами, и смотрел единственным глазом на заплаканное сморщенное лицо, на изломанные брови и зубы, впившиеся в сладкую припухлость губ.

Грудь Кассандра была бледной, с маленькими розовыми сосками и торчащими дугами ребер. В подмышках и паху было еще не много каштановых волос. Филипп наслаждался зрелищем, каждый изгиб этого тела, каждый острый выступ кости под тонкой кожей возбуждал его. Руки легли на бедра мальчика и стали рывками подбрасывать их в желаемом ритме.

Наконец Филипп не смог сдерживать стремительно подступающий оргазм. Он не издал ни звука, лишь откинулся назад, его тело несколько раз очень сильно содрогнулось, а затем он выдохнул.

Отодвинувшись от Кассандра, он похлопал мальчика по щеке.

А затем вышел, оставив на столе беспомощное тело.

Кассандру тогда показалось, что от него не осталось ничего, кроме жалкой раздавленной оболочки.

Весь дух вышел из него, покинул запятнанную позором плоть.

«Позором? – подумал он спустя мгновение. – Сам царь снизошел до меня. Не его беда, что он такой, – Теренцию было не лучше. Он воин, ему должно быть диким и жестким».

Боль во всем теле скрутила сына Антипатра, и он задохнулся под ее оглушительными волнами.

Приподняв голову, он осмотрелся мутным взором.

«Скорее отсюда, ведь если кто-нибудь войдет...»

Попытавшись встать, он понял, что идти не сможет, и уже готов был разрыдаться, когда чьи-то руки осторожно помогли ему приподняться, а к губам прижалась чаша с холодным вином.

Кассандр, не задумываясь, выпил ее без остатка.

– Это заглушит боль, – прошептал незнакомец в ухо.

С трудом повернувшись, он увидел Теренция. Юноша уже переоделся в солдатскую одежду, видимо, ему надлежало стоять караулом.

– Я помогу тебе, – зашептал он. – Постарайся подняться, опирайся на меня.

Последовав совету, Кассандр сполз со стола, попытавшись встать на ноги, и едва не лишился чувств от боли, все вокруг покачнулось, мальчик стал оседать на пол. Тогда солдат закутал его в свой плащ и поднял на руки.

Была глубокая ночь, но Теренций крался осторожно, не желая обрести свидетелей их общего позора.

Солдат отнес мальчика к знакомому лекарю, который, на счастье, не задал вопросов, Теренций лишь пояснил, что нашел Кассандра в таком состоянии.

Лекарь кивнул и приступил к работе.

Позже, когда в голове Кассандра прояснилось после вина и растаявшей боли, Теренций отдал лекарю кусочек серебра и помог мальчику подняться. Кассандр в первый раз в жизни был кому-то благодарен. И сейчас для него не имело значения, что то был лишь солдат.

С трудом Кассандр дошел до своей комнаты в доме Антипатра и упал на ложе. Он не мог пока ни о чем думать, а потому просто провалился в сон, полный кошмаров.

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~