Воздух был жарок и звенел от пения цикад, которые не умолкали ни на минуту.

Гефестион спал всю дорогу, прижимаясь к широкой отцовской груди, плавно покачиваясь в такт спокойным шагам гнедого фессалийского жеребца. А потом Аминтор взял сына на руки и спрыгнул с лошади на землю, потревожив сон мальчика.

Гефестиону не хотелось слезать со своего уютного надежного насеста, но отец поставил его на ноги и легонько подтолкнул вперед.

Первое, что увидел Гефестион, был белоснежный барашек, затравленно блеявший рядом со своими более крупными собратьями.

– Какой он!.. – мальчик обхватил барашка за шею руками и прижался щекой к мягкой витой шерсти.

Аминтор улыбнулся и сказал одному из своих сопровождающих:

– Не думаю, что Аполлон заметит исчезновение столь малой жертвы среди тучных его братьев.

Бородатый темноволосый беотиец улыбнулся в ответ и кивнул. Уж слишком не хотелось расстраивать чарующее дитя.

Наигравшись с барашком, Гефестион наконец начал осматривать окрестности и с первого взгляда решил, что находится в обиталище богов. Так оно и было отчасти. Дельфы располагались на террасах восточного склона Парнаса и сбегали почти до самого зеленого моря, впадающего в синее.

Гефестион потер глаза маленькими пухлыми кулачками.

– Папа! – закричал он. – Там деревья!

Аминтор присел рядом с сыном и посмотрел в направлении детского пальчика.

– Это оливковые деревья, Гефестион.

– Так много!

– Тебе нравится?

– Да! Когда на них дует ветер, они кажутся серебряными! И как только море не потопит их!

– Посейдон и Афина порой ладят, – дыхание отца коснулось русых волос мальчика, обещающих стать темнее с возрастом.

– А отчего эта долина такая извилистая? Словно в ней лежала огромная змея!

Аминтор потрепал сына по голове.

– Так оно и было. Здесь обитал змей Пифон, он был огромен, его тело, покрытое стальной чешуей, занимало всю эту долину, оно и истерло камень. А затем Аполлон смог одолеть змея, и шкура его хранилась там, куда мы скоро отправимся, – в самом центре мира.

– Центр мира?! – глаза Гефестиона восторженно загорелись. Только его отец мог найти центр мира и привезти к нему.

В избытке чувств мальчик обхватил ноги Аминтора, прижимаясь теснее.

– Он называется омфал.

– Омфал, – послушно повторил мальчик. В его сознании это понятие представилось в образе реки, стекающей в бездну, увлекающей за собой все живое.

Гефестион испугался.

– Ну что ты. Это просто камень, и кожи Пифона на нем уж нет, – Аминтор подхватил сына на руки и подбросил. – Ну же, Гефестион! Перестань бояться, ты ведь мужчина!

Всего лишь камень! Мальчик радостно засмеялся, размахивая ручками в теплом ароматном воздухе.

У подножия Парнаса чуть ниже основных террас располагался гимнасий, куда и направились отец и сын, оставив сопровождающих и животных размещаться в Дельфах.

Гефестион с интересом в живых горящих глазах смотрел на все вокруг. Особенно его поражало буйство оливковых дерев у подножия, в самой долине. Они росли так часто, что образовывали кронами своими подобие волн залива, переливающихся на солнце.

– Аминтор?..

Гефестион вздрогнул от того, что чей-то чужой голос назвал отца по имени, и вскинул голову.

Отец подмигнул мальчику и выпустил его ладошку из своей руки, направляясь к пожилому, но крепкому мужчине, простершему свои объятия.

– Эгидос! Дидаскалос!

Мужчины обнялись и, радостно смеясь, похлопали друг друга по спинам, а затем заговорили на незнакомом языке. Гефестион весь обратился в слух, но не распознал ни слова. Он решительно не мог понять, что это все значит, и, подойдя, потянул отца за край туники и заглянул в обратившиеся к нему синие глаза, обрамленные черными длинными ресницами, которые он унаследовал.

Аминтор взял ребенка за руку.

– Это Гефестион, мой сын.

Эгидос улыбнулся.

– Очень красивый мальчик. Хочешь, чтобы он пошел по твоим стопам?

– Нет, – Аминтор опустил взгляд. – Оракул забирает много сил. Война забирает множество жизней. Я хочу лишь, чтобы он стал достойным человеком.

– Разве мы плохо выучили тебя?

– Что ты, дидаскалос, – Аминтор качнул головой.

– Это мой учитель, Гефестион, – шепнул он на ухо сыну, наклонившись к мальчику. – А здесь я учился. В этом самом гимнасии. Нам нужно о многом поговорить с Эгидосом, а ты побудь пока в саду.

Гефестион скорчил недовольную рожицу, но все же последовал за мужчинами не капризничая и уселся на мраморную скамейку в обрамлении буйной зелени и ароматной гортензии.

Мужчины ушли, переговариваясь по дороге на том же незнакомом языке.

Воздух был напоен сладкими запахами, ветерок шелестел в листве, играл с русыми прядями, принося облегчение разгоряченной даже в тени коже. Гефестион зевнул, сморенный пением цикад и умиротворенностью места.

«Как странно», – подумалось ему: такой тихий гимнасий он встречал впервые.

Растянувшись на лавке, достаточно широкой, чтобы ему было удобно лежать, Гефестион задремал.

Разбудило его пение кифары, тихая переливчатая мелодия вплелась в сон и позвала.

Открыв глаза, Гефестион так и не понял, проснулся ли он.

Перед ним сидел красивый мужчина, из одежды на котором был лишь легкий плащ, накинутый на плечи и скрепленный филигранной фибулой. Пальцы музыканта легко касались струн, извлекая из инструмента волшебные звуки. Даже цикады притихли, казалось, в мире не осталось ничего, кроме пения кифары.

Вид незнакомца нисколько не смутил мальчика. Напротив. Четырехлетний Гефестион с интересом рассматривал его, с восторгом взирая на плавные линии сильного тела.

Мужчина поднял глаза на свидетеля своей игры и улыбнулся. У Гефестиона захватило дух... Этот взгляд... эти губы... а золотые волосы... Незнакомец излучал красоту и внутренний свет. Он был совершенством.

– Милое дитя, как ты сюда попал? Ты будешь служить в моем храме? Хотел бы я видеть тебя почаще, Гефестион.

«Он, должно быть, бог, – решил мальчик, – иначе откуда он знает мое имя?»

– Верно, – сказал вслух мужчина. – Я тот, кто говорит устами служительниц и речет о судьбе. Я тот, ради кого многие приходят сюда, чтобы узнать о грядущем. Ты догадался, кто я?

– Аполлон... – выдохнул мальчик, догадка буквально вспыхнула в его сознании и вызвала довольный смех божества.

Златокудрый приблизился и поднял мальчика на руки. Гефестион тонул в его глазах и едва не лишился чувств, когда пунцовые губы прижались к его губам.

– Твой отец был прекрасным учеником. Он познал многие тайны оракула и был его доверенным лицом.

Гефестион посмотрел непонимающе. Он не чувствовал страха, находясь в руках божества, лишь умиротворение и тепло.

– Я часто видел его в этом саду, он всегда был такой целеустремленный и бесстрашный. Мне было жаль, когда он покинул эти места, так и не увидевшись со мной. Потому я захотел, чтобы ты, дитя, посмотрел на меня такими прекрасными его глазами.

Гефестион счастливо улыбнулся.

– Твой отец, – Аполлон устремил грустный задумчивый взгляд на склоны гор на противоположной от Парнаса стороне долины, – был единственным смертным, кого я желал, но отчего-то не мог влиять на него помимо его собственной воли. Он служил мне, но не мечтал о моей благосклонности, как многие. Он был одним из лучших учеников.

– Он служил Оракулу? – переспросил мальчик.

– В некотором роде, – улыбнулся Аполлон, упиваясь взглядом сидящего в его руках ребенка. – Чтобы предсказания были верными, приходится много изучать, узнавать, видеть и слышать. Аминтор был ушами и глазами Оракула. Кто подумает на мальчика, который еще не достиг возраста эфеба, что его ушами слышит Дельфийский оракул, а глаза его – мои глаза? Таких было много, и сейчас многие смотрят на жизнь в городах, следят за политикой и настроениями. Тебе еще рано понимать такие вещи, мальчик.

– Это значит... – взгляд Гефестиона стал расстроенным и задумчивым. – Это значит, что даже ты не видишь судьбу человека?

Аполлон отвернулся, пряча взгляд, не ожидая такого вопроса от ребенка.

– Судьбу, скажу тебе по секрету, могут вершить только сами люди. И даже Мойры не смогут разрезать ножницами нить жизни, если человек не отчается и сам не обречет себя на смерть. Никогда не отчаивайся.

Гефестион кивнул, закрыл глаза – веки налились внезапной тяжестью, – и уснул, нежась в теплых объятиях и чувствуя губы на шее и щеках...

– Это храм Аполлона, – указал на великолепную беломраморную постройку Аминтор. – Видишь огонь? Это священный огонь, который служительницы храма поддерживают еловыми ветвями и лавром. Этот огонь зажигает сам бог. В этом храме не приносят жертв.

– Зачем мы здесь, пап? Я устал...

– Я понимаю, Гефестион, что подъем был труден для тебя, но ты должен мужественно выносить тяготы пути. Здесь я надеюсь получить предсказание для тебя. Оракул прочтет твою судьбу.

– А зачем люди ходят к Оракулу, пап?

Аминтор пожал плечами:

– По разным причинам. Узнать, нужно ли воевать, будет ли одержана победа, будет ли урожайным год, кем окажется будущий ребенок...

– А Аполлон сказал мне, что только люди способны вершить свою судьбу.

Аминтор потрепал юного фантазера по голове. Былые воспоминания мелькали в его сознании. Казалось порой, что ему знаком каждый камень на дороге, отполированный паломниками.

«Я был так близок к тайне, но так и не понял до конца – действительно ли пифия предсказывает или все это лишь спектакль, в котором и сам я участвовал, добывая информацию для жрецов Оракула... Но пифии порой рекут вовсе не то, что ожидается...»

Народу было много, Гефестион в изумлении смотрел на конных и пеших в простых или богатых одеяниях, привезших Аполлону в дар коз или овец.

– Как много людей!..

Аминтор, сузив глаза, осмотрел толпу, выискивая своих спутников, заметил и замахал им рукой. Они ответили тем же жестом. Рядом с беотийцем оказался жрец, они заговорили.

Посадив сына на плечи, Аминтор стал пробираться через толпу.

Проезжая над головами людей, покачиваясь на плечах отца, Гефестион подумал о том, какие же странные люди. Ничего не хотят решать сами. Аполлон велел ему быть настойчивым и уверенным в себе, и мальчик решил не верить предсказаниям и не слушать ничего из того, что скажет Оракул.

– Раньше, – сказал Аминтор, – Оракул вещал лишь седьмого бисия (середина февраля-марта).Затем девять дней в году, а теперь каждый благодатный день.

Мальчик поразился еще больше – сколько было бы народу, если бы Оракул мог говорить о желаниях паломников лишь один день в году?!

А Аминтор решил про себя, что подобная обстановка связана с возросшей опасностью начала открытых военных действий со стороны персов: Филипп слишком рьяно и порой насильственным способом объединял полисы. А персы слишком активно подкупали хозяев Спарты и Афин.

Предчувствие редко подводило Аминтора, именно оно заставило его уговорить Эвристиду отпустить сына вместе с ним в первое для мальчика дальнее путешествие. Он желал услышать слова Оракула, хоть и знал, что ни одно пророчество никогда нельзя было истолковать однозначно. И знал он также, что жрецы могли исказить слова пифии или не понять их.

Аминтор услышал блеяние и направился туда, вместе с окружившей его толпой. Пришлось забраться на склон, чтобы видеть действия жрецов.

Мужчины, одетые в белую с золотым шитьем по краю одежду, крепко держа молодого козленка за рога, окропили его водой из Кастальского источника. Трудно было различить, дрожало ли животное, сообщая тем самым, что Аполлон будет говорить сегодня, но жрецы оповестили о положительном ответе.

Затем козленка увели.

– Куда они его, пап? – забеспокоился Гефестион, предчувствуя недоброе.

– Храм Аполлона останется чист, но любой бог желает получить жертву...

Аминтор направился к террасе ниже, где бежал ручей с водой Касталии, где омылся сам и помог ребенку омыть лицо и руки.

Наконец Аминтор и его сын добрались до святилища, где их встретили жрецы и предложили листья лавра.

Аминтор вел себя так, словно бывал здесь множество раз. Он взял три листка лавра, два из них положил в рот и стал жевать, а последний отдал сыну. Гефестион сжал жесткий лист в зубах и тут же ощутил его терпкий вкус.

Перед святилищем уже располагалось множество людей, прошедших процедуру очищения в Кастальских водах. Возможность попасть в святилище для получения пророчества определялась жребием либо положением – заслуженные горожане и лидийцы имели возможность пройти без очереди.

Аминтор взял протянутую дощечку с написанным в воске номером и, склонившись к уху жреца, шепнул ему что-то. Мужчина, не поднимая глаз, кивнул и поманил их за собой.

Окружающие проводили высокого молодого мужчину и мальчика недовольными взглядами, но не посмели высказать возмущение.

– Подожди меня здесь, – велел сыну Аминтор и исчез во внутреннем дворе святилища вместе со жрецом.

Вернулся он быстро и, ни слова не говоря, взял сына за руку и направился дальше. В центре внутреннего двора был алтарь. Гефестион увидел на нем разводы свежей крови.

– Адитон, – произнес Аминтор, указывая на довольно узкий темный проход во внутреннее святилище. – Там нас ждет центр мира и Оракул.

Каменные коридоры, по которым они шли за жрецом, были запутанным лабиринтом, на стенах не было отметок, и как в них можно было ориентироваться, Гефестион не представлял. Он даже не думал о том, что можно самому вернуться из подземного царства и немного испугался, а потому крепче вцепился в руку отца.

Наконец они оказались в просторной сводчатой пещере. Ее затемненная западная стена сразу же привлекла внимание Гефестиона. Каменную кладку, укрепляющую кое-где скальную породу, прорезала трещина, уходящая в глубь недр. Эта часть была отгорожена от посетителей тяжелым занавесом. Каменные скамьи для паломников уходили на три ступени вниз, а еще ниже находился адитон пифии. Жрец предложил Аминтору и его сынишке занять место на скамьях и дождаться очереди.

Гефестион успел задремать, надышавшись отголосками странного запаха, распространившегося здесь повсюду. Несколько раз он ненадолго выныривал из сна, побеспокоенный легким шумом, говором людей, их шевелением, проходящими мимо паломниками, дождавшимися права на вопрос Оракулу.

Наконец один из жрецов подошел к Аминтору и задремавшему на его коленях мальчику.

– Мысли ваши должны быть чисты, а слова – иметь хорошее значение, – произнес он обязательную фразу.

Аминтор поднялся и потрепал по плечу сонного ребенка. Гефестион сладко потянулся и причмокнул.

Отец приложил палец к губам.

– Когда мы войдем за занавес, ты должен будешь молчать, что бы ты ни увидел. Это первое испытание для будущего воина, Гефестион. Просто смотри.

Подойдя к самому занавесу, где запах испарений становился едва терпим и заполнял все легкие, Аминтор тихо произнес одному из встретивших их профетов, которым надлежало записать изреченное пифией пророчество и донести его до паломника:

– Какова будет судьба Гефестиона?

Жрец исчез за пологом, вернулся через мгновение и поманил двоих следом в святая святых.

Мальчик открыл рот от представшего зрелища. Перед ним совсем близко была расщелина, обрывающаяся в черноту. Из нее сочился сизый дымок, дурманно пахнущий. Над расщелиной стоял железный треножник и казался хрупким и ненадежным мостком через Стикс, реку в царство мертвых.

У задней стены располагался странный камень, похожий на срезанную половину перепелиного яйца.

«Огромная, должно быть, перепелка, которая несет такие яйца», – поразился Гефестион.

– Омфал, – шепнул Аминтор и исчез за занавесом.

Мальчик испуганно посмотрел отцу вслед. Он бросил его? Нет, наверное, здесь нельзя быть тем, для кого не пророчат. Разочарование охватило сознание мальчика. Этот камень, похожий на яйцо, и есть центр мира? Эта пещера и есть святилище Аполлона?

Ему захотелось назад, в садик при гимнасии, послушать звуки дивной игры златокудрого кифариста...

Перед ним, подобно призраку, прошествовала женщина средних лет, облаченная в златотканый пеплос, который предназначался для юных девушек. Она взошла на треножник над пропастью.

Гефестион едва сдержался, чтобы не броситься к ней, чтобы поддержать, боясь, что она может оступиться и упасть в расщелину.

Женщина стала глубоко дышать, голова ее запрокинулась, руки безвольно повисли. Казалось, она висит в воздухе и в ней не осталось костей.

Вдруг она встрепенулась и стала говорить.

Гефестион удивился: для чего нужны профеты, ведь говорила она четко и ясно, безликим голосом, который мог принадлежать как женщине, так и мужчине.

«Утренний свет побеждает священное пламя,
Полуденный зной Зевсу принадлежит,
Вечера холод сплетается с множеством рук,
Ночь – для Аида оставь.

Щит и меч, знаки Ареса, спутники и палачи,
Семя отца моего обагрится кровью,
Но станет оно прозрачнее слез,
Обратясь в два небесных светила».

Гефестиону почудился поцелуй знакомых губ, и все закончилось.

Жрец вывел мальчика за занавес, где ждал Аминтор, и протянул записанное на дощечке предсказание.

– Не встречал еще таких предсказаний, – удивился отец. – Обычно бормотание пифии едва можно разобрать...

Он странно посмотрел на сына.

– Боги будут хранить тебя, мальчик.

– Но, пап, я ни слова не понял, – вздохнул Гефестион.

– Существуют пророчества, значение которых можно понять лишь со временем.

Гефестион сидел на каменной скамейке, ожидая отца, отправившегося на встречу с царем Филиппом. Среди прибывших были Антипатр и Парменион с сыновьями, но дети не пожелали общаться друг с другом, разойдясь в разные стороны по дворцовым анфиладам.

Было тихо, голоса доносились изредка и издали, юный афинянин не прислушивался к ним, размышляя о своем будущем. Теперь он понимал, что пророчество Аполлона Дельфийского уготовало ему судьбу воина. А кем еще он мог стать, чтобы быть достойным своего отца? И именно по этой причине, а никак не по воле Оракула он занимался с нанятыми учителями воинским искусством, изучал стратегию и политику. Отец также помогал ему. Теперь Гефестион понимал много больше, чем в свои четыре года, когда он приезжал с Аминтором в Дельфы.

С тех пор прошло шесть лет, но он по-прежнему помнил тот день, словно это было вчера. Пение кифары и губы Аполлона...

Кифара!

Гефестион встрепенулся. Он определенно слышал ее голос неподалеку! Быть может, это снова он...

Мальчик поднялся и заспешил на звук.

Ряд колонн прервался в небольшом внутреннем саду с искусственным водоемом. На краю мраморного бассейна сидел золотоволосый мальчик, прикрыв глаза и перебирая пальцами струны кифары.

Сердце Гефестиона забилось часто. Вот он, его возлюбленный. Тот, кого он ждал. Аполлон, обретший человеческое тело.

Кифарист вздохнул и прервал игру, поднял взгляд и посмотрел на Гефестиона. Его глаза не были золотистыми глазами солнечного божества, они источали теплоту осеннего меда, но была в них внутренняя сила и бушующее едва сдерживаемое пламя.

– Меня зачаровала твоя игра, – сказал Гефестион. – Как твое имя?

– Александр, – ответил мальчик с достоинством, открыто и смело глядя прямо в глаза невольному слушателю.

Это был полдень. А до ночи оставалось еще очень долго...