В Лос-Анджелесе начиналась осень. Благодатное время после летней жары, но только не в этом году. Нельзя сказать, что слишком жарко, но на редкость душно. Просто утомительно, выматывающе душно. Воздух скользил по коже липким языком, обволакивал тонкой пленочкой пота и давил на глазные яблоки.

«Влажность, как в джунглях Амазонки!» – раздраженно подумал Голландец, в сотый раз перекатываясь набок. Простыня, символически исполняющая роль одеяла, давно скрутилась в плотный жгут, путающийся в ногах, но удобный, чтобы срывать на нем раздражение. Относительно добропорядочный гражданин США даже пожалел мельком, что не отращивает ногти на ногах, иначе он с превеликим наслаждением искромсал бы этот жгут в мелкие тряпочки.

Голландец втянул ноздрями тяжелый воздух и шумно выдохнул. Ему срочно требовалось освежающее дуновение ветерка. Хотя нет, лишнее охлаждение ни к чему. Душ? Он представил вялые струи воды непонятной температуры и передернулся от гадливости. Кондиционер? К черту, к черту. Он потянулся, покрутился еще немного и, наконец, сел по-турецки. Возможные варианты дальнейшего времяпрепровождения ползали виноградными слизнями по извилинам мозга. Он рассмотрел под разными углами вероятность похода в ночной клуб и отложил ее в сторону, как требующую излишних затрат энергии и обильного потоотделения. Проститутки и просто знакомые доступные женщины тоже не вызывали особого шевеления гормонов. Хотя что-то наподобие возбуждения он испытал, детально представив себе постельную сцену. Правда, ощущение было странным, как будто зарождалось не там, где положено. Голландец обеспокоено поерзал. Наверное, духота сказывается. Все-таки он уже не брызжущий энергией зеленый юнец, а... ну разумеется, экономный и расчетливый боец-одиночка, полагающийся не только на силу, но и на терпение. Голландец улыбнулся своим самодовольным мыслям и погладил себя по коротко стриженой макушке.

– Хоро-оший мальчик, – протянул он вслух.

Еще некоторое время он размышлял: стоит ли идти по коридору на кухню и заглядывать в холодильник? Дело было не в том, что холодильник пустовал, – как раз наоборот, Голландец предпочитал не отказывать себе в сиюминутных гастрономических удовольствиях, – а заключалось это дело в нежелании лишний раз передвигаться, хлопать дверкой белого агрегата, копаться в его внутренностях... Ассоциации полезли далеко не пацифистские, заставив Голландца решительно отказаться от затеи. Кажется, буквально пару секунд назад кто-то рассуждал о такой добродетели, как терпение? Самое время проверить ее наличие.

«Лежать!» – строго приказал себе Голландец и плюхнулся на спину.

Прошло пять минут объективного времени – Голландец покосился на часы – и пару лет субъективного. Голландец заложил руки за голову. Раз овечка, два овечка, три овечка... ненавижу баранину... Голландец уставился в окно, где бултыхался в густом воздухе месяц. Почему-то он вызвал непонятное беспокойство, ожидание чего-то. Голландец силился припомнить, с чем могут быть связаны подобные ощущения, не смог и фигурально плюнул. Но зато он, кажется, начинал засыпа-а-а...

Вертикальная прорезь месяца, чуть изогнутая, словно ятаган, покачнулась и застыла чужим зрачком. Голландец попытался стряхнуть дремоту, делая это из какого-то противоречия самому себе. Он уставился на месяц, стараясь вернуть тому былую четкость. Словно в насмешку, тот начал раскачиваться из стороны в сторону, загребая острым концом все сильнее вверх, пока не достиг апогея. Кувырнувшись, серпик завернулся в кольцо и превратился в желтый круглый глаз. Голландец ощутил смутное недовольство. Подобные этому глаза он иногда видел во сне. В основном, когда находился дома (или в том месте, которое можно было считать временным домом) в одиночестве. Если бы глаза возникали просто сами по себе, то Голландец не стал бы придавать этому значения, но проклятущим желчным смотрелкам всегда сопутствовало кое-что еще – кое-что, о чем Голландцу не хотелось бы думать. Дурацкая удушливая погода...

Он погрузился в состояние беспокойной полудремы – когда еще пытаешься связно думать о чем-то, но мысли убегают и с хихиканьем изгибаются в произвольные цепочки образов. Поэтому сейчас перед Голландцем маячила страшная морда с закрытыми глазами и жутким четырехугольником раскрытых челюстей. Еще он чувствовал неестественную тяжесть в животе и холодное железо на руках. О Господи Боже, не будь ублюдком, не заставляй лезть в ящики с воспоминаниями – духота и гребаное железо...

Именно последнее ощущение заставило его резко встряхнуться. Разлепив склеенные веки, Голландец настороженно шевельнулся и с облегчением осознал, что холод источают железные трубки, составляющие каркас изголовья. Интересно, когда же он соберется с силами и закажет себе приличную мебель? Что-нибудь чиппендэйловское... Голландец вновь начал проваливаться в сон: умиротворенный, приходящий после хорошо выполненного задания, к примеру. Пустой и никакой. Серый.

«Опасность!»

Внутренний голос завопил с таким напором, что Голландец едва не подпрыгнул. Чертов инстинкт! В другой ситуации чувство опасности, выработавшееся за годы далеко не мирной профессиональной деятельности, просто насторожилось бы. Но в собственной берлоге? В доме, который является твоей крепостью?!

Голландец по-прежнему ровно дышал, спокойно раскинувшись на кровати, однако начал очень медленно, буквально по тысячной доле миллиметра приподнимать веки. Пока, наконец, не рассмотрел в узенькую щелку причину своего беспокойства.

На фоне распахнутого окна примостилась чернильная тень, судя по всему, облюбовавшая подоконник. Голландец был не настолько глух, чтобы не услышать, как кто-либо взбирается на седьмой этаж. И все же он ничего не слышал. Оставалось предположить, что тень прилетела на манер ангела. Один из ангелов Города Ангелов. Неподвижный, как горгулья на соборе какой-то там Богоматери, он показался Голландцу странно знакомым. Слишком массивный и угловатый силуэт, неестественно шевелящиеся волосы и вытянутая... морда. Голландец почувствовал, как сердце в груди панически сбилось с ритма и пошло отбивать такты вприпрыжку, как обкуренный вудуистский шаман возле тамтама.

«Дурной сон», – отчетливо произнес он про себя, но пресловутое чувство опасности уже подвывало вовсю, словно струсивший пес, забившийся в конуру. Голландец с силой прикусил щеку изнутри, с трудом удержавшись от вскрика, – боль как всегда была острой и предельно обидной. Такой острой, какой никогда не бывает во сне. По крайней мере, до этого дня Голландец никогда не видел подобных сновидений. Посещавшие его сюжеты были просты, как два цента. Максимум – тянули на доллар. Даже если в них и фигурировал проклятый монстр, то он никогда не оказывался в комнате-убежище и не сидел на подоконнике, поводя башкой из стороны в сторону.

Голландец почувствовал, как встают дыбом волосы чуть ли не по всему телу. Упирающийся рассудок, наконец, смирился и признал, что это ужасающая реальность. Но... Не может этого быть! Просто не может! Он собственными глазами видел купол ядерного гриба, там никто не мог выжить! Рассудок взвыл дуэтом с инстинктами.

– Хххай!

Звук отчетливо разнесся по комнате, и Голландец буквально чудом удержался от резких телодвижений. Он с тоской припомнил, как хорошо эта тварь видела его команду даже в полной темноте... Наверняка и сейчас заметила, что человек не спит. Голландец беззвучно вздохнул, стараясь успокоиться. Нарочито лениво пошевелившись, он медленно открыл глаза и старательно зевнул. Он твердо запомнил, что эта сука не нападает на безоружных.

– Кто здесь? – как бы изумленно протянул он, одновременно с холодной расчетливостью сканируя окружающее пространство.

По всему выходило, что шансы у него есть. Если, конечно, тварь не изменила своим привычкам. Он предпочел не задумываться о том, как получилось, что разнесенный на атомы пришелец благополучно воскрес и чувствует себя весьма неплохо. Первоочередно необходимо спасти шкуру, а размышления всегда остаются на потом.

Вытянутая морда повернулась, и Голландец ощутил взгляд, буравящий его сквозь темные стекла маски.

– Я-я-я... – отозвалась темнота на фоне окна. – Приходить...

Голландец приподнялся на локтях, вглядываясь в силуэт. Неужели состоялся первый разумный контакт? В счастливые случаи Голландец не верил. Лучше слыть прожженным циником, чем лежать в холодной земле, рассказывая червям о важности доверия к миру.

– Тебя не существует, – сделал он еще одну попытку изгнать жуткое видение.

– Зде-ес-сь, – вывел утробный голос, насмехаясь над его попытками.

– Я же тебя убил, – выговорил Голландец онемевшими губами. – Ты взлетел на воздух...

– Другой, – проурчала тварь, зашевелившись. – Старый.

– А ты что тут делаешь? Благородно мстишь?

Голландец был готов трепаться на какие угодно безумные темы, только бы выгадать лишних пять минут. На свою беду он не хранил дома оружия. Точнее сказать, не хранил в достаточной близости для нынешнего момента. Он покосился в сторону, где поблескивал лакированными дверцами шкаф. Может быть, не самое надежное место в мире, зато нет необходимости возиться с кодовыми замками и прочим дерьмом. Зачастую от лишних двадцати секунд зависела человеческая жизнь – и сейчас был как раз такой случай.

– Любопытство, – прохрипел Эль Дьябло (Голландец прекрасно помнил лихорадочный шепот Анны, ее остекленевшие глаза и кровь, кровь, всюду кровь... «Дьявол, приходящий в жаркие годы»...)

– Как ты меня нашел? – продолжал тянуть резину Голландец.

– Запах, – все так же коротко сказал пришелец. И, кажется, увидев старательно поднятые брови человека, пояснил: – Старого. На ты... тебе.

У Голландца в некотором роде отвисла челюсть. Можно было подумать, что он не мылся все эти три года! За миновавшее время он успел побывать в стольких переделках, что всякий запах должен был утонуть в крови и грязи. Впрочем, он вообще не помнил, чтобы от перебившей его товарищей гадины чем-нибудь пахло. Кроме...

– Ты не чувствовать, – продолжал незваный гость, как будто угадывал ход мыслей Голландца. – Никто не. Много месяц... лет. Люди никто не чувствовать. Яуты – да.

– Яуты – это кто? – в срочном порядке проявил интерес Голландец.

– Я. Мы, – с потрясающей лаконичностью объяснил... яут.

Пришелец вновь заелозил на подоконнике, с отвратительным скрежетом сдирая когтями белую краску. Он полностью развернулся в комнату и замер, напоминая бегуна на старте. Голландец утроил бдительность, памятуя о камуфляжной невидимости и смертоносной быстроте передвижений монстра. Не отрывая глаз от яута, он начал медленно сдвигаться к краю кровати.

– Куда? – скрежетнуло чудище.

– Хочу вымыть руки, – бездумно ответил Голландец. – Мойте руки перед едой, будете здоровыми.

Даже не осознавая, что мелет его язык, Голландец медленно опустил ногу на пол, ощутив босой подошвой холодок натурального дерева.

Под змеиным взглядом он успел аккуратно сесть на постели и даже встать, но едва начал продвижение в сторону заветной цели, как пришелец вновь помешал ему.

– Стой, – каркнул яут. – Ты и он... совокупляться.

Голландец замер на полушаге. Откуда он... Ах-ха... Так вот какой запах! Голландец сжал кулаки. Воспоминание трехлетней давности вновь с ужасающей четкостью всплыло перед глазами. Никогда и никому он не говорил об этом, старался не вспоминать и по возможности вычеркнуть из собственной памяти полностью. Правда, получалось из рук вон плохо. Пару недель после этого у него буквально скручивало кишки, а про визиты в туалет вспоминать вообще не хотелось. Какой идиот придумал белые цвета для столь отвратительного предмета цивилизации, как унитаз? Коричневый гораздо практичнее. А кроваво-красное на белом повергает в шок. Военные врачи напирали на радиацию от взрыва в тех краях, но он-то знал, в чем дело.

По все законам ему полагалось начать пьянствовать, чтобы притупить чувства, потом уйти в запой, растерять друзей и женщин, продать имущество и тихо доживать свой век в роли забулдыги, который является непременным атрибутом каждого кабачка. Символ человеческих пороков, последний из могикан и прочие идиотские герои-неудачники. Но Голландец был не из того теста. Он сцепил зубы и продолжал жить, как раньше. Он нашел Анну, и они встречались целый месяц, прежде чем связавшая их в далеких джунглях нить истончилась и по волоконцу истаяла. Такое положение дел устроило обоих, они расстались без скандалов и выяснения отношений. Голландец шел по жизни дальше. Только вперед. Его имя в определенных кругах продолжало оставаться символом успешно выполненного задания, и, надо сказать, кровавое путешествие сквозь джунгли только положительно влияло на его репутацию...

Витки собственного триумфального существования размотались перед внутренним взором в течение секунды. Голландец тряхнул головой и, не сдержавшись, смачно харкнул на пол. Три года! А этот гребаный запах... Настоящая черная метка!

– И что? – процедил он сквозь зубы.

– Я тоже, – непосредственно заявил яут.

Голландец подвигал челюстями, чувствуя, как перекатываются желваки на скулах. Он внушал себе, что необходимо сосредоточиться и не отвлекаться на нелепые заявления. Ни в коем случае не отвлекаться. Сохранять хладнокровие при любых обстоятельствах.

Несмотря на аутотренинг, в груди клокотала бешеная ярость. Если бы ее можно было использовать вместо оружия, то от урода осталось бы даже не мокрое место, а невзрачная вонючая кучка. Которую Голландец с превеликим удовольствием спустил бы в тот самый унитаз, предварительно помочившись на останки гадины.

– Я не могу, – ровным голосом сказал он, возобновляя движение.

Пришелец с грохотом спрыгнул на пол комнаты, породив у Голландца нервный тик. Уголок рта сам собой начал подергиваться, словно у волка, который никак не может решить, то ли промолчать, то ли оскалить полный набор клыков. Яут выпрямился во весь рост, став выше Голландца на голову. Это было неприятно, но не смертельно. К тому же Голландец обнаружил полное отсутствие у пришельца той хреновины, вроде плазменного ружья, которая крепилась на плече у предшественника. Минус один поражающий фактор. Голландец сделал очередной скользящий шаг в сторону спасения. Пришелец повторил его движение, следуя за Голландцем, как зеркальное отражение, но потом внезапно отвлекся и чуть повернул голову так, что прорези маски уставились на разобранную постель. Голландец почувствовал, что нервный тик усиливается. Тем не менее, он продолжил свои поползновения, кожей чувствуя, что до шкафа осталось недалеко. А потом несколько мгновенных движений, сливающихся в одно – и прощай, гадина болотная, отправляйся в ад.

Яут подобрался ближе к постели, заинтересованно наклонив голову. Голландец сделал последний шаг. Время для него растянулось, послушно притормозив свой бег ровно на такое время, чтобы Голландец мог точными движениями открыть шкаф, выхватить Глок, передернуть затвор и направить оружие на чокнутого монстра, склонившегося над кроватью.

– Эй, урод! – рявкнул Голландец. – Гляди на меня!

Пока он отдавал короткой приказ, яут успел забраться на постель и устроиться на смятых простынях – в точности, как сам Голландец совсем недавно. Надо же, оказывается, гаденыш способен сидеть и по-турецки. Может, он еще и со столовым серебром обращаться умеет?

– Мясо... угрожать? – почти без выражения произнес гость, лишь слегка выделив голосом вопросительную интонацию.

– Мясом станешь ты. Я нашпигую твою пятнистую тушу свинцом, – со вкусом сказал Голландец.

Однако выполнять угрозу он не торопился, лихорадочно размышляя, почему яут не предпринимает никаких действий. Даже не пользуется вооружением, памятным Голландцу по давней кровавой сауне. Он не может быть настолько наивен, значит, где-то здесь кроется подвох. Голландец прищурился. Даже если пришелец действительно превратится в труп прямо в этой квартире, то избавиться от него будет сложно. А доброжелательные соседи, как истинные граждане своего государства, не преминут настучать копам. На благо порядка.

– Ладно. Я сегодня добрый, – сообщил Голландец. – Оставь меня в покое и проваливай. Иначе я сделаю из тебя, ублюдок ты чешуйчатый, превосходное чучело.

Голландец выплюнул последние слова, накручивая себя. В случае форс-мажора он был готов наброситься на сидящую посреди его постели тварь безо всякого оружия, чтобы придушить голыми руками, увидеть, как жизнь вытекает из желтых глазенок. Только сначала придется снять маску, а там... Теперь дергался не только уголок рта, но и нижнее веко. Голландец даже начал опасаться, что потеряет над собой контроль. Ублюдок тоже это почувствовал и беспокойно завозился на кровати, раздирая когтями простыни.

– Не убивать. Не трофей.

Его голос звучал чуть ли не жалобно по человеческим меркам, насколько жалобно может скрипеть испорченный механизм. Голландец растянул губы в искренней, злорадной улыбке. Он испытывал буквально непередаваемый кайф оттого, что заправлял ситуацией в данный момент. На секунду он даже пожалел, что это не старый знакомец. Уж с ним-то он бы рассчитался качественно и медленно, припомнив каждого товарища, каждую каплю крови...

Яут прыгнул.

Не раздумывая, чисто инстинктивно Голландец надавил на курок и услышал сухой щелчок, моментально облившись холодным потом. До сих пор он думал, что такие картинные осечки случаются только в кино. Однако Голландец не был бы самим собой, если бы позволил кому-нибудь просто так одержать верх. Действуя на уровне вбитых рефлексов, он успел отскочить, и вытянутые лапы сграбастали воздух. Яут потерял равновесие, подвернув ногу, взмахнул когтистыми хваталками и пошатнулся, заваливаясь на сторону. Голландец тут же воспользовался этим, прыгнув ему на спину. Пришелец шлепнулся на четвереньки, окончательно потеряв для Голландца гуманоидный облик. Голландец успел всего один раз опустить рукоять пистолета на незащищенный затылок противника, но сделал это со всей немаленькой силы. Монстр взревел так, что должен был перебудить всю округу, и с неожиданной легкостью распрямился, словно на него и не давили двести с лишним фунтов живого и воинственно настроенного веса.

То, что противник ему достался неудобный, Голландец понял уже в полете. Врезавшись спиной в хрупкую конструкцию, именовавшуюся книжным стеллажом, он обрушил на себя культурное наследие человечества в рамках пяти полок. Некий увесистый том чуть не пробил ему голову, свалившись точно на темечко. На какое-то крохотное время Голландец потерял ориентацию в пространстве и способность трезво мыслить, но этого промежутка хватило опасному гостю, чтобы перехватить инициативу. Яут схватил его за щиколотки и распрямился, закручивая человека, словно метатель молота свой снаряд. Голландец прикрыл руками голову и сгорбился, защищая потенциально уязвимые места. Он успел почувствовать, как приливает к голове кровь, а через мгновение пришелец разжал загребущие лапы, отпуская Голландца в свободный полет. Перемещение по воздуху оказалось возмутительно коротким. Он с треском, хрустом и скрежетом врезался спиной и боком в кроватную раму, будучи не в силах сообразить, что именно трещало и хрустело – каркас мебели или собственные кости. Во всяком случае, болело всё, сковывая этой болью мышцы и ограничивая свободу движений. Но Голландец все же успел подняться на ноги. Человек сказал бы, что это произошло удивительно быстро, но, к сожалению Голландца, противостоял ему совсем не человек. Яут снова прыгнул. У Голландца даже успело сложиться мнение, что этот гаденыш намеренно передвигается исключительно прыжками, похваляясь своей инопланетной силой и скоростью. Незваный гость очутился совсем рядом, и Голландец почти без замаха коротко ударил – но промазал. Он не учел того, что пришелец приземляется на корточки, словно гигантская жаба. Яут ответно выбросил руку и вроде бы несильно толкнул Голландца в грудь, даже не сжимая пальцы в кулак. Однако человек рухнул навзничь, словно подстреленная птица.

Голландец не успел сообразить, что произошло, когда в груди тупо толкнулась боль, а потом похоронно крякнула проломленная кровать. На его счастье, подушка легла точно под затылок, уберегая от излишних травм и позволяя сохранить ясность рассудка. Впрочем, это продлилось совсем короткое мгновение. Монстр решил добиться своего не одним, так другим путем и просто рухнул сверху. Тяжеленная туша, издающая утробные звуки вроде неудобоваримых клацаньев, хрипов и рычания, припечатала Голландца к растерзанной мебели, выдавливая дыхание вместе с возможностью к полноценному сопротивлению. И тем не менее, Голландец не собирался складывать лапки, как опрокинутый на спину жук. Он бил молча и жестко, выбирая самые уязвимые точки на теле противника. Правда, действовали они только на людей, но судя по общему сложению, хищник не слишком сильно отделялся от хомо сапиенсов. Голландец, в отличие от противника, не тратил силы на рев и прочие звуки, зато мог определить по ним, насколько большой вред причиняет монстру.

– Ахр... калечить... тебя... – выговорил пришелец, приподнимаясь и снова обрушиваясь сверху, словно хотел размазать упрямого противника в тонкую прослойку.

Голландец почувствовал, как трещат ребра и тянутся связки. Он успел поджать ноги, поэтому сейчас упирался коленями в грудь наседающей твари. Пришелец начал раскачиваться, продавливая своим весом хлипкую оборону Голландца. И вдобавок ухитрился поймать человека за руки. Голландец стиснул зубы, сглатывая тошноту, поднимавшуюся к горлу. Воспоминания были слишком острыми, как будто все произошло только день-другой назад. Он задергался, но под весом инопланетной твари постепенно сдавал позиции. Дрожащие от напряжения колени разъезжались в стороны, пока, наконец, тяжеленный ублюдок не оказался на нем грудь в грудь.

Вот сейчас Голландец страшно пожалел, что отправился спать без одежды. Чертова погода подставила его так, как не мог подставить самый опытный вражеский резидент. Голова болела все сильнее от того напряжения, с которым он все еще сопротивлялся. Или хотя бы делал вид, что сопротивляется. Внутренние ограничители давно сорвало, и Голландец лишь каким-то запредельным усилием сдерживался от безумного вопля ярости и страха.

Монстр резко встряхнул головой. Вместе с черной гривой, заплетенной в щупальцевидные косички, мотнулись вырвавшиеся из креплений трубки. Еще пара таких движений – и маска слетит.

– Я не хочу видеть твою морду! – заорал Голландец, не выдержав.

Струйка пара ударила прямо в лицо. И вместе с ней в ноздри забился удушливый запах, которому Голландец не мог дать определения. Он никогда не чувствовал такого раньше и сравнить было абсолютно не с чем. С уверенностью можно было сказать лишь одно – запах был крайне одуряющим. От него буквально ехала крыша.

Голландец высвободил руку и потянулся вперед, норовя поймать мотающийся хвостик трубки и воткнуть его на положенное место. Несмотря на всю внутреннюю напружиненность, он никак не мог ухватить треклятую трубочку, постоянно промахиваясь. К тому же пресловутая стальная пружина воли, кажется, начала давать слабину. Голландец окончательно уверился, что его отравили. Ничем иным он не мог объяснить свое практически размазанное состояние.

Яут внезапно отпустил его, откинулся назад змеиным движением и чинно уселся на пятки, вроде бы давая Голландцу возможность встать. Тот немедленно воспользовался представившимся случаем, одновременно выискивая, куда бы врезать так, чтобы наверняка. С виду бледный живот, затянутый сеткой, не производил впечатления неуязвимости, но Голландец знал, что там спрятаны твердые мышцы. Под его оценивающим взглядом пришелец проурчал что-то по-своему, развел руки и продемонстрировал мускулы, словно красовался. Голландец чуть было не перекосился в гримасе отвращения, но вовремя остановился. Потом собрал остатки сил, приправленных волей, и рванулся в сторону.

Монстр изловил его в самый последний момент, когда Голландец, слегка переоценивший свои возможности, чуть ли не рухнул на пол лицом вниз. Яут прижал к груди свою добычу и угрожающе пошевелил когтистыми пальцами перед глазами беглеца. Голландец отшатнулся, стукнувшись затылком о железную маску.

Хозяин маски прорычал что-то совершенно неудобоваримое и толкнул Голландца на живот, шмякнув о многострадальную кровать. Голландец нашарил пальцами отрезвляюще-холодные геометрические кружева изголовья, вцепился в них костенеющей хваткой и медленно подтянулся на руках. Остановиться, расслабиться – значит проиграть. Умереть. Вовсе не о таком завершении жизненного пути ему мечталось. Поэтому Голландец полз куда-то вперед. Он даже исхитрился упереться коленом в матрас и оттолкнуться, но только один раз. Потом его схватили за щиколотку и поволокли назад. Голландец разжал пальцы, извернулся и попытался если не ударить, то хоть оттолкнуть мерзкую харю. Ладонь уткнулась в холодный металл, из-под него вместе с вибрацией прорвалось рычание. Пришелец дернул головой, и в руке у Голландца осталась тяжеленная маска. Впрочем, она могла быть и сверхлегкой, но для ослабевших мускулов весила не меньше тонны. Голландец только успел отвести руку, чтобы увесистая штука не грохнулась ему на спину, когда сил на удерживание больше не хватило.

За спиной раздались характерные звуки, которые обычно сопутствовали раскладке оборудования не самого приятного назначения. Бульканье, шипенье и пощелкивание наводили на мысль о крайне гадостных медицинских процедурах. А может, и вовсе вивисекторских.

На спину брызнуло что-то холодное, шипучее, и поползло вниз, смело перевалив через копчик. Голландец аж задергался, когда пузырящаяся пакость уверенно заползла в самое сокровенное место. Он извернулся, стараясь вытереться о тряпки, некогда бывшие постельным бельем, но пришельцу это явно не понравилось – он с маху приложился ладонью о крестец Голландца, придавливая человека.

– Отпусти меня, сукин сын! – прохрипел Голландец, с ужасом чувствуя, как начинает припекать сзади. Будто в него засунули веточку крапивы. – Ты что со мной сделал?

– Мясо хотеть? – отреагировал яут.

– Мясо убивать тебя, ты, жаба! – взвыл Голландец.

На этот раз белобрюхий гаденыш промолчал. Но тем сильнее было желание зверски почесаться или потереться обо что-нибудь. Голландец плюнул на гордость и потянулся к беспокоящему месту, но пришелец бдительно караулил, поэтому тут же перехватил его руку.

Голландец бессильно зашипел и замер, думая проявить силу воли. Невыполнимая задача – жжение становилось все настойчивее, требуя самого пристального внимания. Голландец уже совершенно непроизвольно начал извиваться, чувствуя, как жжение переползает в пах. По крайней мере это место он мог почесать, если сильнее потереться о постель. Голландец нетерпеливо заерзал, снимая проклятый зуд, при полном попустительстве со стороны яута. Но горячка не только не унималась, а еще и дополнилась внезапным и совершенно неуместным возбуждением. Голландца начала бить дрожь. Он не мог видеть, как пришелец взволнованно двигает челюстями, принюхиваясь к распространившемуся по комнате запаху. Этот запах остро напоминал яуту запах женщины, от него кружилась голова и разбухали семенники. Яут торопливо расстегнул одежду, перестав удерживать человека. Потом снова схватил за бедра и подтянул к себе поближе. Запах стал сильнее, и охотнику даже захотелось узнать, насколько долго может продержаться в таком состоянии Мясо.

Голландец уткнулся лицом в подушку, добровольно выставившись перед чужеродной тварью. Он не желал знать, чем там на него так подействовали. Сиюмоментно хотелось лишь одного – унять терзающее его возбуждение, в которое окончательно перерос безобидный поначалу зуд. Голландец аж застонал, чувствуя болезненно-острое желание, распространявшееся в животе. И, словно в ответ, спустя несколько томительных секунд ощутил легкое прикосновение к горящему входу. Он немедленно постарался потереться об это неведомое, чем бы оно ни было. Яут за спиной довольно перекатил в горле рычащие звуки. Голландец прикусил губу, напрягаясь в ожидании неизбежного продолжения. Он прекрасно помнил ненормально-длинные когти, венчавшие пальцы инопланетного пришельца, но сейчас был готов на все что угодно. Хоть когти, хоть нож, да хоть кактус! Лишь бы скорее. Пришелец не разочаровал его нескромных желаний, слегка усилив нажим, и Голландец сообразил, что тот согнул палец, чтобы не разодрать нежное местечко природным оружием. Похвальная забота о партнере. Только этого было уже недостаточно, чтобы утихомирить раздраконенное тело.

– У-у, трахни меня зверюга, – пересилил себя Голландец. – И покончим с этим!

– Мясо хотеть? – проворковал яут.

– Хотеть, хотеть, сволочь!

Голландец подгреб под себя подушку, прижался щекой к постели и прикрыл глаза. Яут обрадованно ухнул, пристраиваясь точно сзади, и Голландец укусил себя за пальцы, когда им, наконец, стали овладевать по-настоящему. Против его мучительных ожиданий, боль отсутствовала вообще. Вместо нее имелось долгожданное удовлетворение и облегчение. Столь непозволительная роскошь чуть ли не выбила у него скупую слезу благодарности. Голландец торопливо приподнялся навстречу предмету своей плотской радости, неуклюже задвигался, спеша как можно быстрее получить удовольствие.

Яут придержал его порывы, предупреждающе царапнув когтями поперек спины. Он собирался следовать своим желаниям, а не просьбам подчиняющегося. Охотник фыркнул, сжимая ладонями талию человека. Прикрыл глаза и задвигался, наслаждаясь такой нежной и горячей плотью, которой не бывает у самых красивых и самых лучших женщин его народа.

– Ты такой... большо-ой, – протянул Голландец и сам поразился тому, как похабно прозвучала эта фраза. А ведь он имел в виду только то, что сказал.

Чужепланетный насильник был действительно большим во всех размерах. Голландцу было страшновато представить, что было бы с ним, не окажись озабоченный монстр столь предупредительным. Большого опыта в этих делах Голландец не имел, но по сравнению с единственным прошлым разом это действительно было нечто большее. Настолько большее, что Голландец даже проехался вперед под звериным напором. Яут стиснул его, словно ошалевший по весне гризли, и начал энергично иметь его. Дальше оставалось гадать – вывернется ли наизнанку и без того развороченное нутро или нет? Голландец вытянул ноги, прогнулся в спине и почти замер, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Мм... кажется, ему нравятся большие размеры. Особенно, если этот размер попадает куда надо, заставляя вздрагивать всем телом от удовольствия. А гребаный зуд только подхлестывает желание. Голландец зажмурился, скребя пальцами по разлохмаченной простыне. Все внутри ёкало, дергалось в такт телодвижениям яута, и с каждым мгновением приближающийся оргазм громче и громче заявлял о себе.

Ориентирующийся по нюху яут окончательно вошел в раж, чувствуя, что добыча сейчас будет кричать и дергаться. Он торопился закончить чуть-чуть раньше, потому что все, с кем он имел дело раньше, начинали жаловаться и стонать, если выплескивали свое тщедушное семя раньше него. Но в этот раз он почти успел. Подчиняющийся резко дернулся, поднялся на руках и запрокинул голову, сжимая все мышцы, имеющиеся в теле. Охотник вздрогнул, получая дополнительный массаж, и взревел от переполняющих его чувств. Он не слышал, может, и Мясо тоже выражало свои эмоции, но слишком тихо... Так, писк.

Голландец, несмотря на все попытки сохранить хоть каплю достоинства, все-таки не выдержал и взвыл в самый кульминационный момент. И удовольствие, и стыд, и злость перемешались в тягучем вопле. Конец простыням. Амии-инь...

Вытянутые руки мгновенно ослабели, Голландец в который раз ткнулся лицом в собственную постель и сделал тщетную попытку не обращать внимание на вливающуюся в себя дрянь. Все, невозможно больше, еще чуть-чуть и... Уф, обошлось. Гхрр...

Изверг скатился с него и привольно вытянулся рядом, согнув не помещающиеся на кровати ноги. Голландец приоткрыл один глаз, со злобой осматривая доступный ракурс. Злоба существовала как бы отдельно от кайфующего тела, которое напоминало о себе короткими всплесками дрожи. Голландцу померещилось самодовольство, написанное на гротескной морде. Он медленно опустил руку с кровати, нащупав кончиками пальцев неровности пола. Где-то здесь... А может быть, и нет... Где наша маленькая верная игрушка, ублюдочно предавшая хозяина? Иди сюда, мой маленький друг, и мы опробуем еще раз продырявить этого здорового и уродливого монстра...

Яут заворочался, тревожа и без того держащуюся на последнем издыхании кровать. Голландец судорожно пошарил рукой в пределах досягаемости, с каждым мгновением убеждаясь, что требуемого не найдет. А тот самый злобный и уродливый монстр уже поднялся на ноги и крадущейся походкой обошел место изнасилования. Оказавшись рядом с Голландцем, он по излюбленной привычке сел на корточки. Впрочем, Голландец этого не видел, вовсе не собираясь разворачиваться лицом к лицу с пришельцем. Руку он безвольно свесил, имитируя полную раздавленность – что было не так уж далеко от истины.

Пришелец обхватил его за затылок, поворачивая к себе. Голландец вяло оскалился, раздумывая, стоит ли тратить слюну на плевок и какие от этого могут быть последствия. Яут забулькал горловым смехом и нагнулся близко-близко, почти задевая лицо Голландца нелепыми и все равно жуткими челюстями.

– Скоро здесь... быть очень жарко. Охота...