Дожди стали другими. С тех пор, как Мелькор покинул подземелья Мандоса и стал свободно расхаживать по Аману и беседовать с эльдар, рассказывая им о покинутых землях Эндорэ и о Вторых детях Творца, что неизбежно придут на смену Перворожденным, воздух был пронизан невидимыми искорками тревоги. Сильнее всего это чувствовалось перед дождем. Менялся не только воздух – небо становилось ниже, его синева уже не просвечивала сквозь весело летевшие над Валинором серебристые облака, которые проливали на горы, поля и леса короткий теплый ливень. Теперь небо мрачнело, постепенно становясь темно-серым, как скалы Пелори, и медленно опускалось почти до самых куполов и шпилей на вершине Туны. Нет, во время дождя не становилось холоднее – ветер был таким же мягким и теплым, капли – по-прежнему сладкими, душистыми. Но ему уже не хотелось подставлять лицо, волосы, все тело, радующееся ветру и воде, под звонко прыгающие по камню и металлу струйки. Может быть, только на этот раз не хотелось. Он ждал каждого нового слияния Света, пытаясь достучаться, поговорить, попросить прощения – не выходило. Майтимо был по-прежнему закрыт, хотя не мог не чувствовать его робких попыток.

Старший сын правителя Тириона распахнул стеклянные двери, но не стал выходить на балкон. Он смотрел на темнеющий город – тени туч скользили по земле, изменяя привычные цвета, прозрачными невесомыми покровами ложась на дома, на белые стены, на холмы, грядами поднимавшиеся к северо-востоку, в сторону гор. Там, в этих холмах, и случилась их первая ссора, и, конечно же, он сам был во всем виноват.

Четыре с половиной дня прошло, но по-прежнему не уходили вглубь разума и памяти ни широкая, давняя тропинка, ведущая в дубовую рощу от небольшой лужайки, где паслись их кони, ни слова, которых не вернуть, не заставить исчезнуть среди гудения шмелей и едва слышного шелеста ветерка в цветах и травах.

Он решился, наконец, сказать все, что давно копилось внутри, сдавливая сердце, дыхание, тело и душу, а там – будь что будет. Но Майтимо, как всегда, перевел разговор на что-то другое. Финдекано уже почти не слышал его рассказов о строительстве Форменоса, о том, что тенистые северные леса красивее залитых светом Дерев холмов и лугов под Туной, о братьях и чересчур любознательном маленьком племяннике, которого искали по всей крепости почти каждый день...

Он крикнул – довольно громко, отчаянно, – почему-то неожиданно сильно задело это вежливое, аккуратное движение Нельо в обход острых углов, давно уже разрезающих сердце:

– Почему ты словно уходишь от меня? Ты как Феанаро, не слушавший, что ему говорят, поверивший из-за этого в клевету Мелькора.

Он сразу же понял – до чего глупо и нелепо это вышло, но не смог произнести ни слова, онемел, когда Майтимо отвернулся к лесу – высокий, твердый и суровый, как застывшие в ледяном величии вершины гор. Финдекано не видел его лица, но мог себе представить. Он позвал его в осанвэ, только когда огненные волосы Нельо последний раз сверкнули среди стволов и листвы. Конечно, ответа не дождался.

Финдекано все же решил выйти на балкон – ветер уже донес первые, еще маленькие, как росинки, капли до горевшего лица, – когда почувствовал чужое присутствие. Впрочем, совсем не чужое.

– Я не вовремя, Кано? Зайду в другой раз, просто хотел посидеть у тебя.

После этих слов что-то булькнуло. Финдекано обернулся – на лице у него была действительно искренняя, радостная улыбка – может немного виноватая, он в последние дни совсем затворился в своем одиночестве, а ведь семья всегда была рядом, отец, мать, сестра и братья любили и поддерживали его. Даже когда он был один, стоило о них подумать – сразу же становилось легче. А с тем, кто сейчас пришел к нему, они были особенно близки – рассудительный и задумчивый Турукано словно уравновешивал старшего – горячего, порывистого, в котором ваньярская кровь, доставшаяся от Индис, чувствовалась лишь снаружи – в ярко-синих, словно цветок менельлуин, глазах. Турондо, напротив, был похож даже не на отца – на Короля Финвэ. Тот же спокойный голос, те же глубокие серые глаза – разве что черты лица были помягче, да и ростом он был немного ниже деда. Но внутри он многое унаследовал от Индис Ясной.

– Ты всегда вовремя, Турондо. Эленвэ не будет сердиться, что мы пьем без нее?

Младший брат тихо засмеялся, не теряя времени – вино из высокой, искусно оплетенной лозой бутыли темно-зеленого стекла уже лилось в хрустальные кубки.

– Она никогда не сердится, во-первых, и отправилась ненадолго к родным в Валмар – во-вторых. Кстати, передает тебе привет и свои замечательные булочки с миндалем. Еще горячие, спасибо Курво.

Блестящие посеребренные кастрюльки, цеплявшиеся одна к низу другой, Атаринке подарил на свадьбу двоюродному брату, уже испробовав изобретение на своей кухне. Еда в них оставалась горячей даже от одного слияния Света до следующего.

– Остальное я сам приготовил – тут поросенок с лимоном, черносливом и еще... попробуй угадать, с чем, – Турукано с гордостью открыл одну из кастрюль, и старший брат вдохнул ароматный пар.

– Ну, здесь слишком много для двоих, – Финдекано смотрел на брата радостно и немного смущенно – неужели проницательный Турондо догадался о причине его затворничества?

– А ты постарайся. Не зря же я стоял у очага почти половину часов Лаурелин, – ответил брат, озорно подмигивая, – ладно уж, помогу.

Когда стол был должным образом накрыт, Финдекано уселся напротив брата, уже забравшегося с ногами в низкое кресло.

– Ну давай, рассказывай.

– Что творится в городе и окрестностях, пока ты дуешься на Майтимо? Ой, прости.

– Незачем извиняться – ты прав, только это он дуется на меня, и есть за что. Ну, неважно, – так что же творится? – быстро проговорил Финдекано, стараясь непринужденно откинуться на спинку кресла. Младший брат хмыкнул, но послушался.

– Отец пытается наладить работу плавилен вместе с Махтаном – в последнее время еще несколько мастеров объявили, что уезжают в Форменос. Помнишь, Ольвэ просил уключины, якоря и другие снасти для кораблей еще у Финвэ? Наши внутренние дела не должны отражаться на отношениях с тэлери, все будет доставлено в Альквалондэ вовремя. Конечно, все у них получится, но сейчас atar очень занят – почти не спит, хмурится, а amme все время с ним – она так здорово научилась у Эстэ снимать усталость, ты же знаешь. Аракано часто остается без присмотра, и когда мы с Ириссэ не успеваем его отловить, пропадает то у своих друзей в городе, то в поселках тэлери на побережье. Совсем как Тьелпе, но тот еще маленький, а на нашего братишку уже засматриваются девочки. Какая-то тэлерэ подарила ему янтарное ожерелье – так вчера он вместо того, чтобы поблагодарить подружку, принести ей ответный дар, красовался в нем по всему Тириону...

Турукано потряс бутыль – судя по звуку, в ней осталось намного меньше половины. Вино почти не пьянило – валмарское золотое считалось очень слабым, по праздникам его наливали даже маленьким детям, но в больших количествах оно обычно обостряло все чувства и желания.

– «Вино новобрачных».

– Да, так его называют – но и без особого повода можно выпить, правда? Особенно в такую погоду, – Турукано кивнул на все еще распахнутые дверцы, ведущие на балкон. Небо и землю по-прежнему соединяла туманная занавесь дождя, сотканная из мелких капелек. Ветер немного усилился – брызги долетали до стола, искрились на лицах и руках братьев в свете голубого пламени, пылавшего в хрустальном светильнике. Этот красивый бездымный огонь научился извлекать из некоторых камней Феанор, поливая их особым составом и затем поджигая. Камни становились все меньше, пока не гасли, съеживаясь в серые пористые комочки.

Пламя в светильнике дрожало, словно мерзло от порывов ветра. Казалось, еще немного – и ливень незваным гостем ворвется в комнату. Турукано поставил бокал на стол.

– Я сам закрою, ты все же гость, – Финдекано встал и шутливо нажал на плечи брата, тут же чуть не отдернув руки. Мускулы Турондо были сведены, закаменели, так было только один раз – когда он обнял его на свадьбе, шепча на ухо шутливые пожелания. Тогда это могло объясняться волнением, но сейчас...

– Ты что-то хотел мне сказать, – тихо вымолвил Финдекано, заглядывая в глаза младшего брата, – взгляд их метался, то стараясь уйти, то на долю мгновенья встречаясь с обеспокоенными синими глазами старшего.

Турукано нервно сглотнул и помотал головой.

– Не сейчас.

– И тогда хотел, а я ничего не понял, – старший брат погладил по-прежнему напряженное плечо – сквозь зеленый шелк туники он чувствовал, что кожа Турондо горячая и мышцы нервно подрагивают. – Нет, сейчас. Только балкон закрою. И не вздумай убежать – отшлепаю.

Турукано не засмеялся – он продолжал неподвижно сидеть, уронив руки на колени, и в глазах его словно отражалась серая нерадостная мгла, сгустившаяся над Тирионом. Неожиданный шквал бросил крупные брызги прямо ему в лицо. И в спину Финдекано, который почему-то медлил затворить стеклянные дверцы. В глазах Турондо полыхнуло ослепительно-белым светом, а чуть позже с запада донесся грохот – словно от обвала или снежной лавины в горах.

Финвэ рассказывал – в Сирых землях удары копыт Нахара по вершинам гор высекали из камня молнии, и они отражались в небе предупреждением Мелькору и Тварям Пустоты, а рев рога Оромэ звучал резко и угрожающе, сливаясь с камнепадом. Но никогда еще не было гроз здесь, в сердце Благословенного Края.

Раскаты покатились на восток, к Альквалондэ, постепенно стихая в шуме струй, разбивавшихся о деревья, дома, мозаичные мостовые города нолдор. Из-за ливня Финдекано не расслышал слов брата, даже не угадал их по движениям губ – он смотрел в его странно блестевшие серые глаза.

«Это не дождь, Турондо. Что же...»

Младший брат схватил его за руки – чуть выше запястий, и неожиданно резко и сильно притянул вниз. Так быстро, что Финдекано не успел ни договорить, ни сжать губы, растерявшись от внезапного и отчаянного поцелуя. Он никогда еще не был так ошеломлен и растерян – и оттолкнул брата, только когда новый порыв ветра вновь хлестнул дождевой плетью по волосам и спине. Турукано вскочил и направился к двери, но старший брат негромко произнес, подойдя к балкону и наконец-то закрывая стеклянные створки на задвижку:

– Сказал же, что отшлепаю. Никуда ты не уйдешь, пока не объяснишь мне...

Дождь, вино и что-то другое, темным клубочком свернувшееся в закоулках души, не позволили Финдекано вновь оттолкнуть брата, когда его руки обняли чуть выше пояса, – чуть дрожа, боясь удара или резкого слова, а губы, тоже испуганные, то почти приникали к уху, то мгновенно касались шеи, затылка, начинавшей гореть щеки...

– Кано, ты и так все понял. Что тут объяснять... Я не могу больше видеть, как тебе больно, как он тебя мучает. Когда увидел, почувствовал, что ты... что он... – решил уйти, завести семью, чтобы ты никогда не догадался. Но ты несчастлив, тебе плохо с ним, Кано...

Клубочек внутри потянулся; сладко зевая, выпустил тоненькие острые коготки, облизнулся и стал расти, наливаясь жаром, наполняя душу и тело, обжигая горячим дыханием, в котором смешались белый огонь и дурманящий дым. Финдекано вдруг каждой частичкой плоти ощутил страдание и желание Турондо, шум крови в его ушах и биение пульса в каждой жилке брата. И его руки – сильные, но все еще пугливые, готовые отдернуться от первого слова или движения...

Руки замерли, скользнув вверх, – пальцы накрыли маленькие бугорки под тонким шелком – твердые и горячие, как капли остывающего металла, и через мгновение губы снова прикоснулись к чуть запрокинутой шее – низко, у самого ворота синей рубашки.

– Кано, отпусти себя. Хотя бы в этот дождь. Обещаю, я больше никогда не напомню об этом.

– Мы же братья, Турондо. Валар, и почему так вышло, – Финдекано развернулся – быстро, почти мгновенно, взял горячие ладони младшего в свои, мягко удерживая.

– А то, что мы мужчины, тебя совсем не волнует, – неожиданно дерзко произнес Турукано, – я чувствую твое роа, ты хочешь...

– Мы не животные.

– Конечно, нет. Им несвойственны любовь и сострадание, и у них нет вечной памяти фэа, в которой я буду хранить этот дождь и тебя.

Капли на оконном стекле уже исчезли; высохла и скатерть, попавшая под дождь. Не верилось, что совсем недавно здесь было темно и мрачно – ровный серебряный свет с еле заметными проблесками золота заливал комнату, стол, разбросанную по полу и креслам одежду. Финдекано хотел было встать, но тут же снова уронил голову на подушку. Он мог разбудить Турондо – его черные волосы разметались по той же подушке, совсем близко. Брат был непохож на себя – лицо казалось непривычно открытым, обнаженным, его хотелось прикрыть, как и тело. Но что это изменит? Он не смог отказать, прекрасно понимая, каково это – нести в себе такое, что не открыть, без надежды, чувствуя себя до краев наполненной чашей, нести осторожно, – чтобы не уронить ни капли, чтобы никто не заметил, как терпкое желание проливается через край, горячее и запретное. Нет, у него самого надежда все же была – слабая, робкая, как выросший в тени скал Арамана росток, стремящийся к далекому свету Дерев. У Турукано не было и этого – только гроза, немного испугавшая обоих, наполнившая неясными предчувствиями, только дождь, толкнувший их друг к другу прохладными и волнующими прикосновениями к пылающей коже, и то, что случилось после. Губы его были сладкими и солеными – от слез, от пота, от... Финдекано чуть не вскрикнул, снова почти наяву чувствуя, как эти губы и язык дразнят его там, внизу, – а потом уже не дразнят, отчаянно и нежно погружая в себя, и пальцы уверенно вторгаются внутрь, заставляя выгибаться, беззвучно хватая ртом воздух. Именно тогда он отпустил свое тело, прошептав: «Да». Сдался, покорно расслабляясь и позволив все, сдерживая крики, но не движения – бедрами, руками, плечами – навстречу, сбивая и стискивая в кулаках простыни и покрывала. Тугие, упругие волны ударяли в него все сильнее, все чаще, заполняя не только тело... Белоснежные цветы пены на их гребнях распустились, сверкнув каплями светоносной росы, и закружились в стремительной пляске.

Валар, это было прекрасно... и жутко, он будто заглянул в страшную и притягательную бездну, из глубин которой поднимались белое пламя и сладкий дым. Возможно, проснувшись, младший брат в ужасе отшатнется, презирая и проклиная его.

Что-то теплое едва коснулось груди Финдекано, потом еще раз и еще – Турондо осторожно расплетал его растрепанные косы.

– Aiya, Kano meldo. Hantale.

ПРИМЕЧАНИЯ

Аракано Нолофинвион – младший сын Финголфина, тот дал ему свое материнское имя в качестве отцовского. Был самым высоким и сильным из братьев. В «Сильмариллионе» не упоминается; он погиб в первой же битве нолдор Второго и Третьего Домов с орками в Белерианде.

Ириссэ – Арэдель Ар-Фейниэль

Aiya! – привет!

Atar – отец

Amme – мама

Hantale – спасибо

Meldo – любимый