Волшебное прикосновение Иштар

Багоас, болезненно поморщившись, повернулся на тощей подстилке из соломы и сжался в клубок, пытаясь хоть как-то согреться, ибо дворцовая темница была пронизана ледяным холодом даже в жаркие июньские ночи.

Всего несколько дней назад умер Александр Великий. Багоас был уверен, что никто и не помыслит обвинить в его, любимца царя, в причастности к гибели Александра. Это в его объятиях Александр искал утешения после смерти верного Гефестиона. Именно Багоас был первым, кого позвал к себе царь, выйдя наконец из покоев умершего друга, а вовсе не его друзья-македонцы. Все в городе знали, кто такой Багоас, и не смели даже взглядом задеть его – ведь за ним стоял сам царь.

Но окружающие были не так глупы, чтобы не найти виновного. Да и двигало ими желание скорее выгородить себя своим подчеркнутым рвением, нежели восстановить справедливость, поскольку в ту памятную минуту, когда душа Александра отлетела в подземный мир, многие боялись, что обвинения в непонятной кончине царя падут на их головы.

Багоас, стоя в изголовье ложа Александра тогда, молчал, пока другие яростно спорили о том, кто может быть виновен, что делать дальше, а главное – как поделить власть.

Его черные глаза выражали неприкрытую скорбь и растерянность. О, Багоас отлично умел скрывать свои истинные чувства...

Это он принес гибель нескольким знатным вельможам, всегда оставаясь безнаказанным. Он знал толк в ядах, потому что в отрочестве был учеником знахаря, до того как Дарий, проезжая по завоеванным землям, разграбил селение, вырезал почти всех жителей, а Багоаса приказал доставить в гарем и оскопить, чтобы впредь он служил содомским утехам Великого Дария Кодомана.

Его обучили танцам – в этом искусстве он едва ли имел равных в Азии – и, конечно, зажигающим играм любви. Дарий в последние годы своего царствования уже не мог обходиться без Багоаса, пресыщенный самыми разнузданными страстями. И только Багоас умел воспламенить угасавшие желания царя.

Но он всегда ненавидел Дария за свою растоптанную жизнь. Он жил только ради того, чтобы когда-нибудь убить его или увидеть его гибель. И весть о победе Александра и убийстве Дария Багоас воспринял с ликованием, которого, впрочем, он не выдал ни словом, ни жестом.

Теперь он был отомщен... Но что дальше? Александр разрешил всем, кто хотел, покинуть гарем. Он совсем не изменил старого уклада, созданного Дарием. Багоас был растерян: как ни абсурдно, но, утолив жажду мщения, он потерял смысл жизни. Но ненадолго: мир снова обрел краски, только не темные и мрачные, а уже светлые и жизнерадостные, когда Багоас увидел Александра.

Любовь сразила его мгновенно, едва он окинул взглядом статную фигуру Александра: стройные крепкие ноги, мощный торс, правильное благородное лицо, пышные волосы...

Багоас слышал, что новый царь склонен делить ложе скорее с мужчинами, чем с женщинами, что дало ему жаркую надежду покорить Александра, к чему он незамедлительно и приступил.

Подкупом – а в золоте Багоас не знал нужды, часто получая от Дария щедрые подачки, – он устранил одного из личных слуг Александра. Теперь Багоас приготовлял воду для утреннего и вечернего омовения Александра, зажигал и тушил светильники в его опочивальне. Царь, конечно, не возражал против смены пожилого медлительного слуги грациозным молодым юношей с глазами, подобными непроглядной ночи, в которых при виде Александра загорался манящий глубокий свет, будто Селена озаряла их.

Первые несколько недель Багоас провел в упоительном ожидании. Да, Александр заметил его. Багоас помогает правителю, когда тот совершает омовения, и, отнюдь не скрываясь, любуется красивым телом Александра, бережно массируя его.

Александр, естественно, вскоре увидел, что за услужливостью расторопного Багоаса скрывается большее, чем стремление вышколенного слуги как можно быстрее выполнить приказ господина. Взгляды Багоаса, неровное дыхание, а иногда несвязные ответы говорили сами за себя, а он и не таился: его любовь разгоралась с каждым днем все ярче, поэтому юноша сам желал, чтобы Александр скорее узнал о его чувствах.

Да, Багоас часто танцевал для государя. Это было удивительное зрелище!

Даже ненавидевшие Багоаса, а таких хватало, не могли оторвать взгляда от ведомого самой Терпсихорой стройного гибкого юноши, парящего по зале в замысловатом кружеве танца, и неизменно каждое выступление провожали восхищенными возгласами. Но Багоас в те минуты не видел и не слышал никого, кроме Александра; ему было все равно, понравился кому-то его танец или нет, лишь бы Александр был доволен. Каждый раз Багоас придумывал что-то новое, не позволяя себе повторяться. Он черпал вдохновение в полноводном, неиссякающем источнике, который питала его любовь.

Но шли месяцы, а ложе Александра было для него недоступно. Более того, Александр женился на бедной, безвестной девушке Рокшанек (царь называл ее Роксаной на эллинский манер, а она его – Искандер на персидский), чем поверг всех в изумление, а Багоаса – в отчаяние. Впрочем, оно длилось недолго: какой-то внутренний голос подсказывал Багоасу, что эта женитьба нужна Александру только для того, чтобы иметь наследника, а сердце его свободно по-прежнему. Да и дворцовые разговоры и слухи, от которых нельзя уберечься ни одному смертному, во многом подтверждали это.

Александр, как и раньше, благосклонно относился к Багоасу, но о сближении не было и речи. Багоас каждую ночь возносил горячие мольбы всем богам, чтобы они даровали ему любовь Александра. Но тщетно...

Багоас, разумеется, знал, что у Александра есть друг-македонец, прошедший с ним все военные походы. По рассказам, они были дружны с детства. Гефестион – так, кажется, звали его: сложны и труднопроизносимы имена этих эллинов. Но Багоас не допускал, что Александр холоден к нему, поскольку хранит верность Гефестиону. Он не хотел даже думать об этом, но в один роковой для юноши день все прояснилось.

Paradise (not for me)[1]

Однажды вечером, когда золотая колесница Гелиоса уже скрылась за краем необъятного темнеющего неба, Багоас, как обычно, ждал Александра у мраморной ванны, полной горячей, источающей аромат душистых трав и розового масла воды.

И вот пришел Александр, сопровождаемый молодым мужчиной в длинном развевающемся от ходьбы плаще, слегка прикрывающем рельефный торс. Мужчина не уступал по красоте Александру. Его выразительные голубые глаза[2] излучали глубокий разум и мужество. Крепкое телосложение, высокий рост, скупые жесты, несколько шрамов на теле указывали на то, что он – военачальник, повидавший не одно сражение и узнавший цену побед, сражаясь в первых рядах плечом к плечу со своими солдатами.

Оба были увлечены разговором, и Багоас не смел обратить на себя внимание.

Он строго повиновался правилам дворцового этикета и мог безмолвно стоять часами. Сейчас это пришлось как нельзя кстати, ведь он уже понимал, что этот красавец и есть Гефестион, и мог проверить свою догадку.

– Не много ли она хочет за то, что пригрела меня в своей утробе? – недовольно продолжал Александр, видимо, ранее начатый разговор.

– Пригласи ее, Александр. Это станет усладой для твоей матери, – ответил собеседник. Его мягкий, глуховатый голос контрастировал с резким, звучным голосом Александра.

– Зачем? – Александр горько усмехнулся. – Увидеть кривое зеркало своих надежд?

Вдруг он круто развернулся и сказал;

– Не уходи, Гефестион. Останься сегодня со мной. Мы давно не были вместе. У меня теперь огромная империя, много дел... Я не справляюсь, а ты знаешь – я люблю вникать во все сам. Но, клянусь Зевсом, я всегда помню о тебе, и сегодня, пока богиня Нюкта обнимает спящую землю, давай забудем обо всем.

Багоас изумленно слушал. Как же непривычно звучали нежные, почти молящие слова Александра! Гефестион вдруг на миг бросил взгляд на него, замершего в отдалении.

О нет, Гефестион вовсе не стыдился изъявления чувств при посторонних, но он все же любил бывать с Александром наедине. Он знал, что многие не очень-то одобряют их любовь, и не хотел бросать тень на имя Александра Великого. С глазу на глаз он мог без устали говорить о своих чувствах, предаваться любви и слушать пылкие излияния Александра. Надо сказать, что остальные, словно понимая, что не имеют права вмешиваться в данное свыше, не смели беспокоить Александра и Гефестиона, когда они бывали вместе.

– Я сам приму ванну, спасибо, Багоас, – сказал Александр, поняв друга без слов.

Багоас склонил голову и, как требовал обычай, пятясь вышел из покоев. Он медленно шел в свою комнату в гареме, слезы застилали его глаза. Все понятно: как бы ни старался он, на пути к сердцу Александра стоит глухая преграда, имя которой – Гефестион. Багоас может и дальше танцевать для Александра, прислуживать ему, даже когда-нибудь взойти на его ложе и свести с ума самыми замысловатыми ласками. Но никогда он не услышит от Александра таких слов, каким доводится внимать Гефестиону.

Комната была пуста и темна. Мрак давил со всех сторон, и Багоас со страхом подумал, что не выдержит до следующего дня здесь один. Его переполняло очень сложное чувство: и любовь к Александру, и безумная ревность, и горькое сожаление, что он не познал страсти человека, не обуянного похотью, но любящего.

Он ощутил какое-то болезненное желание снова оказаться в покоях Александра. После часа борьбы с собой он встал и направился в царскую опочивальню. Не без удовольствия Багоас вспомнил, что он должен принести Александру ткань для утирания и халат, а его обязанностей никто не отменял.

Под таким предлогом он миновал стражу и, тихо открыв дверь, вошел. Увиденная картина потрясла его настолько, что он все выронил.

Александр и Гефестион были в ванне вдвоем, благо она легко могла вместить пятерых. Обнаженные, они были целиком погружены в сказочную негу любви.

Нежно обняв Александра, Гефестион покрывал легкими поцелуями его плечи и спину, пока тот медленно проводил языком вокруг напряженных сосков Гефестиона, а потом впивался страстным нетерпеливым поцелуем в шею любимого и снова устремлялся вниз, зажигая каждую клеточку восхитительной гладкой кожи умелыми губами.

Гефестион ласково привлек голову Александра к себе и сначала осторожно, а потом все настойчивее стал целовать губы своего филэ, их языки встретились, опережая друг друга, в сумасшедшем танце. Глубокие поцелуи следовали один за другим, пока каждый не обласкал все дальние уголки рта другого.

– О, Гефестион, – услышал прерывистый шепот Александра Багоас, – я люблю тебя, только ты мне нужен и никто другой. Мое сердце разрывается от тоски, когда ты печален, и я ликую, когда вижу твою улыбку.

– Да, мой Александр, но не продолжай более, ибо я – это ты, и наши чувства, слова и поступки едины.

Багоас стоял, совсем позабыв, для чего пришел; дорогой халат комом валялся у него под ногами. Он жадно ловил каждое слово, каждое движение влюбленных, во всем им сопереживая. Слезы давно катились по его щекам. Сдерживая судорожный плач, он поперхнулся.

– Кто здесь? – резко спросил Александр, уловив этот звук.

Багоас, наклонив голову ниже обычного, вышел из темноты.

– Я принес повелителю халат.

– Хорошо, оставь его и можешь идти, – бесстрастно ответил Александр, голова которого покоилась на плече Гефестиона.

Сделав это, Багоас низко поклонился и вышел. Еще большее отчаяние охватило его. Выдержанный тон Александра свидетельствовал о том, что он совсем не был растерян или испуган. Он, конечно, не хотел присутствия посторонних глаз, но ни один мускул не дрогнул на его лице, когда Багоас подошел и положил халат на край ванны, в которой Александр лежал, перебирая длинные темные волосы Гефестиона. Он не выгнал Багоаса, не был рассержен, а напротив, абсолютно спокоен. Чувствовалось, что Александр сознает чистоту, возвышенность, непоколебимость их с Гефестионом отношений, и чье-либо вторжение бессильно на них повлиять.

Вновь придя в свою комнату, Багоас в изнеможении рухнул на постель, содрогаясь от рыданий.

Под чарами Аты

И потянулись тоскливые, беспросветные дни. Багоас не замечал ничего, удивляясь, зачем он вообще живет, когда впереди лишь мрак и ни проблеска надежды.

Однажды он танцевал для Александра, но прибыл гонец с вестью, что вернулся Гефестион, куда-то отлучавшийся с важным поручением. Александр, забыв обо всем, радостно поспешил ему навстречу, приказав музыкантам и Багоасу покинуть залу. Багоас выбежал из залы, но движимый совсем не рвением, а просто не в силах видеть, как Александр, пренебрегший им, заключит в объятия Гефестиона. И страшная вещь случилась с Багоасом: любовь замолчала, а ненависть к Гефестиону обожгла все его существо.

«Этот человек должен умереть», – злобно, с пеной у рта шипел Багоас, уже шаря в тайнике в поисках сильного яда из особых растений, который он как-то купил у странствующего торговца. Тогда положенный собаке в пищу яд убил ее через день. Не самый быстрый из «пудр смерти», этот порошок начинал действовать спустя несколько часов, и, что главное, никто из самых опытных лекарей не мог понять, в чем дело.

Восемь месяцев ждал он терпеливо, как паук в своей сети, и удобный случай все же подвернулся. Он ухитрился подсыпать яд в чашу Гефестиона и с замиранием сердца ждал, когда тот выпьет вино... На следующий день крик Александра, раздавшийся из покоев Гефестиона, возвестил Багоасу о победе.

Он нисколько не жалел ни в чем не повинного Гефестиона, не понимал, какие страдания принес Александру. Он был безумен в своей любви и хотел всеми средствами добиться взаимности. Но жестокая богиня Ата указала ему ложный путь.

И снова прошло несколько месяцев. Александр понемногу втянулся в прежнюю жизнь, но это уже была, скорее, его тень. Надменный, вечно хмурый правитель, деспотичный до крайности, – только с помощью вина он становился на время весел.

И однажды мечта Багоаса все-таки исполнилась. На очередном пиру он вдохновенно исполнил танец, который нравился Александру больше всего, – «Танец переплетающихся лоз», где они с партнером, изящным молодым персом, делали такие сложные и невыразимо эротичные фигуры, что голову изрядно хмельного Александра сладко кружило.

Жестом приказав всем уйти, он, нетвердо держась на ногах, подошел к Багоасу и крепко поцеловал его. Багоас скользнул вниз, увлекая Александра прямо на пол. С треском срывая одежду с Багоаса, Александр и не заметил, как сам был раздет с кошачьим проворством.

Багоас, более ловкий, чем захмелевший царь, с жаром расцеловал Александра, почувствовав терпкий вкус вина на своем языке. Александр мягко положил руку на затылок Багоаса, гладя другой его спину. Он нуждался в любви, но Багоас не знал, что даже сейчас, одурманенный Дионисом, Александр смертельно тосковал о любимом Гефестионе.

Он отдался рукам Багоаса от тоски; ни капли любви, схожей с тем пленительным чувством к Гефестиону, не питал он к Багоасу. Просто воля, ослабленная хмелем, уступила похоти. Похоти, но не любви.

Вообще, искреннего влечения не испытывал ни один из них. Багоас, лаская Александра уже машинально, чувствовал лишь какое-то мелочное удовлетворение тем, что все же взял верх. Вся его любовь к Александру давно исчезла, переродившись в низкое и тщеславное стремление вкусить любви великого царя, упиться своей победой.

Багоас с жадностью целовал тело Александра, опаляя его жарким дыханием. Он начал возбуждать фаллос Александра сначала руками, потом губами и ртом. Багоас умело захватывал его почти целиком, помогая одной рукой, а другой сжимая твердое бедро Александра.

Тот не мог сдержать стонов, ведь Багоас прикладывал все свои старания и большой опыт. Запрокинув голову с разметавшимися длинными волосами, Александр переживал высшее блаженство. Но лишь телесное. Его душа сочилась слезами, когда он вспоминал о Гефестионе.

Наконец Александр, пошатываясь, приподнялся и настойчиво привлек Багоаса к себе. Едва коснувшись губ юноши, Александр поставил его на четвереньки и резко вошел сзади. Багоас конвульсивно выгнулся и храбро подался навстречу. Александр начал ритмично двигаться в быстром темпе. Хотя у Багоаса он был, естественно, не первым любовником, тому сейчас приходилось несладко. Александр входил так глубоко, как мог, наслаждаясь теплом Багоаса, его вскриками и стонами, но души их были далеки друг от друга.

Взяв Багоаса за волосы, Александр решительно повернул его лицом к себе и наградил головокружительным поцелуем, слегка сбавив темп. Затем, сжав ягодицы Багоаса, он продолжил еще яростнее и быстрее.

Багоас сотрясался от каждого толчка сильных бедер Александра, выгнувшись дугой, сладострастно вдыхая и выдыхая в такт. Он ощущал, как гладко в нем двигается упругий мощный орган Александра. Сколько он мечтал об этом!

Александр, чувствуя приближение оргазма, остановился и, выйдя из Багоаса, потянул его к себе. Багоас сразу понял, что от него требуется. Он немедля поглотил орган Александра, и тут же македонец в бурном оргазме наполнил рот Багоаса кипящим соком любви.

– Я так люблю тебя, Гефестион, – выдохнул Александр и осекся. Он еще раз прохладно поцеловал Багоаса и приказал ему удалиться.

Насмешка судьбы

Багоас снова перевернулся на другой бок, ибо холод был мучителен. Все это уже в прошлом, а завтра он сам уйдет в небытие, сам станет прошлым.

В ту первую и последнюю ночь, когда Александр назвал его Гефестионом, Багоас, направляясь в гарем, обезумел от ненависти. Даже мертвый, этот Гефестион помешал ему. Вместе с тем Багоас понимал, что некого винить в том, что его Александр не любит, но он уже не мог совладать со своей злобой. Пусть умрет и Александр, если не нуждается в нем!

И снова Багоас затаился, лелея план убийства, как драгоценный плод. Но его опередил... Александр, сам приняв яд.

И вот роковая случайность. Когда Александр уже покинул этот мир, к Багоасу подошла Рокшанек, устремив на него молящий взгляд.

– Скажи, ты ведь стоял у его изголовья все время. Он не вспоминал обо мне?

Рокшанек сжала пальцы Багоаса, и – о ужас! – послышался легкий щелчок: кольцо из ценного сплава, украшенное редким камнем, открылось, и из-под камня просыпался белый порошок.

Да, это кольцо – соучастник всех преступлений Багоаса. Как неоценима была его помощь! И как надежна: ведь ничего не стоит, немного поупражнявшись, научиться открывать и закрывать его незаметным движением пальца. А мишени повсюду...

Порошок был приготовлен для Александра, но Багоас не подумал опорожнить кольцо, уверенный, что никто все равно не догадается. Так бы оно и было, если бы не Рокшанек.

– Убийца! – звонко крикнула Рокшанек. Багоаса тут же схватили и заперли в дворцовой темнице. Яд, опробованный опять на одной из собак, убил ее вскоре, не оставив Багоасу шансов на оправдание.

И вот теперь, по злой иронии судьбы, Багоас понесет наказание за смерть Александра, в которой все-таки не был виновен. Он считал себя вправе отнимать жизнь у людей, вставших на его пути; его подлинные преступления сошли ему с рук, а теперь он сам стал жертвой фатального совпадения, будто своенравная судьба показала, что и он лишь игрушка в ее руках.

Близился рассвет, загремели дверные засовы. Багоаса подвергнут сначала позорному бичеванию, а потом отрубят голову. Юноша тяжело поднялся, его колени дрожали.

– Я готов, – в смертельном страхе сказал он.

[1] Мадонна, альбом “Music”.

[2] Македонцы едва ли могли иметь голубые глаза, но я не могу уже представить на месте Александра и Гефестиона кого-то, кроме Колина и Джареда, так что не обессудьте.