I was never faithful
And I was never one to trust
Borderlining schizo
And guaranteed to cause a fuss
I was never loyal
Except to my own pleasure zone
I’m forever black-eyed
A product of a broken home
Placebo
“Black-eyed”
«Уолдорф»
«Уолдорф» был забит до отказа. И это утром... Когда основная масса бизнесменов предпочитает что-нибудь попроще. Если бы у меня была возможность отменить эту встречу, я бы так и сделал. И спал бы до обеда...
– Доброе утро, мистер Бейтман. Что будете заказывать?
О... Знаешь, что мне хочется тебе сказать в ответ больше всего, толстомордый еврей? Пошел ты, понимаешь?! Пошел ты в такую задницу, где тебя никто не знает и никто не будет давать тебе на лапу по сраной двадцатке только для того, чтобы иметь возможность сесть за сраный столик в твоем сраном «Уолдорфе»!!! Ну конечно же, вместо этого Патрик Бейтман вежливо улыбается метрдотелю.
– Принесите мне чашечку черного кофе без кофеина. У меня назначена встреча, – говорит он ему, почти не разжимая губ. И, дождавшись исчезновения постороннего человека, Патрик сползает почти под стол. Потому что – наверное, впервые в жизни – ему хочется стать серым и незаметным, словно мышь.
Мне хочется выть. Мне хочется просто взять и сдохнуть прямо тут на месте, и прямо тут же разложиться, как труп той последней девчонки с улицы... кажется, Мередит... у меня в кладовке. Чем я ее резал? Тут мне приходит в голову, что я не помню, чем я ее резал, и резал ли. И если нет, то что именно я с ней делал. И зачем? А потом мои мысли медленно перескакивают с этой животрепещущей темы на то, что я вчера такого наговорил своему адвокату, что вечером мне позвонил владелец чертовой конторы и попросил о личной встрече сегодня утром. И всю ночь я не спал, потому что в голове крутились в нелепой карусели мысли, мысли, мысли... И теперь сижу в этом проклятом «Уолдорфе» вместо того, чтобы идти на совещание, и выгляжу как последняя блядь из Гарлема...
– Патрик Бейтман?
Нет, папа римский! Кто тут еще может сидеть и ждать непонятно чего?!
О.... Это был такой удар.
– Кармайкл...
– Тот самый Кармайкл? – уточняю я. Все. Я почти разбит. На нем костюм от Cerutti 1881 спокойного оттенка маренго (шерсть, шелк), хлопчатобумажная рубашка с простыми манжетами от Ike Behar, шелковый галстук от Valentino Couture, кожаные ботинки на шнурках от Brooks Brothers. Присмотревшись, я понимаю, что это не Brooks Brothers. Мне становится обидно.
После его утвердительного кивка я разбит наголову. Но Патрик Бейтман, обаятельная сволочь, тут же становится сама любезность. Он расплывается в широченной дружелюбной улыбке, он вежливо кивает и указывает на стул напротив. О... Патрик – такая хитрая бестия... Он иногда даже сам не знает, какой он хитрожопый, этот Патрик.
– Да, тот самый, – он чуть приподнимает брови. – Хотя, конечно, смотря что вы имеете в виду.
А действительно – что? Мы заказываем завтрак. Я чувствую себя неважно, поэтому заказываю овсянку со свежими сливками, Evian и оладьи. Кармайкл берет прожаренный бекон под острым соусом, тушеные овощи... О... О...
– Завидую вашему желудку, – с многозначительным видом указываю на его заказ.
– А? Ах, это, – он махнул рукой. – В этом городе столько стрессов, что лишать себя хорошей еды и сидеть на диете – бесполезное убийство собственного организма.
Подумав немного, я прихожу к печальному выводу, что он прав, как бы ни был я настроен на то, чтобы проповедовать правильное питание, ежедневные тренировки и прочие способы измывательства над организмом ради достижения прекрасной формы и отменного настроения.
– У вас чудесный загар, – делает он мне комплимент.
Теперь настает мой черед махать рукой.
– Всего лишь солярий... А... Послушайте, зачем я вам все-таки понадобился? Я вроде бы хорошо и вовремя оплачиваю счета...
– Мне захотелось с вами познакомиться, мистер Бейтман, – глаза у него безмятежные. И руки, держащие вилку и нож с непринужденным изяществом прирожденного аристократа, не дрожат ни секунды. И ногой он не выстукивает никакого мотива. По нему совершенно нельзя прочесть, о чем он думает. Черт! Мне начинает хотеться его убить.
– Вчера я услышал от одного из своих адвокатов прелюбопытнейшую историю, прямо-таки фантастическую... Мне захотелось проверить, насколько эта история может быть правдой. Вы ведь поможете мне разобраться, насколько я могу считать своего человека профессионально пригодным после такого рассказа?
Психованная сука, Патрик Бейтман, ударяется в панику. Но славный малыш Патти смотрит на Кармайкла – на этого высокого, широкоплечего брюнета со странного цвета глазами и такой фигурой, что кажется, что он только и делает, что занимается бегом и плаванием, хотя видно, что ни черта он не следит за собой, и от него несет дикой, неуправляемой силой и самоуверенностью – короче, Патти смотрит на него глупыми глазенками и вежливо интересуется, не передаст ли Кармайкл ему сахарницу. И все только для того, чтобы, обнаружив в ней сахар, отставить в сторону и громко потребовать фруктозы, которую ему, естественно, тут же подают.
– И... Что же это за история? Кстати, как, вы сказали, вас зовут?
– Кармайкл, – он смотрит на меня в явном недоумении.
– И все?
– Ах, это! – его тихий смех каким-то странным образом меня успокоил, и мне больше не хочется его убить. – Меня зовут Бартоломью Джеймс Кармайкл. Иными словами, теперь вы сами можете судить, насколько по-дурацки это звучит. И должны понять мое желание зваться по фамилии...
Некоторое время я смотрю на него в недоумении, но потом до меня все же доходит, что этот мужик передо мной – единственный сын владельца крупнейшей юридической компании Соединенных Штатов Америки, Бартоломью Джеймс Кармайкл Пятый.
– А! – с умным видом выдаю я и тут же обжигаю язык в кофе. И когда я успел заказать еще одну кружку?.. Блядь, да что ж это такое-то??? Неужели нельзя в «Уолдорфе» обеспечить нормальное полноценное обслуживание?! Внимание. Надо все-таки заставить его сказать об истинной причине его здесь присутствия...
Мимо проходят двое мужчин, один из которых – Маккарти. Он выдает что-то подозрительно похожее на «Привет, Хендерсон». Усилием воли я удерживаюсь на месте и вновь перевожу взгляд на собеседника.
– Так что же вам рассказали?
– Совершеннейший бред, если позволите. Но кое-что меня заставило задуматься, и некоторое время спустя я решил попробовать разобраться в этой истории и позвонил вам, чтобы получить сведения из первых рук. Потому что если все это – правда, то вы, простите, в глубочайшей жопе. Так что все-таки из того, что вы рассказывали автоответчику – правда?
Вот так все это и началось....
Ночь
Если бы мне об этом сказали еще вчера, я не поверил бы, что могу вот так, запросто, откровенно говорить с другим человеком. Обычно все мои попытки с кем-либо говорить превращались в фарс, в муторное священнодействие построения слов во фразы. Или по причине того, что человек был мне глубоко антипатичен (а таковыми являются большинство из тех, с кем я обычно общаюсь), или просто потому, что мой собеседник слушал исключительно себя, создавая впечатление того, что я присутствую на курсах ораторского мастерства. Но Кармайкл оказался совершенно другим. Он слушал меня внимательно, сверля меня пристальным, но совсем не лишенным приятности взглядом.
И уже не было ничего удивительного в том, что я начал со времен своего детства.
...кажется, мы ходили кругами... Сначала по Манхэттену, потом перебрались в Центральный парк. А потом почему-то оказались на Лексингтон авеню... где Кармайкл поил меня чудесным шампанским посреди улицы прямо из бутылки. Не знаю точно... Я только заметил, что мы пьем все больше и больше. И что мой рассказ становится все более путаным по мере того, как я обнаруживал по ходу повествования, что забыл, кого именно, как и сколько раз я убил, и где, и за что... Но, думается, я назвал все места и имена с достаточной степенью точности...
Есть такое мнение, что преступник не сдастся и не позволит себя поймать до тех пор, пока сам не захочется раскрыться. Так вот, кажется, после достаточно долгого периода абсолютной безнаказанности мне этого захотелось. Мне это стало нужно...
Я мог встать посреди Бродвея и орать, что я гребаный убийца, маньяк злоебучий, но... никто меня не услышал бы. А Кармайкл услышал.
– Постой, Пат...
Я не заметил, когда успел позволить ему сокращать мое имя, но, видимо, все-таки успел, если он так ко мне обращался...
– Ты говоришь, что не помнишь точно, убил ли ты... э... ту девушку по вызову днем или ночью? Ты вообще сколько из того, что делал, можешь припомнить в точности? Какие именно из своих проступков ты можешь доказать и подтвердить слова уликами, материальными доказательствами?
Этот вопрос заставил меня задуматься. Я и без того с трудом удерживал подкатывающий к горлу омерзительный клубок пьяной истерики. Обычно мне удавалось довольно неплохо держать себя в руках даже в состоянии очень сильного опьянения. Но тут Патрика прямо-таки прорвало. Точнее, сначала меня вырвало от нервного перенапряжения последних недель. И Кармайкл даже не убежал. Он терпеливо дождался, пока меня закончит выворачивать наизнанку, потом подал мне платок, смоченный одеколоном. Я никак не мог понять, что это за запах. Более тонкий, чем фирменный Armani, более насыщенный, чем Grassini... Что мне делать теперь? Кармайкл стал свидетелем моей слабости, а я не переносил, когда кто-то понимал, что у меня внутри. В прямом и переносном смысле.
– Что это за запах?
– Что?
– Твой одеколон – что это?
– А... Это смешали специально для меня, на заказ... Устал от фирменных марок.
Одеколон на заказ, святое дерьмо!..
Я заставил себя собраться с мыслями. Сколько из того, что я помню, было истинно, и сколько я себе на самом деле навоображал? Почему убитого мной Оуэна видели в Лондоне всего несколько дней спустя? Можно сколько угодно кричать о магии, но я не верю в то, что силой одного лишь своего воображения я мог оживить труп. Значит, на самом деле, он жив? И это я промахнулся? Или я пожалел?.. Или... Вообще. Ничего. Не было.
– Патрик...
– Что?
– Пойдем спать?
Я недоуменно посмотрел на него. Перед глазами встала картинка – Патрик Бейтман ловит такси и стреляет в водителя... Пришлось потрясти головой, чтобы хоть как-то прийти в себя.
– Да, пошли. Где мы?
– Мы? – он огляделся. – В Ист-сайде.
– О? А что мы тут делаем?
Он посмотрел на меня и покачал головой, потом подошел к краю тротуара и стал ловить такси. Я поймал себя на мысли, что уже совершенно не хочу его убивать. И когда я оказался на заднем сидении такси вместе с ним, все, на что я оказался способен – это уткнуться носом в его пальто и проспать ровно до того момента, пока не пришло время выбираться из машины. Впрочем, блядь, почему я этого не помню?!
Патрик и Бейтман
С появлением в моей жизни Кармайкла я словно бы разделился на две части. Одной частью целиком завладел психованный Бейтман, зато в другой безраздельно царствовал теплый, уютный, домашний Патрик. И я, блядь, не знал, кто из них меня устраивал! Ну, на самом деле, мне они оба нравились, причем второй больше, мать его! А Кармайклу, я был абсолютно уверен в этом, нравились оба подлеца, бессовестно живущие в одной моей голове. И я не мог этого понять и злился.
– Тебе надо сменить квартиру, – он сидел в кресле, пил J&B со льдом и являл собой островок естественной надежности в этой квартире, где все напоминало мне о том, что я натворил. Естественно, я носился по комнате кругами – недавно приобретенная привычка, которая меня в корне не устраивала.
– Ты мой адвокат, а не мой гребаный психолог! – огрызнулся я.
– Ну да, – его невозмутимость меня убивала. – Дело в том, что если, прости за тавтологию, против тебя возбудят дело, твоя нервозность спутает мне все козыри, а у меня их не так много, если, конечно, не считать того, что пока что никто и ничего не предпринимал. Возможно, большая часть рассказанного тобой – в действительности не существовала. Поэтому успокойся и веди себя как обычно.
– Мать твою, Кармайкл! Это и есть мое обычное поведение!!!
– Ты, наверное, шутишь? – предположил он невозмутимо. – Однако сказанного это не отменяет.
Я кивнул, постепенно свыкаясь с мыслью о том, что страдаю галлюцинациями. Что дальше, Патрик? Голоса с того света?
– Ладно. Но зачем мне менять квартиру? – я наконец-то заставил себя прекратить бесцельное кружение по комнате и, возможно, впервые в жизни, остался равнодушным, увидев свое отражение в зеркале – небритый, с воспаленными глазами и ввалившимися щеками. (В последнее время я питался в основном таблетками...)
– Если уж на то пошло, тебе вообще следовало бы изменить как можно больше в том, что тебя окружает.
Эта мысль мне и самому уже приходила в голову. И если что-то менять, то менять по-крупному. Верно ведь, Бейтман? Давай подумаем, чего мы в этой жизни еще не делали. Ага... Мы не оформляли свой дом в каком-либо еще стиле, кроме этого ультрасовременного, который и выбрали-то лишь из-за того, что он модный и понтовый. Что еще?
Я лихорадочно соображал, что еще... Кармайкл терпеливо ждал (если только не дремал), откинув голову на спинку кресла и прикрыв глаза рукой. Очень эффектная поза. Женщины должны просто штабелями ложиться у его ног... Ага! Я не пробовал новый тренажер... Так, нет. Это, блядь, не то... Что еще? Я никогда не ездил верхом. Это ближе к истине...
– Кармайкл...
Он не отозвался. Видимо, действительно задремал...
Я подошел к журнальному столику – Turchin, стеклянный верх, дубовые ножки, помните? – и, взяв блокнот, пишу.
Получается, что за всю свою жизнь Патрик Бейтман:
a) не обставлял квартиру в соответствии со своими вкусами и желаниями;
b) не ездил верхом;
c) не водил машину сам, хотя имеет права водителя третьей категории;
d) не покупал продукты на рынке в компании любимого человека;
e) не менял собственного стиля;
f) не писал стихи;
g) не кололся (и прекрасно!);
h) не пытался сделать свой образ жизни чуть менее образцово-показательным;
i) не стирал и не гладил свою одежду сам;
j) не имел детей (вот ведь еб!);
...еще несколько незначительных «не» повергли меня в ужас, а потом на ум стали приходить совсем уж фантастические и нелепые на первый взгляд вещи...
k) не пытался просто не общаться с теми, кто вызывает неудержимое желание пойти и проблеваться;
l) не спал с мужчинами (опс! О чем это я? Я же не какой-нибудь гребаный педик...);
m) не смотрел на себя со стороны беспристрастно...
...и, как следствие, ВООБЩЕ, БЛЯДЬ, НЕ ЖИЛ ПО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИ!!!
– Какая интересная запись...
Я вздрогнул и поднял голову. Кармайкл, сволочь, воспользовался тем, что я настолько сильно увлекся составлением этого списка, и подошел ко мне незамеченным. Я – редкий случай! – покраснел, не то со злости, не то от смущения. Хотя, надо думать, по первой причине покраснел хитрожопый Бейтман, который не любит, чтобы его заставали на месте преступления, а от второго – уже Патрик, славный, в общем-то, парень.
– А ты что, не записываешь свои мысли, когда не можешь сосредоточиться?! – я слегка приподнял брови.
– Иногда. Можно? – он потянул на себя блокнот, и я почему-то выпустил его из рук. Какого хера я ему так доверяю?!
У меня просто не было к нему ненависти, не было неприязни. Я не завидовал тому, что Кармайкл выше меня по социальному статусу, больше меня зарабатывает, имеет более престижную работу, не выматывает себя диетами, не изнуряет себя тренировками и посещениями косметических салонов – и все только для того, чтобы чудесно выглядеть...
Ну и... Вот, опять!!! Никто на меня никогда так не смотрел.
– Кармайкл, на мне написано что-то?
– Что? – он оторвался от вдумчивого разглядывания меня (такой внимательный, пристальный взгляд я видел только у Сташа, сумасшедшего дружка Венден, когда тот решил, что суши – это домашний зверек). Неожиданно мне становится смешно. – Прости, Пат. Я просто задумался. Не хочешь сходить в «Дорсию»?
Вот черт... Черт... Черт! Он говорит со мной так, как я сам неоднократно говорил с Кортни, когда на нее «находило»!!!
– Нет, только не туда.
– Значит... – на мгновение он задумался. – Может, в «Крит»?
Во всяком случае, мне показалось, что он произнес Крит...
– Никогда там не был.
– Тебе понравится.
«К.Р.И.Т.»
Здесь было уютно. Именно уютно, не побоюсь этого слова. В меру приглушенное освещение, столики за невысокими перегородками, позволявшими чувствовать себя защищенным от посторонних глаз и ушей. Никакой бар, тем не менее, не протягивался у стены, из чего я сделал заключение, что столик тут получить еще труднее, чем в «Дорсии». Однако беглый взгляд на тарелки присутствующих заставил меня задрать хвост трубой и кинуться в новую атаку на Кармайкла.
– Греческая кухня тут и не ночевала. Причем же тут Крит?! – возмутился я, обманутый в самых лучших своих ожиданиях.
– Не «Крит», Патрик, – он спокойно передал мне меню. – К.Р.И.Т. Это аббревиатура.
– Ну и что она, мать твою, значит? – решил смилостивиться я.
– Не выражайся. Это не всегда бывает к месту, – мимоходом одернул он меня. – Это имена хозяев. Первые буквы, – он повернулся к официантке (шатенка, красивые длинные ноги, но зубы кривоваты), чтобы сделать заказ.
– Очень остроумно, – не унимался Бейтман. – Их тут четверо, что ли?
– Двое, – он внимательно всмотрелся в меня. – Патрик, я очень тебя прошу... Успокойся. Перестань пикироваться со мной. Я не желаю тебе зла. Я полностью на твоей стороне и хочу стать тебе другом. Я пытаюсь тебе помочь.
– Не нужна мне твоя сраная помощь! – кипячусь я. – Филе индейки, овощи на пару, бутылку Perrier и бокал J&B со льдом. И... я настоятельно прошу – не передержите мясо.
Девушка кивает, улыбка ее становится натянутой. Я удовлетворенно представляю себе, как...
Патрик потряс головой, вытряхивая из нее видения, навеянные горячечным воображением Бейтмана.
– Прости, Кармайкл... Что ты сказал?
– Я сказал, что тебе нужно хорошо отдохнуть, – терпеливо повторил он.
Каким-то непостижимым образом ему удавалось заставить меня концентрировать рассеянное внимание на его персоне. Не знаю, как, но он это делал. Очень бы хотел знать. Чтобы концентрироваться самому.
– Я работаю.
– Ты можешь взять отпуск.
– А кто меня заменит?
– А ты хочешь сказать, что на своей работе не сидишь, закинув ноги на стол, и не слушаешь музыку от нечего делать? – искренне изумился он.
– С чего ты взял?
– Так всегда происходит, когда ты сын президента компании, занимающий пост вице-президента или аналогичный ему, пока папочка не решит, что тебе уже можно доверить более важные занятия.
Я сник. Уже хер-знает-сколько: ноль. В его пользу.
– Ты наводил обо мне справки?
– Нет, зачем? Ваша семья является клиентом нашей компании с момента, когда твой дед основал свою фирму.
Кажется, Патрик, тебе придется серьезно взяться за документы, если ты даже таких вещей не знаешь. Хотя, правильно... Зачем тебе было это знать? Всем занимался отец. Отец когда-нибудь умрет... Не завтра, будем надеяться, потому что, если говорить откровенно, в своей компании я вовсе не чувствовал себя на месте.
– Патрик.
– А?
– Для меня не имеет никакого значения, кто ты такой и чем занимаешься. Успокойся.
– С чего ты решил, что меня волнует твое ко мне отношение? – ну вот, Бейтман занервничал. – И вообще, почему мы не пошли в «Пастели»?
– Потому что мне в «Пастелях» не нравится. Кроме того, там сегодня не продохнуть. Уик-энд же...
– Это опять намек на то, что мне нужен отдых?
– Нет.
Некоторое время мы увлеченно едим. Вынужден признать, мясо тут просто отличное. Не считая всего остального. Кармайкл заказывает вино, и выбор его опять до крайности удачен. «Шабли» урожая 1994 года. Я надолго задерживаю на нем взгляд – сколько, интересно, он в действительности изучал мое досье, если предположить, что таковое имеется в природе стараниями какого-нибудь служащего его конторы? Судя по тому, насколько тонко он чувствует мои настроения, ему это просто не нужно. Он просто знает, что со мной делать, и все. Эта мысль заставляет меня насторожиться – она звучит как-то слишком притягательно, хотя что в ней такого, я никак не могу уловить. В результате мне становится неуютно.
– Что-то не так? – в его спокойном, уверенном голосе нет ни нотки беспокойства или напряжения.
– Все в порядке, – я опускаю нос в бокал с вином, но через некоторое время поднимаю глаза, привлеченный негромким восклицанием Кармайкла.
– А вот и хозяева...
Я с недоумением уставился туда, куда мне указывал его взгляд, чтобы обнаружить там... пару педиков. Нет, серьезно. Они выглядят, как пара. Пара педиков! Я смотрю на Кармайкла с еще большим недоумением. Тот пожимает плечами и насмешливо улыбается, подзывая их к нашему столику.
– Познакомься, Пат. Это Кэрри Раст, а это – Итон Тиммерхайм.
Я делаю морду кирпичом и специально жму руку сначала утонченному белокожему Расту, одетому в костюм-тройку от Armani, а потом высоченному черноглазому Тиммерхайму. Что за одежда на нем, знать мне что-то не хочется. Но в голове у мятежного сегодня Патрика, все силы бросившего на борьбу с заносчивым Бейтманом, стучит а почему бы, черт возьми, и нет?!?!?!
– А это Патрик Бейтман, – представляет он меня.
На мгновение черные глаза Тиммерхайма задерживаются на мне.
– Что ты делаешь с этим занудой, Карм? – вопрошает он моего адвоката. – Помнится, в свое время в Гарварде он только и делал, что учился в учебное время и задирал нос перед всеми, кроме людей своего круга – в свободное. Верно ведь, Бейтман? – он подмигнул мне, и я сразу его вспомнил. Мы неоднократно встречались на поле, и он забил мне не один мяч. Я улыбнулся: воспоминания о том времени иногда заставляли меня чувствовать себя таким сентиментальным, что просто сил не было...
– Ну да... Помнится, ты меня хорошо зажал в душе, – сказал я тихо, глядя ему прямо в глаза, пока он не смутился и не отвернулся.
– Патрик, веди себя прилично, психопат злоебучий! – рассмеялся вдруг Кармайкл.
Я сначала собрался обидеться, но потом увидел, что это сняло напряжение, возникшее сразу же между Кэрри и Итоном. Как-то я не подумал, что моя выходка может кому-то прийтись не по вкусу.
– Надеюсь, вам тут нравится? – светским тоном осведомился Кэрри. Глаза у него были прозрачные-прозрачные, такого охуительного зеленого цвета я не видел никогда в жизни.
– У вас тут... мило, – выдавил я, вдруг почувствовав себя несколько неуместно в этом заведении для круга людей нетрадиционной сексуальной ориентации. Ну и откуда же ты знаешь такие места, Бартоломью Джеймс Кармайкл Пятый?.. В ответе я не нуждался. Я его уже знал.
– Думаю, нам пора идти, – вдруг сказал Кармайкл, пристально следивший за мной. – Хватит с тебя на сегодня впечатлений.
Я, признаться, так офигел, что просто последовал за ним, не задавая лишних вопросов и не сопротивляясь.
Парк
– Так ты... из этих? – я устроился на переднем сидении его кадиллака.
Удивления не было. Но почему-то не было и отвращения или злобы. Была только бесконечная усталость. Хотелось пойти в парк, усесться там на скамеечке и тупо смотреть, как сумерки сменяются темнотой, развеиваемой лишь светом редких фонарей.
– Если ты имеешь в виду, привлекают ли меня и мужчины тоже, то – да.
Было что-то в том, как спокойно он признал это. Если Керрутерс – слюнявый и какой-то ненатурально слащавый – вызывал у меня дрожь омерзения, то Кармайкл не вызывал ничего, кроме уважения, близкого к восхищению. Это пугало меня. На смену мечте о парке и скамеечке пришла мечта о темном тесном угле, куда можно забиться и зализать раны.
– Блядь... – выругался я. Облегчения это не принесло.
Некоторое время мы молчали. Потом он открыл окно и закурил.
– Отвези меня в Центральный парк, – попросил я тихо, стараясь не замечать отвратительного запаха.
– Зачем?
Звучит резонно, твою мать!
– Просто отвези меня в парк! – не выдержал я.
– Хорошо. Не кипятись...
Интересно, Кармайкл, о чем ты сейчас думаешь? Жаль, что нельзя заглянуть в твою голову, препарировать этот умненький мозг...
Я одернул Бейтмана. Он унялся непривычно легко.
Кармайкл привез меня туда, и я отправился гулять в поисках подходящей скамейки. На вопрос, нужна ли мне компания, я поспешно ответил отказом. Мне хотелось просто пройтись в одиночестве и обдумать происходящее. Вдалеке играла музыка – “A Kind of Magic” Queen. Где-то у входа в парк, ближе к Пятой авеню, слышались голоса мамаш, подзывающих своих ненаглядных чад. Лаяла собака. За спиной остался шум улиц. Я встряхнулся, надел наушники и включил плеер. Крис де Бург мне почему-то сейчас был предпочтительнее, чем городская какофония. Шаги пульсацией отдавались в голове. Я знал, что это означает... Ксанакс и валиум остались дома. Какого черта?!
Вот и скамеечка нашлась. Пустая. Вокруг – ни души. Я устроился на ней, откинулся на спинку и закрыл глаза. Я не знаю, сколько я там просидел. И я не могу сказать, оставался ли я на ней все это время. Но когда я взглянул на мир несколько более осознанным взглядом, начинало светать. В голове царил беспорядок – какие-то разрозненные образы, что-то металось, кричало... Отголоски сна.
Тело ломило, костюм был мятым, подбородок – шершавым, а я сам – подозрительно бодрым и довольным жизнью.
Я встал со скамейки и пошел домой.
Мне удалось добраться домой до утренних пробок. Довольный этим, выходя из такси, я оставил пожилому ирландцу – на редкость опрятному – щедрые чаевые. Подойдя к киоску, я потребовал свежий номер Times и Post. Продавец уставился на мой рукав, когда я протянул руку за сдачей. Проклятый старик все смотрел и смотрел, пока я не прикрикнул на него. Выдернув у него из рук газеты, я бегом бросился к подъезду. Уже в лифте стал просматривать колонку новостей и похолодел. В краткой заметке говорилось, что неподалеку от Центрального парка были обнаружены тела двух проституток. Фотографии прикладывались, и я узнал свой почерк.
В квартире я первым делом метнулся к телефону. Трубку сняла Джинни (когда-нибудь я точно на ней женюсь). Она приветствовала меня спокойным голосом, но было слышно – она мне рада.
– Джинни, детка, – я постарался говорить своим обычным голосом. – Меня не будет сегодня.
– Но у тебя совещание...
– Придумай что-нибудь, не знаю... Скажи, что я отправился на важную деловую встречу, что у меня гости из заграничной фирмы, что я заболел... Утопился! Ты же умная – вот и придумай! – я бросил трубку и метнулся в ванную.
Стал торопливо расстегивать пальто и, кинув взгляд на рукав, замер. Пятно. Бурое пятно. Это мог быть и вчерашний кофе, конечно... Сбросив с себя все, я шагнул под струю обжигающе горячей воды и стоял так – не двигаясь, не думая ни о чем, – наверное, с час. Из душа меня вытащил телефонный звонок. Чувствуя себя совершенно больным, я снял трубку.
– Патрик, где ты?
Домашний, изнервничавшийся, усталый – Патрик лужей стек в кресло.
– Я дома, Кармайкл. Ты видел Post?
– Да. Пожалуйста, оставайся там, где находишься. Я сейчас приеду.
– Хорошо. Я скажу, чтобы тебе выдали ключи у консьержа...
– Зачем? Я же просил тебя – будь дома.
– Да буду я, буду, блядь! Я лягу спать!!!
Я бросил трубку. Надел боксеры от Ralph Lauren и домашний свитер Fair Isle.
Идти в спальню оказалось выше моих сил, поэтому я включил на малой громкости Моцарта, завернулся в мягкий кашемировый плед и уснул прямо на диване в гостиной.
Видимо, я проспал. Когда я окинул комнату мутным взглядом, часы показывали половину третьего, а с кухни тянуло запахом кофе и свежих круассанов с кунжутом. Мать твою, Кармайкл! Неужели нельзя было меня разбудить?! Вставай. Подъем, Бейтман, сволочь!
Кое-как размотав кокон из пледа, я выбрался и вот уже иду на кухню, полный желания немедленно отомстить за вторжение на мою территорию без позволения. Но, едва достигнув кухни, злобная фурия Бейтман вдруг сменяется Патриком. Это уже начинало раздражать – полное отсутствие определенности в том, чего же я все-таки хочу.
– Привет, – выдаю я вместо того, чтобы дать ему пинка в зад за самоуправство и немедленно сменить контору.
– С добрым утром, – усмехнулся Кармайкл.
Блин! Я ненавидел, когда он так делал. И не хотел даже думать, почему... Не буду об этом думать. Не буду – и все. Лучше мечтать о домике для суши из картофеля-фри.
– Умывайся и садись за стол, – продолжил тем временем мой адвокат.
Я подумал, что ослышался. По крайней мере, эта банальность так и прозвучала – словно в голове у меня внезапно выросли кеталеиновые джунгли, разбавленные кислотой. Я так охренел, что опомнился уже только в ванной комнате с зубной щеткой в руках...
На моей памяти это был один из немногих вечеров, когда я остался дома. Кармайкл накормил меня, насильно влил в меня бутылку «Шираза», и мы уселись перед телевизором. Не для того, естественно, чтобы смотреть шоу Патти Уинтерс (сегодняшняя передача, кстати, посвящалась культуристам и культуристским фетишам), а для того, чтобы поговорить. Меня развезло, алкоголь зашумел в голове, то и дело направляя мысли не в том направлении – к примеру, в сторону постели... Удивительно, как много времени нужно человеку для того, чтобы выспаться.
– Пат, если я попрошу тебя в ближайшую неделю никуда не ходить, оставаться дома и сдать мне все ключи, что ты на это скажешь?
– Скажу, что ты гребаный псих, – огрызнулся я.
На экране появляются мужчина и женщина. На телах – ни грамма жира, горы мускулов и ни кусочка лишней одежды, чтобы как можно более полно показать телезрителям этот кошмар.
– Ты мог бы взять отпуск.
– Я недавно брал отгул.
Чтобы привести в порядок одну квартиру в районе Дакота путем сжигания ее дотла.
Женщина на экране улыбается резиновой раздражающей улыбкой.
– А если, допустим, ты делаешь это, следуя совету своего адвоката? – не отставал он.
Голос проникал в подсознание, мешая мне думать о том, как глубоко и чем именно я засадил бы этой тупой сучке, ходячей горе мышц. Я встряхнулся, приводя «милого соседского мальчика» Бейтмана в чувство.
– Тогда я тебе скажу, что сил моих больше нет – сидеть дома, – меня неожиданно озаряет. – Послушай, это по твоему приказу привели в порядок квартиру Пола Оуэна?
Глядя мне в глаза, он кивает.
– Что там нашли?
– Почти ничего. Набор инструментов и грязную одежду. Патрик? Что с тобой?
Он подносит руку к моему лицу и касается губ. На пальцах у него оказывается кровь. А я в приступе облегчения откидываюсь спиной на подушки, не думая о том, во сколько мне обойдется замена белой обивки пухового дивана. Я ржу. Кармайкл с укором смотрит на меня, выходит и вскоре возвращается с ледовой подушечкой, которую и нахлобучивает мне на переносицу, подставляя снизу полотняную салфетку за тридцать баксов из «Сакса».
– Сиди так.
Ночь подкрадывается незаметно, пока мы сидим и смотрим старую, действительно смешную комедию, и Кармайкл решает, что никуда ехать не хочет. А я все равно сегодня был настолько пьян, что вполне готов был осуществить некий пункт из некоего списка...
О гомосексуализме
У нас был довольно странный преподаватель социологии, имевший привычку часто отвлекаться на посторонние темы, которые в дальнейшем, тем не менее, давали возможность глубже и точнее понять принципы взаимодействия отдельного человека с социумом и отношения данного социума к общему историко-политическому развитию мира. Так вот проблему гомосексуализма мы изучали именно в этом ключе.
Само понятие гомосексуализма было введено в конце XIX века венгерским врачом Кароем Марией Бенкертом и обозначало половое влечение индивида к лицам одного с ним пола и к сексуальной связи с ними. При этом нередко встречается чередование гомо- и гетеросексуальных отношений. Насколько я помнил лекции старины Ривера, теорий возникновения гомосексуализма было несколько. Когда мы проходили труды Аристотеля, мне бросилась в глаза одна фраза: «Почему любят красивых мальчиков? Это вопрос слепого!» На Юге педерастия обуславливалась как общими свойствами мужских и воинских союзов, так и особенностями полового сексуального символизма (одухотворение путем осеменения) и борьбой с перенаселением. Древнейшие же описания институционализированных гомосексуальных отношений относятся к VII веку до нашей эры, к ареалу Крита и Коринфа. Существовал там такой обряд похищения мальчика-подростка взрослым мужчиной с целью воспитания из него воина и сексуальной инициации его в дальнейшем. Отношения между эрастом и эроменом считались даже священными и почетными, а инициированный мальчик отныне полностью освобождался из-под женской опеки и мог носить мужскую одежду.
Мне всегда казалось странным, что женской любви такого рода уделялось мало внимания, как и всему, что происходило на женской половине дома. Почему-то этот тип отношений не вписывался ни в греческий, ни, тем более, христианский канон. Возникает вопрос – ну и до какой же степени ханжества мы порой можем дойти? «Все люди равны, но одни равнее, чем другие» – так, что ли?
Сам я никогда не относил себя к гомосексуалистам, но и к воинствующим гомофобам тоже не принадлежал, хотя Луис Керрутерс едва не заставил меня пересмотреть эту позицию. Ненависть же к гомикам в целом, как и другие подобные идеологические системы (антисемитизм, расизм, ксенофобия, сексизм и так далее), коренится не столько в индивидуальной, сколько в общественной психологии. А термин «гомофобия» я лично считаю неудачным из-за его слишком большой психологичности. Он подразумевает, что необоснованный страх и ненависть к однополой любви и ее носителям кроются, как и любая фобия, в индивидуальной психопатологии – подавленных собственных сексуальных импульсах, общей враждебности и недоверии к окружающим, склонности реагировать на стрессовые ситуации преимущественно с помощью защитных механизмов... Очень важна эго-защитная функция гетеросексизма в борьбе личности против собственной гомосексуальности. Яркий тому пример – многолетний шеф ФБР Эдгар Гувер и некоторые его ближайшие помощники...[1]
Короче говоря, все, о чем я сейчас вспоминал – необязательная чушь, призванная скрыть мою растерянность и неуверенность в себе. Чтобы ненавидеть геев или евреев, инопланетян или иностранцев, совершенно необязательно быть психотиком или невротиком.
Почему именно сейчас мне приспичило попробовать то, что в Экзетере вызывало лишь недоумение и гадливость? Быть может, иного выхода я не видел в своем теперешнем состоянии, которое легко могло меня привести к катастрофе каждую минуту. Если я уже не мог в точности вспомнить то, что, по идее, сам же делал собственными руками... В жизни я всегда руководствовался здоровым эгоизмом и отворачиваться от этого правила сейчас не собирался. Кармайкл мог меня заставить успокоиться, мог вправить мне мозги на короткое время, но привести меня в себя способна была только настоящая встряска.
Все соображения, какие у меня были по данному вопросу, были приняты к сведению миролюбивым Патриком и истерично посланы на хер неуживчивым Бейтманом. В результате я послал к черту обоих.
[1] В этой главе использованы материалы И.С. Кона, Дж. Оруэлла и мои умозаключения.
