Лагерь был уже разбит, когда вернулись разведчики с донесением, что впереди в полутора парасангах[1] находятся Персидские ворота. Враг перегородил проход стеной и занял оборону.

Впереди за воротами лежал ненавистный македонцам город. Персеполь. Вторая столица Персии. Именно там находился знаменитый царский дворец, о котором рассказывал еще Аристотель. Второе сердце Азии. Александр не тронул Вавилон. И первое сердце продолжало биться в своем обычном ритме. Солдаты роптали, когда Великий македонец запретил грабить Великий город. Взамен добычи воины получили трехмесячный отдых, во время которого топили свое недовольство в вине и постелях вавилонянок. Их, правда, это несколько успокоило, но боевой дух войска пал. И он до такой степени пал, что поднять его могло только чудо. Теперь это чудо лежало впереди. Пройдет еще совсем немного времени, и прекрасный город заплатит Александру достойную цену и за поругание греческих городов, и за Гавгамелы, и за лишения, и за трусость своего последнего монарха. А пока он, все еще девственно прекрасный, дремал, погружаясь в зимнюю волшебную персидскую ночь.

– Очень хорошо, – сказал Александр. – Надеюсь, они уже знают, что мы на подходе?

– Судя по всему, да.

– Тем лучше. Пусть обороняются хоть всю ночь. Пока они будут бояться моего имени, мы успеем отдохнуть, а утром оправдаем их страхи.

– Не думаю, что их там много.

– Знаешь, Кратер, после Гавгамел их количество не имеет значения, – вступил в разговор Гефестион.

– Чем их меньше, тем проще для них. Меньше передавят друг друга, когда, отступая, побегут в город.

– Александр, – Гефестион догнал его через несколько минут.

– Я решил пройтись. Последнее время мне не спится.

– Еще бы. Ты, по-моему, выспался в Вавилоне на всю оставшуюся жизнь.

– Да нет. На всю жизнь мне выспаться не давал ты.

– Это неправда, Александр. Хоть ты и поручил мне заботу о твоем гареме, я успел позаботиться только о половине, все остальное время я был с тобой.

– Ну конечно. Хочешь сказать, перепортил только половину гарема.

– Вообще-то, я выполнял твои обязанности.

– А если от выполнения тобой моих обязанностей пойдут дети?

– Признай их своими, и дело с концом. В конечном счете, будет как-то неловко объяснять, почему у них рождаются дети, если ты к ним даже не заглядывал. Или тебе неприятно, что вторая половина осталась ни с чем?

– Именно это... – Александр широко улыбнулся.

– Не расстраивайся. Я обещаю тебе, что когда вернемся в Вавилон, я доделаю твою оставшуюся работу.

– Гефестион, я не сомневался, что ты готов разделить со мной все тяготы.

Гефестион обнял Александра за плечи.

– Я готов разделить с тобой не только тяготы, но и отдать тебе все, включая собственную жизнь. Возьми все, оставь мне только...

– Только?

– Только возможность быть с тобой.

– Ты неисправим, Гефестион.

– Я бы исправился, Александр, но ты ведь сам не хочешь. Да?

– И что ты хочешь, чтобы я тебе ответил?

– Правду, мой царь.

– Правда, мой друг, состоит в том, что ты абсолютно прав. Но завтра нам предстоит опять сражаться.

– И что теперь? Мы уже прошли Киликийские и Сирийские ворота[2], пройдем и Персидские.

– Все не так просто, как ты думаешь.

– Сказать честно, Александр, я вообще не думаю. Подойдем поближе, и на месте будем думать.

– Разведка донесла...

– Что разведка донесла, что там неприступные скалы? Вспомни Грецию. Никто не ожидал, что ты за ночь обойдешь гору Осса[3] и окажешься у них в тылу.

– Гефестион, твоя безрассудность меня пугает.

– Александр, это что-то совсем новое. И ты мне будешь теперь говорить о безрассудстве? Ты, который сам безрассуден до крайней степени? Ты, который никогда не думает о себе, даже находясь на краю гибели? Ты, превративший мою жизнь в сплошной кошмар? Во всех сражениях, воюя, я должен был думать, как сохранить тебя. Александр, мы сейчас поссоримся, если не прекратим этот пустой разговор. Лучше скажи, что ты решил с Персеполем?

– Отдам его воинам, пусть они решают, что захотят.

Александр делал одну за другой безуспешные попытки овладеть Персидскими воротами. Ариобарзан[4] так удачно разместил на скалах своих людей, что македонцам не осталось ни единого шанса на победу. Все возрастающее раздражение Александра переходило уже в откровенную неприкрытую ярость. И чем больше гибло македонских солдат, тем страшнее виделся конец Персеполя. Царь взывал к богам, и богиня удачи и в этот раз поспешила к нему в образе старика-ликийца. Он, на редкое везение владевший двумя языками, явился к Александру и сказал, что знает потаенную, почти непроходимую тропу. Пройти по ней не сможет никто. Никто, кроме Александра. Приход македонца был ему предсказан много лет назад, и теперь старик рад исполнить свою миссию.

Оставив в лагере Кратера, Александр с легковооруженными воинами вступил на тропу своей победы. В кромешной тьме, в полном молчании, увязая по колено в снегу, Бессмертный Смертный вел своих солдат к вершине нечеловеческого успеха.

На следующий день, прорвавшись через македонское окружение, сражаясь у стен родного города и умирая, Ариобарзан воскликнул:

– Как не может песок удержать воду, ничто не сможет остановить тебя, македонец! Остановить тебя – все равно что обуздать ветер!

Нет, Александр не был ветром, он был ураганом, накрывшим город. Словно песчинки, влекомые бурей в пустыне, ворвались в Персеполь его солдаты. Не было ни для кого ни крова для укрытия, ни возможности уцелеть. Имущество, свобода и жизнь в одночасье перестали принадлежать жителям этого города. Ненависть греков всех поколений смешалась в едином порыве уничтожения. Великий Македонец мог позволить себе уничтожить Великий Город. И он позволил. Восседая на троне Дария и попирая ногами столик, с которого тот вкушал пищу, Александр демонстрировал персам, что величие монарха вовсе не в росте и красоте, а в умении быть великим. Вся Персия была сейчас сосредоточена в этом маленьком обеденном столике, на котором стояли ноги Александра.[5] И это был MEGAS ALEXANDROS, MAGNI ALEXANDRI, ВЕЛИЧАЙШИЙ ИЗ ЛЮДЕЙ.

Старый перс-евнух причитал, то вознося руки к небу, то сковывая ими поседевшую голову.

– Спросите его, что он так убивается, – сказал Александр, глядя с высоты царского трона на распластанного слугу. – Что он там бормочет?

– Он говорит, что великий царь Персии имел обыкновение вкушать с этого столика еду, а теперь ты попираешь его ногами.

– Кого: царя или стол?

– Думаю, Александр, что и того, и другого, – широко улыбнулся Гефестион.

– Скажи ему, что если он считает этот стол недостойным моих ног, пусть принесет что-нибудь другое.

Теперь они смеялись уже вместе. Недоумевающий слуга попеременно смотрел то на одного, то на другого, силясь понять причину их веселья. Когда толмач наконец объяснил ему, о чем идет речь, перс повалился на спину и начал делать странные движения руками, словно отмахиваясь от чего-то страшного.

– Гефестион, распорядись выдать бедняге денег столько, чтобы он, наконец, согласился, что этот проклятый стол очень удобен именно для такого использования.

– Боюсь, это должна быть приличная сумма.

– Скажи ему, что Дарий благодарит его за такую преданность, а Александр дарует ему величайший из подарков – жизнь.

– Это поистине царский подарок, мой повелитель.

– Что-то я устал, Гефестион. Надеюсь, никто не будет причитать, когда я лягу на ложе Дария, а то все это меня уже порядком утомило.

– А я надеюсь, что там хватит места для двоих.

– Для двоих? Ты это о ком, Гефестион?

– Об утомленном и верном твоем солдате, мой царь.

– Что-то я не припомню, чтобы я спал с солдатами. Ты ничего не перепутал, мой друг?

– Александр, – раздался возбужденный голос Пердикки,– ты не хочешь взглянуть на царскую сокровищницу?

– Ты думаешь, я увижу что-нибудь необычное? Скажи казначею, пусть пересчитает все и доложит.

– В том-то и дело, что он не в состоянии.

– Он что, разучился считать?

– Не знаю. Но он вот уже столько времени стоит на месте, причитает и не знает, с чего начать.

– Пусть начнет с какого-нибудь угла.

– Дело в том, что там и углов-то нету, все завалено.

– Гефестион, – царь обратился к другу, – чувствую я, что ни одному, ни с кем-нибудь еще, но мне не скоро удастся прилечь.

– Пойдем, Александр, посмотрим, на сколько Македония стала богаче сегодня.

Александр спустился с трона и обратился к переводчику:

– Скажи этому слуге, чтобы в мое отсутствие он столик часом никуда не дел, а то потом не будешь знать, куда ноги поставить.

Александр вошел в сокровищницу и замер.

– О боги! Александр! – воскликнул Гефестион, – Я думал, что после Вавилона меня уже ничего удивить не сможет. Как мог Дарий все это бросить?

– Видно, жизнь свою он оценил дороже, – вступил в разговор Пердикка.

– Раз так, не будем настаивать на оплате. Так и порешим: ему жизнь, нам казна, – Александр широко улыбнулся.

– Верное решение. Пока возьмем золото, а как настигнем Дария, там и будем торговаться, – Гефестион говорил, а Александр любовался его улыбкой.

– Я думаю, от нас здесь все равно никакого толка не будет, лучше пойдем, отпразднуем победу.

С этими словами Александр направился к выходу.

– Постой, Александр, – окликнул его Гефестион. – Я нашел нечто достойное тебя.

И он протянул другу предмет. Золотой кубок тонкой работы, выполненный в виде головы быка. Чаша опиралась на круто загнутые рога, глаза были выполнены из ляпис-лазури, а шея животного украшена ожерельем из драгоценных камней. На дне емкости в обрамлении более мелких сиял великолепный камень потрясающей огранки.

Александр залюбовался кубком.

– Ты – бог, – шепнул ему на ухо Гефестион, – эта вещь действительно достойна тебя.

* * *

Александр возлежал на ложе, довольно глядя на танцы гетер. Виночерпии еле успевали наполнять постоянно опустошаемые кубки. Казалось, из присутствующих уже не осталось никого, кто был бы в состоянии складно излагать свои мысли. Да и мыслей ни у кого уже не осталось. Так, обрывки. И те с трудом соединялись между собой. Изрядно подвыпившие гетеры то тут, то там падали в объятья хмельных мужчин. Кругом царил хаос, разврат, и слышался неугомонный хохот.

Таис, красивая стройная гетера, вырываясь из объятий Птолемея, который все время прикладывался губами к ее маленьким упругим грудкам, старалась перекричать гудящую толпу:

– Александр! Александр!

Царь, с трудом удерживающий качающуюся голову, вряд ли мог услышать ее. Кубок периодически выпадал из его слабеющих рук, но он незамедлительно требовал его назад вновь наполненным.

– Гефестион, – с трудом выговаривая буквы, позвал Александр.

– Ну?

– Слушай, Гефестион, скажи мне точно, кто здесь царь?

– Точно не знаю, но, кажется, ты.

– Я? Да, вроде бы, я. Тогда ответь мне на другой вопрос.

– Я попробую, Александр.

– Если я – царь... А я ведь царь, да?

– Ну, царь.

– Так вот. Если я царь, почему кубок все время падает?

– Я думаю, что он падает, потому, что он... кубок и не знает, что ты царь.

Александр задумался на минуту, а потом глубокомысленно произнес:

– Правильно.

Таис наконец вырвалась из липких объятий Птолемея. Раскрасневшаяся, полуобнаженная, она подбежала к Александру в тот момент, когда кубок вновь выпал из его рук.

Монарх медленно перевел на нее мутный взор.

– Гефестион, это кто?

– Это? Мне кажется, женщина.

– Ну да. Мне тоже так кажется.

– Если кажется двоим, значит, это точно женщина.

– А что ей надо?

– Не знаю.

– Вот и я не знаю. Слушай, спроси ее, а?

– А надо?

– Ты спроси, а потом решим, может, и не надо.

– Слушай, женщина, ты кто?

– Таис. Разве ты не помнишь меня, мой царь?

– Почему не помню?.. Верно, не помню.

– Я подруга Птолемея.

– Ну, если Птолемея, то тогда я точно... помню. Нет, не точно. И что ты хочешь, женщина?

– Александр, я шла за тобой с начала твоего похода...

– Это очень похвально. Женщины должны следовать за своим царем. Ну?

– Я хочу попросить тебя...

– Проси.

– Персы называют этот дворец... Ты знаешь, как?

– Ну, знаю. Дворец этого... Ксеркса...

– Но ведь ты же не Ксеркс?

– Я? Нет. Гефестион, я ведь не Ксеркс?

– Нет, Александр, не Ксеркс.

– Ну, а если я не Ксеркс, причем здесь Ксеркс?

– Не знаю, Александр.

– Слушай, Гефестион, спроси ее.

– Мой царь, – не дожидаясь вопроса, начала Таис. – Ты сам только что признался, что ты не Ксеркс. Зачем тебе тогда дворец Ксеркса?

– Гефестион, объясни ей, зачем нам дворец Ксеркса.

Гефестион открыл рот, чтобы ответить, но так и замер.

– Знаешь, Александр, а я не знаю, зачем нам дворец Ксеркса.

– Не знаешь? Давай тогда еще выпьем, а потом подумаем.

– Правильно. Вина!

Таис быстро наполнила кубок и подала его царю. Александр быстро отхлебнул большой глоток.

– Я знаешь, что хочу тебя спросить, Гефестион?

– Нет.

– Тебе дворец Ксеркса нужен?

– Мне? Нет. А тебе?

– И мне не нужен. А кому нужен?

– Не знаю, Александр.

– Слушай, Гефестион, я так понял, что он никому не нужен.

– Знаешь, Александр, и я так же понял.

– Давай его сожжем, – продолжала Таис. – Ведь Ксеркс сжег Афины.

– Афины? Ну да, сжег. Слу-у-у-шай, Гефестион, какая умная женщина.

– Птолемей! – что было силы заорал последний. – Птолемей! Позовите сюда Птолемея! Птолемей!

Птолемей, выписывая неровные зигзаги, подошел к ложу царя.

– Птолемей, твоя женщина очень умная.

– И красивая, – с этими словами он опять потянулся губами к ее обнаженной груди.

– Погоди, Птолемей. Мы не о том. Знаешь, что мы тут только что втроем решили?

– Ну?

– Гефестион, что мы решили?

– Мы, Птолемей, решили, что ты будешь четвертым.

– Где?

– Не где, а куда?

– Мы решили, что раз дворец Ксеркса никому не нужен, то надо его сжечь.

– Сжечь?

– Ну да.

Александр начал слезать с ложа, пошатнулся, но был подхвачен готовыми руками слуг.

– Гефестион, хорошо быть Александром. Даже упасть тебе не дадут, – засмеялся Александр, смачно икая.

Гефестион подставил ему свое верное, но уже нетвердое плечо, и обрастающая народом процессия направилась к тронному залу.

– Факел Александру! – кричала Таис. – Факел царю!

Подали факел.

– Ну что, решили? – спросил Александр, обращаясь к Гефестиону.

– Да бросай уже, – согласился тот.

Пламя охватило помещение в считанные мгновения. Старые сухие кедры, из которых были сделаны внутренние колонны, жалобно затрещали, прощаясь со своей красотой и величием. Вслед за Александром все пришедшие стали бросать факелы, словно расписываясь в уничтожении великолепного зала. Отблеск пламени зловеще отражался в глазах Великого македонца. Они теперь горели двойным огнем. Азарт и восхищение, словно немые актеры, играли в глазах его свою страшную роль. Пламенные блики искажали лицо. Он был подобен хищнику, глумящемуся над своей жертвой. Пламя охватило занавеси, перекинулось на потолок, вылизывая резные балки. Они словно плакали, роняя вниз огненно-кровавые слезы. Упав, они размножались, рождая новые огненные факелы. Толпа ревела, оглашая округу ужасающим гулом. Все живое, непричастное к адской вакханалии, словно замерло, парализованное этим торжествующим воем.

Александр, раскрасневшийся от восторга и жара, уже еле стоял на ногах, поддерживаемый с одной стороны верным другом, с другой Таис. Икота, словно судорога, повторялась все чаще и чаще, сотрясая его тело. Гефестион знал, что через несколько мгновений Александра начнет рвать. Это бывало часто, и Гефестион уже видел предшествующие признаки. Он потянул царя прочь, преодолевая его слабеющее сопротивление.

– Александр, тебе нужно лечь.

– Зачем? Я не хочу лежать.

– Идем, Александр. Таис, помоги.

Таис попыталась окликнуть Птолемея, но он не слышал ее, увлеченный всеобщим экстазом. Они уже отошли на приличное расстояние, когда за спиной послышался оглушительный грохот и после еще более неистовые вопли толпы. Александр резко обернулся. Тронного зала уже не было. Все превратилось в огромный расплывчатый костер, из которого еще возвышались огненные столбы колонн.

– Потушите это! – последнее, что крикнул Александр перед начавшимися приступами рвоты.

В то время, как великий дворец корчился в предсмертной агонии, великий разрушитель его корчился в рвотных судорогах.

– Александр, знаешь, что я сейчас понял?

– Гефестион, отстань. Мне не до тебя.

– Вот я и понял, что тебе не до меня, потому что ты пьян.

– Как тебе удалось догадаться? – продышавшись, спросил Александр.

Гефестион философски рассуждал:

– Я не догадывался, я понял. Раз тебя рвет, значит, ты точно пьян.

– А ты нет?

– Я? Не знаю. Раз рвет тебя, значит, пьян ты.

– Логично.

У Александра подогнулись колени, но Гефестион успел подхватить его под руки.

– Гефестион, что-то мне совсем нехорошо.

– Царю плохо! – заорал что было сил Гефестион, и в тот же момент Александр был подхвачен всегда готовыми руками телохранителей. Они как нельзя лучше сейчас подходили к этому названию, так как последний и был сейчас просто обмякшим телом, с готовностью отдавшимся в их руки.

– Точно, – сам с собой разговаривал Гефестион, – Александром быть хорошо. В бою его охраняю я, в беспамятстве они. Нет, не так. В бою они, в беспамятстве я. Чего-то я запутался. В общем, неважно. И я, и они всегда. Таис, ты не знаешь, хорошо быть Александром?

– Не пробовала. Но, думаю, да. Спроси лучше его.

– Ты уверена, что его о чем-то сейчас можно спросить?

– Не знаю, Гефестион. Пойдем и узнаем.

– Как ты все верно понимаешь. А ты уверена, что мы дойдем?

– Нет. Но давай попробуем.

– А если я упаду? Ты меня поднимешь?

– Зачем?

– Зачем? Я что, буду тут валяться?

– Ты все рассуждаешь, что хорошо быть Александром. А Гефестионом ты не пробовал быть?

– Гефестионом? Пробовал.

– Ну и что?

– Тоже неплохо.

– По-моему, не неплохо, а очень даже хорошо. Вон сколько к тебе Александр охраны понаставил.

– А это чтобы меня не украли.

– А кто тебя будет красть?

– Меня? Ну, ты, например.

– Ты хочешь сказать, что если я тебя начну красть, они тебя отобьют?

– А ты будешь красть?

– А ты хочешь?

– Я? А этот, как его там? Птолемей. Он не против?

– Не знаю.

– Пойди, спроси.

– Гефестион, ты сам не знаешь, чего хочешь. То спроси Александра, то спроси Птолемея.

– А, Александр... Пойдем лучше к Александру. Я его больше люблю.

– Чем кого?

– Чем Птолемея. И вообще, причем здесь Птолемей, раз мы идем к Александру.

Так разговаривая друг с другом, но при этом каждый сам с собой, Гефестион и Таис двинулись в теперь уже Александровы покои. Охрана, готовая подхватить их в любой момент, неотступно следовала за ними.

Когда они вошли, Александр был уже переодет и умыт.

– Гефестион, где ты был?

– Таис, мы где-то были?

– Были за Александром пешком.

– Вот-вот. Мы пешком были. Ты верхом, а мы пешком.

– Зачем ты ее привел? – спросил Александр.

– Это не он меня, а я его привела, – возмутилась Таис.

– Спасибо. Ты можешь быть свободна.

– Погоди, Александр. Как это она может быть свободна?

– Абсолютно может быть.

– Что же, ей одной идти назад?

– Ты можешь что-то предложить?

– Я? Предложить? – Гефестион задумался. – Я предложить могу – идти с ней. Пойдем, Александр?

– Гефестион, я сидеть с трудом могу, а ты хочешь, чтобы я куда-то шел.

– Тогда ты с трудом сиди, а я с трудом пойду.

– Как знаешь...

Александр откинулся на подушки и моментально провалился в сон. Гефестион и Таис вышли в коридор, но успели пройти не более двадцати шагов, как мужчина сказал:

– Послушай. Что-то я не понял. Если Александр еле сидит, причем здесь мы?

– Не знаю.

– Ты умную мысль сказала, Таис. Я только сейчас понял, что я тоже не знаю. А если так, никуда я не пойду. Идем обратно.

Они вернулись назад. Какое-то время возились на широкой царской постели, ничуть не смущаясь спящего рядом Александра, пока не замерли каждый сам по себе.

Было уже далеко за полдень, когда Александр внезапно открыл глаза, затем резко сел на кровати. Голова трещала, и он сжал ее руками в надежде обрести покой. Ужасно хотелось пить. Еще хотелось окунуться в бассейн. Потом еще что-то, но он не мог сформулировать точно. В голове проносились какие-то обрывки воспоминаний вчерашнего дня, но они имели весьма расплывчатые очертания. Их даже сложно назвать обрывками. Так, мелкие клочки, беспорядочно разметанные по всей голове. Александр резко повернулся, так как понял, что боковым зрением видит то, что не может объяснить. Не то вдоль, не то поперек кровати в непонятной позе лежал Гефестион, а уже точно поперек него лежала женщина. Македонец еще какое-то время смотрел на них, пытаясь понять или даже скорее вспомнить, что это может означать. Притупленное сознание нарисовало в памяти пожар и больше ничего.

Александр потряс Гефестиона за плечо.

– А? Что? – вскочил тот.

– Гефестион, это что? – спросил Александр.

– Не знаю...

– Кто ее сюда привел?

– Александр, я не помню, кто меня привел, а ты хочешь, чтобы я помнил еще что-то.

– А ты постарайся.

– Я стараюсь.... Но... не помню.

Александр разбудил Таис.

– Вставай. Иди отсюда.

– Александр, ты ведешь себя не по-царски, – вмешался Гефестион.

– Что-то я не припомню, чтобы я приглашал всех разделять со мной ложе, – в голосе Александра слышались нотки раздражения.

– Хорошо, мой царь, я уже ухожу, – Таис начала быстро собираться.

– Вот и замечательно.

Гефестион было бросился вслед уходящей женщине, но Александр грубо окликнул его:

– А ты задержись, Гефестион.

– Я скоро вернусь.

– Я попросил тебя задержаться. Не вынуждай меня делать это второй раз.

Гефестион резко повернулся. Теперь он стоял, широко расставив ноги и положив руки на пояс. Его поза выражала явную агрессию.

– Говори, – Гефестион ждал ответа. – Ах, да. Я забыл сказать «мой царь».

– Ты доставляешь мне неприятности, Гефестион.

– Я просто буду рад доставлять их тебе и дальше.

– Если я считаю тебя своим лучшим другом...

– Считаешь? Ты ошибаешься, Александр. Я не просто твой лучший друг. Или ты забыл, что я «тоже Александр»? А?

– Нет. Не забыл.

– А раз так, какие ко мне претензии?

– Это ничего не значит.

– Вот как? Продолжай. Становится уже интереснее.

– Гефестион, послушай...

– Я только тем и занимаюсь, что слушаю.

– Неужели какая-то гетера сможет испортить наши с тобой отношения?

– Отношения? А что, у нас отношения?

– Гефестион, не цепляйся к словам. Я не хочу, чтобы твои отношения с Птолемеем...

– Александр, не надо лезть с мои отношения с Птолемеем. Я сам в состоянии разобраться. Гетеры на то и гетеры, чтобы прыгать из кровати в кровать. Думаю, Птолемей помнит об этом.

– Гефестион, ты отвечаешь грубо.

– А-а-а, вот в чем дело. Я грубо отвечаю. Я совсем позабыл. Только тебе позволено все. И вчера ты показам всему миру, как великий Александр ведется на поводу у продажной девки.

– Гефестион!

– Что Гефестион?! Или ты позабыл? «Давай сожжем Персеполь...» И ты побежал и сжег.

– Гефестион!!!

– Что, не так? Можешь возразить?

Александр стоял, не в силах что-либо сказать. Его кулаки сжались, вены на шее выступили, а лицо побелело. Ярость копилась внутри него, готовая с силой урагана вырваться наружу. Гефестион продолжал:

– Великий Александр... Всемогущий Александр... Искандер... Что для тебя Персеполь? Был Персеполь... Нет Персеполя... Эка важность... Можешь все?!

Александр молчал.

– Молчишь? Верно. Я и сам знаю ответ. Можешь все, но не можешь пережить, что, пока ты валялся в пьяном угаре, у тебя под боком кто-то трахнул продажную девку, а ты оказался не у дел.

Далее все произошло быстрее мгновения. Александр подлетел к Гефестиону и со всей силы ударил его кулаком по лицу. Тонкая струйка крови потекла по подбородку. Капли окрасили светлый хитон. Гефестион промокнул тыльной стороной ладони разбитые губы и сказал:

– Разбил рот, из которого ты услышал правду? И это все, на что ты способен, мой царь, – последние слова были произнесены спокойно, почти шепотом. – Знаешь, сейчас я меньше всего на свете хочу быть «тоже Александром».

С этими словами Гефестион повернулся и быстро вышел. Грохнули тяжелые двери. Повисла оглушающая тишина. Образ Гефестиона все еще стоял перед глазами Александра, ощутимый и прозрачный. Губы, которые приносили ему столько наслаждения, изогнуты в досадную линию, взгляд глубок и мрачен. А ведь он прав. Никто больше не рискнет сказать так. Именно так. Быть великим действительно тяжело. Не всегда замечаешь, где стирается грань между дозволенным и недозволенным. Попирать ногами стол Дария – это величественно, но сжечь дворец – недостойно. А если наоборот? Мысли Александра невольно переключились на пожар. Македонец решил пойти посмотреть на останки великолепия.

Александр шел быстро своей знаменитой пружинящей походкой. Как бы там ни было, но он воспримет увиденное с достоинством. Пожалеет? Да. Но ведь никто из его подданных не увидит, что произойдет в его душе. Лишь однажды, спустя много времени он случайно с сожалением скажет об этом. Потом. Не сейчас. А сейчас они увидят его, закутанного в белый меховой плащ, царственного и спокойного. Головную боль, Персеполь, ссору с Гефестионом он спрячет подальше, поглубже, в недосягаемых глубинах своего сердца. Быть царем трудно, но он может.

Морозная свежесть приправлена запахом гари. Снег на много стадий вокруг потерял белизну, окрасившись серым.

Издалека Александр увидел одиноко торчащие каменные колонны. Они вчера еще величественно поддерживали свод тронного зала, а теперь возвышались, словно не понимали, для чего остались стоять. Двое совершенно пьяных солдат испражнялись у всех на глазах, радуясь, словно дети, когда струи мочи шипели, закипая на раскаленных углях. «Толпа. Чернь, – подумал Александр. – Они так и остались пастухами».

Видя своего монарха, люди с приветственными криками начали собираться вокруг него. Они выкрикивали его имя, рукоплескали. Чему? Александр подумал про Гефестиона. «Можешь все?!» – его слова сгустками крови ударяли в виски.

Царь направился в другой конец дворца, где еще вчера так весело проходили оргии. Издалека было слышно, что веселье продолжается. Они пьют, и им все равно, что обгоревшие колонны одиноко ежатся на холодном зимнем ветру.

В помещении было тепло, пахло едой и вином. Гетеры, те или другие, продолжают кружиться в адском танце. Оргии. Дионис, и тот бы уже устал от веселья, а они не устают. Ложе царя свободно. Даже в пьяном бреду никто не рискнул занять его. Царь окинул взглядом помещение. Потом медленно осмотрел орущие и сношающиеся фигуры. Гефестиона нигде не было. Александр окликнул охранника.

– Проводи меня к гиппарху Гефестиону.

– Да, мой царь, – ответил тот, показывая рукой направление.

Они прошли по холодному коридору, и страж, поклонившись, указал на массивные двери. Александр вошел в помещение. Гефестион сидел в кресле спиной ко входу, положив ноги на столик. Он так и не обернулся на хлопок двери, продолжая медленно пить вино.

– Входи, Александр.

Царь быстро обошел кресло, оказавшись перед глазами друга. Гефестион убрал от лица вторую руку, и она повисла, опираясь на подлокотник. Александр увидел распухшие губы. Гефестион, не сводя с него взгляда, медленно поднес ко рту кубок, отхлебнул вина.

– Ты пришел мне что-то сказать, Александр?

– Да. Я пришел сказать тебе, что я... тоже... Гефестион.

С этими словами он опустился на корточки возле друга и положил голову ему на колени, словно ожидая приговора. Прошли мгновения, и Александр почувствовал, что Гефестион нерешительно коснулся его волос. Потом ощутил тяжесть всей руки. Гефестион прощал его.

[1] Парасанг – расстояние, приблизительно равное 7 км.

[2] Киликийские и Сирийские ворота – узкие ущелья в горах, через которые проходило македонское войско. Александру нередко приходилось вести бои за проходы, т. к. попавшее в ворота войско могло быть легко уничтожено противником.

[3] Гора Осса – утверждая свое господство над Грецией, молодой Александр направлялся с войсками в Фессалию, но был остановлен фессалийскими войсками в проходе между Олимпом и Оссой. Не вступая в пререкания, Александр приказал вырубить ступени на непроходимом крутом склоне г. Осса. Увидев македонца у себя в тылу, изумленные греки немедленно вступили в переговоры.

[4] Ариобарзан – один из полководцев Дария. Иступленно защищал Персидские ворота, но проиграл. Судьба Ариобарзана неясна.

[5] Эпизод со столиком – исторический факт, хотя имел место раньше в Сузах. Автор использовал этот факт при событиях в Персеполе для усиления художественного впечатления.