Глава 6

Жюльен прижал руку к груди и держал, как будто там что-то горело. Не в силах произнести что-нибудь внятное, он тупо смотрел на Кристиана, как будто силы уходила сквозь его тело, внезапно задрожавшее.

– Я... – начал он, потом осекся, не зная, что тут можно сказать.

Лицо Кристиана было совсем бледным, казалось, что он сейчас задохнется. Он отступил на шаг и крепко сжал руки за спиной.

– Жюльен... Боже мой, мне так жаль, – прошептал он. – Извините меня. Я не... – краска бросилась ему в лицо, и он резко опустил голову, развернулся и поспешно исчез из кают-компании, оставив безмолвного Жюльена, пригвожденного к палубе на внезапно отяжелевших ногах, глядеть на развевающуюся занавеску.

– Сорель!

Жюльен резко содрогнулся, развернувшись на каблуках и увидев перед собой сердитое лицо лейтенанта Блая.

– Кажется, я приказал вам привести эту чертову кают-компанию в порядок! Холл скоро все приготовит – бегом!

Вспыхнув и бормоча извинения, Жюльен заторопился к рундукам, где были заперты тарелки Блая и серебро.

Прислуживать офицерам за столом было мучительно. Все, на что Жюльен оказался способен – не разбить тарелку, когда он ставил ее перед Кристианом, который не мог смотреть ему в глаза. Я тоже, подумал Жюльен, пытаясь собрать воедино свой взбудораженный ум. Я не могу думать о том, что он сделал, сейчас. Позже... подумаю об этом позже, когда смогу остаться один.

Хейвуд обеспокоенно смотрел на побелевшее лицо Жюльена.

– Надеюсь, вы не пострадали, мистер Сорель?

Жюльен озадаченно взглянул на Хейвуда.

– Сэр?

Боже, подумал он, подавляя внезапную панику. Неужели Хейвуд слышал... или видел...

Хейвуд сделал смутный жест в сторону двери.

– Я слышал о том, что случилось в трюме. Надеюсь...

Блай поднял глаза от тарелки с супом.

– Что случилось, мистер Хейвуд?

Нет, подумал Жюльен в остром отчаянии. Только этого не хватало – сейчас еще и Хейвуд раскроет перед офицерами этот постыдный инцидент, показавший, как он беспомощен и беззащитен на этом корабле. Он слегка покачал головой, как будто чтобы предостеречь Хейвуда, чтобы не говорил больше ничего. Но тот продолжал, в счастливом неведении о молчаливой мольбе Жюльена:

– Некоторые члены команды издевались над мистером Сорелем. Они собирались окатить его водой. К счастью, мистер Черчилл их приструнил.

Корабельный врач, Томас Хагган, оторвал глаза от любовного созерцания бокала с кларетом, тень сомнения прошла по его цветущему лицу.

– Водой? Это что еще такое?

Блай нетерпеливо вздохнул.

– Это распространенный обычай среди моряков, доктор Хагган. Человеку связывают руки над головой и льют воду вниз по рукам, прямо ему в лицо. Это варварский обычай, который я не собираюсь поощрять на этом корабле. Мистер Сорель, сообщите мне имена матросов, которые сделали это с вами.

– Морской закон, – пожал плечами Фрайер. – Мистер Сорель, несомненно, вышел за рамки, и они ему отплатили.

Жюльен не мог удержаться от гневного взгляда в сторону Фрайера. Вышел за рамки! Да как он смеет, чертов...

– Говорят, от такого правосудия умирали, мистер Фрайер, – скромно заметил Хейвуд.

Фрайер пропустил это мимо ушей.

– Безобидная шалость, сэр, – беспечно сказал он Блаю. – Нет причин для огорчения.

– Мистер Сорель, имена, – настаивал Блай, его серые глаза сверлили Жюльена.

Жюльен колебался. Если он раскроет, кто были его мучители, они очень даже способны отомстить ему так же, как пытались раньше – а то и хуже.

Блай, казалось, прочел его мысли.

– Вам не стоит бояться мщения, мистер Сорель, – сказал он, на удивление мягко. – Я не потерплю жестокости на этом корабле.

Краем глаза Жюльен увидел Кристиана – скривив точеные губы, он слегка покачал головой, как будто был огорчен или испытывал отвращение. Относилось ли это отвращение к ответу Блая – или к морякам, которые обошлись с Жюльеном так грубо – или, может, к самому Жюльену? Может быть, Кристиан больше не считает Жюльена мужчиной, после того, что случилось между ними? Или себя? Конечно же, нет – Кристиан самый опытный моряк из всех, кого знал Жюльен по своему, довольно, впрочем, ограниченному опыту.

– Имена, мистер Сорель.

Жюльен, очнувшись от лихорадочных мыслей, распрямил плечи. К черту ваши расспросы, Блай, подумал он. К черту Хейвуда за его длинный язык, к черту Фрайера за его чванство – и к черту Кристиана за... ну, все равно, и его к черту. У меня тоже есть своя гордость, хоть я и юнга.

– Было темно, сэр, – сказал Жюльен, подняв голову. – Я не мог как следует разглядеть их лица. И, как сказал мистер Хейвуд, мистер Черчилл остановил их, прежде чем случилось что-либо дурное. Я предпочел бы забыть об этом деле.

Блай кивнул и вернулся к обеду, но прежде Жюльен уловил легкое одобрение в серых глазах капитана.

– Очень хорошо, мистер Сорель. Впредь будьте осторожнее. Это все.

Жюльен кивнул в ответ и ушел, стремясь найти безопасность на верхней палубе.

– Черчилл хороший человек, – заметил Блай. – Нам могло бы и меньше повезти с каптенармусом.

– Да, сэр, – сказал Кристиан. – Он порядочный человек, матросы его уважают.

Фрайер сардонически поднял бровь и с элегантным видом взял пищу вилкой.

– Окатить водой, – задумчиво сказал Хагган. – Кажется, это на редкость жестокая вещь.

– Не более жестокая, чем плеть, – сказал Кристиан. Его губы сжались в твердую линию.

– Дисциплина – это одно, – ответил Фрайер, презрение было отчетливо написано на его узком лице. – Жестокость – это другое. Не знаю, способны ли вы понять различие между ними.

– Я-то способен, мистер Фрайер, – парировал Кристиан. – А вы?

– Довольно, джентльмены! – бросил Блай. – Я хотел бы доесть то, что осталось от моего обеда, в спокойной обстановке, если не возражаете, и не беспокоиться о невзгодах какого-то юнги.

– Кажется, вам нравится этот молодой Сорель, Кристиан, – заметил Фрайер, не желая упускать предмет.

Блай вздохнул и был уже готов отдать приказ молчать, когда Хейвуд, которому было очевидно не по себе за то, что он невольно стал причиной разлада за капитанским столом, подал голос:

– Мистер Кристиан спас мистера Сореля от воров, которые ограбили его, – встретив взгляд Блая, он скромно опустился на место. – Так мне сказал мистер Сорель, – добавил он почти шепотом, опустив глаза в тарелку.

Фрайер рассмеялся.

– Значит, наш французский юнга все время попадает в беду, не так ли? Что ж, меня это не удивляет. Надеюсь, что ваши обязанности не помешают вам выручать его и в дальнейшем, мистер Кристиан.

– Мне хотелось бы думать, что я смогу выручить любого, кого несправедливо обижают, мистер Фрайер, – мягко, но с опасным огоньком в глазах ответил Кристиан.

Ухмылка Фрайера поблекла и исчезла.

– Вот как, мистер Кристиан?

– Вот так, мистер Фрайер, – Кристиан холодно глядел на Фрайера, в его голубых глазах явственно читался вызов.

Фрайер положил вилку, глядя на Кристиана с плохо скрытой враждебностью.

– Мистер Кристиан, может быть, вы бы...

– Хватит! – крикнул Блай, с силой опустив бокал на стол. Кларет расплескался через край, оставив на скатерти темно-красные пятна. – Проклятье! Я не желаю слушать вашу перебранку! Хватит того, что команда не может удержаться от скандалов и скотства, еще и офицеры будут заниматься тем же? Сорель сказал, что хочет замять дело – вот и кончено, – он отхлебнул суп и со звоном опустил ложку в тарелку. – Холодный, – проворчал он.

Обед был закончен в неловкой тишине, Фрайер бросал мрачные взгляды на Кристиана через край бокала, из которого он потягивал вино.

Яркий закат и ровный плеск океана успокоили измученные нервы Жюльена, когда он шел по скрипучей палубе. Два человека стояли на коленях у правого борта, держа веревку, ножи и ведро с дегтем, расщепляя веревку, а затем погружая в деготь. Еще три моряка болтали с рулевым и бросали монеты в перевернутую шляпу, сидя на палубе. Майкл Бирн, полуслепой скрипач, сидел спиной к мачте, наигрывая неторопливую, веселую мелодию.

Жюльен потер глаза, подходя к носу корабля. Слишком многое случилось за эти несколько часов, он едва был в силах справляться с хаосом в своем сердце и уме. Нападение в трюме, честно говоря, испугало его, но ведь все кончилось довольно быстро.

Но потом...

Жюльен наклонился над правым бортом, глядя вниз, в серебристый туман воды, и радуясь, что справился с морской болезнью. Качка – это замечательно, если к ней привыкнуть, подумал он. Жюльен вытянул руку и почувствовал океанские брызги, пока корабль качался вверх-вниз на волнах.

Он вздохнул. Теперь он был в одиночестве... пора задуматься над тем, что случилось, и хватит убегать от правды.

В том, что его рука соприкоснулась с рукой Флетчера случайно, не было сомнения. Но поцелуй... Флетчер сделал это нарочно, ведь так? Как может подобный жест быть случайным? Это не могло... нет, невозможно, подумал Жюльен, пытаясь прийти в гнев от поведения Флетчера. Какая дерзость – ждать, что Жюльен не собьет его с ног за такие вольности, офицер он там или не офицер...

Жюльен вздрогнул. Дерзость, как же. Ты видел сон о мужчине, Сорель – с собой-то будь честным хотя бы раз. Ты видел во сне, как другой мужчина касается тебя, как его руки лежат на твоем голом теле. Если бы ты не проснулся – несомненно, еще и не то бы увидел.

Жюльен, не будучи парижанином по рождению или по воспитанию, кое-что знал об отношениях между мужчинами. Когда он был в семинарии, там ходили слухи о двух учениках, которые были младше него – слухи самого порочного и грубого рода. Жюльен высокомерно презирал сплетников, хотя, по правде говоря, слушал их так же охотно, как любой учащийся-первогодок, которому выдалась возможность подслушивать. Он был заворожен, сам того не желая, хотя отрицал бы это изо всех сил. Конечно, он к тому же был увлечен мадам де Реналь, его голова и сердце были полны мыслей о его безнадежной любви, о женщине, которая оставила его, и поэтому сплетни не занимали его ум надолго – у него было достаточно заботы о собственных неистовых желаниях.

Священники в семинарии яростно обрушились на грех, разврат и скверну, когда эти слухи дошли до их ушей, и один из молодых людей был послан в другую семинарию, в Суассон. Жюльен, мятежник по положению и по природе, чувствовал – хотя, разумеется, и не выказывал – симпатию к юношам, которых молчаливо обвиняли все. Слишком хорошо он понимал муки подавленного желания. Сколько раз лежал он на своей строгой узкой койке в семинарии, лаская собственное тело в терзаниях постыдного вожделения? Кроме того, Жюльен отмечал, не без цинизма, что те самые священники, которые громче всего кричали о грехе, бросали похотливые взгляды на самых пригожих семинаристов, когда думали, что никто не следит.

Отец Безье, один из его учителей, без обиняков говорил, что гениталии человека так же беззаботны, как у коня или у пса во время гона – они слепо ищут возбуждения и отвечают на любые позывы с животной глупостью. Он не включал в свои лекции проповеди против плотского греха, как делали прочие священники с почти неприличным рвением. Он почти снисходительно относился к телесным прегрешениям и никогда не говорил, как другие, о половом акте как о благословении Господнем, созданном для продолжения рода, которое может совершаться лишь между мужем и женой, и никогда – ради удовольствия. Нет, он говорил об этом откровенно и несколько раз назвал его величайшим наслаждением. Такое открытое попрание традиций изумляло Жюльена, так же как и других семинаристов, которые слишком охотно следовали мнению большинства и травили тех, кого считали грешниками, а сами втайне посещали дома с дурной репутацией. Жюльен с горечью спрашивал себя, как эти грехи остаются незамеченными семинарским начальством, в то время как двое юношей, обвиненных в разврате, были разлучены. Он не присоединялся к сотоварищам в их насмешках над Безье, и это тоже сыграло свою роль в их враждебности к нему. К тому же Безье был увлечен наукой, а разве убеждения ученых – не образец нечестия?

И было еще один раз... На службе у маркиза де ла Моля он свел дружбу с шевалье де Бовуази, дворянином, который стремился к удовольствиям и развлечениям, пренебрегая всем остальным. Он пригласил Жюльена в свой дом и с хитроумием тактика подпоил его. Жюльен, не имевший аристократической привычки к обильным возлияниям, опьянел всего после нескольких бокалов. Прежде чем он смог осознать, что происходит, рука шевалье скользнула по бедру Жюльена и начала возиться с застежками его штанов. Потрясенный, Жюльен почувствовал, что отвечает на эту ловкую ласку. Встревоженный и разгневанный, он вскочил на ноги, хоть и слегка шатаясь. Он был в такой ярости, что чуть не вызвал Бовуази на дуэль. Однако, даже пьяный, шевалье стрелял куда лучше него – за несколько месяцев до того он ранил Жюльена на дуэли – и так же хорошо владел шпагой. Шевалье одарил Жюльена взглядом оскорбленной невинности и отхлебнул еще глоток коньяка. Жюльен, смущенный и пристыженный своей реакцией, сел снова, положив ногу на ногу в тщетной попытке скрыть результат операций Бовуази. Шевалье налил себе еще коньяка, опрокинул бокал с совершенно беззаботным видом и больше не поднимал этот вопрос. Жюльен, неискушенный и неопытный, несмотря на все свои претензии и амбиции, был слишком сконфужен, чтобы возвращаться к этому инциденту, и все было, можно считать, забыто... до сегодняшнего дня.

Жюльен невесело усмехнулся. Если бы я позволил Бовуази зайти дальше, может быть, не стоял там, краснея и мямля, как идиот, подумал он. Он сам был удивлен своим недостатком наивности – никогда он не думал о мужчинах подобным образом, ни сразу после того, ни со временем. Да, правда, что после встречи с Бовуази он вернулся в свою комнату у де ла Молей и ласкал свой член, пока горячая жидкость не вырвалась из него постыдным взрывом, но он говорил себе, что думал тогда о Матильде, дочери маркиза, а не о мужских руках на его плечах и на животе, не о собственных руках, трогающих стройное, напряженное мужское тело – и если эти мысли врывались в его юношеское смятение, то лишь потому, что рукоблудие было для него таким же постыдным грехом, мысль о котором невольно переплеталась с мыслью о греховных действиях шевалье.

Жюльен вслух рассмеялся и положил голову на руки. Лжец, подумал он. Он глянул в море, пытаясь наполнить свой ум образами женственности: круглые бедра и полные груди, мягкие волосы, наливные губы... но каким-то образом его мысли невольно, предательски, возвращались к ночному видению и к тому, что могло бы случиться, не проснись он тогда. Могло бы...

– Вечер добрый, мистер Сорель.

Жюльен резко обернулся на чужой голос, глаза его сузились, кулаки сжались – на этот раз он был готов защитить себя от нападения. Тот, кто заговорил с ним, отступил назад и развел руки в стороны, демонстрируя мирные намерения. Жюльен с облегчением вздохнул, увидев своего недавнего спасителя, мистера Черчилла.

– Ну-ну, малый, я же на вас не бросаюсь, – сказал тот с коротким смешком.

Жюльен замотал головой, чувствуя стыд за свою прежнюю враждебность к Черчиллу.

– Простите... я не собирался...

Черчилл махнул рукой.

– Да ладно уж. Я не хотел вас пугать.

Жюльен робко улыбнулся.

– Мне не удалось поблагодарить вас за то, что вы сделали в трюме, сэр.

Черчилл рассмеялся и наклонился через борт. Жюльен повернулся спиной к морю, стоя близко к Черчиллу и чувствуя, как ветер развевает его волосы, вьющиеся от соленого воздуха.

– Они бы не обидели вас, знаете, – приободрил его Черчилл. – Они как школьники, когда мучают котенка – любят дразнить и издеваться.

– Значит, я котенок, – с горечью заметил Жюльен.

Чарльз усмехнулся.

– Ну извините.

Жюльен позволил себе смягчиться. Черчилл, очевидно, сказал это не для того, чтобы обидеть его.

– Я благодарен вам, мистер Черчилл. Мистер Хейвуд сказал... то, что они собирались сделать, могло бы убить меня.

– Вы об этом не волнуйтесь. Больше они к вам не пристанут, – последние слова были произнесены со спокойной уверенностью.

Жюльен взглянул на сияние звезд в сумеречном небе. Небеса сегодня просто пламенем горят, подумал он. Зрелище было прекрасное.

– Спасибо вам, – прошептал он, почти неслышно.

Рядом с ним Черчилл кивнул. Они постояли в уютной тишине, прежде чем Черчилл снова заговорил.

– Чудесный вечер сегодня, – заметил он и показал на горизонт. – Смотрите, отсюда видно, как земля закругляется.

Жюльен сосредоточил взгляд на горизонте, радостно улыбнувшись, когда увидел слабый изгиб земли в тающем свете.

– И правда! – воскликнул он. – Это прекрасно.

– Завтра быстрее пойдем, – сказал Черчилл, зевнув и потянувшись, как кот.

– Вы давно плаваете по морям, мистер Черчилл? – вежливо спросил Жюльен.

– Да полжизни уже – прямо со школы.

Жюльен был удивлен. Он думал, что матросы большей частью неграмотны.

– В Англии прекрасные школы, – отважился он заметить.

– Я ходил в школу в Ирландии, в Гранарде, пока мне не исполнилось пятнадцать.

– Вы ирландец, сэр?

Черчилл бросил взгляд на Жюльена.

– Мама была. Она вышла за сассенаха.

Жюльен был огорошен.

– За кого?

– За англичанина, – объяснил Черчилл с усмешкой. – Только не говорите так перед офицерами. Это не комплимент, если понимаете.

Жюльен поднял бровь.

– А, – слегка улыбнувшись, он добавил: – Надо будет сказать это как-нибудь мистеру Фрайеру.

Черчилл разразился смехом, и Жюльену было приятно, что он развеселил его.

– Ага, вот именно! Так ему и скажите, малый! Господи, да за это вы холодной водой не отделаетесь!

Жюльен засмеялся, чувствуя неожиданную бодрость.

– Скорее всего, он выкинет меня прямо за борт.

– Я не шучу, – сказал Черчилл, вдруг посерьезнев. – Держитесь подальше от Фрайера, мистер Сорель. Вы думаете, матросы люди грубые, но Фрайер сущая акула. Никогда не знаешь, что за тобой охотятся, как вдруг хвать – и нет ноги. Жалко, что вам приходится быть рядом с ним.

Жюльен нахмурился.

– Что значит...

– Добрый вечер, джентльмены.

Жюльен посмотрел через плечо и выпрямился, увидев Флетчера Кристиана, блистательного в своей морской форме. Кристиан широко улыбнулся, и Жюльен почувствовал, как жар заливает его кожу. Он холодно кивнул, чтобы скрыть свое замешательство, и отвернулся к морю, боясь, что проявляет неуважение к офицеру, но не в силах сдержать себя.

– Вечер добрый, сэр, – тепло ответил Черчилл. – И погода хороша. Не желаете ли перекинуться в картишки? До трех взяток.

– Спасибо, мистер Черчилл, нет. Наверное, я лягу спать пораньше. Я всего лишь хотел пройтись по палубе.

– А вы, мистер Сорель?

– Нет, благодарю вас, – выдавил Жюльен сквозь комок в горле. – Может быть, в другой раз.

Черчилл кивнул.

– Хорошо. Тогда доброй ночи.

Кристиан хлопнул уходящего Черчилла по плечу и повел рукой в сторону Жюльена, который все еще стоял, отвернувшись.

– Вы хороший человек, мистер Черчилл, – тихо сказал он. Черчилл ответил Кристиану кивком и направился на нижнюю палубу.

Кристиан стоял на том месте, где был раньше Черчилл, глядя в небо, потемневшее теперь до темно-синего оттенка. Жюльен не отрывал взгляда от горизонта. В темноте он не мог теперь видеть слабые очертания изгиба земли, но знал, что он там. На мгновение он почувствовал себя вновь счастливым, хотя почему, сам не мог сказать.

– Жюльен.

– Да, сэр?

Жюльен не поворачивал головы. Кристиан вздохнул.

– Не надо так, Жюльен. Я полностью осознаю свое поведение. Это было непростительно. Я пришел, чтобы извиниться и уверить вас, что больше такого не повторится. На мгновение я забылся. Прошу простить меня.

Его голос был неестественным, официальным; на Жюльена внезапно нахлынуло разочарование.

Вдруг он подумал о мадам де Реналь, о Матильде: он вел упорную осаду на них, точно так же – воображал он – как Наполеон, его кумир, планировал боевую кампанию. Он добивался своего и дважды победил; но стоило ли это таких усилий? Любил ли он по-настоящему и получал ли настоящую любовь в ответ? Жюльен сердито сжал кулаки. Почему ты думаешь об этом вздоре? – упрекнул он себя. Что Флетчер Кристиан имеет общего со всем этим? Какая глупость, Сорель – ты просто круглый дурак.

Но почему Кристиан поцеловал его руку?

Жюльен повернулся к нему, собираясь что-нибудь спросить. Он уже готовил высокомерную реплику, когда увидел глаза Кристиана, сияющие, как звезды, в лунном свете. Жюльен почувствовал, что его орган твердеет снова, и его захватил внезапный порыв. Он поддался ему, протянул руку и схватил за руку Кристиана. У того расширились глаза, когда Жюльен поднял его ладонь и, с нарочитой легкостью и медлительностью, поцеловал ее.

Кристиан убрал руку.

– Бога ради! – прошипел он тихо, в тревоге оглядываясь по сторонам. Никто, однако, не увидел этот жест, и он несколько расслабился, хотя на вид был расстроен.

Жюльен торжествующе улыбнулся и поклонился. Он повернулся и ушел, с прямой спиной и высоко поднятой головой, отказываясь признавать пульсирующую тяжесть между ног.

Разврат – ну и черт с ним, подумал он, упиваясь тем, что отплатил полной мерой тому, кто так смутил его этим вечером. Когда две воли встречаются в бою, победа всегда остается за мной.

Ночью он лежал без сна в своей койке, как в коконе, раздетый, под одеялом; его дыхание громко отзывалось в его ушах, руки беспокойно блуждали по телу, касаясь груди, живота, бедер и, наконец, вздувшегося пениса, твердого и мучительно напряженного.

Он думал о лице Кристиана, когда он целовал ему руку – на нем было написано потрясение, стыд и, смеет ли он подумать... да, возбуждение. Кристиан был возбужден, так же как и Жюльен, отрицать это дальше было бессмысленно.

Жюльен закрыл глаза, положив руку на ноющий член, а другой легко сжимая ногтями соски, и вздрогнул, когда они затвердели от легкой боли. Он представлял Кристиана, лежащего обнаженным на том белом пляже, его бронзовое от загара тело. Представлял, как сам лежит, зажатый между мускулистыми ногами Кристиана, и берет в губы его вздувшийся член. Представлял, как тот кричит от наслаждения, когда Жюльен ублажает его, а теплая вода нежно покрывает их тела влажными, солеными поцелуями.

Он зажал рот кулаком, чтобы подавить стон, когда спазм сотряс все его тело и влага брызнула из его органа. Он лежал, скрючившись в гамаке, напряженные мышцы медленно расслаблялись.

Как в тумане, едва осознавая, что делает, он поднес пальцы к губам и кончиком языка прикоснулся к жидкости, оставшейся на них. Она была горькой и соленой, но не совсем неприятной. Жюльен потянулся вниз и достал полотняную тряпку, которую смочил водой и постелил на пол под гамаком. Он вытер руку, живот и бедра, затем швырнул тряпку на пол, слишком усталый, чтобы заботиться о чистоплотности или прятать следы своей страсти.

Уснул он с довольной улыбкой на лице.

По мнению Блая, членам команды «Баунти» надлежало регулярно заниматься физическими упражнениями, для пользы здоровья и, как определил это Блай, чтобы удержать их от бесчинств. Он всей душой был против шалостей, вроде состязаний в лазании по такелажу, и постановил, что вместо этого команда должна танцевать. Майкл Бирн, скрипач, были нанят на судно именно с этой целью. То, что матросы питали отвращение к принудительным занятиям танцами, для лейтенанта Блая было маловажной деталью – он каждый день собирал матросов на палубе и наблюдал, как они угрюмо топают взад-вперед с тихим ворчанием.

Чайки тревожно кружили над головой, с пронзительными криками, как будто насмехаясь над неуклюжими движениями моряков. Привлеченные шумом и аккомпанементом скрипки, они собирались вокруг корабля и следовали за ним каждый раз, когда матросов принуждали танцевать. Это была постоянная, хоть и неблагодарная, публика в этом балагане.

Жюльен, который недолюбливал танцы, всякий раз, когда моряков звали на палубу, ухитрялся подыскать себе какое-нибудь занятие. Предлоги были изобретательными, и пока еще за все время пути его не заставляли танцевать. Но через несколько дней после того, как он поцеловал руку Кристиана, Жюльену не повезло – он попался на глаза Джону Фрайеру именно тогда, когда раздался свисток боцмана, сзывающий матросов.

– На палубу, Сорель, – бросил ему Фрайер.

Жюльен лихорадочно размышлял, проклиная про себя высокого офицера.

– Я должен накрыть на стол к обеду, – сказал он. – Мистер Блай не...

– Мистер Блай на палубе, Сорель, и он ждет, что все члены команды, которые не заняты, будут там – чтобы танцевать, – голос Фрайера прозвучал как удар кнута.

– Но я...

Рука Фрайера поймала Жюльена за воротник.

– Давайте, Сорель. Живо!

Он подтолкнул Жюльена, и тот, закусив губу, чтобы не выругать Фрайера вслух, побрел на верхнюю палубу. Фрайер шел за ним, подталкивая, когда он мешкал.

Жюльен увидел Кристиана, стоявшего на палубе рядом с Блаем. Его гнев внезапно рассеялся, и он улыбнулся прямо в глаза Кристиану. Кристиан неловко отвернулся. Это не смутило Жюльена – он чувствовал, что глаза Кристиана следовали за ним, не отрываясь, когда они оказывались в одном помещении. Однако Жюльен больше не предпринимал открытых жестов. Пусть следующий ход будет за ним, подумал он. Это как в бою, и сейчас мы зашли в тупик. Я не отступлю. Если он не сделает первый шаг – что ж, может быть, я пойду в наступление. Может быть.

Жюльен со всей изощренностью планировал свою стратегию, хотя чего он надеялся добиться в своей кампании против Кристиана, он сам понятия не имел – по крайней мере, сейчас.

Мистер Коул стоял на палубе, пытаясь выстроить команду ровными рядами.

– Давайте, ребята, – уговаривал он. – Двадцать два дня в море, кажется, пора бы уж привыкнуть. Эй, там, стойте прямо!

Он вздохнул, видя, как матросы переминаются с ноги на ногу, явно не одобряя принудительные упражнения.

– Ну хорошо, все! – сердито прокричал Коул. – Мистер Бирн, будьте любезны!

Скрипач завел живую мелодию, и матросы начали танцевать, топая взад и вперед, громко, но неуклюже, не попадая в такт – единственное, что им оставалось в качестве протеста.

Чайки немедленно осмелели от этого фиглярства, камнем падая вниз и нахально покрикивая, как будто упиваясь несчастьем моряков.

Жюльен держался позади, стараясь двигать ногами как можно меньше. Он чувствовал себя глупо, но пытался утешить себя тем, что выглядит не большим дураком, чем все остальные на палубе – за исключением офицеров, которые, разумеется, не танцевали. Он наблюдал за скукой и возмущением команды, и решил, что впредь не попадется, хотя бы даже пришлось укрываться в гальюне[i].

– Сорель! – рявкнул Фрайер. – Колени выше!

Жюльен поднял глаза и слегка ускорил шаги. Фрайер прошагал к Жюльену и слегка ударил его по плечу.

– Хватит дремать, ленивый маленький паршивец!

Жюльен остановился и взглянул на Фрайера.

– Я не дремал... сэр, – сказал он, не позволяя себе даже малейшего намека на просьбу в голосе. Пусть другие моряки пресмыкаются перед этим несносным человеком, а он не станет.

– Замолчите, Сорель, – огрызнулся Фрайер. – Кем вы себя считаете?

– Слугой капитана, сэр – и не стоит ли мне пойти туда, где я могу оказаться ему полезнее? – невозмутимо ответил Жюльен.

Большинство людей вокруг него прекратило танцевать, чтобы послушать, и теперь по собранию пробежал подавленный смешок. Фрайер бросил в их сторону злобный взгляд, его ноздри вздрогнули и побелели. Он взглянул на Блая, молча смотревшего из-под нахмуренных бровей, и на Кристиана, который стоял рядом с ним и не отрывал глаз от Жюльена. Фрайер нахмурился в сторону Кристиана, повернулся к боцману и произнес медленно и четко:

– Мистер Коул, бревно и кляп для мистера Сореля. Четыре часа. Вы там, Маккой, помогите ему.

– Есть, сэр, – ответил Маккой, срываясь с места. Он вернулся через несколько минут со связкой веревок и коротким колом, бросил все это на палубу и, ухмыляясь, взял Жюльена за руку.

Жюльен сердито сбросил руку Маккоя.

– Уберите ваши грязные руки!

По кивку Фрайера Маккой дал Жюльену звучную пощечину. Он в ярости бросился бы на Маккоя, но мистер Коул быстро встал между ними, удерживая Жюльена с привычной легкостью.

– Бросьте это, парень, – пробормотал он. – Не портите себе жизнь. А то Фрайер возьмет вас за задницу.

Он толкнул Жюльена назад, прижав его спину к бизань-мачте[ii].

– Сядьте, мистер Сорель – сюда, на палубу. – Жюльен нахмурился, и Коул надавил ему на плечи. – Давайте. Вот сюда, к мачте.

Поглядывая то на Фрайера, то на Маккоя, Жюльен позволил усадить себя на палубу. Коул обвязал его веревкой вокруг пояса, привязывая к мачте.

– Все, мистер Коул, – холодно сказал Фрайер. – Мистер Маккой, можете продолжать.

Коул неохотно встал, и Маккой подобрал веревки и встал рядом на колени, на лице его было написано злорадство.

– Помнишь, как ты меня пнул тогда, красавчик? – прошипел он. – Молись богу, чтобы ты не остался один на палубе, когда тебя здесь привяжут.

– Жалею лишь о том, что не пнул вас в лицо, Маккой, – опрометчиво ответил Жюльен, слишком сердитый, чтобы заботиться о последствиях своей неучтивости.

– Наказание удвоено за нарушение субординации по отношению к старшему по званию члену команды, – бросил Фрайер.

– А как насчет угроз по отношению к другому члену команды? – спросил Кристиан. – Какое наказание понесет Маккой?

– Помолчите, мистер Кристиан, – строго сказал Блай. – Не Маккой виновен в нарушении субординации.

Жюльен вздрогнул, когда его руки вывернули вперед и связали веревкой, и бросил взгляд на Кристиана. Теперь тот не отворачивался – наоборот, его глаза печально смотрели на Жюльена. Он слегка покачал головой, как будто хотел сказать: «Видишь, я же старался...» Жюльен пожал плечами. Четыре – нет, уже восемь часов – в веревках и с кляпом – это будет неудобно, но он выдержит. Он поднял подбородок, когда Маккой связывал его щиколотки. Веревки врезались в тело, но и это можно было вынести.

Жюльен попытался отстраниться, когда Маккой подтолкнул вверх его колени, заставив обхватить их руками.

– Что вы...

– Заткнись, – услышал он в ответ, а затем Маккой поднял короткий, толстый кол и протолкнул его под колени Жюльена, поверх его рук. Жюльен попытался расслабиться, опустив ноги, и охнул от пронзительной боли, которую причинило это движение его рукам и ногам. Нет... восемь часов вот так? – подумал он, вдруг начиная паниковать.

– Подождите, – начал он, но Маккой, не обращая на него внимания, взял еще один толстый кусок дерева, около фута длиной, вокруг одного конца которого была обвязана веревка. Он взялся рукой за подбородок Жюльена.

– Ну-ка, открой ротик, красавчик.

Жюльен, которого наконец удалось напугать, попытался отвернуть голову, но у Маккоя была железная хватка. Жюльен стискивал зубы, мотая головой изо всех сил. Он ожидал, что ему в рот засунут тряпку, но... но не так же! Маккой, которому все это надоело, взял Жюльена за волосы и впечатал его затылок в неподатливое дерево мачты. Жюльен слабо вскрикнул, искры посыпались у него из глаз. Маккой воспользовался этой возможностью и затолкал деревяшку ему в рот, обмотал веревку вокруг его затылка и привязал к противоположному концу, так туго, что Жюльен снова невольно замычал от боли.

Фрайер, наблюдавший за процедурой с холодным удовлетворением, вдруг осознал, что скрипка смолкла и все матросы прекратили танцевать. Он развернулся к ним, собираясь приказать продолжать упражнения, когда вмешался голос Блая:

– Достаточно. Всем вернуться к своим обязанностям. Мистер Мартин, – сказал он порядком напуганному молодому человеку, стоявшему рядом с ним, – вы будете помогать нам вместо мистера Сореля. Мистер Фрайер, мистер Кристиан? – Блай ушел, Фрайер шагал за ним. Кристиан последовал позади, бросив через плечо отчаянный взгляд на беспомощного Жюльена.

Остальная команда медленно разошлась, неразборчиво переговариваясь. Жюльен поднял глаза, почувствовав, что кто-то подошел прямо к нему. Он увидел лицо Черчилла – тот был мрачнее тучи.

– Сволочи, – проворчал он. Он покачал головой и медленно ушел, то и дело оборачиваясь на Жюльена.

Чайки заскользили прочь, выразив шумное неодобрение тому, что их развлечение так грубо прервали, остались только звуки волн, бившихся в борта.

Жюльен подтянул колени чуть выше, пытаясь хоть немного облегчить нагрузку на руки. Грубая поверхность дерева врезалась в уголки губ. Во рту, который приходилось держать открытым, уже пересохло. Лицо горело, а голова звенела после того, как Маккой приложил ее о мачту.

Он пристроил затылок поудобнее, насколько мог из-за веревки. Закрыв глаза, он прислушивался к унылым нотам, которые Майкл Бирн теперь извлекал из своей скрипки. Долгими будут эти восемь часов.

[i] Гальюн – носовая часть корабля, где располагались, в частности, отхожие места (и собственно означенные места).

[ii] Бизань-мачта – задняя мачта у судов, имеющих три мачты (как «Баунти») или больше.