Александр откинул полог палатки и, опершись локтем о столб, поддерживающий вход, замер. Прищурив глаза и сдвинув брови, он напряженно смотрел на противоположный берег Танаиса. Смеркалось. Расплывавшиеся в белизне дня скифские костры постепенно концентрировались в темноте. Теперь Александр видел их четче. За последние три дня он пересчитал их, наверное, сотню раз. Он постоял так какое-то время и вернулся внутрь палатки. Слабость после последнего ранения заставляла его проводить в постели большую часть времени. И на этот раз смерть не посмела подступиться к Великому. Она покружила около и отошла, предоставив Александру самому решить, идти ли с ней или остаться. Она не рискнула прервать его жизнь здесь, в такой дали от Македонии. Нет, Великий должен умереть в Великом городе. Кирополь, основанный непревзойденным монархом Персии Киром, видимо, не достаточно хорош для Александра. И теперь он с трудом ОСТАВАЛСЯ.

Прошло не более месяца с того дня, когда его, скорее мертвого, нежели живого, принесли на руках в лагерь. Когда-то он сказал Гефестиону, что мужество лишь тогда имеет смысл, когда оправдывает цель. Для него же целью являлось все, что было с ним не согласно. Великие битвы остались в прошлом, и теперь Александр вел изнурительную, почти партизанскую войну по усмирению мелких восставших племен. Великие города тоже остались позади, сменившись маленькими никому не известными городишками. И они, и их жители день за днем, месяц за месяцем изматывали и так истощившиеся силы теперь уже македонско-варварской армии. Но Александр упорно вел их за собой, потому, что впереди была МЕЧТА – край ойкумены, предел мира.

Он только что осадил Кирополь, сравнял с землей окрестные города и обрушился на сильное племя мемакенов. История даже не вспомнит, как называлась их столица, но не забудет распластанного на земле Александра, бесчувственного, с зияющей раной на шее. Упорство обороняющихся вызывало у Александра приступы необъяснимого гнева. Чем упорнее они сопротивлялись, тем упорнее он осаждал их. Отряды Милеарга и Пердикки предпринимали одну за другой безуспешные попытки овладеть городом, как вдруг как гром пронесся вопль: «Царь убит!» Камень из пращи с такой силой поразил его в шею, что Александр, потеряв сознание, упал с коня. Мгла застлала его глаза, и мир вокруг свернулся, превратившись в гулкий комок. Еще не оправившись, проявляя и здесь безрассудное мужество, царь все-таки захватил этот город, не оставив после себя камня на камне.

Вернувшись и дав указания закладывать на этом месте город, Александр позволил себе слечь в кровать. Лагерь был обнесен стеной, и на семнадцатый день над ней уже возвышались стены отстроенных домов. Приказав перенести царскую палатку на высокий берег реки, царь удалился в нее. Он был еще слишком слаб, когда пришло известие, что делегация варваров с другого берега желает говорить с ним. Послов пригласили в царские покои. Прибывшие вошли и в нерешительности замерли возле входа. Глядя на командиров-гетайров, они пытались найти среди них царя. Внешне любой из них, и высокий сильный Кратер, и не по-мужски красивый Гефестион, и мужественный Мелеарг, и статный Пердикка, мог быть царем. Послы пытались найти хоть какие-нибудь знаки отличия, присущие монарху, но простота одежды македонцев удивляла их. «Царь Александр», – сказал переводчик, указывая на Александра, который полулежал на ложе. Этот похудевший, бледный, с темными кругами под глазами человек никак не был похож на Царя Четырех Сторон Света. С трудом скрыв недоумение, старший начал свою речь. Он говорил о жадности, о величии, что-то объяснял, угрожал, уговаривал, тем самым все больше укрепляя в Александре стремление силой указать ему на место подданного. Разговор получился бесполезным и безрезультатным, однако вызвал в царе желание заставить их понять, что они имеют дело с АЛЕКСАНДРОМ.

Послы еще не успели достичь противоположного берега, когда неугомонный македонец отдал приказ о выступлении. Войску сообщили, что, несмотря на слабость, царь желает сам вести их в бой. Плоты были построены в кратчайшие сроки, и Александр возглавил переправу. Защищаемые черепахой щитов македонцы своим упорством вызывали смятение в рядах врага. Словно стрела, царь первым врезался в ряды варваров, сминая и круша их. И хотя голоса его не было слышно, один вид Великого вселял в соратников уверенность в успехе. Иного и быть не могло, Александр просто не умел проигрывать. Смерть и в этот раз посмотрела на него исподлобья, но даже не рискнула приблизиться. Македонец гнал варваров еще 80 стадиев[1], после чего оставил преследование, приказав, однако, войску продолжать вплоть до самой темноты. Он, обессилевший и почти падающий с коня, был подхвачен верными руками телохранителей и доставлен в лагерь, где вновь слег.

Все окрестные деревни разразились великим плачем. Вера в непобедимость скифов была грубо растоптана Александром. Смятение сменилось затишьем. Азия окончательно поняла, что никакое племя не в состоянии оказать сопротивление оружию македонцев. Окончательное признание Александра полноправным монархом явилось вскоре с делегацией саков.

Неся богатые дары и бесконечно исполняя проскинезу[2], они заверили Александра в своем повиновении. Александр же, в свою очередь, явил им пример величайшего царского снисхождения, отпустив пленных и позволив всем считаться свободными. До определенной степени.

К концу разговора царь распорядился вызывать к себе Эксципина[3]. Он чрезвычайно приблизил к себе этого восемнадцатилетнего юношу в последнее время. Никто уже не мог сказать точно, когда и как это произошло. Одни считали, что Эксципин заменяет Александру часто отсутствующего Гефестиона. Он и внешне, и фигурой отдаленно напоминал последнего. Другие говорили, что ему нет равных в лести. Третьи были уверены, что интерес их царя к мальчикам возрастает вместе с амбициями самого Александра. Старые воины теперь все чаще сталкивались возле царской палатки и со смазливым мальчишкой-евнухом Багоем[4], прихваченным Александром где-то в Гиркании. Как бы там ни было, Эксципин вызывал всеобщее раздражение, но все старались смириться с этим только из-за любви к Александру. Нежные юноши, болтающиеся по лагерю, и старые сильные воины составляли теперь два противоположных лагеря.

Когда разговор был окончен и прибывшим немногозначно указали на выход, к Александру явился Эксципин. На входе в царский шатер он столкнулся с выходившим Гефестионом. Юноша хотел быстро проскочить вовнутрь, но Аминтор[5] схватил его за кифасу и, притянув к себе, сказал:

– Никогда не болтайся у меня под ногами.

– Полководец, – начал было тот, но Гефестион отшвырнул его со словами: «Выучи, наконец, свое место, щенок» и прошел мимо.

Эксципин в душе порадовался такой выходке царского фаворита. Она явно указывала на то, что Гефестион злится. Ревнует. Значит, не уверен в себе, а это хорошо. У него, Эксципина, есть шанс приблизиться к царю еще больше.

– Я хочу дать тебе поручение, – начал слабеющим голосом Александр.

– Я слушаю, мой повелитель.

– Проводи варваров обратно и проследи, чтобы никто из них не задержался случайно. Следуй за ними, пока не убедишься, что все они вернулись в свой лагерь.

– Да, мой господин. Я все сделаю, как ты велишь. Будь уверен.

– Вот и хорошо. Когда вернешься, зайди ко мне.

– Да, мой царь.

Чувство гордости переполняло его. Жаль, никто не слышит, какой высокой чести он удостоился.

Юноша ушел, а Александр в полном бессилии откинулся на подушки. Боль в шее напоминала ему о ранении. Величие тела уступало сейчас величию духа. Именно в такие минуты он чувствовал себя смертным. Он, словно зверь, оторвавшийся от погони, мог позволить себе эти минуты покоя. Сон осторожно подкрадывался к царю, словно боялся быть отогнанным. Погас один светильник. Полумрак уютно окутывал помещение. Усталость давила на веки, заставляя их сомкнуться. Александр еще какое-то время сопротивлялся, но в конце концов искуситель-сон овладел им.

Багой, словно маленькая юркая змейка, проскользнул внутрь шатра. Он делал это с почти женской грациозностью, так что даже пламя горящего светильника не возмутилось его движению. Охранять сон повелителя, слышать его ровное спокойное дыхание, быть готовым откликнуться на любой шорох было для Багоя истинным наслаждением. Он умел быть невидимым и неслышимым присутствием в жизни хозяина. Юноша опустился на пол в ногах Александра, положил голову на согнутые колени и замер.

Прошло немного времени до того, как снаружи послышался какой-то шум. В палатку почти ворвался Эксципин. Багой бросился ему навстречу, надеясь, что происходящее еще не разбудило Александра, но в то же мгновение услышал его слабый голос:

– Багой, пусть войдет. Я не спал.

– Прости, Александр. Но ты просил доложить тебе сразу.

– Спасибо, Эксципин.

– Все персы вернулись в лагерь.

Александр привстал и хотел поправить подушку под спиной, но резкая боль в шее заставила его упасть обратно. Он повторил попытку с большим ожесточением, но Багой опередил его.

– Багой, не вздумай сделать что-нибудь подобное в присутствии воинов.

– Да, господин.

– Александр, здесь только твои друзья. Воины не узнают о твоей слабости, – вступил в разговор Эксципин.

– Хорошо. Расскажи теперь все по порядку.

Багой понял, что он уже лишний, и поспешил покинуть царскую палатку. Эксципин начал рассказ. Александр слушал его молча, лишь изредка слегка кивая головой. Выражение его лица выражало удовлетворение. Когда рассказ подошел к концу, юноша сказал:

– Мой царь, давай я разотру тебя мазями, а заодно почитаю тебе что-нибудь наизусть.

Александр кивнул головой в знак согласия. После ранения зрение еще не восстановилось до конца. Это доставляло Александру большие неудобства, так как он не мог сам читать. Эксципин осторожно распахнул персидский халат, обнажая царю грудь. Гематома от ранения уже сошла, оставив расплывчатый желтоватый след на плече, шее и ключице. Юноша начал накладывать мази, осторожно втирая их кончиками пальцев, одновременно читая строки из «Андромахи» Вергилия.

Ни одна жилка не дрогнула на осунувшемся лице Александра, даже когда Эксципин случайно задевал болезненные места. Это стало уже привычкой скрывать силой духа степень страдания тела. Привыкшее к лишениям, оно откликалось на эту простую человеческую ласку. Юноша поднялся на ложе, встав на колени над Александром. Так было удобнее втирать мази, причиняя больному минимум страданий. Тело его кумира, испещренное шрамами, закаленное солнцем и загрубевшее на ветрах, лежало под ним открытое и почти доступное. Почти доступное. Величайший человек, хозяин Мира нуждался сейчас в нем, неопытном мальчишке, не воине и еще не мужчине. Эксципин подумал про Гефестиона. Царского фаворита сейчас нет с Александром, а значит, его место свободно. Можно приложить усилия, чтобы оно оставалось таким как можно чаще. Осторожно массируя Александру грудь, юноша смотрел на его лицо. Несмотря на страдания, оно оставалось величественным. Прямой, немного крупноватый нос, резкая царственная линия подбородка, пухлые, чувственные губы. Эксципин познал их вкус лишь дважды. А Гефестион? Быть мальчиком Александра не стыдно. Александр мог выбирать. И Эксципин был его выбором. Но он никогда не решился бы позволить себе ничего. Позволить мог только Александр. А мог ли Гефестион? Юноша терялся в догадках. Он мог представить себе все, что угодно, кроме одного, что Александр позволял себе самому быть мальчиком Гефестиона. И еще Эксципин не знал, что место Гефестиона в жизни его царя никогда и никем не будет занято. Никогда и никем. Гефестион – его лучший друг, его лучший любовник, почти он сам.

Под нежными юношескими руками Александр задремал. Его тело обмякло, и голова, чуть качнувшись, отклонилась набок. Но сон его не был спокойным. Мысли не оставляли царя даже сейчас, заставляя брови слегка сходиться у переносицы, потом вновь разглаживая лицо. Перед тем как запахнуть халат, Эксципин наклонился, слегка коснувшись губами ложбинки на груди Александра. В это мгновение он почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Не поднимая головы, юноша покосился в сторону входа. Так и есть. Гефестион. Тот стоял, склонив голову набок, и смотрел на происходящее. «Подражает Александру», – подумал Эксципин. Взгляд Гефестиона был тяжелым, но юноша выдержал его. Он не спеша запахнул халат на груди царя, бережно расправляя складочки. Гефестион не двигался с места, потом резко повернулся и вышел. Он прошел мимо Багоя, отметив в первый раз, что не питает к тому такой же неприязни или, скорее, ненависти. Даже когда Александр остается с персом-евнухом, Гефестиону не так больно. Багой воспитан быть рабом, милым мальчиком для услад, и если Александру доставляют наслаждения его ласки, то так тому и быть. Багой искренне любит Александра, потому, что... просто потому, что любит.

Гефестион прошел через лагерь подобно наступающей фаланге. Наверное, он сокрушил бы все, что могло оказаться на его пути. Он миновал Кассандра, даже не заметив его, но был язвительно окликнут последним:

– Гефестион. Ты, как я вижу, опоздал сегодня. Александр завел себе нового мальчишку?

– Ты это к чему?

– Как к чему? Твое место, я смотрю, занято.

– Какое тебе дело? С этим я разберусь сам. Но к чему я уж точно не опоздал, так это...

И он со всей силы ударил Кассандра кулаком по лицу. Тот, не ожидая такого, со всей силы плюхнулся на землю. Размазывая по щеке грязь, перемешанную с кровью, Кассандр прошипел в ответ:

– Я припомню тебе это.

– Постарайся не опоздать, пока я не убил тебя раньше.

Он сделал несколько шагов, когда услышал за спиной:

– Наверное, твоя задница уже наскучила Александру.

Гефестион повернулся и через мгновение набросился на лежащего в грязи обидчика:

– Посмотрим, Кассандр, может быть, твоя окажется лучше.

Они начали бороться. Потасовки происходили между ними еще с самого детства. Кассандр много раз оказывался победителем, но после Гефестион всякий раз брал реванш. Антипатр, отец Кассандра, пользовался большим авторитетом у Филиппа, отца Александра, и Кассандр с детства считал, что место подле молодого царя должно принадлежать именно ему. Он до сих пор не мог простить Гефестиону его первенства.

Они катались по земле, нанося друг другу беспорядочные удары. Злость, сжатая в Гефестионе, обрушилась на Кассандра с силой тарана, выпущенного стенобитной машиной. Оседлав обидчика и вдавив того лицом в грязь, Гефестион задрал его тунику и крикнул:

– Ну что, продолжать?!

Кассандр лежал тихо, даже не пытаясь сопротивляться. Он еще не скоро сможет пережить этот заслуженный позор. Он отомстит Гефестиону позже, много позже, когда тот, купаясь в лучах славы, достигнет наивысшей точки своей жизни.

– Продолжать?! – ревел Гефестион, схватив Кассандра за волосы и приподняв его лицо из грязи.

Он ждал несколько мгновений, потом с силой оттолкнул от себя обидчика, поднялся и пошел в сторону своей палатки.

Аминтор вошел к себе в шатер, скинул грязную одежду. Холодная вода, которую он вылил себе на голову из чаши для умывания, немного отрезвила его. Гефестион бросился на кровать и замер. Воздуха не хватало, внутри все клокотало, шум в ушах не проходил. Он бы расплакался, если бы мог, но Гефестион не мог, не умел.

Через какое-то время новобранец осторожно вошел к нему.

– Гефестион, – позвал юноша. – Александр вызывает тебя к себе.

– Скажи ему, что не нашел меня.

– Полководец, он знает, что ты у себя.

– Тогда скажи, что я сплю.

Мальчик ушел, но вскоре вернулся.

– Полководец, Александр приказал мне не возвращаться без тебя.

– Раз приказал, так и не возвращайся.

– Гефестион, прошу, поговори с царем.

Гефестион резко встал.

– Скажи Александру, что когда ты вернулся, меня уже не было.

С этими словами он откинул полог палатки и исчез на улице.

– Коня!

Юноша выбежал за ним вслед, но и всадник, и конь уже растворились в темноте.

Александру доложили, что Гефестиона нет в лагере. Он узнал также и о его ссоре с Кассандром. Царь тяжело поднялся с кровати. Багой, словно только и делал, что ожидал этого, был уже рядом.

– Повелитель? – в одном слове заключалась готовность немедленно исполнить любое приказание.

– Дай мне плащ. Я пойду узнать, что с Гефестионом.

Багой зашнуровал Александру сандалии и, поклонившись, подал плащ.

Воины, гревшиеся у костров, вставали, чтобы приветствовать Александра, но он жестом останавливал их. Видеть живого царя, пусть даже и больного, было счастьем для них. Они еще не совсем оправились после последнего потрясения, когда известие о смерти его, словно гром, обрушилось на их головы. Александр снискал себе любовь побежденных, что же говорить о его собственных воинах.

Царь вошел в палатку друга. Внутри никого не было. Александр спросил охрану у входа, не знают ли они, где Гефестион. Получив отрицательный ответ, македонец постоял в нерешительности и вернулся вовнутрь. Он еще не решил, ждать ли Гефестиона или идти к себе. Александр сел за стол и принялся рассматривать бумаги. Чертежи, заметки, написанные почти женским почерком. Это почерк Гефестиона. Александр знал эти бумаги наизусть. Они проводили за их обсуждением столько времени. Спорили. В помещении было прохладно, и вскоре Александр почувствовал, что его знобит. Он снял плащ и забрался под жесткое одеяло. Почти как в детстве. Думая о друге, царь теперь уже Македонии и Персии радовался, что тот, когда вернется, ляжет в теплую, нагретую для него постель. Время шло, но Гефестион не возвращался. Боль в растревоженной движением ране постепенно утихала в тепле. Александр лежал на боку, поджав колени, завернувшись в одеяло, словно в кокон.

Прокричали вторую стражу, когда он услышал конский топот. Царь понял по шагам Гефестиона, что тот все еще злится. В такие минуты он производил такой шум, что сотрясалось все вокруг. Войдя, нет, скорее ворвавшись в палатку, Аминтор швырял все, что попадалось ему на пути. Еще не видя Александра, он подошел к столу, налил в кубок вина и разом выпил. Гефестион нервно сделал несколько шагов и замер в изумлении.

– Александр?

– Гефестион, я ждал тебя весь вечер.

– Зачем?

– Я хотел поговорить с тобой.

– Говори, раз хотел.

– Объясни, что происходит.

– Что происходит? – передразнил его Гефестион. – Нет, это ты объясни мне, что происходит.

– Я слышал, ты повздорил с Кассандром. Что он тебе сказал?

– А что ты спрашиваешь меня? Если тебе интересно, спроси у него.

– Но я хотел бы услышать это от тебя.

– Александр, ты за этим пришел?

– И за этим тоже.

– Прости, Александр, но это касается только нас с ним. Надеюсь, теперь я удовлетворил твое любопытство?

– Вполне.

– Я думал, ты вернешься, и мы поговорим.

– Поговорили уже.

– Гефестион, что с тобой?

– У меня дурное настроение.

– Послушай меня...

– Уже слушаю. А теперь скажи еще, что я забыл сказать «мой царь».

– Оставь. Ложись и успокойся.

– Я спокоен, как никогда.

– Верно. Я редко вижу тебя таким спокойным.

– Стараюсь, мой царь, – Гефестион особо выделил последние слова.

Он налил себе еще вина и опять выпил залпом. Теперь он стоял к Александру боком, скрестив на груди руки.

– Хорошо, поговорим об этом завтра.

Гефестион не ответил. Между ними повисла тяжелая тишина. Боковым зрением он видел, что Александр старается завязать сандалии. Это давалось ему с трудом, но отступать было не в правилах царя. Гефестион ощутил всеми клетками своего организма боль Александра, но заставил себя не двинуться с места. Справившись с ремнями, царь наклонился, чтобы поднять упавший плащ. Силы покидали его, но воля заставляла не подать вида. Он накинул плащ на одно плечо и, повернувшись к другу, еще какое-то время стоял, ожидая чего-то. Гефестион не двигался, всем своим видом демонстрируя желание остаться одному. Не дождавшись ответа, Александр направился к выходу. Он старался идти быстро, но Гефестион видел, что в знакомой походке не было обычной легкости. Не оглянется ведь? Они слишком хорошо изучили друг друга, чтобы не ошибаться. Александр не оглянулся. И вышел. Гефестион опустился на кровать. Она уже остывала, теряя последние капли тепла Александра. Необъяснимая тоска, острая, болезненная, словно удар сариссой[6], резанула по сердцу. Он знал, что не сможет без Александра. Все, конечно, образуется. Нужно время. Александр болен, но он пришел к нему. Значит, тоже не может. Негодование, перемешанное с обидой и злостью, бурлило внутри, вызывая чувство тошноты. Гефестион сидел, прижав подбородок к груди и открыв рот, старался продышать накатывающие приступы. Его пальцы с такой силой вцепились в остов ложа, что синие вены вздулись и выступили наружу.

Александр вернулся в свой шатер. Багой бросился ему навстречу, чтобы помочь снять плащ, но он жестом показал ему, что справится сам.

– Спасибо, Багой, – голоса у Александра уже почти не было. – Ты можешь быть свободен. Я сам справлюсь.

– Мой повелитель, позволь, я разберу тебе ложе.

– Я все сделаю сам.

Багой топтался в нерешительности.

– Аль Скандир. Ты болен. Позволь мне остаться. Я не потревожу тебя. А если тебе что-нибудь понадобится...

– Единственное, что мне сейчас действительно надо, так это остаться одному. Хотя, окажи мне еще одну услугу. Скажи охране, чтобы меня не беспокоили.

– Да, мой повелитель.

Багой поклонился и вышел. Александр остался один. Какое-то время он бесцельно бродил от одной стены к другой. Плащ сполз с плеча и упал, но царь даже не заметил этого. Его внимание привлек разложенный на столе план строящейся Александрии. Он назовет ее Александрией-Эсхатой, Дальней Александрией. Царь начал набрасывать кое-какие изменения в сооружения порта, но вскоре понял, что ничего существенного сделать не может. Еще какое-то время Александр пытался сосредоточиться на чертежах, но они буквально расплывались перед его глазами. В минуты такого бессилия он острее всего чувствовал, что смертен. Он опять ходил из угла в угол, обдумывая скорое выступление войска на Мараканды. Продрома[7] отправится чуть раньше остальных. Как обычно с ним пойдут агриане[8], лучники и легковооруженная конница. Кратер будет следовать за ними с большей частью войска короткими переходами, а Гефестион... Гефестион... Александр понял, что ему просто нравится произносить это имя. Македонец прилег, даже не сняв сандалий. Он с трудом поднял на кровать одну ногу, а вторая так и осталась свисать. Александр положил на глаза руку, чтобы отгородить себя от света мерцающего светильника. Великий был сейчас просто смертным, уставшим и обессиленным. Состояние полусуществования сменилось небытием. Он засыпал.

Прошло довольно много времени. Гефестион подошел ко входу в царский шатер. Стража не решилась остановить его. Он – единственный, кто может войти к Александру в любое время, он не нуждается в чьем-либо позволении. Выражение его лица было угрюмым и сосредоточенным. Было видно, что он занят своими мыслями.

Войдя вовнутрь, Гефестион сразу увидел Александра. Он остановился, не решаясь окликнуть друга. Нужно ли? Аминтор мгновенно забыл, что хотел сказать ему по дороге. «Ему, видно, совсем плохо, раз он спит в такой позе», – подумал Гефестион. Он понял, что переживет, наверное, все, что угодно, кроме потери Александра, и ему стало очень стыдно. Александр приходил, значит, нуждался в нем, а он, тот, кто мог помочь, отвернулся. Гефестион подошел к царю. Осторожно положив его ноги на кровать, он принялся расшнуровывать сандалии. От ремешков остались красноватые борозды. Ноги царя были совсем холодные, и Гефестион хотел растереть их, но побоялся разбудить Александра. Сейчас для него самое лучшее – сон. Аминтор снял свой плащ и накрыл им друга. От прикосновения Александр что-то пробормотал и, убрав с лица руку, затих. «Как давно мы не были вместе, – подумал Гефестион. – Александр все время отсылает меня с поручениями, а сам не перестает воевать, словно ищет смерть».

Самый богатый человек мира, вершитель его судьбы лежал перед ним на скромном походном ложе замерзший и обессиленный.

Гефестион, стараясь не потревожить Александра, лег рядом. Накрывшись краешком плаща, он обнял спящего царя.

– Гефестион, я уже не надеялся, что ты придешь, – прошептал Александр, даже не открывая глаза.

– Прости, Александр. Я вел себя неподобающе глупо.

– Мне уже все равно. Я не надеялся, что дождусь тебя, – он, в свою очередь, тоже обнял друга.

– Ты ничего не хочешь спросить?

– Сейчас нет. Ты рядом, и я больше ни о чем не хочу знать.

Теплое дыхание Александра возбуждало Гефестиона, как запах самки в брачный период привлекает самца. Его губы так близки. Так доступны. Словно выпрямляющаяся пружина, через мгновение Аминтор буквально поглотил их. Он вторгся в рот Александра резко и грубо. Его язык с силой раздвигал зубы любимого, освобождая себе вход. Он был готов поглотить его целиком. Не ожидая такого натиска и не успев вдохнуть достаточно воздуха, Александр почти задыхался. Гефестион на мгновение оторвался, а потом с еще большей силой обрушился на царя. Он то зажмуривал до белых всполохов, то открывал горящие сумасшедшим огнем глаза, пожирая возлюбленного взглядом. Нависая над Александром, опираясь на локоть одной руки, он второй страстно обшаривал его тело.

– Гефестион...

– Ничего не говори, Александр. Сегодня я отомщу тебе за все.

За этими словами последовал еще один сумасшедший поцелуй. Затем, на мгновение оторвавшись, он пристально посмотрел Александру в глаза. Нет, не смотрел, он давил его взглядом. Он проглотил бы его целиком, спрятав в недрах своего сердца. Но и этого было бы мало. Капелька крови просочилась через трещинку на губе царя, вызвав в Гефестионе новый взрыв звериной страсти. Он слизнул ее языком, словно упиваясь вкусом крови. Поцелуи опустились ниже, отпечатались на шее и плече царя. Забыв о ранении Александра, Гефестион задел болезненное место. Последний вскрикнул и напрягся.

– Осторожней, прошу тебя.

– Когда любовь сопровождается болью, она запоминается надолго. Ты уже никогда не забудешь сегодняшний день.

– Гефестион, ты безумен.

– Да. Ты заставляешь меня быть безумным. Ты, приучивший меня к себе, заставляешь быть без тебя.

– Это неправда. Ты всегда со мной.

– О, да. Я это видел своими глазами сегодня днем.

– Ты ничего не мог видеть. Ты ошибаешься.

– Я видел, хотя и не мог это видеть. Ты прав.

– Гефестион, ты о чем?

– Не о чем, Александр. Я не хочу ни о чем говорить сейчас. И тебя прошу, молчи.

Целуя и даже кусая возлюбленного, Гефестион опускался все ниже. Его руки сжимали Александра с такой силой, что на коже того долго еще оставались белые следы. Словно стрела прострелила Александра снизу вверх, когда Гефестион словно невзначай коснулся твердо возвышающегося желания возлюбленного. Сердце его замерло и потом, с трудом набирая ритм, бешено понеслось. Вся сущность Александра сконцентрировалась в восставшем фаллосе, где и была мгновенно захвачена пальцами и языком Гефестиона. Тот управлял любимым, заставляя его, превращенного в единое желание, двигаться в такт своим движениям. Александр судорожно обхватил пальцами подбородок партнера, стараясь поднять его голову. Гефестион перехватил его руку и так крепко сжал пальцами запястье царя, что перстень, символ верховной власти, почти до крови впечатался в ладонь Аминтора. Александр закрыл лицо рукой, и крик, одновременно с извергающемся семенем, вырвался наружу. Гефестион проглотил все, открыл рот и издал звук, напоминающий шипение. Было страшно видеть его лицо сейчас. Он поднялся к лицу Александра и замер в ожидании, когда тот вернется в реальность.

– Гефестион, не смотри на меня.

– Что, царь Персии стесняется своего скромного подданного?

– Скромного? Ты это о ком?

Открыв глаза, царь увидел над собой лицо любимого. Темные волосы спутанными прядями спадали вниз, скрывая в своей тени дорогие Александру черты. Но даже из этой тени глаза Гефестиона горели неистовым пламенем, отражая огонь, плескавшийся в светильнике. Александр хотел привстать, но тяжесть Гефестиона не позволила ему даже шевельнуться.

– Мой царь сопротивляется? Напрасно.

– Гефестион, я хочу...

– Я тоже хочу, Александр. Ты что, забыл? А как же трофей победителю? Ты же знаешь, всем трофеям я всегда предпочту один.

– Гефестион, ты пользуешься моей слабостью.

– Нет. Я пользуюсь своей силой.

Гефестион убрал волосы Александра, прилипшие к шее, и осторожно провел рукой по еще свежему рубцу.

– Скажи, Александр, почему ты все время отсылаешь меня куда-то? Я не помню, когда последний раз воевал с тобой. То мосты навожу, то еще что-то делаю.

– Я просто не хочу увидеть твою смерть.

– А-га. Ты хочешь, чтобы я увидел твою. Я правильно понял?

– Нет...

– А ты хоть раз подумал, что будет со мной, если...

– «Если» не будет.

– Уже было. Или что, по-твоему, у тебя на шее?

– Пустяки.

– Вижу, что пустяки.

– А у тебя что, мало таких?

– Таких мало. Много других.

– Гефестион, ты, видно, забыл про свое ранение у Гавгамел[9]?

– Нет. Особенно после того как ты потерся об меня, а дальше предложил отдохнуть в одиночестве. Но я не так заботлив, как ты. У меня другие методы лечения.

С этими словами он резко, даже грубо раздвинул ноги Александра.

– Так я получу свой трофей, Александр?

– Да.

Гефестион слишком хорошо знал своего друга. Он изучил его тело досконально и знал, как возбуждать любимого, управляя его ощущениями. Он любил наблюдать за партнером, видеть какие эмоции тот испытывает в данный момент. Он легко мог предугадать его желания. Не нужно было слов, тело говорило само за себя.

Уже много времени они не любили друг друга таким образом. И как только Гефестион коснулся пальцами входа, Александр застонал. Осторожно вводя пальцы все глубже и глубже, Аминтор улыбался. Ему доставляло удовольствие смотреть на царя в эти мгновения, видеть, как тот отдается. Теперь можно его мучить, отдаляя мгновения полной близости. Ведь он будет просить. Гефестион точно знал, будет.

– Или не надо? – вдруг спросил Аминтор, освободившись.

– Что? – простонал Александр.

– Я подумал, может не стоит. Ведь ты болен.

– Гефестион...

– Я слушаю, мой царь.

– Гефестион, прошу тебя.

– Просишь? Ну, это другой разговор. Ты действительно просишь, чтобы я сделал это?

– Да, – в голосе Александра нетерпение сменилось раздражением.

– Скажи еще раз.

– Да! Да! И да!

– Ну, хорошо, мой царь. Как прикажешь.

Словно таран, Гефестион пробивал себе путь внутрь Александра. Дактиль за дактилем с трудом Александр впускал его в себя. От перевозбуждения он уже не мог расслабиться, и Гефестиону приходилось силой преодолевать это сопротивление. И чем скованней был царь, тем настойчивей был гиппарх. От боли Александр закусил губу, и капля крови вновь выступила из той же трещинки. Наверное, так же и Александр брал штурмом крепости, когда с каждым ударом стенобитной машины таран все глубже и глубже входит в стену. Гефестион брал сейчас свою крепость, и она сдавалась с трудом. Он смотрел на любимого, ему нужно было его видеть. Видеть, как Александр то закрывал лицо ладонями, то мотал головой из стороны в сторону, то замирал, широко открыв рот.

Достигнув цели и войдя в Александра настолько, насколько это было возможно, Гефестион остановился. Все происходило мгновения, но показалось вечностью. Им обоим нужен был этот мимолетный отдых, чтобы потом, собрав силы, вознестись на такую ступень блаженства, на какую позволит время. Вознестись, чтобы потом упасть. Разом. Вместе.

– Что с тобой, мой царь, ты сегодня такой узкий? Александр, наше войско испытывало меньшие трудности, проходя Киликийские ворота, чем я, входя в тебя.

– Но ты же прошел.

– С трудом. Ведь ты такой не уступчивый, мой царь.

– А ты такой настойчивый, мой гиппарх.

Гефестион навис над любовником, сплел свои пальцы с его и начал медленно, очень медленно двигаться, то выходя, то вновь вдавливаясь в Александра. Вначале Аминтор смотрел на возлюбленного, улыбаясь и игриво закусив нижнюю губу, но потом запрокинул голову и начал двигаться быстрее. Он бился о ягодицы Александра подобно волне, налетающей на скалы во время прилива. Оба испытывали боль, и это придавало им еще большей остроты ощущений. Они слишком давно не делали этого, и теперь поднимались все выше и выше к самому верху небес блаженных. Сейчас Александр смотрел на любимого. Хотя прошло уже больше пятнадцати лет с момента их первого знакомства, царь не переставал любоваться Гефестионом. Тонкие, почти женские черты еще больше подчеркивались мужественностью выражения лица их хозяина. Гефестион – венец совершенства, по недосмотру богов спустившийся на землю. До сих пор он оставался самым близким и самым загадочным человеком для Александра.

Царь переставал ощущать реальность. То, что сейчас Гефестион делал с ним, вырывало его из круга бытия.

– Александр, – последнее, что он услышал, проваливаясь в нереальность блаженства. Боль, оргазм, крик смешались воедино, выплеснув сознание Гефестиона за пределы мира.

Теплый влажный поцелуй лег на губы царя, но он был не в силах ответить на него. Александр не существовал в это мгновение ни как царь, ни как человек. Он был сгустком слепого блаженства, которое тычется в безрезультатных поисках своего тела.

Гефестион улыбнулся краешком рта. Никто и никогда не увидит Александра таким. Никто и никогда не познает Александра таким. Никто никогда. Потому, что Александр его. Такой вот. Весь.

– Гефестион... Я еще жив?

– Не знаю, Александр. По-моему, жив. До сих пор тебя не сломило ничто. Неужели ты думаешь, что это под силу смертному?

– Смертному нет. Тебе да. Гефестион, мы так редко...

– Ты сам избегаешь меня, Александр. Видимо, юные гладкие тела привлекательней моих старых шрамов.

– Нет. Не то...

Гефестион дотянулся до кубка с вином и протянул его любимому.

– Александр, выпей, а то ты никак не найдешь себя.

– Я просто не хочу... искать...

– Выпей.

– Мне сегодня было больно.

– Знаю.

– Почему тогда?

– Я хотел, чтобы так было. Я уже говорил тебе, ты запомнишь это навсегда.

Несколько капель вина упали царю на грудь. Не отрывая от любимого глаз, Гефестион медленно наклонился и слизнул их. Это был вкус вина и Александра. Вкус нежности и страсти. Вкус совершенства.

Потом они лежали молча какое-то время. Александр на боку, а Гефестион за его спиной, в точности повторяя позу царя. Вдруг Аминтор засмеялся.

– Ты что? – спросил Александр.

– Я не могу тебе сказать. Ты будешь злиться.

– Да, что случилось, Гефестион?

– Александр, ты захватываешь государства, подчиняешь народы, правишь миром. Так?

– Так.

– А кто владеет его правителями?

– В смысле?

– Кто поставил на колени весь мир? Ты. А ты никогда не думал, кто ставил на колени наследного принца, царя Македонии, фараона Египта и правителя Персии. А?

Александр повернул голову и посмотрел на Гефестиона через плечо. Тот широко улыбался, а в глазах горел озорной огонь.

– Александр, разве не царь Македонии только что стонал подо мной? Или правитель Персии? Я не разобрал.

– Гефестион...

Александр хотел ударить того по щеке, но Амитор перехватил его руку.

– Мой царь сердится. Я так и думал. Но разве не македонский царь умолял меня? Разве царь Персии сам не хотел этого?

Александр отвернулся:

– Хотел.

Потом помолчал немного и тихо произнес:

– Фараону Египта тоже нужно просить, если сейчас?..

Гефестион приподнялся на локте, заглянул Александру в глаза:

– О-о-о! Для такой цели нужно звать великого любовника.

– Так зови.

Александр почувствовал, как концентрируется и твердеет желание Аминтора, словно корень дерева прорастая между их телами.

Уставший, словно пьяный, Гефестион покинул палатку царя только к вечеру. У него едва хватило сил распорядиться: «Царя не беспокоить. Он отдыхает». Гефестион прошел мимо Эксципина, даже не повернув головы, но тот понял все и так.

Войско увидело своего царя только к полудню. И хотя он был еще слаб и бледен, силу духа его ощутил каждый.

Приказ о подготовке к выступлению на Мараканды был отдан царем в тот же вечер.

[1] Стадий – мера длины, равная примерно 185 метрам.

[2] Проскинеза – при приветствии царя персидские подданные кланялись, припадая к земле.

[3] Эксципин – Квинт Курций Руф упоминает этого молодого человека как необычайно приближенного Александром. Он так же упоминает о его внешнем сходстве с Гефестионом.

[4] Багой – упоминается многими древними авторами. Квинт Курций Руф пишет, что Багой был способен своей развращенностью вызывать у Александра оргазмические состояния.

[5] Аминтор – Гефестиона называли так по имени его отца Аминты.

[6] Сарисса – копье, принятое на вооружение отцом Александра Филиппом. Ее длина равнялась приблизительно 24 футам.

[7] Продрома – легкая конница, использовавшаяся в основном для разведки.

[8] Агриане – фракийско-македонское племя. Являлись отличными стрелками из лука, часто использовались Александром при выполнении трудных задач.

[9] Гавгамелы – местечко недалеко от г. Арбеллы, где в результате кровопролитного сражения и победы Александра произошло крушение Мидо-Персидской империи в 331 г. до н.э.