Глава 11

Панические крики Жюльена превращались в тихие, испуганные стоны, когда он пытался вырваться из липкой массы, державшей его мертвой хваткой. Каждое движение, казалось, заставляло его все сильнее тонуть в песке, поэтому он замирал, тяжело дыша и чувствуя, как это погружение замедляется – но не прекращается.

Жюльен осторожно пробовал песок ногой, надеясь найти дно, и лишь глубже увязал – песок смыкался уже вокруг его ребер. Он снова забился, барахтаясь в трясине, похожей на суп, которая втягивала его в себя медленно, но верно, засасывая все глубже и глубже.

Он увяз уже по грудь и всхлипнул, почувствовав удушающую хватку песка, смыкающегося вокруг, поглощающего его. Он исчезнет, и никто даже не узнает, что с ним случилось. Какая-то, почти неосознаваемая, часть его ума завыла в отчаянии от этой омерзительной несправедливости. Смерть угрожала ему не раз, но никогда еще не представала в таком ужасном виде – медленная смерть от удушения, когда никто не услышит его крики, а его затянет в мокрую песчаную землю.

Надо было попросить Флетчера, чтобы пошел со мной – какое наказание за мою глупую гордыню...

Он перевел дух, погрузившись еще на несколько сантиметров; теперь он обессилел от своих попыток вырваться, от того, что долго держал руки над головой, чтобы и они не увязли – пока у него не осталось сил держать их, и тогда руки тоже опустились в трясину – и от бесплодных криков посреди этого заброшенного места, откуда не было выхода.

Жюльен снова позвал на помощь, когда песок поднялся до плеч, но это был тонкий, жалкий крик, бессильный, побежденный.

Все пропало – я погиб...

Черчилл присел на корточки, пробуя лезвие пилы, которую дал ему Перселл. Он улыбнулся, дружески приветствуя Кристиана, который кивнул ему молча и без улыбки.

– Господь всемогущий, мистер Черчилл, – проворчал Перселл, – вы поосторожнее, это же вам не мясницкий нож! Эй, малый, – прикрикнул он на Хейвуда, с любопытством изучавшего другой конец, – не порежьтесь! Черчилл ее только что наточил.

Хейвуд, светлая, нежная кожа которого под тропическим солнцем уже обгорела и была ярко-красной, замер и уронил пилу.

– Простите, мистер Перселл!

Черчилл и Перселл весело переглянулись.

– Еще раз так рявкнешь на мистера Хейвуда, и он прикажет тебя выдрать, Уилл.

– Нет, нет, – выпалил Хейвуд, – я никогда...

Двое моряков разразились смехом, и Хейвуд, наконец поняв, что над ним подшутили, еще сильнее покраснел сквозь загар и улыбнулся.

– А знаешь, Уилл, – заметил Черчилл, – мистер Сорель когда-то работал на лесопилке. Бьюсь об заклад, он тебе здорово поможет.

– Да уже помогает, – ответил Перселл. – Он отмечает для меня деревья.

Черчилл поднялся во весь рост, отряхнул руки и потянулся.

– Да? – он зевнул. – А с кем он пошел?

– Один.

Черчилл, озадаченный, уставился на Кристиана.

– Один? Как вы это узнали?

Он почувствовал укол тревоги. За пределами Парижа и Лондона Жюльен редко выходил даже в сельскую местность – он сам говорил об этом Черчиллу. Парень никак не мог быть готов к опасностям джунглей. Даже Черчилл не осмелился бы пойти туда без товарища – риск слишком велик.

– Я видел, как он уходит один.

Нахмурившись, Черчилл бросил:

– И вы отпустили его, мистер Кристиан? Одного – в джунгли?

Он сдержал гнев, который, казалось, хотел затопить его, как расплавленный металл, и сурово взглянул на Кристиана. Как мог он разрешить Жюльену пойти одному?

Черт возьми, этот парень захватил Черчилла врасплох. Черчилл смотрел на его прекрасное тело и миловидное лицо, чувствовал его неукротимый дух и ощущал, как в нем шевелится желание, которое со временем углублялось; но когда этот юнец разворошил его сердце – это уже совсем другая история...

– Он настаивал на этом, – ответил Кристиан приглушенным голосом, вспыхнув и отводя глаза.

– А, ну тогда он, значит, бывалый путешественник, так? – акцент Черчилла от гнева еще больше усилился, и глаза его загорелись. Он поднял с земли нож, сунул за пояс и повернулся к Хейвуду, тревожно наблюдавшему за напряженным разговором.

– Он взрослый человек, Черчилл, – холодно отозвался Кристиан.

– Это да. Только я еще думал, что он ваш друг, мистер Кристиан.

Холодный гнев прозвучал в низком голосе Черчилла. Он смотрел Кристиану в лицо, наблюдая, как сложная гамма чувств отражается на этих красивых, напряженных чертах – слишком много было этих чувств, слишком быстро они сменялись и были слишком перепутанными, чтобы определить их, но вдруг необъяснимое предчувствие настигло Черчилла.

Внезапно Чарльз Черчилл почувствовал подозрение, если не уверенность, что здесь кроется что-то большее, чем видно на поверхности. И вспышка узнавания напомнила ему, почему выражение лица Кристиана кажется ему таким знакомым, слишком знакомым – виноватый, гневный и распаленный взгляд мужчины, который любит другого мужчину... желание, ярость и страх – да, он часто видел все это на лицах тех, с кем ложился в постель, мужчин, которые, возможно, были не так привержены к прекрасному полу, как громогласно заявляли, тех, кто в отчаянии, загнанные, напивались, играли или таскались по шлюхам, чтобы заглушить свои тайные страсти – как когда-то сам Черчилл...

Ему было пятнадцать, и невинные отношения с мальчишкой почти того же возраста – действительно невинные, понял Черчилл годы спустя, только поцелуи и прикосновения, наполненные страхом и нежностью, – оставили его убитым виной и напуганным от головокружительной радости и возбуждения, которые пробудила в нем краткая интерлюдия.

Он отправился к приходскому священнику, другу их семьи, и выпалил перед ним свою слезную, запинающуюся исповедь, сходя с ума от тревоги, но всей душой ожидая прощения и отпущения грехов. Но вместо сострадания и понимания его ждала горькая кара. Вместо милосердия – жесткие и обидные слова. Вместо прощения – приговор.

В отчаянии молодой Чарльз бежал, покинув дом, любимую мать, обожаемых младших братьев. Соврав про свой возраст, он записался на британский корабль, останавливаясь в каждом порту, чтобы предаваться порокам всех сортов, кроме того греха, который, как он думал, уже приговорил его к геенне огненной. Почти пять лет он прожил вслепую, шарахаясь от одной податливой, мягкотелой женщины к другой, пытаясь бежать от правды о себе – той правды, которую пробудили неуклюжие, горячие ласки другого мальчишки.

Теперь, став старше и мудрее, он не заботился, попадет ли в ад, приняв правду о том, кто он есть. Если он обречен, то лучше ад, чем то, что он терпел годами – ничего, кроме боли и слепоты.

Могут ли Кристиан и Жюльен быть любовниками? Если бы Черчиллу задали вопрос, он не сказал бы, что Кристиан предпочитает мужчин, но, опять же, никто не сказал бы такого о самом Черчилле.

Или это была лишь догадка... Может быть, Черчилл ошибся?

Нет – он знал этот взгляд слишком хорошо. Он слишком долго видел его в зеркале.

Посвятил ли Кристиан Жюльена в восторги любви к мужчине? Пережил ли Жюльен все удовольствия, которое может дать мужское тело?

Завладел ли Кристиан сердцем Жюльена?

Ему вспомнилось все: долгие, приглушенные беседы между ними, смех, то, что они были почти неразлучны; когда они играли в карты, уныло думал Черчилл, он был лишь дополнением к их компании. Значит, они просто терпели его общество, а сами ждали редкой возможности уединиться на маленьком, переполненном корабле?

Он вспоминал, как горячо Жюльен защищал Кристиана, когда Черчилл критиковал Блая за то, как кормят на корабле. Черчилл был добрее к Кристиану, чем этот человек заслуживал, ради дружбы между ним и Жюльеном.

Еще он вспомнил, каким несчастным Жюльен ходил сегодня утром. Эти двое, может быть, поссорились, когда искали воду? Есть ли у Черчилла еще надежда?

Сумятица – и, с презрением к себе признавал Черчилл, ревность – в его мыслях рассеялась, когда он напомнил себе, что Жюльен остался один в джунглях. Какая разница, кто завладел его сердцем – если Черчилл не разыщет его немедленно, мало что может остаться от парня, тем более от его сердца.

– Через несколько часов стемнеет, – он повернулся к Хейвуду. – Мистер Хейвуд, вы не составите мне компанию?

– Да, сэр, – отозвался Хейвуд, быстро взглянув на Кристиана, забыв, что он выше Черчилла по званию.

Черчилл благодарно кивнул, потом поднял тяжелый взгляд на опущенное лицо Кристиана.

– Куда он направился?

Кристиан, все еще избегая встречаться глазами с Черчиллом, показал ему жестом:

– На юго-запад... через эту рощицу.

Черчилл прошел мимо Кристиана, Хейвуд следовал за ним, пытаясь поравняться с широкими шагами Черчилла.

– Мистер Черчилл!

Удаляющаяся спина Черчилла застыла, и он обернулся, в ожидании подняв брови с едва заметным презрением.

– Я иду с вами.

– Нет нужды.

Кристиан нахмурился, засовывая пистолет за пояс.

– Вы забываетесь, сэр.

– Как хотите, – ответил Черчилл, холодно глядя на него. Светло-голубые и ярко-синие глаза встретились и пересеклись в поединке, где слова или вопросы субординации ничего не значили.

Черчилл почувствовал новую вспышку гнева. Неважно, что вы там чувствуете к нему, мистер Кристиан, но вы бросили его в джунглях, и потому нет у меня к вам ничего, кроме презрения. Вы его не заслуживаете, а я-то считал вас хорошим человеком и джентльменом.

Он развернулся, показывая на плотную, темную зелень.

– Пойдемте.

Спастись было невозможно; борьба оказалась глупой и бесполезной.

Песок подползал все ближе, стискивая шею Жюльена, забирался под его рубашку и штаны, обволакивал мертвой хваткой. Кружилась голова от недостатка воздуха. Жюльен не мог больше кричать, не мог издать ни звука, только едва заметно вздохнул, когда зыбучие пески, как объятие жестокого любовника, сжали его грудь так, что в легких не оставалось воздуха.

Он бросил последний, отчаянный взгляд по сторонам, ничего не видя за травой, которая росла вокруг всего песчаного, зыбкого участка – надо было рассмотреть его как следует, прежде чем пытаться перейти...

Жюльен чувствовал, как песок подступает к подбородку, мягкий и влажный, и поднял лицо, слезы текли из его глаз. Все кончено. Спасения нет.

Он крепко сжал губы, сопротивляясь смерти до самого конца, когда песок начал подступать ко рту.

И услышал – невероятно – низкий голос сквозь тяжкую пелену страха и усталости.

– Жюльен!

Они остановились на плоской, болотистой равнине. Хейвуд сморщил нос от отвращения.

– Господи, какой ужасный запах.

– Болото, – пояснил Черчилл. – Что-то здесь тихо. Не нравится мне все это.

– Здесь мало деревьев, – сказал Кристиан. – Я не могу представить, чтобы Жюльен пошел этой дорогой.

Черчилл покачал головой, все еще сердясь на Кристиана, но не желая открыто ссориться с ним.

– Вы правы, я...

– Боже мой, – ахнул Хейвуд. Потянув Черчилла за рукав, он молча показал на пятно в нескольких метрах от них.

Посреди мерцающей массы сероватого песка что-то шевелилось – бледная кожа, темные волосы. Черчилл пригляделся. Кто-то попал в ловушку...

– Господи, – выдохнул он.

Рядом с ним Кристиан судорожно втянул в себя воздух и застыл.

– Мистер Черчилл, – тихо заговорил Хейвуд.

– Жюльен! – Крик вырвался у Черчилла, прежде чем он мог сдержаться. Он стал подходить туда, где тонул Жюльен – его лицо уже почти погрузилось в песок, глаза были расширены от безмолвного ужаса.

– Жюльен, не двигайся! Не двигайся! Береги дыхание – я иду!

Черчилл решительно шел к нему, осторожно ступая только туда, где росла трава, и избегая мягких, обманчиво тихих участков грязи и песка. Хейвуд следовал близко за ним, его обгорелое лицо вдруг снова побледнело. Кристиан держался сзади, тоже весь бледный, лицо его было напряжено волнением.

Черчилл остановился у края зыбучих песков, опустился на колени, протягивая руку к задыхающемуся Жюльену. Песок уже забирался в его ноздри. Черчилл громко выругался, чувствуя, как Жюльен медленно ускользает от него. Он не захватил веревки – только нож, да и все равно Жюльен не мог бы выбраться сам, если бы даже пытался.

Черчилл лег, оглянувшись на Хейвуда, который, застыв от ужаса, смотрел на Жюльена.

– Мистер Хейвуд, держите меня за ноги. Скорее.

– Вы утонете! – крикнул Хейвуд, становясь на колени, торопливо исполняя приказ, хоть и возражал против него.

– Нет, если будете держать крепко. Ну же – быстро!

Почувствовав, как руки Хейвуда сжали его щиколотки, Черчилл начал пробираться сквозь трясину, не отрывая взгляда от глаз Жюльена. Он ощущал, как скользит среди песка, и широко развел руки. Зыбучий песок похож на воду, в нем можно передвигаться при должном спокойствии.

Жюльен закрыл глаза, и голова его стала исчезать под песком. Черчилл застонал и двинулся ближе, подбодряя Жюльена.

– Я уже почти здесь, малый – держись, только держись...

Еще метр осторожного движения, и он был рядом – схватив Жюльена за волосы, он погрузил руки в трясину и подхватил его под мышки.

– Тяните! – закричал он. – Тяните меня! Я его поймал!

Он скорее почувствовал, чем увидел, как Кристиан бросился на землю рядом с Хейвудом и тоже схватил его за ноги. От этой поддержки Черчилл обрел уверенность, что он еще сможет вытянуть Жюльена наверх – живого – и не оказаться жертвой сам.

Общими усилиями Кристиана и Хейвуда его удалось достаточно далеко вытащить, чтобы лицо Жюльена показалось из трясины. Оба тянули изо всех сил, толчками и рывками, пока Черчилл не смог высвободить Жюльена из песка.

Черчилл быстро перекатил бесчувственного юношу на бок. Быстрыми, точными движениями он снял с него рубашку, вытирая лицо Жюльена ее чистой стороной, открыл ему рот и стал осторожно убирать вязкий песок.

– Мистер Черчилл, кажется, он не дышит, – тревожно прошептал Хейвуд.

Черчилл, с напряженным от беспокойства лицом, крепко обхватил Жюльена руками и сжал его грудную клетку.

– Если песок попал в легкие... – начал Кристиан.

– Помолчите, – огрызнулся Черчилл. – Все с ним будет хорошо.

Он отчаянно мял ребра Жюльена.

– Ну же, малый, не надо... – слезы неожиданно подступили к его глазам, – давай же, – шептал он.

Вдруг Жюльен выгнулся в руках Черчилла. Его вырвало водянистым, серым песком, в две волны. Он издал стон, глаза его раскрылись, слезясь от потока воздуха и крупинок песка, попавших между его веками. Ничего не соображая, он глядел на Черчилла, который весь дрожал, не скрывая облегчения.

– Мистер Чер... – это был хриплый шепот. Он ужасом в глазах взглянул на трясину и конвульсивно вцепился в Черчилла, не в силах подавить громкое, захлебывающееся рыдание.

– Все хорошо, малый, – подбодрил его Черчилл. – Теперь с вами ничего не случится.

Он видел, как еще хрупкое самообладание Жюльена покидает его, и обернулся к Кристиану и Хейвуду, молча ожидающим его.

– Возвращайтесь назад, – велел он. – Скажите Хаггану, что его ждет работа, когда мы вернемся. Мистеру Сорелю надо немного отдышаться.

– Мы должны вернуться вместе, – отозвался Кристиан, глядя на Жюльена, который все еще был в надежных руках Черчилла. Жюльен был почти без сознания, но крепко сжимал ладонь Черчилла. Тот бесстрастно изучал взглядом Кристиана. Румянец уже возвращался на лицо офицера, и глаза его были не такими расширенными и встревоженными, как несколько минут назад, но все же там оставалось беспокойство, и облегчение, и, как показалось Черчиллу – стыд.

Что до стыда, в этом не было ничего удивительного. Но чтобы Кристиан позволил объекту своей привязанности идти навстречу неведомой угрозе – этого Черчилл не мог ни понять, ни простить. Неотвязная и неприглядная мысль вторглась в его ум: что, если Кристиан, охваченный мукой или гневом, надеялся, хоть и на мгновение, что опасности джунглей избавят его от трудностей, связанных с Жюльеном, раз и навсегда. Тонкая, неумолимая ледяная корка поползла по сердцу Черчилла, сковывая его, когда он повернулся обратно к Жюльену.

– Идите, – сказал он, – мистеру Сорелю нужно собраться с силами и помыться.

Хейвуд стоял, глядя на собственную грязную одежду, все еще бледный.

– С ним все будет в порядке, мистер Черчилл?

– Да, сэр, так оно и будет. Он сейчас немного потрясен, но скоро, кажется, будет как новенький. Слава богу, грязь не попала ему в легкие.

– Да, – согласился Хейвуд тихо, весь дрожа. – Какую храбрость вы проявили, сэр. И какую изобретательность.

Черчилл устало засмеялся, приподняв Жюльена на руках.

– Нетрудно это, сэр, когда... – он запнулся, взглянув на Кристиана. – Когда друг попал в беду, – закончил он наконец.

– Жюльен не мог бы и мечтать о лучшем друге, – сказал Хейвуд, похлопав Черчилла по плечу. – Пойдемте, мистер Кристиан – давайте уйдем.

Кристиан медленно поднялся, глядя на Черчилла, который продолжал встречать его взгляд со спокойной уверенностью.

Что-то – какая-то вспышка осознания промелькнула между ними, и глаза Кристиана зажглись внезапной свирепостью. Знает, подумал Черчилл и обнаружил, что ему теперь все равно. Барьер, который он установил сам для себя, начал трещать, когда появился этот Жюльен Сорель, не предлагавший ему ничего большего, чем дружба. Болью в сердце отзывалась мысль, что, может быть, никогда он не будет ближе к Жюльену, чем сейчас, когда держит его в объятиях – но это можно вынести.

Наверное.

Кристиан повернулся и стал уходить, Хейвуд следовал за ним.

– Будьте осторожны, мистер Черчилл, – крикнул Хейвуд.

Слишком поздно, невесело подумал Черчилл. Вслух он ответил:

– Мы будем осторожны.

Черчилл ждал, пока они не исчезли в лесу, потом помог Жюльену сесть.

– Мистер Сорель, – тихо сказал он, похлопав его по щеке, которую еще покрывала корка песка. – Очнитесь, малый.

Жюльен снова открыл глаза и взглянул на Черчилла, все еще как в тумане.

– Со мной все в порядке.

– Знаю. Ну что, встанете?

Жюльен кивнул и высвободился из объятия Черчилла. Оба поднялись на ноги, Черчилл был наготове, ожидая, не споткнется ли он.

– Кости не сломаны?

Жюльен замотал головой, оглядываясь на яму, которая едва не поглотила его жизнь.

– Тогда выбираемся отсюда. Нам бы выкупаться обоим. Осторожно – ступайте следом за мной.

Они медленно пробирались по обманчивой почве, перешагивая с пучков травы на камни, избегая любого участка, подозрительного на вид. Черчилл серьезно и внимательно наблюдал за Жюльеном, поддерживая рукой дрожащего молодого человека, когда он оступался. Они шли молча, следуя по течению к уклону, обратно к водопаду, к его холодному стремительному потоку, пенной белизне и вспыхивающей вокруг радужной дымке – все это было целительным бальзамом после вялых, нездоровых испарений трясины.

Черчилл остановился и улыбнулся Жюльену.

– Неплохое местечко, а?

Не дожидаясь ответа, он вскочил на твердые скалы и стал пробираться к водоему, улыбнувшись, когда водяная дымка легким туманом обволокла его грязное тело. Он обернулся к Жюльену, который стоял у края воды, растерянно глядя на нее.

Нахмурившись, Черчилл вернулся.

– Давайте, мистер Сорель, – вам надо отмыть с себя всю эту дрянь. Вы же весь грязный.

С кривой улыбкой он приподнял руку Жюльена, глядя на рукав рубашки, которая была когда-то белой, а теперь вся в песке, мокрая и грязная.

Лицо Жюльена, на которое медленно возвращался румянец, вдруг снова побледнело. Его передернуло, и вдруг все его тело затряслось от спазмов. Жюльен упал на колени, тяжело дыша, как будто ему не хватало воздуха.

Черчилл опустился рядом, узнавая в этом ужасе запоздалую реакцию, осознание близкой смерти. Боясь, что Жюльен потеряет сознание, Черчилл крепко схватил руками и слегка тряхнул, потом сильнее, потому что Жюльен не хотел или не мог отвечать.

– Ну же, мистер Сорель! Ничего больше не случится – все хорошо. Все хорошо.

Жюльен отчаянно замотал головой. Черчилл еще раз тряхнул его, теперь по-настоящему забеспокоившись.

– Да, все хорошо! Держитесь, малый – никуда вы теперь не денетесь.

Жюльен высвободился из рук Черчилла, наклонился набок, и его вырвало снова, тонкой, горькой струей желчи. Он скорчился на земле, обхватив себя руками. Когда Черчилл осторожно прикоснулся к его спине, остатки самообладания покинули его, и он заплакал, громкие, хриплые, некрасивые рыдания исходили откуда-то из глубины его груди. Черчилл с облегчением вздохнул и крепко обнял Жюльена, пытаясь сдержать радость, когда руки юноши обхватили его широкое тело. Он что-то тихо бормотал ему, гладя его по волосам, засохшим от песка.

Подумать страшно – Жюльену пришлось едва не сгинуть, чтобы оказаться в объятиях Черчилла. Он почувствовал, как в теле его нарастает возбуждение, и ругал себя, приказывая себе прекратить, ведь Жюльен ему не принадлежит, какую бы благодарность он к нему ни испытывал. Черчилл начал отстраняться от него, но Жюльен не отпускал, цепляясь за него с неожиданной силой.

Не ему – но и не Кристиану, подумал Черчилл. Любовник он Кристиану или не любовник, никому и никогда Жюльен не будет принадлежать. Слишком гордый – ждал, пока другие уйдут, чтобы выплакаться.

Другие – но не я.

Потрясенный этой мыслью, он обнял его крепче, чувствуя сладкую, незнакомую и неожиданную боль в груди.

Ах, Поджигатель... что ты сделал со мной?