Играть с судьбой в извечное лото,
Искать душе утраченную пару
И заплатить недешево за то,
Что, может быть, другим дается даром.

– Ты сказал: сбиваете с пути мальчишек... Нет, я никогда не поступал так. Я сам был тогда мальчишкой, обычным сынком мелкопоместного дворянина, и мечтал попасть в королевскую гвардию. Ну да куда там, таких, как я, там никто не ждет. Ловок был, вынослив, это да, а особых дарований во владении мечом или в стрельбе не показывал.

В лето, когда мне минуло пятнадцать, в подвале в доме моего отца завелось что-то или кто-то. Не сказать, чтобы мы видели чудовищ или призраков, но неясный страх начал подтачивать наше семейство, до этого веселое, жившее повседневной заботой об урожае, о доходах, удачной охоте или пирах. Матушка, бывало, днями не выходила из спальни, а ведь прежде ее хлопотливые шаги, громкий веселый голос задавали тон всему дому. Когда старший брат вернулся из погреба бледный, слабый, как после тяжелой болезни, и слег надолго, отец не выдержал, выкопал свой «горшочек с золотом на черный день», как он говорил, и отправился в столицу.

Через несколько дней к воротам подъехали два всадника. Я ожидал увидеть солидного старика в мантии, с каким-нибудь причудливым посохом. Но в госте, довольно молодом мужчине, не было ничего необычного. Да, он, кажется, был красив, но я тогда не особенно разбирался в мужской красоте. Разочарованно отошел я от окна и, наверное, потерял бы к приехавшему магу всякий интерес, если бы не горячее желание хоть как-нибудь приобщиться к приключениям, которые не должны были замедлить начаться в усадьбе. Надо сказать, что ни малейшей возможности попасть в погреб давно уже не было, потому что после случая с братом отец сам проверил все ходы и выходы, даже не пытался добыть оставшиеся там вина и выставлял на стражу самых крепких и храбрых слуг.

За обедом я без всякого стеснения разглядывал мага, тем более что сидел так, что ему этого не должно было быть заметно. Но он заметил, и вдруг на какой-то миг наши взгляды пересеклись.

А назавтра я столкнулся с ним в коридоре, и он придержал меня за локоть.

– Интересуешься магией, парень? Заходи вечером, посмотрю, на что ты способен...

Не буду врать, что я не сжимался от страха, стучась в комнатушку, ему отведенную.

И чего только у нас в глуши о столичных магах не говорили – это, мол, не деревенские колдуны или знахарки, им ничего не стоит превратить целый полк врагов в пепел за какие-нибудь минуты, а если что не по ним, так превратят в лягушку или червяка.

Однако хозяин был ласков, предложил сесть и долго молча смотрел мне в глаза.

– Да, очень интересно, какие-то задатки у тебя, безусловно, есть. Не хочешь ли ко мне в ученики?

От такой перспективы у меня захватило дух, куда-то тут же исчезли нелепые мечты о королевской гвардии, но я с достоинством, как мне самому тогда казалось, солидно ответил:

– Спасибо, мой господин, если отец позволит.

Отец, конечно, был доволен, еще бы, какая честь для сына небогатого дворянина.

Вечерами я приходил к нашему гостю, он пытался учить меня кое-каким простым фокусам, вроде зажигания огня одними пальцами, и у меня, как мне казалось, что-то получалось. Но чаще маг просто беседовал со мной. Он рассказывал и спрашивал о разных вещах, подчас это казалось простой болтовней, когда беседа порхала бабочкой от одного предмета к другому. Прошло несколько дней, и я уже не мог прожить и дня без того, чтобы не побыть вместе с нашим необычным гостем. А что же погреб, спросишь ты?

Да ничего, видно, он совсем околдовал меня, так что я даже не пытался спросить об этом или проследить за ним, а все дни проводил, изучая книгу заклинаний, которую он мне дал. Больше всего меня огорчало то, что в одиночку я не был способен выполнить ни один даже самый простейший магический фокус, которые легко уже получались в присутствии наставника.

А он, видимо, вел непростую работу, потому что не раз я видел его усталым, с тяжело опущенной головой сидящим у стола.

– Входи, входи мой мальчик, для тебя я никогда не устал и не занят.

И я входил, и снова длились беседы и небольшие тренировки. Временами мне начинало чудиться, что он смотрит на меня как-то по-особому и губы его кривятся в гримасе то ли боли, то ли...

В тот вечер он сказал:

– Извини, парень, сегодня не до тебя. Завтра, все решится завтра утром, – и вдруг обнял меня, поцеловал и вытолкнул за дверь.

Ошарашенный, я не знал, что и думать. У меня как-то не случилось тех известных утех со служанками, которые нередки для дворянских мальчишек, не успел я еще пережить полудетской влюбленности, которая, говорят, дается для пробуждения души. Но сердце замирало, когда я вспоминал этот поцелуй, и кажется, впервые я понял, что если с ним что-то случится...

На следующий день довольный отец принимал работу, лично спускался в подвал, осматривал совершенно целые бочки с яблочным и ягодным вином, а маг, усталый, но радостный, похлопывал его по плечу и говорил:

– Ну слава богам, управились. Ты, хозяин, только не забывай обновлять обереги, да пришли служанок, чтобы отмыли слизь у входа.

Вечером было угощение для всей семьи. Матушка снова сидела за столом, радостная, хотя немного бледная, и даже старший брат встал с постели, хотя ему, по словам мага, еще нужно было время, чтобы восстановить силы.

Маг шутил, рассказывал веселые истории, только все понимали почему-то – на вопрос о том, что же это было в нашем погребе, он не станет отвечать. Он пил, наверное, больше всех, но не пьянел совершенно, а когда стали расходиться, обнял меня за плечи и повел в свою комнату. Никто не удивлялся, так как меня уже считали учеником, который покинет имение вместе с гостем.

Там, в небольшой комнатушке, все и произошло. Я был немного пьян, еще больше смущен и испуган и не смог ни воспротивиться, ни осознать, что это может для меня значить. Утром как потерянный выскользнул к себе. Стыд, сожаление, уязвленная гордость, острое воспоминание о секундах, когда сквозь боль пробивалось что-то такое, чему еще не знал названия, – все это требовало одиноких слез и отдыха.

Но пришел отец, потом мать, они суетились, помогали собрать вещи, давали советы.

– Ты там в столице, смотри, не ходи по кабакам, – говорил отец.

– Чти богов, – вторила матушка, – да смотри не простудись...

Полусонный, измученный, с трудом держащийся на ногах, я молча принимал напутствия, восклицания, родственные объятия, еле-еле взобрался на коня и, не смея взглянуть в лицо наставнику, дернул поводья.

Два месяца в столице тянулись, словно год. Волшебник уходил утром, возвращался вечером. Как-то он реже стал говорить со мной, а ночами разговоры заменялись совсем другим. Что было делать? Учился по книгам, пробовал воспроизводить заклинания, занимался мелкими хозяйственными хлопотами. На улицу одному мне было выходить строго запрещено, да и не тянуло меня туда, ведь учитель нередко брал меня с собой в город. Шумная толпа столичных улиц как-то не радовала меня, я чувствовал себя диким зверьком, оказавшимся на цепочке, но как оборвать ее, если кроме хозяина никого нет в этом мире, а родные места так далеко? Книги стали моими друзьями, хотя прежде я не был особенным охотником до чтения, да и были в родительском доме лишь описания деяний богов и несколько ветхих рыцарских романов.

Любил ли я его? Не знаю. Скорее принимал его страсть как должное, как некий тайный обычай магов, о котором не говорится в книгах.

Но время шло, и однажды ночью, когда мой утомленный наставник, получив все что хотел, спокойно лежал рядом, положив руки под голову, я решился спросить:

– Учитель, а как мы будем дальше?

– Ты о чем, мальчик? – обеспокоенно проговорил он. – Разве тебе не хорошо со мной?

– Я многое понял и знаю, что никаких способностей у меня нет. Что мне делать дальше? Мне скоро будет шестнадцать, и что – я так и останусь никем? Лучше бы мне тогда вернуться к отцу, – гневно упрекал я его и бросился вон, намереваясь проторчать всю ночь на кухне, потому что думал, что он не принимает меня всерьез.

Он бросился вслед:

– Прости, прости, я полюбил тебя с первого взгляда и не знал, как завоевать, не сумел ничего придумать лучше. Я надеялся, что ты тоже будешь любить меня – а магия, что ж, кроме нее есть много других дел.

И много другого говорил он, и – кончилось все тем, что он позволил мне, ну сам понимаешь... А потом в угаре новых ощущений, раскаяния...

Утром я почувствовал, что у меня на внутренней стороне бедра что-то жжет и болит, как будто ожог. Светлело, и, приподнявшись, я разглядел на своей коже рисунок – две окружности, надетые на отрезок со стрелками по концам.

Мой повелитель смотрел на меня и, не дожидаясь вопроса, сказал – это древний знак Ит, его носят равные в любви.

– Теперь ты должен нанести мне этот же знак, – и принес иглу, краску, и лег, раздвинув ноги, будто предлагая себя снова.

Руки мои дрожали, я был так же неловок, как ночью, когда в первый раз получил его тело в свое распоряжение, и причинил не меньше лишней боли. Он даже не пытался снять эту боль, хотя, наверное, ему-то это ничего не стоило. И лишь направлял и поддерживал мою руку, но рисунок все равно получился не таким ровным, как у меня.

А потом он встал как ни в чем не бывало, поцеловал меня и ушел.

В полдень он вернулся и, ничего не объясняя, отвел меня в школу мечей. Больше мы не виделись. Не скажу, что я тосковал по нему, новая жизнь, желание не посрамить имени отца, тяжелые занятия давали много причин забыть. Он не навещал меня...

Прошло полгода, и совсем незнакомый мне человек передал мне конверт, сообщив, что маг такой-то погиб в дальних краях, оставив мне небольшое наследство и письмо.

Я как-то машинально раскрыл конверт и нашел листок, на котором были всего четыре строчки:

Когда взлетало мягко, словно моль
И оседало пылью наслажденье –
В твоих глазах хотел увидеть боль
В борьбе с желанием, а видел лишь презренье...

Тяжелое молчание повисло в охотничьей сторожке, где два молодых человека, чуть живых от усталости, сидели на почерневшей от времени скамейке. В очаге горел огонь, уютно ворчала вода в котелке.

– Эта твоя птица, она, наверно, никогда не сварится, – проворчал один, тыкая ножом в котелке. – Рассказывай дальше, если хочешь и можешь...

– Дальше? Закончив школу, я попал в отряд королевских разведчиков, за ловкость в преодолении стен и бесшумный шаг, наверное. Женщины? У разведчиков не бывает женщин, только шлюхи или прекрасные дамы. Ни те, ни другие не были мне нужны. Пара интрижек, да, были, из-за последней, с сынком одного вельможи, я здесь...

И опять Маг, который, казалось, переваривал услышанное, вернулся в мыслях к утру этого дня, когда он очнулся на лесной поляне, возле погасшего костра.

Сознание возвращалось через тяжелую хмарь, похожую на похмелье после низкосортного вина. Пяток комаров впились в голую спину, острые сухие сосновые иголки колют бок, тело, окутанное утренней сыростью, болит, как при зимней лихорадке, но самое дикое – это сильные руки, которые обняли, сдавили, и голова на плече – наемника и друга? Что же было вчера – и вдруг стало ясно, что именно. Как же это я? Чем он меня опоил?

– Да пусти же ты меня, гад, – но вместо крика лишь шепот срывается с пересохших губ.

А этот, чтоб его, только прижимается крепче и нежно трется подбородком о плечо.

– Пусти...

Сквозь злость откуда-то всплыло – улитка... Я же вчера его... полным превращением ... в улитку... Так почему же...

И вдруг руки отпустили его. Как пружина, вскочил его напарник, прислушался, вгляделся туда, через реку, где рассветный ветер разгонял легкий туман над ивняком.

– Послушай, очнись скорее, твоя распротреклятая дырка...

Маг только зашипел злобно.

– Да не та, о которой ты подумал, – неожиданно грубо сказал воин, с которого куда-то слетела его привычная печальная деликатность, – а там, на другом берегу, в пещерах Грома.

При этих словах волшебник с трудом поднялся и уставился на темную расщелину, которая уже достаточно хорошо была различима в разрывах тумана. Из нее узкой лентой выливался поток, блестящий желто-черный поток. Он расползался шире, шорох, похожий на струящийся песок, становился все отчетливее, и вскоре живая волна придвинулась к берегу, потыкалась у воды и по старому ольховому стволу, который, словно мост, протянулся над речушкой, устремилась на берег, где застыли в недоумении маг и его наемник.

– Это жуки-полосачи... – нервным шепотом пояснил наконец-то немного пришедший в себя маг. – Жрут все. Никогда не видел сразу так много.

Вспомнилось детство, когда мать заставляла собирать их на огороде в ведерко, а потом давить или бросать в огонь. А огород был немаленьким. Вечерами, когда ложился спать, перед глазами все мельтешили желто-черные хрусткие спинки и оранжевые толстые личинки, похожие на перезрелые плесневеющие ягоды.

– Эй, маг, да что ты опять застыл? Давай, ногами хоть подавим, когда они будут здесь.

– Не выйдет, нам столько не раздавить, будет месиво, скользкое, а если упадем – сожрут.

– Тогда скорее колдуй что-нибудь, а я сейчас. У меня есть немного земляного масла.

Воин бросился к своей сумке, быстро поджег оставшийся хворост и плеснул из бутылки. Полыхнули сучья, сухие листья, еще не перегнившие в недолгую малоснежную зиму, пламя рванулось навстречу нелепой, но от этого не менее опасной силе. Пришедший в себя маг из последних сил поддержал огонь заклятием. Лопались в огне жучиные крылья, поднялся смрад, пепел полетел в воду. Огненное заклинание перебросило пламя через речушку, а двое голых молодых людей, один из которых размахивал совершенно бесполезным в данном случае мечом, босыми ногами давили, топтали хрупкую массу существ, которые пытались проползти по краям полукруга, где стена огня была ниже.

– Держись, не падай,– хрипел маг.

– Да замкни ты, наконец, кольцо.

– Сил мало, потратил все...

Они перебрались на другой берег, благо речка была совсем мелкой, а там огонь волшебным кольцом окружал черную трещину, и пепел втягивало внутрь.

– Ура!– вдруг завопил наемник. – Даешь пещеры Грома! – И как был, с одним только мечом, попытался рвануть в глубину. Но вход был слишком тесен.

– Стой, во имя тьмы и света, – маг, хватая воина за плечо, рванул его на себя. Не удержав равновесия, оба рухнули в пепел. Кашляя, со слезящимися глазами поднялись. Им ничего не оставалось, как спасаться в воде. Хорошо еще, что воин не выронил своего меча. Когда они выбрались на другой берег, воин уже без всяких слов понял, как нелеп был его порыв, и в недоумении уставился на спутника.

– Что это со мной?

– Потом, потом, – заторопил его маг, – я теперь все понял, – скорее, одеваемся, берем барахло и прочь от этого места.

Но скорее не получалось. Силы оставляли их с каждым шагом, вверх по холму они уже не шли, а еле брели, не оборачиваясь и опустив головы.

– Послушай, – вдруг спросил наемник, – кажется, мы собирались лезть в эти пещеры? Почему же...

– Потому. Я вот не спрашиваю тебя, почему ты ночью...

Пристыженный воин уже не решался спрашивать дальше.

Все дальше и дальше маленькая речушка, пещеры Грома. Наконец возле небольшого пруда молодые люди рухнули на траву и долго лежали так, а потом пили воду, разгоняя ряску и ленивых водомерок.

Отдышавшись и снова растянувшись на траве, маг наконец ответил на немой вопрос, стоявший в глазах его спутника.

– Я не знал, нигде в книгах этого нет. Пещеры Грома, похоже, способны поднять в нас самое темное, что только есть. В самом ли деле я превратил тебя в улитку, или это только привиделось? И за что? Никогда раньше не имел желания судить других или сознания своего права делать это. Ну врезал бы как следует или прогнал бы. Но ударить величайшим заклятием...

– Я верю тебе, – после некоторого размышления ответил воин. – Надеюсь, не думаешь, что я...

– Нет, конечно, ты – не насильник и не хам. Это все сила пещер. А потом, как ты рванул на штурм?

– Действительно, для награжденного змеиным кольцом это несколько... несвойственно. И что же теперь?

– Теперь? Мы потерпели поражение. Теперь я понимаю, почему в одной из книг написано: «Лишь чистые душами войдут в пещеры Грома, чтобы сокрушить зло, таящее там». Мы с тобой – к ним не относимся. Будем отступать, и чем дальше, тем лучше, пока сила пещер не вытащила из глубин наших душ что-нибудь еще более жуткое. Идем же, у меня совсем мало сил. На превращение тебя в улитку я ухайдакал не меньше половины, на огонь ушло еще порядочно, теперь нужно затаиться, отдохнуть, а потом – наймемся что-нибудь охранять до зимы... – горько вздохнул маг.

Они уходили все дальше и дальше от непримечательной речки, от покрытого пеплом берега, и постепенно наваждение стиралось, и от него оставались лишь усталость и неясное чувство потери чего-то важного. Цели? Уверенности в себе?

Охотничья сторожка, где неизвестный хозяин оставил дрова, воду и даже отгоняющую призраков руну над входом, показалась настоящим спасением.

– Послушай, что это с тобой, ты весь дрожишь? Ты не ранен ли? – вдруг очнулся маг, вглядываясь в лицо своего товарища.

– Ничего, ничего...

– Не смей спорить, я разбираюсь в болезнях и порче. Да у тебя что-то с ногой?

А его товарищ, будто окончательно потеряв силы после этой мучительной исповеди, сполз на пол, уже не имея сил сидеть на скамье. Содрав с бедняги штаны, маг увидел, что от внутренней стороны бедра до колена разливается багровое пятно.

– Заражение... когда это тебя угораздило...

– Нет, это не заражение. Это знак Ит. Любовь разбудила его, и нет магии, которая могла бы спасти, кроме...

– Кроме магии разделения? Если кто-то согласится получить от тебя такой же знак?

– И ты...

– Да,– уверенно ответил молодой волшебник, – все равно ведь все уже между нами было...

– Но ты не любишь меня, как же... и тебе еще недавно была неприятна сама мысль...

– А ты? Готов благородно сдохнуть, а мне оставить надорванную совесть? К тьме любовь, я никогда никого еще по-настоящему не любил, но хоронить тебя здесь и сейчас не намерен! Бери кинжал и пузырек с соком травы лирет, она остановит кровь, и режь, пока я не передумал.

Дрожала рука наемника – как тогда... и рисунок выходил опять неровным, а в лицо магу он не смотрел.

– Все? Боли, пожалуй, поменьше, чем когда ты меня...

– Действительно все. Почти, – проговорил наемник, пытаясь спрятать за усмешкой смесь благодарности, желания и суеверного ужаса перед поступком его товарища.

Они съели разварившуюся до волокон птицу, медленно пили теплую воду, черпая ее из бочки помятым жестяным ковшом, а потом застыли, привалившись к стене, слушая шелест вечернего ветра за стенами избушки.

Свет не спешил угасать за тусклым оконцем. Наконец маг, стряхнув оцепенение, встал, повернулся спиной и медленно стащил штаны. Сильные руки обхватили его, он повернулся в них, нерезко, медленно откидывая голову, а потом потянул партнера вниз, на пол, на сброшенную одежду, разводя колени.

Скорее, скорее, – чтобы снова – отдельно, как сухие листья, что легко разбрасывает ветер.

«И чего я ждал, – думал маг, – ведь знаю свое тело наизусть. Неужели эта нелепая руна что-то изменит? Никогда раньше такой не видел. Да... вот девчонка одна в «Спелой вишне» тоже все лезла пальчиками, куда не просили, я шлепал ее по рукам, а она заливалась хохотом. А этот... такое лицо, будто ему подарили полмира».

Нестерпимо захотелось грызть ногти, как в детстве, когда беспокоила неопределенная досада, или потом, когда не давалась магическая задача.

– Эй, ты чего, – приподнялся на локте воин, заметив, чем занят его партнер, – может, помочь?

– Это как? Cвои подставишь?

– Да нет, зачем же...

Одна рука сдавила запястья мага, другая побежала по телу, и затихла боль в обкусанном пальце, а горячая волна начала свой разбег.

– А? Что? – очнулся волшебник, когда руки товарища вдруг разом оставили его.

– Что-что, – огрызнулся воин. – А равенство? Давай, не все же мне одному.

Бился комариный писк под потолком, билась в голове у мага идиотская песенка:

– Я продолжаю простые движенья...

И опять не остались рядом. Молча расползлись по углам, кое-как устраиваясь на ночлег. Угасал злой огонь запретного знака, которым были запятнаны оба. Не было у них ни чистых душ, чтобы войти в пещеры Грома, ни понятного будущего, только одно поражение и одна нерадостная тайна на двоих.

А далеко в столице молодой король, желая идти в ногу со временем, издал указ, поименованный «О союзах сердец», где, кроме всего прочего, говорилось: «Подданные одного пола могут заключить союз в присутствии нотариуса и жреца многоликого бога перемен. В знак верности они обмениваются серебряными кольцами с гравировкой древнего знака Ит, который являет собой две окружности, проходящим через их центры отрезком со стрелками на концах соединенные».