Время действия: июль 1280 года от основания Аквилонии
Место действия: княжество Ройтан на севере Бритунии
Мгновение, когда он вошел в «Дом на перекрестке», осталось незамеченным. Открылась скрипучая дверь, впустив солнечный свет, в дверном проеме обозначился четкий силуэт. В трактире, без того переполненном съехавшимися к базарному дню жителями окрестных деревушек, стало на одного посетителя больше.
По мере того, как он шел через зал, разговоры о видах на урожай, ценах за меру пшеницы и обсуждение недостатков выставленного на продажу пегого мерина утихали, а головы поворачивались вслед – головы мужчин и женщин, дворян и простецов, слуг и заезжих торговцев. Он преспокойно шагал, иногда подбрасывая носками сапог пучки подгнившей соломы на полу, слегка улыбаясь своим мыслям и точно зная, куда направляется.
Потом кто-то с пеной у рта клялся, что видел, как тяжеленный табурет с восседавшим на нем почтенным старостой Нижнего Чороха (тянувшим не менее двух десятков стоунов) сам убрался с его дороги. Без малейшего участия старосты. Никто не пытался остановить его или заговорить, а хозяин заведения, заикнувшийся насчет «Комнату, обед, выпивку?», поперхнулся недосказанной фразой и потом еще с четверть колокола глядел на мир затуманенным взором, забывая привычно недоливать кружки.
Сопровождаемый облаком почтительного молчания и еле слышных перешептываний, он подошел к столу, облюбованному Ночной Стражей, и остановился, снисходительно и весело озирая притихшую от неожиданности компанию. Взгляд миндалевидных глаз, черных с золотыми искорками, внимательно изучил всех четверых – Гвая, Эйнара, Конана и Альдис, на пару ударов сердца задерживаясь на каждом из присутствующих. Чужак словно взвешивал Охотников на незримых весах, привешивал бирку с наименованием и ценой и выставлял на полку.
Старший Кречетов открыл было рот, не нашел, что сказать, и снова примолк. Неустрашимая Альдис густо покраснела, уткнувшись лицом в свою кружку. Приметивший смущение напарницы Эйнар пакостно хихикнул и заговорщицки подмигнул незнакомцу.
Ночная Стража заглянула в «Дом на перекрестке» по совершенной случайности и ненадолго – их оседланные лошади стояли рядком у крыльца, дожидаясь хозяев. Кречеты наведались в Ройтан исключительно заради повидать тана Ройла и поведать о своих невеселых открытиях в Туманной Долине. По завершении беседы Эйнар немедля начал ныть, что умрет в мучениях, если ему не позволят заглянуть в трактир и осушить кружечку-другую. Мол, общение с Ройлом всегда вызывает у него непреодолимую жажду и тягу пообщаться с простым народом. Просьбы заткнуться он пропускал мимо ушей... и вот к чему это привело!
– Чем обязаны... э-э... благородный месьор? – со второй попытки Гвай наконец обрел дар речи. – Трудности с вурдалаками в семейном склепе, неупокоенные мертвецы, гнездо клешненогих арфаксат в фамильной сокровищнице?
– С подобными мелочами я пока еще в силах справиться самостоятельно, – язвительно откликнулось чудесное явление. Голос у пришлеца был звонкий и мелодичный, похожий на девичий, хотя под этой обманчивой мягкостью угадывалась тщательно скрываемая сталь тройной ковки, закаленная в только что пролитой крови врага. – Кстати, дражайший Уржель, сыскари Латераны все еще не теряют надежды. Однако я не собираюсь облегчать их труды в тяжком деле поисков твоей шальной головушки. Сиди смирно – проживешь дольше, – совет сопровождался не улыбкой, но изгибом губ, намекающим на таковую – холодную, как снег на вершинах Граскааля.
Гвай как-то сразу примолк, сделав вид, что изучает круги годовых колец на изрезанной ножами столешнице. Кречет даже не стал выяснять, откуда черноглазому хлыщу известно его родовое имя и давняя тяжба с аквилонской тайной службой. Альдис нехорошо скривилась и покосилась на спутников в явном недоумении – почему те ничего не предпринимают?
– Милая девушка, вот за нож хвататься не стоит. Еще порежешься ненароком, – тем же иронично-насмешливым тоном произнес незнакомец, и на скулах асирки проступили два белых пятна сдерживаемой ярости. – Я тебе не враг... Правда, и не друг тоже. Я всего лишь хочу ненадолго одолжить у вас кое-что. Обещаю вернуть в целости и сохранности.
Гость со скрипом развернулся на каблуках и выжидательно уставился на Конана. Варвар старательно делал вид, будто никакого нахального выскочки здесь нет и никогда не было. Черноглазый разочарованно фыркнул:
– Мог бы из вежливости уделить мне толику твоего драгоценного внимания...
– Вот делать больше нечего – слушать всяких пустозвонов... – поделился со стеной и потолочной балкой киммериец, не трогаясь с места.
– Шли бы вы во двор, в самом-то деле, – забеспокоился Эйнар. – Там и разобрались. Конан, тебе настолько тяжко оторваться от табурета? Ты уподобился дереву, обзавелся корнями и прирос? Могу предложить замечательный настой, разъедает старую древесину быстрее, чем ты успеешь сосчитать до десяти.
– Он просто меня боится, – охотно разъяснил примолкшим Кречетам и любопытствующим зевакам гость. – Что ж, значит, не судьба. Бывай, варвар. Может, еще встретимся – в другой жизни. Мое почтение, прекрасная дева.
Пришлец небрежно кивнул Альдис и столь же невозмутимо зашагал к выходу. Мысленно он бился сам с собой об заклад: насколько хватит выдержки у варвара, прежде чем тот ринется ему вслед с намерением свернуть шею? Конан может преспокойно пропустить мимо ушей обвинения в распутстве, пьянстве, болтливости или неумении считать деньги, но назвать его трусом и уцелеть удалось немногим. В основном тем, кто успел вовремя скончаться или смылся на другой конец Материка.
Парень в черном и зеленом благополучно прошел через весь трактир и даже спустился по трем покосившимся ступенькам, когда чувства предупреждающе взвыли: «Опасность близко!»
Он шагнул в сторону и тем избежал нацеленного в спину выпада, грозившего переломом позвоночника.
– Подкрадываться и наносить удар сзади недостойно истинного воина, – высказал свое мнение заезжий гость, пропустив разъяренного варвара мимо себя и подавив искушение сделать ему подножку. Представив, как замечательно киммериец проедется по стоявшим во дворе грязным лужам, пришлец ядовито ухмыльнулся.
– Я-то думал, у тебя достанет ума больше не показываться мне на глаза, – враги и знакомцы Конана давно усвоили нехитрую истину: если варвар начинает разговаривать преувеличенно спокойно и медленно, жди беды. Киммериец в бешенстве, но пока еще сдерживается. – Из какой выгребной ямы ты вылез на этот раз? Что, до сих пор сыскалось никого, кто укоротил бы твой не в меру длинный и ядовитый язык?
– У-у, мы нынче встали не с той ноги, – беспечно протянул черноглазый. – Варвар, ты всегда такой злой или сегодня какой-то особенный день?
– Не смей называть меня варваром! – может, атакующая змея могла двигаться быстрее киммерийца, но его ладонь лишь слегка коснулась рукава зеленого колета. Насмешник вновь без труда уклонился, разочарованно протянув:
– Как же прикажешь тебя называть? Варвар и есть. Во всей красе. Но ничего, в мире случаются вещи или пострашнее. Скажем, проказа. Или проклятие мокрого ремня.
Дверь трактира приоткрылась, изнутри опасливо высунулись головы желающих узнать, чем закончится свара. Околачивавшиеся во дворе жители городка, приехавшие на ярмарку вилланы и их домочадцы, напротив, поспешили убраться подальше – к забору и воротам. Эти двое, вылетевшие из дверей гостеприимного «Дома на перекрестке», похоже, настроены серьезно – вон как злобно косятся друг на друга, ровно волки перед дракой. Хотя повздорившая пара больше смахивала на зингарского ристалищного быка и приготовившегося к атаке леопарда.
Высокого черноволосого мужчину крупного сложения в Ройтане знали многие – Конан, новичок в отряде Кречетов, охотников за нежитью. Касательно второго – гибкого, порывистого и выряженного по последней имперской моде – ройтанское общество никак не могло прийти к единому мнению. В патриархальной Бритунии эдакий забияка, явившийся прямиком из дворцов Бельверуса, выглядел совершенно неуместным. Да один перстенек на его пальце, поблескивающий радужными переливами, наверняка стоит больше «Дома на перекрестке» вкупе со всем имуществом! А таких роскошных нарядов, как у него, сам тан Ройл не нашивал даже по большим праздникам! Что, спрашивается, может найтись общего между благородным господином и наемным мечом с большой дороги? А ведь поди ж ты, ссорятся! Как бы еще железом махать не начали! Что, другого места не сыскалось? Вон за городской стеной тянется целый лес – ехали б туда и рубились на здоровье!..
В таком осторожном духе и высказался явившийся на шумство подле трактира Армаль, десятник городской стражи. Смелости Армалю придавали топтавшиеся позади гвардейцы, хотя любой из них смекал – начнись дело всерьез, и бешеная парочка без труда изрубит городской гарнизон в мелкое крошево. Армалю ужасно не хотелось, чтобы ярмарка омрачилась мордобоем, не говоря уж о смертоубийстве. Кто бы ни одержал верх – десятнику все равно достанется на орехи. Если не от тана, так от Кречетов.
– И в самом деле, – первым на попятный, как это не удивительно, пошел расфранченный заезжий гость, – варвар, тебе не кажется, что наши дела – только наши дела? У тебя ведь достанет отваги съездить со мной на короткую прогулку? Чтобы раз и навсегда разрешить все накопившиеся разногласия. Только имей в виду – я совершенно не знаю здешних краев.
– Я тебя проведу, – мрачно посулил киммериец, – до ближайшего болота. Откуда ты больше не выберешься.
Черноглазый только руками развел – мол, добрые люди, видите, как здесь со мной обращаются!
К величайшему облегчению Армаля и разочарованию зевак, уже начавших делать ставки на победителя, варвар и его непонятный знакомец отбыли. Мысленно десятник пожелал им не возвращаться. Была б его воля – он бы эту Ночную Охоту выгнал из города в три шеи. Толку от них, что с козла молока. Только бахвалиться горазды.
* * *
Всадники – один на мощном гнедом жеребце, другой на долговязой серой кобыле – миновали городские ворота Ройтана, подчеркнуто не замечая ехавшего бок о бок попутчика. Уловившие дурное настроение хозяев кони фыркали и злобно взвизгивали друг на друга. Через пару перестрелов Конан, не говоря ни слова, свернул на неширокую песчаную дорожку, вившуюся между сосен. Ройтан, носивший гордое звание княжьего города, но бывший на самом деле всего лишь разросшейся деревней, остался позади. Конские подковы выбивали фонтанчики пыли. Налетавший с Полуночи ветер раскачивал макушки сосен, трепал черные пряди вечно растрепанной шевелюры киммерийца и теребил густую челку его приятеля. Люди всегда затруднялись с первого взгляда определить, в какой стране появился на свет этого человек. Узкое лицо с резкими чертами, высокие скулы, узкие губы, скривленные ироничной насмешкой. Черные глаза, надежно скрывающие мысли их обладателя, светло-каштановые прямые локоны с рыжеватым отливом. Холодное, надменное лицо аристократа в десятом или двадцатом колене. Одна из множества масок Немедийской Ищейки, красы и гордости Пятого департамента, Вертрауэна.
Сволочи, лжеца и редкостного мерзавца, по мнению Конана. Кровопийцы, заслуживающего доброго осинового кола в живот.
Последнее наименование было не оскорблением, но сущей истиной. Рейенир да Кадена, или Рейе, как любил именовать себя черноглазый красавчик, был уроженцем Рабирийских гор на Полуденном Побережье. То есть гхуле, гулем – как и все его сородичи. Говоря по-простому, вампиром. Не восставшим из могилы мертвецом, но живым созданием с горячей кровью и насущной необходимостью время от времени эту самую кровь пить. Гхуле, вопреки страшным легендам, не рассыпаются в прах под лучами солнца и не умеют перекидываться в летучую мышь. Зато Рейе обладал талантом без труда залезть в душу случайному встречному, таскать печеные яблоки из огня руками доверчивых глупцов и с легкостью выдавать чужие победы за свои. Гхуле обращался с парными кинжалами не хуже Эрлика Покровителя Воинов, высокомерно плевал на любые опасности и, хотя выглядел несколько младше прожившего тридцать зим Конана, был раза в четыре старше варвара.
А еще у него имелась сестрица-близняшка. Ринга. Сумасшедшая хитрюга, тонкая, угловатая, золотоглазая, давшая сама себе прозвище Стилет. Увидев ее впервые, мужчины, включая евнухов, убежденных мужеложцев и расслабленных старцев, начали напряженно размышлять: что нужно сделать и много ли драконов убить, дабы затащить это чудо в постель? Ринга щедро раздавала обещания, улыбки и поцелуи направо и налево, вызнавала требуемое, после чего бесследно исчезала. Иногда перед уходом гулька приканчивала воздыхателя, иногда обирала до нитки, иногда оставляла трогательное письмо, залитое поддельными слезами. Скучать с ней никогда не приходилось. Конан до сих пор не мог решить, кто из них опаснее и безумнее – Ищейка или Стилет. Наверное, он неплохо проявил себя той бурной ночью на борту шедшей вниз по течению Хорота галеры, если Ринга оставила его в живых. Повидаться бы с ней еще разок... и чтобы братца поблизости и духу не было.
Познакомились варвар и гхуле лет шесть назад, во время небольшой заварушки по определению верности границ между Аргосом и Шемом. С той поры судьба не раз сводила Конана и Немедийскую Ищейку вместе, но попытки объединить усилия всегда заканчивались однообразно – скандалом и угрозами убийства. В словаре Рейе понятия «честность» и «порядочность» были густо замазаны чернилами, при упоминании совести он понимал бровь и ехидно вопрошал: «Это что-то неприличное, да?» Последний раз в Хоршемише гуль отмочил такую пакость, за которую полагалось без долгих разговоров намотать негодяю кишки на уши.
– Чего ты дуешься, позволь узнать? – да Кадена не выдержал затянувшейся игры в молчанку. Или ему надоело глазеть по сторонам, видя только сосны, низкий и редкий подлесок, да моховые заросли. – Из-за Хоршемиша? Считаешь меня подлой свиньей, верно?
Киммериец не удостоил гуля ответом. Рабирийский прохиндей, как та кошка из поговорки, отлично знал, чье мясо сожрал. Он, Конан, из шкуры вон лез, пытаясь по мере сил раскрутить запутанный клубок интриг между кофийским двором, немедийским двором (у которого варвар вроде как состоял на службе), Золотой Гильдией Шема и не упускающими случая напакостить стигийцами. Он вертелся угрем на раскаленной сковороде, вызнавал тайны, дрался, зарабатывая очередные шрамы, воровал и убивал. А навязанный Вертрауэном помощничек безмятежно валялся на солнышке, полируя и без того безупречные ногти, флиртовал с местными красотками да время от времени изрекал глубокомысленные советы. Только когда трудами Конана кофийская столица забурлила забытым на очаге котелком, месьор да Кадена соизволили подняться.
Итогом деятельности предприимчивого гуля стал разгром клаки заговорщиков с последующими казнями и поражение в правах Золотой Гильдии. А также предотвращенная война и вынужденное заключение мирного договора между Бельверусом и Кофом – обе высокие договаривающиеся стороны скрипели зубами и делали хорошую мину при плохой игре. Подсчитывая будущие доходы, Конан тихо ликовал. Выходило, что можно хоть завтра бросить ремесло наемника, прикупить присмотренный участок на благодатных Либнумских холмах, сделать предложение своей новой знакомой Мирандисе и зажить обычным человеком.
Рейе, как у него было заведено в обычае, все испортил. Для начала он смертельно оскорбил варвара навязчивыми попытками разделить с ним ложе. Получив надлежащий отпор и указание, куда он может катиться со своими грязными домогательствами, да Кадена презрительно хмыкнул и на следующий же день увел у Конана подругу. Заодно стервец натравил на напарника тайный сыск Хоршемиша. Киммерийцу пришлось, бросив все, спешно удирать на Север. Из причитающегося ему щедрого вознаграждения Конан не получил ровным счетом ничего, ни единого медного суффи или серебряного талера.
Безобразная выходка Ищейки окончательно разрушила хрупкое сотрудничество между человеком и гхуле. Конан был уверен, что сталкивается с пронырливым красавчиком из Вертрауэна в первый и последний раз. А тут на тебе – прошло два года, и Рейе сам объявился! Чует, кровосос проклятый, что зажился на свете. Теперь он за все получит – и за бегство из Хоршемиша, и за присвоенные талеры, и за красотку Мирандису...
– Ты, конечно, волен мне не верить, но с Мирандисой тебя ничего хорошего не ждало, – точно подслушав мысли варвара, вкрадчиво сообщил Рейенир. – Во-первых, она была душой и телом предана кофийской короне. Во-вторых, она была ученицей Тсоты. О сем адепте Тьмы ты, думаю, наслышан. Останься ты с ней, ты бы надолго задержался в Хоршемише. Причем отнюдь не по своей воле. Через пару дней после твоего... гм... торопливого отъезда прекрасная дева и ее покровитель возымели намерение устроить мне довольно хитроумную ловушку.
– Да? – против воли заинтересовался киммериец. – И чем дело закончилось?
– Ее я высушил, само собой, – золотые искорки в зрачках Рейе на миг полыхнули багрянцем, напомнив о его истинной сущности, – а хладный труп закопал на Старом Кладбище. С высоким покровителем тягаться не рискнул. Такой монстр мне покуда не по зубам, извиняюсь за каламбур.
– Стало быть, ты мне еще и услугу оказал, – скривился Конан. – Век не забуду.
– Благодарность тебе не свойственна, это я осознал давным-давно, – рабириец привстал на стременах, глядя меж подергивающихся конских ушей на пыльную дорогу. – Но ты можешь хотя бы сказать, куда мы едем?
– Скажи, откуда ты взялся в наших краях? – ответил вопросом на вопрос варвар. – Что тебе понадобилось в Бритунии, да еще в таком медвежьем углу, как Ройтан? Случайно заехал, охотясь на кабана? Зачем ты меня искал? Опять готовишь для Вертрауэна новую гадость?
– Сдался ты мне, – возмущенно заломил тонкую бровь гхуле. – В Вертрауэне я больше не служу. Выставлен на следующий после Белтайна день могучим пинком его светлости Лаварона под зад, вот так-то! Мое поведение признано оскорбляющим нравственность служащих и порочащим безупречно светлый облик немедийского двора. Теперь я – птица вольная и свободная. И запасливая к тому же. Улетая, я прихватил с собой в клюве кое-что полезное на черный день. Теперь Лаварон уж-жасно на меня зол и мечтает украсить моей головой Охотничий зал Вертрауэна.
– А Ринга? – небрежно поинтересовался киммериец с некоторым сладким трепетом в сердце и иных частях тела. – Она тоже ушла?
– Сестрица слишком любит порядок и дорожит уверенностью в том, что ее завтрашний день будет обеспечен наилучшим образом, – скривился да Кадена. – Нет, она по-прежнему в Бельверусе. Проводила меня наказом больше не возвращаться. Я быстренько шмыгнул в укромную нору – в ваше захолустье. Неподалеку от Гальена на хуторе проживают родственники моей матушки. Отлежался у них, зализывая душевные раны и поджидая незваных гостей. Но Вертрауэн потерял мой след, и седмицу тому я бодро двинулся дальше. Собственно, еду продаваться Аквилонии. Думаю, вдруг мои таланты по достоинству оценят в Латеране, извечном конкуренте Вертрауэна, чтоб ему провалиться и сгореть? О том, что ты околачиваешься в Ройтане, я узнал не далее как вчерашним утром. Служанка на постоялом дворе насплетничала. Мне вдруг позарез захотелось проведать тебя. Посидеть вечером за кружкой чего-нибудь веселящего, вспомнить былые лихие денечки. Извиниться, в конце концов.
– Чего?! – Конан был уверен, что ослышался. Скорее небо упадет на землю, чем высокомерный ублюдок из Рабиров признает свою неправоту.
– Извиниться, говорю, – спокойно повторил Рейе де Кадена. – Попросить прощения. Я недооценил тебя. Решил, что могу играть с тобой втемную, как всегда поступал с людьми. Что получилось, ты и сам понял. Кстати, твоя плата за труды в Хоршемише до сих пор терпеливо ожидает тебя. В «Алмазном венце», торговом доме Ианты Офирской.
– Врешь, кровопийца, – тоскливо протянул варвар. Перед его глазами безостановочно кружились заманчивые видения упитанных мешочков из телячьей шкурки, таких тяжеленьких, наполненных симпатичными золотыми кругляшками... – Ну признайся, ведь врешь же!
– Ни единым словом, – упрямо замотал головой рабириец.
– Так, – Конан натянул поводья. Мерно трусивший гнедой недовольно всхрапнул и остановился. – Так. Привал. Мне нужно подумать. О том, что с тобой сделать. Прикончить сразу и быстро или заставить сперва помучиться?
– Подумай, подумай, куда ж без этого, – покладисто согласился Рейе, лихо перебрасывая длинную ногу через лошадиную холку и упруго спрыгивая на землю. Серая кобыла фыркнула и тут же уткнулась мордой в густые травяные заросли. Да Кадена огляделся, прикрывая глаза рукой от солнца. Они остановились на опушке сосновой рощи, плавно переходившей в огромный пестрый луг, волнующийся под ветром и через добрую лигу упиравшийся в зубчатую лесную полосу. Луг полого спускался в направлении полуночного восхода. Там, как точно знал варвар, располагалось невидимое отсюда небольшое озеро. Проползающие в вышине белесые облака словно подчеркивали яркую голубизну неба, деревья перекликались, скрипя и раскачиваясь, и даже обычно не дававшая покоя мошкара куда-то сгинула.
– Красиво, – признал гхуле, благосклонно озирая буйное разноцветье и жадно втягивая раздувающимися ноздрями наполненный пряным ароматом трав воздух. – Почти как у нас, в Рабирах.
Он сделал несколько шагов, запутался в траве и едва не свалился в скрытую зеленью канаву. Конан не обращал на него внимания. Устроившись на травяной кочке, варвар торопливо соображал, как поступить. Первоначальный его замысел был прост и незамысловат – увести Рейе подальше от города, выбрать местечко поукромнее и проучить нахала так, чтобы упырь впредь зарекся шляться по человеческим городам и творить пакости. Где-то возле поворота на песчаную дорожку, когда первоначальная злость уже схлынула, варвар начал здраво оценивать свои шансы в предстоящем поединке.
Признаться честно, они были невелики. Гхуле, как уверяют, рождаются с кинжалом в руке, у них повадки диких зверей, втяжные когти в пальцах и обычай драться до последнего. При удаче он сумеет пару раз до души врезать по нахальной ухмыляющейся физиономии, но что начнется потом – страшно представить! А Рейе недаром заикнулся о неполученных талерах. Вряд ли ему хочется драться. Хотя кто может понять, о чем думает и чего добивается гуль? Рабирийцы только с виду похожи на людей. Мозги у них устроены как-то иначе. Сами себя они зовут проклятыми потомками ночных альбов – если такие когда-либо существовали на земле.
– Рейе! Кровопийца недобитый! – удалившийся шагов на десять гуль нехотя оглянулся через плечо. – Повтори-ка еще разок, что ты там плел про Офир и мое честно заработанное золото?
– Ианта Офирская, улица Неизреченной Благодати, – нараспев произнес Рейенир, скривившись на «кровопийцу». – Торговый дом «Алмазный венец». Спросить месьора Таргиле. Передать ему пожелания всемерного... нет, всемернейшего процветания от друзей из Аквилонии. Не забудь оговорку – это знак. Потом он заведет с тобой беседу, в которой непременно прозвучит упоминание о торговле лошадьми. Скажешь, что с удовольствием приобрел бы караковую трехлетку туранской породы. После этого он выдаст тебе твои ненаглядные талеры. Я просил вложить их в какое-нибудь выгодное дело, так что за два года наверняка набежала малая прибыль... Слушай, отчего у вас пауки такие злобные? Шагу нельзя сделать, чтобы не вляпаться в паутину. Да еще какая густая, не сразу вырвешься... – говоря, Рейе выбрался на проплешину и с сожалением воззрился на свои облегающие штаны. К темно-коричневой бархатистой замше прилипли разлохмаченные клочья толстой паутины. Сорвав пучок травы, гхуле принялся безуспешно оттирать свой не слишком подходящий для лесных прогулок наряд.
«Паутина... Эйнар на днях что-то рассказывал про опасную паутину на летних лугах...» – насторожившись, Конан пристально оглядел луговину. Вроде никаких тревожных признаков. Цветочная пестрота, качающиеся метелки ковыля, ветер гонит по траве медленные волны... Волны? Отчего вон та целеустремленно движется поперек ветра, направляясь прямиком к людям?
– Рейе, сзади! – предостережение запоздало на какую-то долю мгновения. Гуль стремительно взвился в воздух, в обеих его ладонях блеснуло по кривому лезвию – а травяные заросли всколыхнулись, потревоженные чьим-то быстрым движением. Приземлившись, да Кадена медленно закружился на месте, выискивая взглядом неведомого противника.
– Что это было? – негромко окликнул он варвара. – И было ли вообще что-то? Мне показалось, в траве прошмыгнуло живое существо...
– Там прячется какая-то дрянь, – сквозь зубы процедил киммериец, тоже выхвативший клинок. – Паутина – это ее отрыжка. Ты ее разбудил.
– Опять я виноват! – возмутился Рейе. Не договорив, он сорвался с места, совершив лихой кувырок. Там, где только что стоял рабириец, в воздухе промелькнуло нечто длинное и тонкое, вроде сплетенных древесных ветвей. – Вон она... оно! Конан, я его вижу! Вот демон, я думал, это просто гнилая колода!
Стоявшая до того спокойно «колода» закачалась из стороны в сторону, испуская низкое, еле различимое шипение. Трава шуршала, со всех сторон раздвигаемая многочисленными то ли побегами, то ли щупальцами. Оскалившийся Рейе несколькими дикими скачками преодолел полосу травы, оказавшись рядом с варваром и настороженно озираясь по сторонам. Несколько темно-зеленых отростков поднялись из травы рядом с пасущимися лошадьми. Те сообразили быстрее хозяев, шарахнувшись в сторону и поскакав к дороге. Рейе сунул в рот пальцы, чтобы свистом подозвать удравшую кобылу обратно, варвар легонько стукнул его по руке.
– Пусть бегут. Уцелеют – сами вернутся.
– Съездили в лесок, прогулялись! – трагически возопил гхуле. – Смотри, оно тут не одно! У него дружки появились!
– Это Полуденный Жнец, – Конан наконец-то вспомнил долгие и многоумные рассуждения Эйнара касательно разновидностей нежити, обитающей в Бритунии и соседнем Пограничье.
– Да мне глубоко наплевать, как его зовут! – взвыл Рейе, отсекая кинжалом особо нахальное (или особо сообразительное) щупальце-ветку, дотронувшееся до его сапога. Железо без труда одолело дерево, отрубленная часть побега упала в траву и принялась бессмысленно извиваться, уцелевшая шустро отползла в сторону. На месте разреза выступило несколько клейких капель тускло-желтого цвета.
– Жнецы охотятся стаями, – варвар попытался сосчитать, сколько «пеньков» скрывается в траве, насчитал пять штук и сплюнул. – Раскидывают сети навроде пауков и ждут, когда в них запутается какое-нибудь животное. Потом приползают и съедают. Они проворные и цепкие, и даже вроде бы малость соображают... Похоже, у нас сегодня будет не лучший день.
– Ты так спокойно об этом говоришь? – скривился да Кадена. – Мне совсем не хочется стать обедом гнилых пней!
– Зато я о таком всю жизнь мечтал, – огрызнулся киммериец, пиная подкравшегося под шумок Жнеца, похожего на обросший ярко-оранжевыми грибами пенек. Увесистый пинок отбросил хищника на пару шагов назад. Растущие в основании «пенька» ветви непрестанно шевелились, неприятно напоминая паучьи жвальца, только увеличенные раз эдак в сто.
В последующие четверть часа на лугу развернулась затяжная позиционная война. Занявшие круговую оборону люди медленно двигались к дороге, окружившие их Жнецы на удивление метко выбрасывали длинные ветви, стараясь заарканить добычу. Однажды им удалось сбить с ног варвара, два раза падал более легкий Рейе, клявший ворогов не хуже пьяного матроса из зингарской таверны. Меч и два кинжала пока заставляли Жнецов держаться на почтительном отдалении, но киммериец опасался, что рано или поздно «пеньки» смекнут объединить усилия и просто задавят людей числом.
– Они сужают круг, – нарочито бесстрастным голосом сообщил из-за спины гхуле. – Кажется, им надоело за нами гоняться. Слушай, может перепрыгнем их и рванем со всех ног к дороге?
– А они погонятся следом? – пессимистично предположил Конан, награждая ударом очередного сунувшегося поближе Жнеца. Лезвие меча врезалось в макушку «пня» и на миг застряло. Из трещины брызнуло желтой жидкостью, Жнец низко зашипел и проворно отполз подальше. – Так и будем бежать до самого Ройтана?.. Берегись!
Жнецы кинулись в атаку. Добыча, живая, с горячей кровью, была так близко! Лихо подпрыгнувший «пенек» врезался киммерийцу в живот, едва не сбив с ног. Рядом пронзительно завизжал Рейенир. Краем глаза варвар успел увидеть, как рабириец вскидывает сжатый кулак, услышал хруст чего-то раздавленного... и мир погас в ослепительно белой вспышке.
* * *
Придя в себя, киммериец обнаружил, что Вселенная никуда не делась, а он в падении здорово отбил себе спину. Зеленые и алые полосы перед глазами – качающиеся стебли и соцветия кипрея. За ними простиралась голубая полоса неба с редкими вкраплениями белых облаков. На лице почему-то ощущалась теплая влага, мелкие капли повисли на ресницах, дробя солнечный свет. Проморгавшись и вытерев лицо ладонью, варвар попытался сесть. Со второй попытки он достиг намеченного, презрев звон в ушах и отчаянные просьбы внутреннего голоса полежать еще немного. А лучше всего – вздремнуть колокол-другой.
С неба сыпалась неуловимая глазом капель – шел «слепой дождик», что протягивает через небосклон полосы радуги. Он длится не более четверти колокола, высыхая прежде, чем долетит до земли.
Да Кадена обнаружился неподалеку. Сидел, обхватив колени руками, и рассеянно пялился в сторону сизой полосы леса. Чуть дальше валялась груда из трех не то пяти Жнецов, недвижных и бессильно вытянувших лапы-ветви.
Медленно поведя головой влево-вправо, Конан увидел еще с десяток распластанных и безусловно мертвых вражин.
– С возвращением в мир живых, – вяло пробормотал Рейенир. – Мы победили.
– А ч-ч... что это было? – в первый миг вместо собственного привычного голоса киммериец услышал натужное сипение. – Это... белое?
– Выход из особо затруднительных ситуаций, – уже бодрее фыркнуло порождение Рабиров.
– Ага, так ты таскал с собой талисман с подлянкой... Тогда какого ляда тянул до последнего момента? – возмутился Конан. – Решил поиграть в кости со смертью?
– Хотел поглядеть на героическую баталию отважного варвара с кучей оживших деревяшек, – никакие потрясения были не в силах уменьшить злоязычность Рейе да Кадены. – Воспоминания о сем великом сражении пребудут со мной до самой смерти. Не знаешь, отчего так получается: стоит мне оказаться в твоей компании, и мы немедля влипаем в очередную идиотскую историю?
– Мы! – с нажимом подчеркнул киммериец. – Мы пахали! Не мы, а я! Ты-то всегда умудряешься вовремя смыться!
– Сегодня же я никуда не делся, – возразил гхуле.
– Потому что не успел, – припечатал варвар. – И потому, что лошади ускакали. Иначе ты бы давно уже торчал на макушке самого высокого дерева в окрестностях и давал полезные советы. Ну что, насладился видами бритунийских лесов и общением с нашим зверьем? Можем ехать обратно? Или желаешь выяснить отношения – за прошлое, на будущее и на три года вперед? Говори уж сразу, не тяни.
– Не желаю, – в бою с «пеньками» Рейе потерял расшитую золотом шелковую ленточку, стягивавшую его волосы в длинный хвост, и каштаново-золотистая гривка волной рассыпалась по плечам. Густая челка упала на глаза, рабириец мизинцем отвел мешающие пряди в сторону. – Веришь или нет, но я вообще не намеревался вызывать тебя на поединок. Мне еще жить охота. Что же до наших отношений... Они, по-моему, просты и незамысловаты, как удар варварской дубины по черепу. Ты меня терпеть не можешь...
– Конечно, не могу! Разве ж в человеческих силах – вытерпеть такого подлого, коварного, зловредного... – с азартом начал перебирать недостатки рабирийца Конан. Перечень грозил стать бесконечным, но тут гуль добавил несколько коротких слов, заставив варвара осечься.
Переспрашивать Конан не решился: он и так все прекрасно расслышал. Иштар Милосердная, спаси и сохрани! Только этого еще не хватало!
«...но я-то тебя люблю», – так звучало окончание фразы да Кадены. Вымолвив это, рабириец вновь уставился на далекий горизонт и голубоватую полосу леса, словно углядел там нечто крайне занимательное.
– И шутки у тебя вдобавок дурацкие, – после затянувшейся паузы бросил пробный камень варвар.
– Я не шучу, – ровным и невозмутимым голосом произнес Рейе, не оборачиваясь.
– Стало быть, в Хоршемише ты не шутил? – злорадно напомнил киммериец. –Только вешался на меня, как дешевая продажная девка. Шагу не давал ступить! Забыл, как валялся в моей постели, а я потом пинками вышвыривал тебя на лестницу?
– Ничего я не забыл. Мне нужно было вынудить тебя поскорее уехать из города, – бесстрастно растолковал гхуле. – Причем так, чтобы как можно больше людей видели нашу ссору, а сыскари отметили в донесениях: мы шумно расстались и более не имеем с друг другом ничего общего. Такой способ показался мне наиболее действенным. Вдобавок я соблазнил твою девушку. Конечно же, ты оскорбился и в тот же день покинул Хоршемиш. Я остался – у меня еще были неоконченные дела, а рисковать твоей жизнью я не мог.
– Э-э...
События двухгодовалой давности и былые выходки гуля внезапно приняли совершенно иной оборот. Быстро перебрав в памяти встречи с да Каденой, Конан с возрастающим удивлением отметил: всякий раз перед завершением дела Рейе злил его, добиваясь скандала и того, чтобы варвар уходил, треснув на прощание дверью. Много позже Конан стороной узнавал, что трудами рабирийца еще какой-нибудь злоумышленник получал по заслугам или бесследно исчезал с лика земли. Это что же такое получается? Стервозный и невыносимый да Кадена заботливо убирал его, Конана, с глаз долой, чтобы, не попусти боги, тот не пострадал в какой-нибудь заварушке? И такое длится уже лет шесть, не то семь? Гхуле что, свихнулся? Или и в самом деле говорит правду? Его выгнали из Вертрауэна, и он отправился разыскивать в бритунийской глуши давнего случайного знакомого, дабы огорошить того сногсшибательным признанием? Или он опять лжет? Ведет очередную непонятную и запутанную игру?
– Демон тебя побери, Рейе, думаешь, ты меня здорово обрадовал? Столько лет втихомолку оберегал мою драгоценную шкуру, а теперь явился, ровно герой из баллады на белом коне?
– Я не герой, – показалось, или сухой, выдержанный голос да Кадены дрогнул? – Я запутавшийся в своих чувствах болван. Дитя Ночи способно полюбить смертного, однако ни тому, ни другому это не принесет счастья. Вдобавок к прочим неприятностям меня угораздило привязаться к существу одного пола со мной. Для нас, гхуле, это вполне обыденная вещь. Для вас, людей, в особенности для таких гордых и непримиримых, как ты, – вопиющий позор. Мерзость и скверна, недостойная упоминания вслух. Я пытался отделаться от памяти о тебе, как от дурной привычки, но не смог. По связям Вертрауэна следил за тобой: где ты, в какой стране, чем занимаешься, с кем водишь компанию, в какие очередные авантюры ввязался... Когда становилось совсем невмоготу, отправлялся разыскивать тебя – и все повторялось заново. Я с первой нашей встречи понял: ты обычный человек. Любишь женщин, дружишь с мужчинами, порой враждуешь с теми и другими. Стать тебе другом я не сумел, слишком у нас разные характеры. Можешь обозвать меня паршивым извращенцем... или ударить. Мне все равно. Я давно хотел это сказать – и сказал.
Желчный и ехидный злюка, каким варвар запомнил Рейе, был куда более понятен и знаком, нежели сидевшее по соседству мятущееся, растерянное существо. Требовалось как можно тщательнее подобрать слова, дабы не превратить без того скверную ситуацию в сущий кошмар.
Конан сорвал травинку, пожевал ее и окликнул:
– Рейе? Ты слушаешь?
Молчаливый кивок.
– Знаешь, собеседник из меня скверный. Рассказчик тем более. Но, раз все так серьезно, давай попробуем хоть раз нормально потолковать. Скажи-ка для начала, сколько тебе лет? Только честно.
– Сто двадцать восемь, – нехотя буркнул гхуле.
– Для вас, рабирийцев, много это или мало? В пересчете на наши, человеческие зимы, сколько примерно будет? – не отставал киммериец.
Да Кадена неопределенно дернул плечом, нахмурился, подсчитывая:
– Немного. Можно сказать, мне около двадцати лет или чуть больше.
– Так я и думал, – пакостно хмыкнул Конан. – Ты у нас еще молодой, горячий и плохо разбирающийся в людях. Несмотря на сотню прожитых зим, шпионские игрища Вертрауэна и прочие зловещие глупости. Тебе не приходит в голову, что люди меняются. Я уже достаточно пошлялся по миру, чтобы понять – людей не выправишь. Если им что-то запрещают, они станут делать это нарочно. Однажды усвоив это простое правило, я махнул на рукой. Пусть вытворяют друг с другом, что хотят, лишь бы добровольно. Иное дело, что мне самому такие игрища не очень по душе. Хотя... если вспомнить и говорить честно... когда мне только стукнуло шестнадцать и я жил в славном городе Шадизаре, был у меня дружок – напарник по темным делишкам. Смазливый, как девчонка на выданье, и хитрюга навроде тебя. Случалось, мы с ним засыпали и просыпались в одной постели, а потом отправлялись чистить чужие карманы. Что было – то было. Я об этом не жалею.
Варвар с несказанным удовольствием полюбовался ошарашенной физиономией гхуле и почти ласково посоветовал:
– Челюсть подбери. Клыки торчат, смотреть жутко.
Опомнившийся Рейе захлопнул рот с такой силой, что зубы лязгнули. На миг он забыл намертво затверженное правило рабирийцев, живущих среди людей, – не выдавать себя. Гули почти никогда не смеются, а если и улыбаются, то не размыкая губ. Иначе они рискуют выставить на всеобщее обозрение свою отличительную особенность: четыре слегка изогнутых белых клычка, два сверху и два снизу.
– Спустя несколько лет меня занесло в Туран, и я добился места в императорской гвардии. В Аграпуре нечего и думать о карьере без хорошего покровителя, да желательно поважнее чином и познатнее. Вздумай я упрямиться, меня бы в два счета вышвырнули туда, откуда взялся... А мне, как сам понимаешь, позарез нужно было пробиться и выделиться. Потом было в моей жизни еще кое-что и кое-кто, о чем тебе знать вовсе необязательно. Поразмысли лучше вот о чем. Ты отыскал меня, высказал, что собирался. Хвалю. Мало у кого достанет гонору честно признаться в своих чувствах. Окажись ты переодетой девицей, нам обоим было бы сейчас не в пример легче и проще. К сожалению, я точно знаю, что ты – парень. Скажи, что ты намерен делать теперь? Ехать дальше... куда ты там собирался, в Аквилонию? Или задержаться в Ройтане? Понятия не имею, чем ты займешься в нашем захолустье. Будешь таскаться за мной по пятам? Спасибо, не надо мне такой радости. А для удовольствия у меня подружка имеется.
– Я... Я не знаю, – впервые на памяти Конана Рейенир да Кадена выглядел искренне взволнованным. Он ерзал, беспрестанно сплетал и расплетал пальцы, заставляя камни в перстнях рассыпать веера радужных искорок. Гуль ожидал чего угодно: взбучки, ругани, проклятий, но не столь невозмутимого, почти равнодушного отношения. Его принимали таким, каков он есть, соглашались с его правом на собственные странности, и только. Варвар не порицал его и не одобрял. Выслушал, высказал собственное мнение и остался совершенно спокоен. – Я как-то не задумывался, что будет потом... Вернее, думал – ты убьешь меня, и все мои терзания закончатся. Я не хочу никуда уезжать... Только если я останусь, тебе это вряд ли придется по душе... Я не могу решить... Я действительно не знаю!
– До чего с вами, умниками, трудно, – посетовал киммериец, выплевывая окончательно изжеванную травинку. – Сами не понимаете, чего хотите. Все-то за вас должен чужой дядя думать. Иди сюда, недоразумение ходячее.
– А? – заморгал длинными, чуть изогнутыми на кончиках ресницами гхуле.
– Ближе подойди, – терпеливо повторил человек. – Встал и зашагал, чего проще? Ноги переставлять разучился? Овес к лошади не ходит – слышал такое?
Вся былая грациозность и изящество рабирийца неожиданно куда-то пропали. Путаясь в траве, он неуклюже преодолел расстояние, что разделяло его и варвара, и неподвижным изваянием застыл на месте. Сквозь закрывавшие лицо пряди вопросительно и настороженно поблескивали черные огоньки глаз.
– Теперь у него приключился столбняк, – горестно вздохнул Конан. – Нет, боги точно задумали испытать мое терпение, послав тебя в наказание. Чем только я им досадил, спрашивается?..
Не договорив, варвар согнутым пальцем ухватил пояс на тонкой талии гхуле, с силой потянув на себя и вниз. Рейе упал на колени, размашисто тряхнул головой, отбрасывая мешающие волосы. Тяжелая кисть легла ему на затылок, рывком привлекая ближе. Человек подался вперед, накрывая губы рабирийца нарочито грубым, кусающим поцелуем.
* * *
