«Ирландия. Столица – Дублин. Население 3,52 миллиона человек. Климат – умеренный океанический...»
Леон Оркотт поежился – в конце октября умеренный океанический климат не лучше любого другого, ветер так и норовит пробраться под одежду и, кажется, даже душу выстудить. Засунул тонкий путеводитель для туристов-идиотов в карман и поморщился. Все это не имело значения.
Главное – здесь есть Чайнатаун. И уж наверняка найдутся зоомагазины.
В ближайшем телефонном автомате Леон выписал из справочника необходимые адреса. Библиотека, зоомагазины, полиция, мотель. Именно в таком порядке. Возможно, полиция будет второй – если поход в библиотеку принесет результаты.
С некоторых пор Леон стал большим любителем подшивок периодики.
«По крайней мере, здесь говорят – и пишут – по-английски».
*
Организм, измученный бесконечными сменами часовых поясов, давно уже устроил тихий бунт – бессонницу. Леон лежал в вязкой предрассветной темноте, перебирая в поисках пропущенной подсказки все, что успел прочитать, увидеть и услышать за день. Надежды на это было мало: в Ирландию его привел не след, а случайность.
След потерялся с полгода назад. До этого он летел на тень упоминания о Ди, на невнятные подозрения, на голос интуиции, угадывающий тайну в очевидном. Он опаздывал, раз за разом – но все же чуял след, пусть даже и остывший.
Но с весны – ни одного упоминания, ни одного ключа. Он мотался по земному шару, как пес, потерявший хозяина. Ирландия была выбрана тыканием пальца в раскрученный глобус.
Может быть, удача решила повернуться к нему лицом. Из всех мест, где он побывал в последнее время, здесь следы Ди были самыми свежими: несколько заметок в прессе (местной, в Интернете не перепечатывались – потому он и не нашел их раньше), загадочный «висяк», про который ему после пары взяток рассказали в полиции... Все – примерно полугодичной давности. Очень мало по сравнению с другими местами, как будто Ди пробыл здесь недолго. И, похоже, как раз после этого он исчез...
Леон забылся сном незадолго до того, как пасмурное небо начало сереть. Спать ему оставалось недолго: утром он собирался в Чайнатаун.
*
– Зоомагазин? Да было тут что-то такое... кажется, вон там, – хозяин сувенирной лавки неуверенно ткнул пальцем в узкую неприметную дверку между прилавком с фруктами и неаппетитным на вид кафе. Леон кивнул и отошел.
Похоже, его поиски зашли в тупик. Он обошел уже почти весь Чайнатаун – от самых богатых кварталов, где на него смотрели свысока, до этих, практически трущоб. И ни одной серьезной зацепки. Хотя Ди тут был – это ему, по крайней мере, подтвердили.
Дочка одного из полицейских, служивших в Чайнатауне, купила у него птичку. Хозяин кондитерской хорошо запомнил клиента, килограммами скупавшего пирожные. В чайной лавке до сих пор вспоминали восхитительный чай, которым Ди угощал владелицу и рецептом которого ни в какую не пожелал делиться...
Но никто не знал, куда он уехал. Даже когда это случилось – помнили смутно.
Леон плелся по улочке, зябко пряча руки в карманы и все больше поникая плечами от усталости и безнадежности. Остановился, спросил у торговца сладостями – дешевыми, липкими, к которым Ди и не прикоснулся бы:
– Скажите, здесь не появлялся граф Ди?
И эхом с противоположной стороны улочки донеслось:
– ...графа Ди?
Вихрем обернувшись, Леон уставился на рыжего крепыша лет тридцати, у которого на лице было такое же изумленное выражение, как и у самого Леона.
*
– Прихожу я к нему, понимаешь, за кормом. Для голубей. У меня голубятня... была. Я раньше у Дяди Мика покупал, на Девятой Северной Королевской. А тут меня понесло зачем-то в Чайнатаун, вижу – зоомагазин. Ну, и зашел... А там – она.
– Она?
– Она, – Колм О’Доннел, как звали крепыша, взмахнул руками в воздухе, пытаясь изобразить то ли неведомую пока «ее», то ли свои от нее впечатления. – Девушка. Такая... – он безнадежно вздохнул и уронил руки на стойку бара. Одна оказалась прямо рядом со стаканом, пальцы словно по своей воле обвились вокруг стекла и потянули ко рту.
Леон машинально поднес к губам свой напиток. Поморщился, будто отпил виски – хотя в стакане плескался всего лишь апельсиновый сок. Года полтора назад, после очередной неудачи, он напился так, что наутро обнаружил себя между помойными контейнерами, с россыпью синяков по всему телу и без копейки. Всерьез его огорчило только последнее: поиски требовали очень много денег. Леон предпочитал не думать о том, как будет отдавать долги. И о том, что будет делать, когда давать в долг ему перестанут.
После того случая он бросил пить. Курить – тоже, месяц спустя, когда подсчитал, сколько уходит на сигареты.
«Видишь, Ди, ты и этого сумел добиться. Сукин ты сын».
– Эй, еще виски!.. Ну так вот. Она была такая... И она мне улыбнулась. И я умер и воскрес. Нет, серьезно! А потом явился этот китаец и предложил мне чаю.
– Ага, он это любит... – воспоминание дзенькнуло в груди болезненным уколом.
– И под чай он мне впарил какую-то бумажку. Я ее подписал – я бы тогда признание во всех смертных грехах подписал, я с нее глаз свести не мог, а когда понял, что если подпишу – она уйдет со мной, так и вообще...
– Потом-то ты вспомнил, что там было, в бумажке?
– Ну да. Три условия. Никому не показывать, кормить крилем и водорослями и каждый день позволять плавать в пруду или реке.
– И как, выполнял?
– Обижаешь! – Колм хлебнул еще виски. – Я дом с голубятней продал и купил другой, в пригороде. Сущая развалюха, зато на берегу пруда. За неделю обернулся. А что развалюха – так она не возражала. Сказала, что «с милым рай и в шалаше», представляешь? – на глаза рыжего навернулись слезы умиления. – Она такая...
– А потом что?
– А потом я как-то приезжаю с работы, а на берегу – лебеди! Целая стая! Там все белым-бело было, будто снег выпал. И она... испуганная, сама белая-белая, хотя она и так беленькая была... А они гогочут, орут, шеи тянут... Я испугался, что они ее заклюют, монтировку схватил – и к ним. А они разом с места снялись и улетели. И она тоже куда-то делась, будто они ее с собой унесли. – Колм горестно вздохнул и залпом прикончил виски. Леон тоже вздохнул – сочувственно.
– Я подумал, что этот тип, Ди, может что-нибудь знать. Понимаешь, я ведь нашел ту бумажку, которую он мне велел подписать. Ни разу в нее не заглядывал, с тех пор как ее к себе привез... Понимаешь, там написано, что я купил лебедя. Лебедя! Понимаешь?
– Понимаю, – Леон кивнул и совершенно серьезно – и трезво – посмотрел Колму в глаза.
– Понимаешь, – подтвердил тот. – Я вот когда услышал, что ты тоже его ищешь, подумал, что ты-то мне поверишь. А то расскажи я такое кому-нибудь другому... – Он в очередной раз вздохнул, тяжело-тяжело. – А она такая!
– Да. – Леон посмотрел на дно своего опустевшего стакана, где каталась пара оранжевых капель. – Он тоже... такой.
*
Еще два дня расспросов ничего не дали. Леон подумывал ткнуть пальцем в глобус еще раз и попробовать удачу в другом месте, но Колм собирался двинуться на машине в ту сторону, куда полетели лебеди, – и Леон, послушавшись внезапного толчка интуиции, решил составить ему компанию.
Следующая неделя слилась в бесконечную езду под дождем или пасмурным давящим небом, из городка в деревню и в другой городок. Одни и те же виды, одни и те же вопросы... И одни и те же ответы.
– Граф Ди? Нет, никогда не слышал.
– Граф Ди? Настоящий граф? Нет, не видел, просто интересно...
– Граф Ди? Китаец, продает зверей? Молодой человек, вам не стоило так долго гулять по солнцепеку.
– Граф Ди? Нет... ой, дедушка что-то рассказывал про какого-то китайского графа! Но это было лет сто назад...
– Граф Ди? Не тот, что приезжал продавать зверюшек?
– Граф Ди? Очаровательный молодой человек, который продал мне Петит? О, конечно, я его помню!.. Когда? Полгода назад...
– Граф Ди? Торговец животными? Да с полгода уже прошло, как уехал.
– Граф Ди? Полгода, как никто его не видел. Вот так взял и как провалился со своим магазином. Наркотой приторговывал, поди...
– Граф Ди? Он уехал в Полые холмы с королевой эльфов. Как раз на Бельтайн.
Стоп.
– Что?!
*
Руан Нолан, худощавый жилистый мужчина, которого язык не поворачивался назвать стариком, жил вдвоем с женой в доме, который был им заметно великоват. Его жена Молли, невероятно красивая, несмотря на увядшую кожу и смешной курносый носик, суетилась вокруг стола, улыбаясь и расспрашивая гостей обо всем на свете, но ни слова не позволив вставить о делах, пока ужин не был съеден подчистую. Только после этого она присела в уголке с вязанием, и только вскидывала глаза на Колма, которого после второй кружки эля снова потянуло рассказывать свою грустную повесть.
– Лебедь, говоришь? Ну, всякое бывает, – Руан не выразил ни грамма удивления. Только разлил еще эля.
– Вы мне не верите, да? – набычился Колм. Леон в своем углу потягивал «компотик», который ему налила Молли, и молчал. После тех слов, с которых началось их знакомство, странно было бы, если бы Руан даже немного удивился.
Конечно, Леон в свое время отличался еще и не такой упертостью в приверженности привычной картине мира. Но... времена меняются.
– Верю, верю, – хозяин добродушно попыхтел трубочкой. Потом вдруг наклонился и, заговорщицки подмигнув, шепнул:
– Моя-то вообще... свинья.
Колм поперхнулся элем. Молли и бровью не повела.
– А по-моему, очень милая женщина! – возразил Леон. Судя по тому, что он видел за ужином, жили Ноланы душа в душу, дом сверкал чистотой, и такое заявление никак не характеризовало милую Молли.
– Милая, милая, кто о ней плохо скажет – в глаз получит! – возмутился Руан. – Я ж не обзываюсь. Я правду говорю.
– В смысле?
Руан снова задумчиво пыхнул трубочкой, пустив к потолку кольца дыма, откинулся на спинку стула, прикрыл глаза и явно настроился на долгое повествование.
– Давно это было. Мне тогда и восемнадцати не исполнилось. Папаша мой аккурат в тот год помер, оставил нам с братьями – их у меня аж четверо, папаша был мастак – дом и землю. Оно, конечно, хорошо, но это когда один главный – тогда ладно, а тут мы ругаться начали. Двое хотели землю продать и уехать в город. А мы с Фергюсом и Горманом продавать не хотели – земля-то хорошая, ей просто руки нужны хозяйские... Да только тоже – у каждого свои придумки, что с ней делать. Один овес хочет сеять, другой – коней разводить... В общем, ссорились мы, ссорились... Я-то младший был, недоросль еще, у меня и голоса-то особо не было.
А тут к нам свинка прибилась. Никто не знал, откуда она пришла, просто как-то утром на дворе обнаружилась. Худющая... Ни заколоть, ни продать. Ну, я ее в хлев загнал, решил откормить – все польза. И все лето с ней возился – я из всех братьев с живностью лучше всех ладил, а она так и вовсе остальных к себе не подпускала. И как-то я к ней привязался так... Как ни приду к ней – на душе легчает.
К Самайну братья совсем разругались, никак не могли решить, что с землей делать. И не сеяли в то лето ничего – все тянули, пока поздно не стало, так что к осени есть-то было, почитай, нечего. Хотели свинку мою заколоть – но я грудью встал, говорю: «Собак своих режьте, лошадей, а Молли – я ее так назвал – Молли резать не дам!». Они у виска пальцем крутили, но поначалу не лезли.
А тут как-то иду домой из деревни, я там прирабатывал, слышу визг. Побежал – а там братья мои, Горман и Дуглас, решили без меня Молли зарезать. Она вырвалась и давай от них в лес. Я – за ней, они – за нами...
Вечер уже, в лесу так и вовсе темень. Я бегу, дороги не разбираю, только слышу – Молли впереди меня хрюкает. Зову ее, понятное дело... Вдруг смотрю – впереди что-то светится. Выбегаю на поляну, а там... – Руан сделал паузу, с удовольствием затянувшись и хитро поглядывая искоса на заинтригованных слушателей. – Там папашка мой стоит, мир его праху. Весь как живой, только белый и светится. И Молли возле него. Тут братки мои повысыпали, все четверо – откуда только остальные и набежали... Стоим, мух ртом ловим. А папаша и говорит: нечего, мол, всем пятерым из-за земли цапаться. Пусть один ею владеет, а остальные и так заработают, не маленькие. Отдаю, говорит, дом с землей тому, кто на ней женится. И на Молли показывает!
Братья мои заорали, мол, чего это за дело такое – на свинье жениться. А я стою и думаю: папашка, может, в своем загробном мире совсем сбрендил, да только достанется дом кому из братьев, и Молли вместе с ним – зарежут ее, как пить дать. А она такая... – Руан поискал слово, не нашел, махнул рукой и продолжил. – А ежели она домой не вернется – ее волки загрызут. В общем, вышел я вперед и говорю: «Женюсь!»
Руан ухмыльнулся и принялся выбивать трубку и заново ее раскуривать. Колм проморгался и потянулся за элем. Леон сидел в недоумении. С одной стороны, он предполагал, чем закончится история, и никак не мог состыковать ее со здравым смыслом. С другой – нутром чуял, что не врет хозяин.
– Вот, – наконец продолжил Руан, упоенно затянувшись. – Только я это сказал – никто и охнуть не успел, как Молли куда-то делась, а на ее месте стоит такая красавица, что уму непостижимо. И мне улыбается. Братки челюсти поотвешивали, а я ее за руку беру и говорю: «Пойдешь за меня?» «Пойду», – отвечает, ласково так. Папаша мой тоже улыбается во все свои четыре зуба и нас благословляет. И мы чинненько так идем домой, будто и не в лесу дело, а в церкви.
Только дома я не задержался. Понял, что братки мои на папину волю плюнут, а всю жизнь с ними из-за той земли ругаться – ну его. А тут еще такая краля... Старший наш, Фергюс, уж больно до красивых баб был охоч, ему что чужая, что свободная – все нипочем. Пособирал я вещички, и рванул вместе с Молли искать удачу. И ведь нашел! – старик многозначительно поднял трубку, приглашая оценить его дом и вместе с ним – все его достояние, простирающиеся вокруг земли... – Вот такие дела, – неожиданно буднично закончил он.
Молли коротко кивнула и улыбнулась, подтверждая истинность рассказа. Колм смотрел то на одного, то на другую во все глаза. Леон уткнулся в свой «компотик». В рассказ верилось слабо. Но приходилось верить, невзирая на реализм – этому он тоже успел научиться у Ди и «после Ди».
– А тебе, парень, – обратился вдруг к нему хозяин, – я вот что скажу. Не знаю, какие у тебя там дела с этим твоим графом, – на этих словах Молли посмотрела на Леона из своего угла и по-матерински улыбнулась, словно она-то все знала, – но он уехал с королевой эльфов, а это означает одно из двух: либо он ее гость, либо пленник. Ладно, если гость, захочет – уедет, только позови. Но если пленник – придется тебе поднапрячься, чтобы его выручить. Если оно тебе надо, конечно.
Леон только хмуро кивнул.
– Ну, ладно. Значится, так... – Руан поднялся, вытащил из шкафчика засаленную карту и расстелил ее на столе. – Давай, жена. Рассказывай.
Молли поднялась со своего места, будто только этого и ждала. Принялась водить по карте пальцем:
– Вам идти вот по этой дороге до Феиных ворот. Это два камня таких на холме. Люди к ним не ходят, а между ними пройти, говорят – вообще плохая примета. А вам как раз между ними и надо. А потом...
*
Потом они были бесконечно благодарны Молли не только за указание дороги, но и за фляжки с водой, которые она вручила им на прощанье вместе с прочими (весьма обильными) припасами. Феины врата не зря имели дурную славу: стоило путникам перевалить через холм, и они оказались в сухой серой пустыне, по которой гулял ветер, вздымая пыль и гоняя перекати-поле.
Они брели по ней час за часом, пока не вышли к узловатому черному дереву, одиноко возвышавшемуся над серым унылым полем. От дерева начинались три дороги. Сперва узкие, в ниточку, тропки, которые дальше становились шире, будто набирали силу.
Первая шла через пустыню и дальше – широкий, ровный, прямой путь, стрелой уходивший за горизонт. Странным образом его не заметали пески, и гладкая земля сама просилась под ноги.
Вторая змеилась в высохшей жесткой траве, теряясь в зарослях репейников и чертополоха, а подальше вокруг нее росло что-то вроде очень колючего шиповника. Еще дальше заросли становились непроглядными, кусты сцеплялись ветками над дорогой, и выглядело все это несколько жутковато. Особенно смущали трепыхавшиеся на одном кусте выгоревшие лоскуты ткани.
Третья дорога начиналась с двух вычерчивающих ее полосок сочной изумрудной травы. Полоски эти разрастались и густели, пока не разливались зелеными лугами; луга переходили в холмы, холмы – в горы, и дорога извивалась по склонам среди вереска, папоротника и золотых цветов дрока. Им нужна была именно она; и все же Леон поколебался, глядя на широкую и прямую первую дорогу. Но свернул туда, куда велела Молли.
Позже он не раз успел подумать, что ошибся: перевалив через пару холмов, тропинка нырнула в узкое и мрачное ущелье, склоны вокруг облысели и ощерились скалами, и даже река, к которой они в конце концов вышли, выглядела, мягко сказать, неприятно. Темная вода вскипала на камнях бурой пеной, а когда они спустились по осыпающемуся обрывистому склону ближе, в лицо ударил густой тяжелый запах.
– Кровь? – Леон нерешительно подошел к берегу, мазнул пальцами по «воде».
Это и в самом деле была кровь.
– Что это за место... Мы точно туда пошли? – Колм нервно тискал себя за плечи.
– Туда, туда. – Леон предпочитал так считать, поскольку других вариантов не было, и лучше уж идти в предположительно правильном направлении, чем в совсем неизвестном. «Туда – не знаю куда» он уже нагулялся. Теперь он взял след, и даже если след этот ложный – он не свернет, пока не убедится в этом на все сто.
– И как мы туда пойдем? – Колм явно не собирался через эту реку плыть. Леон, в общем-то, тоже. – Моста нет...
– Придумаем, – Леон уселся на камень и уставился в «воду», будто она могла подсказать ему ответ. Через минуту вскочил:
– Значит так. Я иду в ту сторону, ты – в другую. Ищем мост, брод... что-нибудь. Через час встречаемся тут же. Вон, камень приметный, – он показал на желтый скол на обрыве. – Понял?
– Понял... – Колму не улыбалось одному бродить у зловещей реки, но Леон уже развернулся и зашагал вверх по течению.
От запаха крови от реки слегка мутило, усталость, не в последнюю очередь вызванная отсутствием привычки к таким дальним пешим переходам, наваливалась на плечи, пригибая к земли. Солнце двинулось к закату, окрасив ущелье в бурый, а пейзаж и так-то не способствовал радужности настроения.
Уже при остатках закатного света Леон приметил цепочку крупных валунов, уходящих поперек реки. Рассмотреть, докуда они идут, с берега и в темноте не удавалось, так что он добрел по воде до ближайшего и прыгнул с него на тот, что подальше. За ним обнаружился еще один, и еще...
Балансируя на скользком камне, он примеривался к следующему, как вдруг...
– Леееееееооооон!!! – донеслось сзади, и прежде, чем Леон успел обернуться, его обогнал Колм. Верхом на лошади. Причем скакали они по самой середине реки. Лошадь едва касалась копытами ее поверхности.
– ..., – только и смог сказать Леон. Но через секунду уже опомнился и замахал руками, крича:
– Стой! Стой, кобыла! Стой, кому говорят!
Кобыла, может, не была кобылой, а может, и просто не слышала. Или не пожелала обратить внимание.
– М-мать твою, – рявкнул Леон и прыгнул на камень впереди. Едва-едва, но удержался. Чуть подальше из «воды» выступал следующий, но лошадь приближалась со скоростью хорошего паровоза, и Леон просто пригнулся, готовясь к прыжку...
Руки скользнули по мокрой гриве, но удержали. Леон повис на шее лошади, отчаянно вопя ей в ухо:
– Стоять! Тпру! Стоять, тебе сказали!
Будь дело на твердой земле, его вес позволил бы остановить бег коня. Но там, где копыта скакуна легко отталкивались от поверхности «воды», ноги человека проваливались. Лошадь повернула к нему морду, пытаясь ухватить длинными зубами. Леон задергался, уворачиваясь...
– Да хватит тебе, всю гриву уже выщипал! – услышал он.
– Заткнись ты, Колм! – прорычал он.
– Я молчу! – пискнул Колм, хотя это было неправдой – он орал почти без остановки. Но нечленораздельно.
– А кто тогда это сказал?
– Я, – в голосе звучала удивленная нотка. И лошадь остановилась.
– Кто – я? – переспросил Леон, повиснув на гриве и бултыхая ногами в «воде».
– Я, – лошадь насмешливо всхрапнула.
– В смысле – ты? Лошадь?
– Я не лошадь! – лошадь обиженно тряхнула головой. – Я конь!
– Какая нафиг разница...
– А вот какая!
И грива исчезла.
Леон разом ушел под «воду». Вынырнул, заплескался, отфыркиваясь. Рядом еще более шумно выскочил Колм, жалобно воскликнул: «Я не у...!» – и снова скрылся.
– Вот м-мать, – с чувством выругался Леон, прежде чем нырнуть за утопленником.
Когда они, мокрые и крайне недовольные жизнью, каждый по-своему, выбрались на берег, их там ждали.
– Понял, в чем разница? – спросил Леона в упор тощий парень, стоящий подбоченившись и нагишом. В его волосы были вплетены ракушки.
– Ни-ка-кой, – так же в упор выцедил Леон сквозь зубы. И принялся стягивать с себя насквозь промокшую одежду. Оружия на парне видно не было, и нападать он как будто не собирался, а пропитанная кровью одежда все равно стала бы помехой – лучше снять сразу, даже если нападет, удобнее будет драться...
Что парень был незадолго до того лошадью и Леон сразу это понял и даже не удивился – об этом он подумал намного позже.
– Что, совсем никакой... а ты красавчик! – парень вызывающе присвистнул. Леон замер, не стащив до конца майку, а потом осторожно высунул голову и посмотрел на парня: интонация ему не понравилась.
Парень смотрел на него откровенно оценивающе. И оценка была положительной.
– Разница есть. Но не когда ты пытаешься затормозить дурное животное.
– Обзываешься? – обиженно протянул парень.
– Констатирую факт. Куда ты его потащил? – Леон кивнул в сторону Колма, который последовал его примеру и теперь горестно вздыхал над полностью пришедшей в негодность одеждой.
– Есть! – парень хищно оскалился. Зубы у него были длинные, желтоватые и, в общем, лошадиные.
– Ты что, плотоядный? – Леон мрачно ухмыльнулся. – Знавал я одного... плотоядного... Тот еще баран был.
Парень сжал кулаки и, набычившись, шагнул к нему.
– Не кипятись. – Леон направил на него в мгновение ока оказавшийся в пальцах пистолет. Кобуру он благоразумно снимать не стал. Может, пистолету и досталось от кровавой воды, но припугнуть-то им можно...
– Холодное железо! – зашипел парень, отступая.
– Вот там и стой.
Леон посмотрел на Колма. Тот почему-то отчаянно покраснел.
– Ты чего такой... как рак вареный? – спросил Леон. Колм покраснел еще сильнее.
– Да я его поцеловать хотел, а он в кусты. Слабак, – пренебрежительно фыркнул парень, который был лошадью.
– Это еще зачем? – опешил Леон.
– Понравился он мне. Но ты лучше, – парень подмигнул ему.
– Отвали. Я не такой.
– Вот ведь, – огорчился парень, – в кои-то веки сюда кто-то заглянул – и «не такой». И как теперь жить?
Леон мрачно посмотрел на него и принялся размышлять о том, как им с Колмом перебираться на другой берег. Брод с камнями остался где-то далеко.
– Ладно, – сказал парень, – раз съесть вас не получилось, пошли уж, тут моя пещера рядом. Погреетесь, а то ветер же... Могу предложить услуги по согреванию, – он снова подмигнул Леону.
– Пошел ты, – ругнулся тот, но без злобы. Приглядывать за парнем надо, но вдруг и впрямь – пещера, кров?
За время поисков Леон, к собственному крайнему удивлению, научился верить в добрых людей.
*
Наутро Леон удивленно вспомнил, что от тепла и крепкого Моллиного эля (который он пил вопреки решению бросить, «от простуды») он прошлой ночью разомлел настолько, что излагал Келли-келпи, их нежданному гостеприимному хозяину, свою историю. Обрывками, малопонятными постороннему – но все же... И Келли молча слушал и кивал, вздыхая с едва заметным оттенком зависти.
Утром хозяин выдал им обратно одежду, чудесным образом ставшую чистой и сухой. Потом, обернувшись снова водяной лошадкой, он перевез их через реку и долго объяснял Колму, куда идти. А Леону просто сказал:
– Хороший ты парень. Ты это... свисти, если помощь нужна будет. Удачи...
За рекой дорога снова опушилась зеленью и вскоре выкатилась в пологие холмы. Солнце припекало совершенно не по-октябрьски, да и пестрые пятна цветов как-то не соответствовали осенней поре. В воздухе плыл сладковатый аромат и постоянно что-то жужжало и летало, и вообще – казалось, что путники попали в самое настоящее лето.
Внезапно прямо под ноги им бросился комок серой шерсти, оказавшийся зайцем. Подскочил, сиганул в сторону и помчался по траве, далеко выбрасывая длинные ноги.
Из-за холма послышался вроде как собачий лай, но какой-то странный. Странность объяснилась быстро – лаял человек. Одетый в одни короткие кожаные штаны, он мчался по склону и громко гавкал.
– Зайца видели? – крикнул он на ходу, оборвав гавканье.
– Т-туда побежал, – Колм ткнул пальцем в примерном направлении. Человек рванул туда, снова зайдясь заливистым лаем.
С той стороны, оттуда он появился, послышался перестук копыт, следом нарисовался и всадник в развевающемся плаще. Лихо остановив коня перед путниками, он вслушался в доносящийся издали лай и ухмыльнулся.
– Поймает, – уверенно сказал он.
– Зайца? – осторожно уточнил Колм.
– Ну да. Хороший пес. Лейси, конечно, получше был, но... – всадник тяжко вздохнул.
– Пес – это который за зайцем гнался?
Всадник смерил Колма таким взглядом, будто тот спросил «небо – это которое синее над головой?»
Лай оборвался, а потом зазвучал снова, но теперь интонация была довольной и гордой.
– Поймал, – всадник приподнялся на стременах, высматривая «пса».
Тот вскоре трусцой выбежал из-за холма. Зайца он тащил за уши. Судя по подергиваниям – живого.
– Эй, держи крепче там! – прикрикнул всадник.
– Дергается, зараза! Гав, – огрызнулся «пес», вручая зайца хозяину. Тому ухватить его «покрепче» не удалось, потому что зверь вывернулся из рук и сиганул прочь. Но убегать не стал, а...
Сжался, подергал ушками – и на его месте вдруг оказалась девушка. Неземной красоты. Почти в буквальном смысле – черты лица у нее были несколько нечеловеческими (и странным образом, несмотря на красоту и правильность, напоминали заячью мордочку).
– Ты! – завизжала она. – Тоже мне, мужик называется! Беззащитную женщину собаками травит!
– Да я зайца травил! – в тон заорал всадник. – Кто ж тебя знал?!
– Зайца? Ты слепой совсем, что ли? Урод!
Едва начавшуюся перепалку прервал донесшийся из холмов тихий рокот. Постепенно нарастая, он становился все громче и громче, обращаясь в грохот множества копыт. Земля задрожала, и на дороге появился источник шума.
Олени. Огромное стадо белоснежных оленей. Они мчались, как будто не разбирая пути, но остановились как вкопанные, окружив Леона, Колма и остальных.
Всадник едва слышно застонал и попытался спрятаться за своего пса.
Одна из олених – а олени все были женского пола – вышла вперед, грациозно переступая ногами, и посмотрела на всадника огромными печальными глазами в обрамлении длинных ресниц.
– Мэг, – заискивающе сказал всадник. Олениха качнула головой, будто отметая все, что он собирался сказать. – Мэг, я все объясню!
Оленихи дружно застучали копытами, кто-то зафыркал.
– Ну правда же! Ничего же не было! – всадник выглядел жалко.
Олениха, которую он называл Мэг, внезапно взвилась на дыбы, стукнула копытами прямо перед ним и скакнула в сторону. Остальные расступились, пропуская ее из круга, а потом побежали следом, даже не повернув головы в сторону всадника.
– Ну вот, – тяжко вздохнул он, когда стадо скрылось за холмом. – Женщины...
– Это что, тоже женщины? – Леон уже почти перестал удивляться. Не верить своим глазам он перестал еще раньше.
– Угу, – тоскливо ответил всадник. – Мои. Все.
– Все?
– Все. Пятьдесят.
Леон присвистнул:
– Силен.
Всадник устремил на него взгляд, полный печали. Девушка-заяц, выскочив из-за плеча Леона, заверещала:
– Тебе что, мало? Ты чего к приличным девушкам пристаешь, когда у тебя такой гарем?
– Да охотился я! – несчастным голосом запричитал всадник. – Развелось оборотней, захочешь дичь загнать – а она сразу раз, и в бабу оборачивается. Знаешь, как достало? Это ты такая вся из себя неприступная, а другие еще и требуют – поймал, мол, так люби! А потом эти мои... все пятьдесят...
– Ты что, оборотня от зверя не отличаешь? – Девушка присмотрелась. – А, ты человек... Ну тогда понятно. – Она снисходительно фыркнула, прыгнула в сторону, кувыркнулась – и заяц длинными прыжками полетел по полю прочь.
– Эх, – всадник проводил ее взглядом и неожиданно повеселел. – Ну вот, вообще даром обошлось.
– Обошлось что? – спросил Колм. Всадник смущенно почесал в затылке.
– Понимаешь, парень, у меня их пятьдесят штук. И все внимания хотят. А если я им изменяю, они мне устраивают бойкот дня на три. Смекаешь? – он по-свойски подмигнул.
– Э-э-э... да, наверное...
– Типа, проще разок с одной, чем сразу с полусотней? – сообразил Леон.
– Ага! – Всадник хлопнул его по плечу. – Понимаешь, парень. А тут и вовсе ни разу не пришлось – хорошо!
Видимо, это надо было считать прощанием: он поднял коня на дыбы и разом сорвался с места. Пес припустил за ним резвой рысцой.
Леон отчихался от поднявшейся пыли. Посмотрел на Колма, который явно усиленно о чем-то раздумывал.
– Что, думаешь, а надо ли тебе твою красотку искать? – Леон ухмыльнулся. – Ты смотри, а то можно вернуться. Хотя с другой стороны, она у тебя одна – главное, больше не заводи...
– Идем, – решительно насупился Колм и зашагал вперед.
*
К полудню следующего дня, переночевав прямо в холмах – хорошо, что ночи были теплые – они вышли к озеру, указанному келпи. Его берега были словно укрыты снегом, но вблизи снег оказался белоснежным лебединым пухом. И на нем, на мягком, шелковистом ковре, лежали девушки.
Леон сглотнул и покосился на Колма. Тот стоял с открытым ртом и медленно хлопал глазами.
Все девушки были светловолосыми, с точеной талией, крутыми бедрами и пышной грудью – Леон такой даже в «Плейбое» не видел. И на одно лицо, хотя это он заметил значительно позже, когда отвлекся от созерцания фигур привольно разлегшихся дев. На это потребовалось немало времени, так как фигуры их не прикрывало ни лоскутка, ни ниточки.
– Вау, – выдохнул он наконец. Негромко – но и этого хватило.
Покой озерных берегов взвился вихрем белых перьев.
Когда белоснежная буря осела, мужчины оказались окружены плотным кольцом совершенно одинаковых обнаженных и крайне сердитых девиц. Леон смотрел на сдвинутые бровки, на возмущенно надутые губки и яростно сверкающие глаза и, несмотря на скрюченные пальцы, украшенные длинными ногтями – страшное женское оружие, которое ему не раз приходилось пробовать на своей шкуре, заметил вполголоса:
– Не могу сказать, что это худшее окружение, в которое меня когда-нибудь брали.
Девицы, стоявшие ближе к нему, потеменели ликами и зашипели так, что мурашки побежали по спине. А вот Колм его не услышал. Он во все глаза пялился на какую-то девицу – Леон не сумел определить, на которую, уж больно рябило в глазах от белокурых локонов и синих гневных глаз.
– Пэгги! – возопил Колм, выйдя из ступора, и кинулся к девицам. Шипение стало оглушительным, когтистые руки взвились в воздух, готовые ударить...
– Колм! – завизжала одна из девиц и бросилась рыжему на шею.
Шипение стихло разом, будто красоток выключили. Леон поковырял пальцем в ухе, в котором звенело от девичьего визга. Окинул оценивающим взглядом фигурку повисшей на Колме блондинки и не без зависти вздохнул.
И одобрительно присвистнул, когда парочка наконец прекратила целоваться – минуты через две.
Круг девиц выдохнул и только тогда понял, что все задерживали дыхание.
– Она? – поинтересовался Леон у Колма.
– Она! – восторженно прошептал Колм, не сводя глаз с Пэгги.
– Обалдеть, – сказал Леон. – Везет же некоторым...
Пэгги внезапно вспыхнула, с тихим «ой!» подхватила с земли ворох пуха, оказавшийся чем-то вроде плаща, и торопливо в него закуталась.
– Эй, это мой! – возмутилась одна из девиц, но на нее зашикали. Красотки умиленно взирали на Колма и жавшуюся к нему Пэгги. Не все, правда – многие с гораздо большим интересом поглядывали на Леона. Заметив это, он приосанился.
– Пэгги, так вот он какой, твой красавчик? – растягивая слова, спросила одна из дев и состроила Колму глазки.
– Да. Мой красавчик, – блаженно ответила Пэгги, не забыв, впрочем, сделать ударение на «мой».
– А это кто? – поинтересовалась другая, оказавшись неожиданно прямо у Леона за плечом и погладив пальчиками его плечо.
Пэгги растерянно пожала плечами.
– Это мой друг! – сообщил Колм, обращаясь исключительно к ней – остальных он, похоже, сейчас не особенно замечал. – Леон, отличный парень. Если бы не он, я бы тебя в жизни не нашел...
– Пра-авда? – пропела еще одна красотка, поглядывая на Леона из-под длиннющих ресниц.
– Истинная правда! Он мне жизнь спас!
– Потрясающе, – выдохнули сразу три или четыре девицы. – Вы нам расскажете? Ведь расскажете?
*
