– Чарльз! Мне нужен шоколад! Мне нужно очень много шоколада! – резкий окрик, как щелчок хлыста, заставляет трепетать ресницы и выпрямиться.

– Чарльз! У вас не больше получаса! Иначе...

– Иначе?.. – Чарли чуть поворачивает голову, не упуская из виду огромный чан, в котором продолжает кипеть шоколад. Руки у него перемазаны какао и сахаром, а по правому виску, капля за каплей, катится пот, скапливаясь в уголке сжатых в тонкую линию губ.

– Иначе вам будет очень больно! – он бросает это как бы между делом, но мальчик знает, что его учитель в ярости.

Умпа-лумпы бросаются помогать, сочувственно заглядывая в глаза. Они прекрасно знают непростой характер хозяина. Они лишь тени, но видят гораздо больше, чем им, возможно, хотелось бы.

А Чарли размешивает темную, вязкую массу, пахнущую чудом, и размышляет о грехах.

В последнее время подобные мысли посещают его все чаще: наверное, потому, что мистер Вонка доверил ему самую монотонную, но оттого не менее важную работу, как например, приготовление шоколада.

Чарли думает о том, что с определенной точки зрения это неправильно. Неправильно стоять вот так перед чугунным котлом и мешать сладкую, вязкую, манящую горечь по приказу высокого человека в малиновом сюртуке. Неправильно, чуть отклоняясь в сторону, ловить взглядом отблески восковых свечей на безупречно гладких каштановых волосах восседающего за столом мужчины. А потом – пытаться запомнить профиль, чтобы тяжелой мраморной ложкой вырисовывать его на поверхности шоколадного моря. Это неправильно, когда в душе поднимается что-то теплое, похожее на топленое молоко, и растекается по венам. Нет, так не должно быть. Потому что это – неправильно.

Мальчик не сразу замечает, что шоколад уже готов. Умпа-лумпа в сером колпаке дергает его за рукав, кивая в сторону главного мастера.

– Мистер Вонка? – произносит он виновато, теребя себя за обшлаг рукава.

– Да? – волшебник на миг отрывается от своих записей. У него снежно-белая кожа, высокий лоб и улыбка, от которой становится жарко и потеют ладони.

– Мистер Вонка, я закончил. У нас теперь есть много шоколада, – Чарли подается вперед и доверчиво заглядывает в глаза волшебнику.

А Вилли Вонка быстро, за долю секунды, сопоставляет факты, выхватывает из кармана сюртука часы на длинной цепочке и смотрит на циферблат.

– Как раз вовремя. Спасибо. Можете идти. Я жду вас к ужину, – маэстро кивает и возвращается к своему сладко-горькому ноктюрну, не замечая... Он ничего не замечает!

– Конечно, сэр...

На мраморной реке есть зефирный остров. Там Чарли проводит все свободное время. Там у него есть мягкая постель, огромный стеллаж, сплошь заставленный книгами, и свежезаваренный чай. Чарли Бакетт очень любит некрепкий чай с долькой лимона. Умпа-лумпы знают об этом и потакают этой маленькой слабости молодого хозяина. А большего они и не могут. Такая забота приятна и совсем не обременительна. Но сегодня Чарли очень плохо... сегодня мальчик хочет подумать о грехах.

Ведь это грех, когда на тонкую кожу у ключиц медленно падают шоколадные капли и оставляют следы почти до ожогов. А потом тонкий палец повторяет этот путь, стирая потеки шоколада, и нет ничего более сладкого, чем эти мимолетные, ни к чему не обязывающие прикосновения. И эта терпкая сладость пополам со стыдом, с начинкой из отчаяния и боли, она намертво впечатывается в память, не отпуская уже никогда.

Чарли многого не понимает. Например, он не может ответить даже самому себе на вопрос, почему получилось именно так: почему его мир крутится вокруг шоколадных капель, пастилы со вкусом ванили и рассеянной улыбки ожившей фарфоровой куклы? Ведь это же тоже... неправильно.

Незатейливый ужин на вершине пушистого облака устроен так, чтобы видеть город и на много миль вокруг. У горизонта справа от Чарли еще не совсем погасла вечерняя заря, тонкой нитью прошивая серую землю и лазурно-голубое небо. Легкий ветер разносит по окрестностям запах горячих булочек с корицей. Чарли молчит, сжимая в руке сдобную булочку и запивая ее топленым молоком. Мистер Вонка не любит чай с лимоном.

Маэстро начинает разговор всегда неожиданно, мешая рецепты нового лимонада с историями своих странствий. Но привычное молчание нарушается до обидного редко, и Чарли каждый раз ждет, что и сегодня произойдет маленькое чудо.

Это так неожиданно приятно – ужинать с волшебником на краю облака, у самой кромки дня и ночи.

Чарли совершенно наплевать на все остальное, на то, что осталось внизу. Проблемы кажутся мелкими, несостоявшимися, почти незаметными на фоне запаха корицы и вечерних сумерек.

– Чарли, ты хочешь научиться летать? – вдруг спрашивает Вилли, отрываясь от созерцания горизонта. Там набегают тучи, и, кажется, скоро пойдет дождь.

– А разве... – Чарли вовремя спохватывается, чтобы не спросить: «А разве я не летаю, когда мы рядом?»

Каштановое каре идеально обрамляет овал лица; ни одной морщинки на лбу, только... что-то изменилось, изменилось настолько сильно, что Чарли смаргивает. И, вместе с этим движением, ему на щеку падает первая капля сегодняшней грозы.

– Не бойся экспериментировать... – волшебник не старается перекричать бурю, она затихает сама, как послушный котенок мурлыча у его ног.

«Я боюсь только, что однажды ты забудешь обо мне», – эту мысль рождает в голове перезвон капель о жестяную крышу. Облако, то, что примостилось на крыше, наполняется водой, и они успевают спрыгнуть на карниз за секунду до того, как место их трапезы проливается безудержным потоком крупных капель. Этот полет напоминает Чарли ощущения, испытанные им в ту минуту, когда он впервые попробовал знаменитый шоколад Вонки, и ему становится тепло и ужасно весело. Он тянется к улыбающемуся и все же потрясающе невозмутимому волшебнику, чтобы ухватиться за его рукав и почти повиснуть над пропастью. Сейчас он не задает себе глупых вопросов и, может быть, поэтому он так счастлив...

– Хочешь полетать? – оказывается, мистер Вонка умеет улыбаться и так – ласково, с незаметной хитринкой в шоколадных глазах. «С тобой – конечно», – кивает мальчик.

– Я выделю нам этот дождь, – сообщает тот, и, подхватывая Чарли на руки, Вилли Вонка делает шаг в пустоту.

И они летят вниз вместе с дождем. Только капли разбиваются о грязную влажную землю, а они – снова взлетают, почти к самым вершинам фабрики.

Чарли прижимается щекой к отворотам малинового пиджака, совершенно промокшим и пахнущим корицей, улыбается и ни о чем больше не думает.

Потому что его чудо все-таки случилось.

Когда утром мальчик просыпается в своей постели, только жар и неприятная ломота во всем теле напоминают о прошедшей ночи.

Во влажном и липком, как туман, забытьи кажется, что мимо него проходят люди. Они заставляют его держать глаза открытыми и пить густую пахучую гадость отвратительного серого цвета. Он отталкивает рукой пузатую чашку, желая только одного – поскорее зарыться лицом в теплую, пахнущую ванилью подушку и надолго заснуть.

Кто-то подходит к его кровати, наклоняясь так низко, что мальчик может даже дотронуться рукой до его лица и безукоризненно прямых локонов. Он приподнимается на локтях, чтобы поближе рассмотреть постоянно ускользающее лицо в ореоле темно-каштанового света.

– Чарли... – голос доносится как сквозь толстый слой ваты, возвращая его из тусклого морока обратно в многоцветный мир.

– Д-да, мистер Вонка, – хриплый, грудной шепот вырывается из груди вместе с кашлем. Приступ настолько силен, что мальчик бледнеет и валится вперед, прямо на руки к волшебнику.

– Чарли... поправляйся, – у волшебника сильные руки, они не дают упасть, мягко укладывая его на ворох подушек.

Маленький Чарли Бакетт тонет в душной, похожей на переваренное безе перине, и цепляется за узкое белое лицо остатками сознания.

А потом снова наступает серо-желтая тишина, внутри которой медленно и неуклонно разгорается пожар.

И Чарли засыпает, думая о том, что, наверное, именно так и должен выглядеть ад.

Он просыпается ночью, за несколько часов до рассвета. Совсем темно, у его кровати горит ночник, и в кресле дремлет умпа-лумпа. Отчетливо пахнет зверобоем и полынью. А должно пахнуть шоколадом и ванилью, чтобы мальчик мог почувствовать себя лучше.

Ему нескоро удается встать, он только хрипит, надрывно и тихо, утыкаясь лицом в носовой платок, который, видимо, забыла у его постели матушка. Он идет по фабрике, держась за стены и часто останавливаясь, целенаправленно идет к единственной комнате, где еще горит свет.

Нужно только слегка надавить на тяжелую резную ручку и открыть дверь.

В образовавшуюся узкую щель Чарли видит, как ловко Вилли Вонка смешивает из шоколада, ванили и корицы какой-то сладкий напиток, добавляя туда толченые звезды и океанский жемчуг.

Дверь предательски скрипит, и волшебник оборачивается.

В его взгляде такая боль и тоска, что у Чарли замирает сердце. Он оседает на пол, но тут же заботливый маэстро подхватывает маленького хозяина шоколадной фабрики и несет на свою кровать.

– Зачем ты встал? – строго спрашивает он.

– Там пахнет полынью... – пытается объяснить Чарли, но замолкает, видя, как сходятся к переносице тонкие темные брови.

– Упрямый мальчишка!

Чарли беззвучно плачет, утыкаясь горящим лицом в сгиб чужого локтя и замирая от знакомого ощущения горячей шоколадной капли на коже.

Чернильным пятном в воздухе разлита темнота. И запах лекарства, которое Чарли и Вилли Вонка по очереди пьют из большой глиняной кружки. И есть еще что-то, чему нельзя подобрать названия.

Оно просто есть, Чарли знает, и ему этого вполне достаточно.

– Хочешь спать?

«С тобой», – думает мальчик, утыкаясь лбом в плечо волшебнику.

– Я выделю нам вселенную, – тихо сообщает тот, тихонько напевая несложный мотивчик.

Чарли Бакетт засыпает под уютное мурлыканье самого странного человека на свете. Он не думает о грехах, аде или о том, что будет с ним завтра утром.

Он нисколько не сомневается в том, что они оба все делают правильно.

Он знает, что все не так просто, но ведь и приготовить тот самый, настоящий, шоколад тоже надо уметь.

Чарли засыпает, не зная, что Вилли Вонка накрывает их обоих теплым одеялом, выпрашивая у ночи самых ярких и добрых снов для своего мальчика. Для своего любимого мальчика...