– Ты сделал мелкому больно, – спокойно сообщил Шульдих, не отрывая взгляда от экрана телевизора.

Кроуфорд вздрогнул:

– Что?

– Ты причинил Наоэ сильную боль, – с нарочитой вежливостью пояснил рыжий.

– С чего ты взял? – американец снял очки и потер переносицу.

– Я – телепат.

– В Розенкройц Наги поставили великолепные ментальные щиты.

– Ко всему прочему я еще и эмпат. Немного. А сильные эмоции ни за какими щитами не спрячешь.

– Вот как...

– Если тебе интересно, он безумно мучается каждый раз после того, как ты сделаешь ему замечание... Забавно, такой уравновешенный, сильный морально мальчик, но одно неласковое слово начальника – и он почти разрывается от отчаянья.

– Видимо, замечания сильно задевают его самолюбие, – оракул снова нацепил очки и заслонился от собеседника газетой.

– Идиот, – тихо прокомментировал Шульдих.

Лидер Шварц его не услышал.

* * *

Здравствуй, Кроуфорд! *перечеркнуто* Привет, Брэд! *перечеркнуто дважды* Привет, Кроуфорд! Здравствуй, Брэд! *старательно заштриховано*

Знаешь... я, наверное, должен... должен тебе это сказать. Должен. Но не скажу... черт! Черт-черт-черт!!!

Наги скомкал лист бумаги и швырнул в мусорную корзину. Некоторое время он мрачно смотрел на улицу – его письменный стол стоял как раз под окном – затем вынул из папки чистый лист и продолжил свое занятие.

Привет!

Я жалок.

Мальчик вздохнул, смял бумагу.

– Соберись, Наоэ, ты не на исповеди...

Совсем не вовремя вспомнилось детство, приют, церковь, совсем еще молодой Кроуфорд. Наги невольно улыбнулся. Тогда он восхищался американцем, считал его эталоном, мечтал стать таким же.

И вот во что это вылилось...

Он встал из-за стола и прошелся по комнате. Закрыл глаза, потер виски, снова вздохнул, сел на место.

Несколько дней назад, когда мы планировали операцию, ты сказал, что рисковать по мелочам не стоит. А Шульдих ответил: «Возможность удачи стоит риска». С тех пор эти слова постоянно крутятся у меня в голове. И я подумал... Шульдих прав. Конечно, мелочи действительно не стоят того... но если есть что-то важное...

В общем, я хочу рискнуть. Просто написать тебе обо всем, а дальше...

Наги постучал ручкой по столешнице и задумчиво взъерошил волосы. Получалось лучше, по крайней мере, яростное желание позачеркивать все, только что написанное, не появлялось, а это уже само по себе было прогрессом. Юноша криво улыбнулся.

Не знаю, когда я начал ощущать полную зависимость от тебя. Когда ты стал для меня самым важным человеком на свете. Когда все, кроме тебя, перестало иметь значение. Когда...

– Напиши. Напиши это, – Наги нахмурился, – да что же это такое?! Как будто блок в голове на это слово! Черт!!! – он стиснул зубы.

...я почувствовал, что люблю тебя.

Может, это произошло тогда, в грозу. Помнишь? Весь день стояла страшная духота, а далеко на горизонте собирались тучи...

[...Наги лежал под одеялом, сжавшись в комочек. Его сердце отчаянно стучалось о ребра, стараясь упорхнуть из тощей мальчишеской груди. Тонкие руки вцепились в подушку, глаза лихорадочно вглядывались в темноту комнаты. Каждый предмет мебели походил на затаившегося в тени монстра. При вспышках молнии казалось, что эти чудовища приближаются к мальчику, крадутся, хотят окружить, чтобы...

Наоэ зажмурился.

– Кто-нибудь... помогите... пожалуйста... кто-нибудь... на помощь...

Дождь вовсю барабанил по стеклам. Мальчика била крупная дрожь. Сейчас ему безумно хотелось, чтобы пришел кто-нибудь сильный и добрый, кто-нибудь, кто спасет, вытащит из этого ужаса, уведет куда-нибудь, где безопасно.

Безопасно?

Глаза Наги распахнулись. Он медленно сполз с кровати, сделал несколько неуверенных шагов к двери. Полыхнула молния. Мальчик вскрикнул и ринулся в коридор.

Здесь было темно и тихо. А от того еще более страшно. Зловещие черные тени ползли по следам босых ног ребенка.

Несколько метров до спальни Кроуфорда Наги преодолел почти мгновенно. Сердце все еще бешено колотилось в груди, руки дрожали. Он резко распахнул дверь.

Оракул приподнялся на локте.

– Наги? – его голос прозвучал несколько удивленно, но с какой-то раздраженностью. Мальчик замер на пороге, не решаясь войти внутрь. Но тут вновь полыхнула молния, и холодные тени коридора придвинулись ближе. Он рванулся вперед, захлопнул за собой дверь и прижался к ней спиной.

Здесь было безопасно. И он был готов защищать эту безопасность во что бы то ни стало.

– Наги? – уже более мягко позвал Кроуфорд.

Наоэ колотило. Пряча руки за спиной, он отчаянно щипал себя, чтобы не разреветься.

Американец вздохнул, потянулся к лампе на тумбочке, зажег свет. Щурясь, нашарил очки и поднялся на ноги. Подошел к мальчику, присел перед ним на корточки, взял за плечи. Ребенок, стоящий перед ним, выглядел таким беспомощным и несчастным. И без того худой и маленький, в футболке на несколько размеров больше, чем нужно, он становился совсем хрупким.

– Что случилось?

– Там... – Наги отвел взгляд в сторону. Жгучее чувство стыда и смущения залило его щеки краской. Сейчас, рядом с Кроуфордом страх казался нелепостью, – гроза... я... извините. Я пойду, я просто...

Оракул изумленно вскинул брови, однако отпустил плечи мальчика и, поднявшись, отступил на шаг назад. Телекинетик поспешно схватился за ручку двери, потянул ее...

Тонкий луч света прошил темноту коридора. От этого мрак за порогом стал еще чернее.

– Когда мне было двенадцать лет, – тихо произнес Кроуфорд, – я очень боялся грозы. Всегда прибегал к родителям... и они мне разрешали остаться до утра, – он вздохнул. – Нет ничего ужасного в том, что сейчас тебе страшно. Многие, и взрослые в том числе, порой боятся куда менее пугающих вещей. – Тело Наги превратилось в одно сплошное напряжение. Он даже задержал дыхание, слушая спокойный голос оракула. – Если хочешь... ты можешь остаться.

Пальцы мальчика разжались, выпуская ручку, и дверь с едва слышным щелчком захлопнулась, отгораживая комнату от черноты, царящей снаружи.

Наоэ обернулся.

Несколько следующих минут он стоял, крепко-накрепко вцепившись в Кроуфорда, и, всхлипывая, глотал слезы. Американец нежно гладил его по голове и шептал всякую успокоительную чушь. Впрочем, слезы катились уже скорее от облегчения. Просто потому, что рядом есть кто-то сильный и надежный, кто-то, кто может защитить.

Остаток ночи Наги провел, прижимаясь спиной к теплому боку оракула. Страх рассасывался, медленно уносясь в забытье.]

...так или иначе, когда мы покончили с Эсцет и начали работать «вольными художниками» это чувство уже было.

Еще хуже было с ревностью. Она застилала мой разум до такой степени, что я начинал опасаться себя. Я мог потерять контроль, а вместе с ним и твое доверие. Это было равносильно самоубийству. И ведь в один прекрасный момент, совсем недавно, я чуть было не сорвался...

[Она была на самом деле хорошенькой. Необычный для японки разрез глаз, мягкая улыбка, длинные волосы, длинные ноги, тонкая талия и совсем чуть-чуть, «для шарма», развязное поведение.

То, что высокий гайджин ей нравится, было заметно невооруженным взглядом. Она напропалую флиртовала с ним, и Кроуфорд не находил причин, почему бы не ответить на флирт. Их заигрывания в приемной каждый раз, когда Шварц ожидали освобождения клиента от текущих дел, становились для Наги на самом деле невыносимыми. Но угрюмый шестнадцатилетний подросток мог только испепелять слишком много о себе возомнившую девушку взглядом.

Всевидящий Шульдих усмехался, наблюдая за всем со стороны.

Наоэ был уверен, что немец считает его влюбленным в нее. И воспринимает злость как зависть к Кроуфорду, которому достается все ее внимание. Пока однажды телекинетик не вышел из себя.

Он не слышал, о чем они говорили, все внимание уходило на то, чтобы сдерживать собственную силу. Слишком уж соблазнительно выглядела бронзовая статуэтка на полке, над головой секретарши. Много острых углов, не меньше килограмма веса и так близко к краю... Но вдруг сквозь напряжение мыслей прорвалась фраза:

– Тогда я вас поцелую, Кроуфорд, – и как вспышка, легкая улыбка оракула.

Наоэ вскочил на ноги и тут же ощутил стальной захват на запястье. Он оглянулся. Шульдих пристально смотрел ему в глаза.

– Она шпионка тех, кто охотится за состоянием клиента, – тихо произнес рыжий, – Кроуфорд собственноручно пристрелит ее через несколько дней. Нет смысла ревновать его. Все это только игра. На самом деле чихать он на нее хотел. Сядь. – Глаза Наги удивленно распахнулись. Мысли в голове смешались. Он не мог понять как... каким образом Шульдих узнал и...

– Он...

– Даже не подозревает. Я не буду ему ничего говорить. Ведь это не мое дело, верно? – телепат усмехнулся и разжал пальцы.]

...а еще реакция на твое недовольство. Ты ведь умеешь так – быть на самом деле жестоким. Сегодня... знаешь, я думаю, что лучше бы ты на меня наорал, залепил пощечину, назначил наказание... все было бы лучше этого «Я разочарован». Когда ты это произнес, мне на мгновение показалось, что мир рушится. Горло сдавило так, что стало больно дышать. В тот момент мне больше всего хотелось исчезнуть, свернуться в клубок и выключить мыслительный процесс. Меня нет, абонент находится вне зоны действия сети и временно недоступен.

Когда я поднялся к себе, в общем-то, так и сделал. Забился в угол кровати и смотрел на окно. А потом в голове опять всплыло это: «Возможность удачи стоит риска», и вот... я написал все это.

* * *

Скрипнула дверь. Наоэ обернулся, откладывая ручку в сторону. На пороге стоял Шульдих.

– Что пишешь?

Мальчик на мгновение задумался, решая: стоит ли говорить немцу про письмо. Решился и пустил телепата в свои мысли. Тот прикрыл глаза, углубляясь в доступную информацию. Усмехнулся.

– Ты действительно хочешь ему это отдать?

Телекинетик уверенно кивнул.

– Смельчак. Прямо сейчас?

– Да.

– Не стоит.

– Почему? – Наги нахмурился.

– Я, в общем-то, зашел, чтобы позвать тебя в кабинет босса. Нам подвернулась дорогостоящая и очень срочная халтурка. Стоит ли сообщать ему такие шокирующие новости перед операцией, как думаешь?

Шульдих прошел в комнату и опустился на край кровати телекинетика:

– Да и вообще, есть ли смысл в том, чтобы вообще ему в чем-то признаваться? Он очень хорошо к тебе относится. Ты для него что-то вроде сына или младшего брата... не знаю. Он заботится о тебе. Причем гораздо больше, чем заботился обо мне или Фарфе, когда мы были подростками. Может, потому, что разница в возрасте между вами аж одиннадцать лет. Может, потому, что ты так безотчетно ему предан... подобная привязанность всегда вызывает ответные эмоции. Но забота – это максимум. Ты всего лишь... друг, младший коллега, ребенок, находящийся под его опекой. Вряд ли ты можешь рассчитывать на что-то большее.

– Я это прекрасно понимаю.

– И, в конце концов, Кроуфорду всегда нравились женщины, ни разу не замечал косых взглядов на мальчиков со стороны начальства. Еще не поздно подумать головой и не делать глупостей, Наги. Ты ведь можешь потерять его дружбу. А ради чего?

– Возможность удачи стоит риска.

Шульдих усмехнулся:

– Это не тот случай, поверь мне. Здесь нет никаких шансов. Вообще нет.

Наги покачал головой:

–Я отдам ему письмо сразу после операции. Я решил.

Телепат пожал плечами. Наоэ поднялся из-за стола:

– Пойдем.

Письмо осталось лежать на столе.

* * *

Детально продуманный план – все оказалось слишком просто.

– Даже как-то неожиданно, – задумчиво произнес Шульдих, выпуская из захвата последнюю жертву. Та мягко шлепнулась на пол, не подавая признаков жизни, – а легко нам далась эта работенка. Эй, Кроуфорд, ты специально нагнетал обстановку при подготовке?

Оракул снял очки, задумчиво протер стекла:

– Что-то пошло не так, меня до сих пор не оставляет предчувствие чего-то... хм... нехорошего, – он усмехнулся, – ладно, мы свое дело сделали. Все свидетели мертвы, документы у нас, – американец надел очки и последний раз оглядел поле действия, – уходим.

Они направились к двери, лидер Шварц выходил первым, за ним Шульдих, замыкал шествие Наги. Уже оказавшись в коридоре, Кроуфорд ощутил приближающееся видение. Он остановился, закрыл глаза... через мгновение его веки резко распахнулись:

– Наги!

Раздался звук выстрела. Оракул оглянулся, движения получались медленными, как во сне. Телепат уже вытащил пистолет и палил в кого-то, находящегося в только что покинутом офисе. Неужели кто-то выжил? И... и они не заметили этого?! Брэд рванулся к неподвижно лежащему на полу мальчику. Он уже успел перевернуться на спину и отползти в сторону от двери. На его лице застыло выражение удивления и непонимания. Рука прижалась к животу, из-под пальцев медленно сочилась темная жидкость.

– Кровь...

Голос телекинетика, как всегда, был тих и спокоен, только на этот раз в нем проскакивали нотки изумления.

– Меня... подстрелили... – казалось, он сам не мог поверить в случившееся.

– Замолчи. Сейчас не время говорить, – оракул легко подхватил его на руки и быстро зашагал к выходу. Через несколько шагов его нагнал телепат:

– Один из охранников оказался слишком живучей сволочью. Я на всякий случай проверил остальных. Все мертвы. Что с ним? – он кивнул на телекинетика.

– Пуля прошла навылет. Черт знает, задеты ли важные органы. Но кровь хлещет – сам видишь.

Они спустились по лестнице на этаж ниже, вошли в подземный гараж. Мальчик закашлялся, по подбородку стекла тонкая струйка крови.

– Твою мать... – Шульдих распахнул перед ними дверь в машину.

Кроуфорд осторожно опустил юношу на сидение и сел рядом.

– Нужно остановить кровь, – буркнул Шульдих, плюхаясь на водительское сидение.

– Быстрее. В ближайший госпиталь.

Немец кивнул и завел мотор. Они выехали из подземного гаража и понеслись по вечерним полупустым улицам. Лобовое стекло заливали струи дождя.

– Черт, мокрый асфальт совсем не способствует быстрой езде.

– Заткнись и веди машину, – Кроуфорд разрывал упаковку бинтов.

Телепат что-то пробормотал на родном языке и покорно замолчал. Наоэ тяжело дышал, при каждом выдохе изо рта мальчика вылетал не то хрип, не то стон.

– Х... холодно... Кроу... форд...

– Тише... сейчас, я все сделаю.

– Знаешь... я... я должен... тебе сказать...

Машину занесло на повороте. Раненый юноша сдавленно вскрикнул. Оракул вцепился в спинку переднего сидения.

– Шульдих!

– Знаю! Я и так чертовски осторожен!

– Кроуфорд... – Наги попытался ухватить американца за руку окровавленными пальцами, – я должен.... сказать...

– Замолчи. Не трать силы на разговоры. Потом, еще успеешь.

Телекинетик закрыл глаза. Потом. Хорошо. Время еще будет. Может быть... нет, будет, точно будет. Конечно. Ведь он так решил. Он слабо вздохнул. Было чертовски холодно. И безумно больно.

* * *

Кроуфорд мерил коридор шагами. Час назад они привезли Наги сюда. Мальчишку сразу увезли в реанимацию. И вот теперь они с Шульдихом ждали приговора врача. Немец сидел в кресле, а оракул медленно бродил мимо двери, за которую увезли его подопечного.

– Хватит мельтешить, Кроуфорд. Это нервирует.

Американец провел рукой по волосам и остановился напротив заветной двери.

– Ты сейчас похож на раненую тигрицу, которая мечется по клетке, – рыжий фыркнул.

– Почему на тигрицу?

– Не знаю.

– По цвету эта зверюга подходит больше тебе.

– Ну если хочешь – будешь волчицей... или медведицей, – Шульдих хмыкнул.

– Почему женского рода?

– Потому что у зверей самки куда больше пекутся о своем потомстве. Ну... мне так кажется.

– Кури поменьше – и не будет казаться, – мрачно огрызнулся Кроуфорд.

– Ты сам на себя не похож, – телепат покачал головой.

– В самом деле? – в голосе оракула прорезалось ехидство.

– От того, что ты бесишься, мелкому лучше не станет.

– Хватит называть его мелким!

– Успокойся, – немец пристально уставился ему в глаза.

Кроуфорд вздохнул, снова взъерошил челку и сел рядом с Шульдихом, откинувшись на спинку кресла.

– Не получается, – его голос прозвучал глухо, – это ведь я виноват.

– Мы все виноваты. И я, и ты, и даже сам мелкий.

– Хватит называть его мелким.

– Повторяешься.

Оракул тихо фыркнул.

– Кстати, я не вижу ничего такого в том, чтобы называть его мелким... в конце концов, он самый младший из нас. Ребенок, – телепат вынул из кармана сигареты. – Кажется, здесь нельзя курить... какая жалость, – он хмыкнул и убрал пачку обратно.

Американец наклонился вперед и запустил пальцы в волосы.

– Забавно... никогда не думал, что для меня может быть важна чья-то жизнь. Все бы отдал, только бы они его вытащили... – едва слышно прошептал он.

Шульдих вздохнул.

– Это...

Хлопнула дверь. В коридор вышел врач. Брэд резко вскочил на ноги. Немец нахмурился и встал рядом с ним.

– Это вы опекун мальчика?

Оракул кивнул и почувствовал, как телепат сжимает его локоть.

– К сожалению, нам не удалось...

Американец порывисто вздохнул и медленно опустился обратно в кресло. Несколько раз моргнул. Нет... но как же это? Не смогли? Этого не может быть...

Наги... ему ведь еще семнадцати нет...

– Кроуфорд...

Оракул покачал головой. Не может быть. Не может...

– Кроуфорд!

Он вскинул голову.

– Иди домой, Шульдих, – американец посмотрел на рыжего, криво усмехнулся, потом повернулся к врачу. – Я должен подписывать какие-либо бумаги или что-то в этом роде?

* * *

Кроуфорд вошел в комнату Наги. Со светлого плаща на пол стекали струи воды, но оракул, казалось, не замечал этого. Он плотно прикрыл дверь, облокотился на нее и снял очки. Глаза нестерпимо болели, словно их выжигали углями. Ярким пятном мелькнуло полустершееся воспоминание: у телекинетика всегда были очень холодные пальцы. Зимой он часто жаловался, что у него жутко мерзнут руки.

Оракул с усилием оторвался от опоры.

Прошелся по помещению, коснулся подушки на кровати, беспомощно огляделся, нервно усмехнулся.

В комнате было очень душно. Он ослабил галстук – легче не стало.

– Чертова духота. Здесь когда-нибудь вообще проветривали?!.. – голос противно сорвался на хрип.

Брэд подошел к окну. За стеклом сильный ветер ломал черные голые деревья. Мощный ливень терзал остатки листьев. Американец толкнул створки окна. Те с легкостью поддались. В комнату ворвалась поздняя осень.

Несколько минут Кроуфорд стоял, не замечая бьющих по лицу капель дождя. Потом аккуратно надел очки и с легкостью перемахнул через подоконник. Мягко спружинил на ногах, оглянулся на распахнутое окно и пошел прочь, засунув руки в карманы. Думать не хотелось, вспоминать тоже. До утра еще оставалось несколько часов, он хотел... он и сам не знал, чего хотел.

Порыв ветра взметнул отяжелевшие полы плаща, рванул сквозь ветки деревьев, нырнул в покинутую оракулом комнату, стащил со стола лист бумаги, исписанный неровным почерком телекинетика, и уронил в лужу. Тяжелые капли застучали по так и не отправленному письму, размывая чернила.

Очень скоро на листе уже ничего нельзя было разобрать.