Смотрю в зеркало. Холодная бесстрастная гладь, будь ты проклята!
Встаю, прохаживаюсь по комнате, снова сажусь, перебирая в пальцах чьи-то бусы. Как, интересно, попали они в твою комнату? Ну да ладно, из них вышли хорошие четки... Прислушиваюсь, но в комнате абсолютная тишина; устало потираю глаза и в испуге отдергиваю руку. Никак не могу привыкнуть. Черт возьми, я неплохо сохранился для покойника недельной свежести. А если говорить языком доброго черного юмора, то смерть явно пошла мне на пользу.
Снова и снова ощупываю свое лицо: правильные черты, молодая, упругая плоть и ни шрамов, ни морщин, ни этих противных складок у глаз... Смотрю на свою руку... Куда, куда, во имя всех богов, делась эта дряблость, эти выступающие вены – все признаки еще сильного, но уже доживающего свои дни тела?! Нет, нету, как будто и не было вовсе. Словно мне снова двадцать лет, расцвет силы... почему – словно?! Я не отражаюсь в чертовом зеркале, но уверен, на вид мне не больше двадцати... устало роняю лицо в ладони... А должно быть, должно быть шестьдесят семь – шестьдесят восемь, может, больше... не уверен.
Лицо кривит саркастическая усмешка, вспоминаются слова Алукарда: «Вы, люди, вообще быстро избавляетесь от лишних проблем». Что ж, если жизнь считать проблемой, то вы, как всегда, правы, граф: мы находим естественное решение. Самое естественное – смерть.
Увы, Ты лишил меня и этой маленькой слабости... Уверен, мои глаза уже заволокла красная дымка, предвестница жажды. Я хотел умереть в бою, в бою с тобой, как и полагается истинному Шинигами, Ангелу Смерти. Но Ты не позволил... забавно...
Ничуть не изменился с нашей последней встречи. Помнишь: Варшава, сорок четвертый? Да, я этого никогда не забуду... Хрустнувшая челюсть и всего одна брошенная тобой фраза:
«Кричи, если хочешь...»
За секунду до превращения... Капитан... чудовище... Вервольф...
Скрипнула дверь, и в комнату ворвалась полоска света, отвоевав себе кусочек пространства на полу. Но, к сожалению, ее триумф был слишком короток. Я поднял голову, не отрывая взгляда от высокой мужской фигуры. Все тот же плащ неприхотливого армейского покроя, копна соломенных волос и дьявольские глаза, то и дело скрывающиеся под козырьком. Все тот же... А я, изменился ли я, Капитан? Молчание...
Ты не больно-то разговорчив, но ты ведь помнишь, помнишь, что сказал мне неделю назад, в нашу первую ночь? Помнишь, по глазам вижу, что помнишь... Даже у оборотней иногда развязывается язык:
«Я подарил тебе Жизнь, Шинигами».
Нет, Капитан, не Жизнь ты мне подарил, а Смерть отобрал... причем самым нахальным образом... без права на апелляцию.
Делаешь резкий шаг вперед, и я уже чувствую твой властный горящий язык, солоноватый привкус крови из прокушенной губы и сильные руки, поднимающие меня, как пушинку, швыряющие на кровать... ты не очень-то вежлив с пленниками, не так ли, Капитан?
Отбрасываешь с моего лица длинные черные волосы (Господи, когда они успели стать такими?), спешно стаскиваешь с меня одежду... гм, странно, почему ты не воспользовался своим любимым ножом? Тебе же так нравится срезать со своего пленника одежду, медленно, плавно, чувствуя, как по моему телу от прикосновения стали пробегают мурашки, а к низу живота приливает сладкое возбуждение...
Я в смятении сжимаю в кулаках простыню. Только бы он не заметил, что я тоже этого хочу... только бы не заметил. Не могу... сдержать стон... прикусываю губу, когда он проводит по соску кончиком языка. Умеешь пытать, Вервольф, красиво пытаешь... Только пытка почему-то мучительно сладкая и долгая, слишком долгая.
Поднимаешь голову. На твоих губах играет озорная, почти мальчишеская улыбка. Ты прочерчиваешь влажную дорожку к низу живота... нет, не могу я играть роль безучастного пленника... ты слишком хорош, чтобы можно было оставаться безучастным.
Со стоном помогаю тебе освободиться от этого дурацкого плаща, рубашки, брюк... на кой тебе этот ворох одежды?.. Почти с облегчением чувствую, как бедра раздвигают сильные мужские руки, откидываюсь на прохладную гладь кровати... ничего не происходит.
Поднимаю глаза на своего мучителя: ну же, чего медлишь? Или тебе мало того, что твой пленник сгорает от нетерпения?
Почему ты так смотришь на меня, Капитан? Да, я сдался. Не сейчас, нет, тогда... Варшава, сорок четвертый... и потом, неделю назад, когда ты на пике страсти сменил облик. Если б я не был тем, в кого вы меня превратили, все бы кончилось той ночью, неделю назад, и Алукард бы снова оказался прав – это был бы самый легкий выход... Если бы, если бы... что толку жалеть? А, Капитан, чего гадать? Я здесь, перед тобой, жду... почти живой. Так чего же ты медлишь?
Ты как будто услышал мои мысли, придвинулся, до боли сжимая бедра, и, входя в меня, лишь тихо прошептал:
– Кричи, если хочешь...
Даже так? Помнишь свои слова? Фразу – мое проклятие? Значит, не один я сдался? Значит, было что-то еще между капитаном «Вервольфа» и жилистым мальчишкой тогда, более пятидесяти лет назад...
«Было, – отвечает твой взгляд, – было, есть, будет...»
Я закрываю глаза, чтоб хоть как-то унять эту резь... чувствую сильные руки, поддерживающие дрожащие бедра... В первый раз я последовал твоему совету и закричал. В первый раз ты не превратился в чудовище... впервые я ощутил лишь твое горячее тело, в первый раз – наслаждение без боли... Все когда-то происходит в первый раз...
Без сил откидываясь на подушки, я подумал, что и драться против сильнейшего вампира своих хозяев я буду завтра в первый раз.
