Запахи с кухни тянулись странные.

Там варили варенье из розовых лепестков – из зимних роз, синих как иней, и одним Семерым ведомо, сколько кустов для этого потребовалось обобрать. Молоденькая подручная кухарки говорила, что это лакомство для королев и принцесс, но они сняли с него пенку и съели. Хихикала девица при этом так, словно признавалась в грехе с лордом. Рик видел королевское варенье издалека и подумал тогда, что добрый человек никогда и в рот не возьмет такую штуку – синюю, прозрачную и вдобавок искрящуюся, точно размягченный сапфир, и пахнущую духами.

Впрочем, драконам и королевам драконов как раз пристало питаться не тем, чем простые смертные.

– Рик, – окликнули его от входа в варочную, – эй, поторопись!

Голос старшей кухарки звучал глухо, как из трубы.

Рик сорвался вниз по лестнице точно ужаленный. Вообще-то тетушка Эдру послала его в кладовку за еще одной бутылью сиропа, – в розах с избытком хватало аромата, но не хватало сласти. Вот только когда Рику приходила какая-нибудь мысль, он замирал на месте и стоял, покачиваясь с носка на пятку, как умалишенный, пока не обсмаковывал мысль со всех сторон или не получал затрещину. Последних ему за семь лет жизни выпало с лихвой, хоть на базаре торгуй. Теперь он оцепенел, вспомнив, как тетушка Эдру рассказывала мейстеру Харвину, молодому, но уже лысому, что роз нынче высыпало невесть сколько, хоть варенье вари, и она собирается его варить в скорейшем времени, коли столько роз, что дамы требуют уже других цветов на букеты.

– Лето идет, – дружелюбно отвечал мейстер.

«Лето идет, – повторял про себя Рик, шустро проносясь знакомой дорогой. – Лето идет. Лето».

Это было сладко и чуточку страшно. Лето представлялось высокой дамой в пышном наряде, рассыпающей золотые монеты за просто так. Греби – не хочу. А вдруг потом отберут и накостыляют? Лицо у леди Лето было далекое и вроде как сонное.

Рик, дитя Зимы, не знал, чего ждать от высокой дамы.

Может, случится чудо, и у него снова отрастут волосы, навсегда повылезшие от серой хвори? И его перестанут звать Крысолысом? Одна только тетушка Эдру кличет его так, как покойная мать, «Рик», и оттого кажется, что кухарка к нему добра, хотя на самом деле не больше, чем ко всем остальным...

Крысолыс перебежал двор. Он все еще думал о Лете и не замечал ничего вокруг. Только услыхал краем уха где-то неподалеку конское фырканье.

Со стороны Драконьего Логова двигались тучи. Иссиня-черные, жирные, они несли зимний дождь, что холоднее льда, или мокрый снег; может быть, град. Холм Рейенис с замковой стены казался залитым тенью, в отличие от прочих холмов Гавани, все еще освещаемых тусклым солнцем.

– Он должен был вернуться неделю назад, – сказал септон. – Он всегда называл срок своего возвращения и сдерживал обещание.

– Что, если он задержался, приняв приглашение одного из лордов?

– Так тоже бывало. Помнится, пару лет назад принц нанес визит лорду Эшфорду. Тогда восемнадцать дней бушевал ужасный буран, и в Гавани насмерть замерзло больше тысячи человек.

– Многие в своих домах, – согласно припомнил великий мейстер Пицель, покачав головой. – А ужаснее всего, что в буран угодила леди Ивер со всей свитой. Она была так прекрасна, бедняжка, когда ее нашли, – белую и твердую, как собственное надгробие. Всего пятнадцать лет! Всего один день пути до Гавани...

– Но, – септон остановился и воздел к небесам палец, – как только буран закончился, мейстер лорда Эшфорда немедля выслал ворона. А сейчас ни о каком буране не слышно, и это заставляет меня волноваться.

– Я думаю, что это дело Королевской гвардии... – закинул пробный камень Пицель.

– Глубокоуважаемый мейстер Пицель! – Верховный септон Люцион выглядел все более взбудораженным. – Когда принц Рейегар станет королем, это будет дело Королевской гвардии. Но сейчас гвардия заботится о короле.

– Сир Эртур Дейн находится с принцем в дружбе. Будь на деле причина волноваться, он бы не преминул позаботиться...

– Пожалуй, вы правы, – решительно сказал септон. – Но все же... вы поймете меня, мой друг, я знаю. Видя состояния короля Эйериса, я не могу не принять близко к сердцу исчезновение, пусть и временное, принца Рейегара. Как любой мыслящий человек.

Пицель, молча, глубокомысленно кивал.

– Конечно, милорд десница здесь, – продолжал почтенный Люцион. – Но... вы видели, что случилось с сиром Илином Пейном. Это ужасно и... и поучительно.

Мейстер оглаживал бороду. На пальцах блестели кольца.

– Десница не может заменить короля. А принц... заменит его когда-нибудь в будущем. Поэтому... я беспокоюсь.

Септон замолк и стал размышлять о том, не сказал ли он чего лишнего. Стоит проклятому бородачу обмолвиться, всего лишь ловко обыграть пару безобидных слов, – и кто его знает, что придет в голову безумному королю... Септону очень не хотелось прощаться с языком. Хотя бы потому, что без языка он не сможет отправлять службы в Великой септе, и это повлечет очередное трагическое лишение.

– Сир Эртур или другой белый рыцарь наверняка побывает в септе, – наконец сказал Пицель. – В ближайшем времени. Задайте вопрос, дорогой друг, не думаю, что ваше беспокойство произведет неприятное впечатление. В конце концов, что может быть естественней для духовного лица, чем печься о пастве?

Почтенный Люцион кивнул с видимым облегчением.

Они прошли еще несколько шагов и один за другим нырнули в низкую дверь. Дверь вела на верхний этаж одной из башен, на узкую, точно куриный насест, площадку, от которой вверх и вниз вели крутые лестницы. Септон окончательно умолк, оставив все попытки разговорить великого мейстера. Пицель направился вниз, мягко отодвинув Люциона плечом. За последнее время Пицель изрядно растолстел, и тесный путь давался ему с заметным трудом. Верховный септон позлорадствовал бы, не будь сам телесно весьма плотен. Роскошная цепь Пицеля звякала. «Курица, – неприязненно, с долей зависти, думал священнослужитель. – Петух – и то для тебя лестно...»

Они несколько раз свернули. Коридор ветвился, снизу тянуло холодом, позади остался добрый десяток темных проемов; наконец Пицель отпер одну из дверей, ничем не отличавшуюся от остальных, и вошел, жестом пригласив за собой Люциона.

Окно каморки выходило на море – это септон отметил сразу.

– Неужели ваша аптека? – спросил он, озирая ряды полок с книгами и полок со шкатулками и скляницами.

– Ни в коем случае, – неожиданно дружески отозвался Пицель, усаживаясь в кресло. – Садитесь, почтенный Люцион. Да вы видели мою аптеку. Она куда обширней и представительней.

– А это?

– Это место, куда вряд ли кто-то зайдет попросить у меня горшочек с мазью или флакон с каплями.

– Понимаю, – септон улыбнулся.

– Всякое лекарство может убить, будучи дано в чрезмерных количествах, или же без соблюдения предписаний, или же при особой слабости организма, – торжественно провозгласил Пицель. – Всякий яд может быть целебен, если употребляется мудро. Простейший пример тому – маковое молоко.

– Да, я знаю, – немного нетерпеливо кивнул Люцион.

Пицель воздел к небу перст – еще медленнее, чем двигался до сих пор.

– Потому моя аптека изобилует ядами, и всем это известно. Но о том, что хранится здесь, я боюсь говорить открыто. А теперь я должен буду обратиться к вам с просьбой, септон Люцион.

– Конечно, конечно же, добрый мейстер, – проговорил тот, унимая азарт. Вне всякого сомнения, Пицель намеревался просить его о неразглашении некой щекотливой тайны, и это бесконечно ласкало сердце септона.

Великий мейстер помедлил. Глаза Люциона масляно блестели.

– Изложите мне, – торжественно заговорил Пицель, – прошу вас, все слухи и легенды, которые слышали о веществе под названием «белое масло».

– Вы уверены, что сейчас подходящее время для выступления? – сухо спрашивал Тайвин Ланнистер, перебирая руки-звенья своей цепи.

– Я? Задайте этот вопрос Мечу Зари, милорд. Не я рассылал зов.

– И тем не менее, лорд Самнер, я спрашиваю вашего мнения.

Кракехолл улыбнулся. Выражение лукавства было так неожиданно на его простом, грубо сколоченном лице, что порождало неловкость. Могучий боец, хитрый и безжалостный, истинный Вепрь. Он никогда не нравился Тайвину, потому что был слишком похож на него самого, но Тайвин доверил ему своего сына.

– Средств в казне более чем достаточно, – сказал Кракехолл с подчеркнутой расстановкой, словно отвечал урок или напоказ молился в септе, – в Семи Королевствах достаточно славных рыцарей. Не следует забывать, что скоро лето, будут изобильные урожаи, по Королевскому тракту потянутся купцы... и их всех станут грабить.

– Вы перечислили причины. Но так и не дали мне ответа.

Брови Кракехолла, похожие на тучи, слегка приподнялись.

– Я только что прибыл, милорд Тайвин.

Десница посмотрел на него долгим пристальным взглядом. Вепрь ответил взглядом почти добродушным.

– Джейме, – распорядился отец, – проследи за слугами. Не хотел бы, чтобы имуществу сира Самнера был нанесен ущерб.

– Но...

– Мой Харис с этим управится, – возразил Вепрь.

– Харис старик. Он выдержал долгий путь. Ему лучше погреться у очага. Почему бы этим не заняться вашему оруженосцу?

– Это не мое дело, – нагло отозвался младший Ланнистер. – И потом, папа, с каких это пор вас стали волновать старые кости чьих-то слуг?

Кракехолл многозначительно жевал губы, глядя то на отца, то на сына.

«Пользуется моей любовью, негодник»: судя по тому, насколько ясно эта мысль выразилась на лице лорда Тайвина, он и не собирался ее скрывать.

«А как же, папа», – читалось в ответной белозубой улыбке.

– Если прочие достоинства вашего наследника окажутся таковы, какова его гордость, лорд Тайвин, – заявил Вепрь, – он не посрамит вашего рода.

– В его возрасте, – тяжело заметил десница, – опасно путать гордость с самолюбованием. Пока что я вижу только последнее.

– Разве мне нечем гордиться? – небрежно ответил Джейме.

– Помимо дурного нрава – немногим, – отрезал отец.

– Милорд Тайвин, – с налетом укоризны проговорил Вепрь.

– Да, – сухо сказал десница и положил руку на свою цепь. – Идемте.

– Я могу повидать сестру? – пожалуй, с излишним напором спросил Джейме.

Отец смерил его взглядом почти мрачным.

– Да. Но не задерживайся долго. Мне не нравятся ее манеры, а вдвоем вы становитесь сущими бесенятами.

Наследник Бобрового Утеса изящно поклонился и, выпрямляясь, успел заметить на отцовском лице исчезающую улыбку.

Тем временем начал падать снег. Становилось все холодней.

– Корабль не пришел, – сказал десница немедленно, как только закрылась дверь.

– Почему? – внезапный посвист ветра за дубовыми досками, дикий и разбойничий, почти заглушил вопрос Кракехолла.

– Неизвестно. Он мог и затонуть, и... – Ланнистер умолк.

– Что?

– Что угодно. Возможно, через какое-то время у нас начнут вымогать еще золота. Возможно, нет. Но я бы предпочел заплатить шантажистам, пусть даже из собственного кармана, чем лишиться единственного щита. Капитан моей гвардии! Вам известно, что произошло?..

– Мне известно, – сочувственно наклонил голову лорд Самнер.

– Щит! – саркастически повторил Ланнистер. – Вонючая заморская дрянь – наш щит...

– Я слышал о другой дряни, которая меч, – ухмыльнулся Вепрь. – Ее варят в Семи Королевствах.

– Не меньшая дрянь, – охотно согласился десница. – Но ее несложно добыть. Это неважно, хотя, лорд Самнер, я полагаюсь на вас...

– Вы можете на меня положиться.

Это был странный разговор. Один говорил, второй подтверждал сказанное.

– Мы давно покупали зелье через подставных лиц, чтобы не переплачивать, но цену взвинтили для всех.

– Они поняли, что мы все равно будем платить...

– Теперь мы пытаемся узнать состав и способ приготовления.

– Полезный и здравый ход.

– По счастью, у мейстера Пицеля обнаружилось несколько припасенных склянок. Но их надолго не хватит.

– Сейчас все тихо?

– Я ни в чем не могу быть уверен.

– Быть может, алхимики смогли бы разобраться в вопросе? – предположил Вепрь, пригубляя вино из собственноручно наполненной чаши. В покоях королевского десницы было жарко натоплено, и он с удовольствием вытянулся в большом кресле, накрытом мохнатой волчьей шкурой.

– Нет, проклятье, – устало отозвался лорд Тайвин. – Здесь нет магии. Ничего божественного. Ничего зловещего. Никакого семени мертвецов, мозгов королевских бастардов и сушеных крысиных глаз. Это обыкновенное целебное зелье из тех, что находятся в ведении мейстеров. Ручаюсь, что «белое масло» – не более чем настой какой-нибудь травы, смешанный с настоем другой травы, или что-то в этом роде. Будь оно магическим зельем, я бы тысячу раз подумал, прежде чем давать согласие...

– Это верно, – понизив голос, проговорил Кракехолл. – Пытаться исцелить королевский недуг и опаивать короля зельем – разные вещи. Весьма.

Ланнистер одарил его хмурым взглядом.

– Теперь к королю невозможно приблизиться.

– Он все еще в ярости?

– Это мягко сказано. Но хуже того, что он вздумал доказать миру свою способность править.

– Король пытается заменить десницу, – пробормотал Вепрь, – как это забавно...

– И именно сейчас кронпринцу взбрело в голову провалиться сквозь землю.

Кракехолл вздохнул.

– В отношении кронпринца вернее было бы выразиться, – по-прежнему под нос себе продолжил он, – что ему взбрело в голову улететь, расправив крылья и вставив перо...

– Что?

– Нет-нет, – учтиво оборвал себя Вепрь. – Грубые солдатские шутки.

– Я сам был бы рад посмеяться, – ледяным голосом сказал лорд Тайвин. – Но, право, когда Рейегар целыми днями играет на арфе в Зеленой зале, мне куда спокойней.

– А что королева Рейелла?

– Не выходит из своих покоев. Вместе с принцем Визерисом.

– Она боится.

– Странно было бы ожидать иного... Мейстер Пицель думает, что ему удастся решить загадку «белого масла». Он находит разумным обратиться за помощью к духовенству.

– Это его дело, – наклонил голову лорд Самнер.

Ланнистер понял непроизнесенную реплику Вепря.

– И вот сейчас наш доблестный Меч Зари думает объявить поход против Братства Королевского леса, – бросил десница. – Именно сейчас. Я спрашиваю вас – вы уверены, что сейчас подходящее время для этого?

– Совершенно, – сказал Кракехолл.

Он ехал по городу, засыпанному мелким сухим снегом, одинокий, на измученной лошади, и заводная, бредущая сзади, выглядела не свежей товарки. Семибашенный Красный Замок ясно вырисовывался на фоне бледного неба, словно был на нем отчеканен или выжжен кислотой мастера по черни. Черные флаги бессильно никли – исхлестанные ледяными плетями, но не встречающие ветра, чтобы отдаться ему.

То здесь, то там по дороге кто-то узнавал его и выкрикивал приветствие, но принц Драконьего Камня не оборачивался на голос и не отвечал.

К ночи сильно похолодало, несмотря на то, что все, казалось, уже свидетельствовало о приближении Лета.

В глазах Рейегара стояло безумие, подобное безумию его родителя, но чернее и глубже: так разнится вода в стремнине, что с шумом, дробя лодки, низвергается через пороги, – и в бездонном омуте, давшем приют не одному утопленнику.

Кое-где в окнах замка уже засветили огни. За несколько кварталов до него к равнодушному принцу издалека присоединилось полдюжины золотых плащей. Они следовали позади, полукругом, и облаченный в черное Таргариен был подобен зрачку золотистого драконьего ока.

В головокружительно высокой арке Великих ворот его встречали сир Эртур Дейн, Меч Зари в своем белом плаще, Рикард Лонмаут, оруженосец принца, и спешно вызванный из своих покоев великий мейстер, но он проехал мимо, не останавливаясь и не увидев их.

Лицо Меча Зари исказилось.

Он поймал лошадь Рейегара за повод и, продолжай тот грезить в своем оцепенении, не колеблясь вытряхнул бы его из седла, но принц очнулся. Провел ладонью по серебристым волосам, родовому признаку королей-драконов, вытряхивая нерастаявший снег, и принял руку сира Эртура.

– Я видел Дикую Охоту, – сказал он, и это были единственные слова, произнесенные в тот день Рейегаром Таргариеном.

– Это легенда, – с железной уверенностью сказал рыцарь Королевской гвардии.

Принц слабо улыбнулся.

Седобородый Пицель выпрямился, чрезмерно для своего почтенного возраста, выпятив тощую грудь под окладистой бородой, затем отступил, пока на лице его все явственнее отражался ужас.

– Но здесь слишком тепло для нее!

Всякий бы понял, что мейстер и сам не слишком уверен в сказанном.

– Лето идет... – привел он жалкий последний довод.

Принц, опираясь на руку сира Эртура, прошел мимо. Он сделал шагов двадцать или тридцать, прежде чем пошатнуться и повиснуть на плече Дейна.

В залу, кроме главного, вели еще три или четыре боковых входа – для слуг или для тех, кто, входя и выходя, не хотел привлекать лишнего внимания. Но Джейме лень было искать их. Кроме того, он предполагал, что их могли запереть, а главные двери, высокие и тяжелые, были приотворены, и в коридор пробивался трепещущий алый свет.

Музыкант явно не дружил с головой. Хотя бы потому, что глубокой ночью осмеливался жечь свечи и переводить дрова, но это мелочи. Играл он, конечно, прекрасно, и спасибо, что не пел. Вот делать это далеко за полночь, когда замок отошел ко сну, было с его стороны весьма опрометчивым поступком. Удивительно, что никто еще не явился к вдохновенному гнездышку и не прервал сладостные звуки в неурочный час хорошей затрещиной.

Наследник дома Ланнистеров уверенно потянул за кольцо на левой створке.

– Эй, ты, – начал он, еще не различив черт музыканта, – и осекся.

На лице арфиста не светилось вдохновенного выражения, какое обыкновенно овевает черты певцов. Лицо Рейегара оставалось сосредоточенно-сухим, точно он читал деловое письмо; руки, крепкие и длиннопалые, привычные к мечу и копью, касались струн мелкими выверенными движениями, подобными движениям вышивальщицы.

Джейме, уставившись на принца, вдруг вспомнил, как Серсею однажды вздумали учить игре на музыкальных инструментах. Леди Рэнд, бедняжка, из сил выбилась, увещевая ее, что нужно всего лишь чуть-чуть потерпеть, поупражняться, и тогда на кончиках пальцев появятся мозоли, а от боли не останется даже воспоминания. Но Серсея подняла крик, напугав всех, кроме отца, который просто поморщился и велел убрать арфу долой с глаз. Потом сестра призналась Джейме: она просто разыграла истерику, чтобы никто больше не подступался к ней с этим гадким инструментом. Пусть на нем играют служанки и мужчины, она не хочет иметь на пальцах мозоли!

Ошиваясь рядом, Джейме успел услыхать, что для сестры принесли арфу с мягкими жильными струнами. Голос у них был тихим и глуховатым, для «небольших комнат и изысканных леди», сказала Рэнд, томная старая дева, прибавив, что звонкими, серебряными струнами с непривычки можно разрезать палец до кости.

– Я, – согласился принц и взял один за другим три полнозвучных аккорда, завершив мелодию. Потом уложил арфу на колени плашмя, бережно, точно младенца, и поднял глаза – чисто-лиловые и яркие, как будто позади каждого теплилась свеча. – Ужели я обрел собрата в своем полуночном бдении?

«И не одного. Пересчитать бы всех, кому ты не даешь спать».

– Прошу извинить меня, – Джейме поклонился, тряхнув золотыми кудрями. – Я помешал вашим размышлениям, прервал игру... прошу извинить мою неучтивость, ваше высочество. Дозвольте удалиться.

– Э, нет, – сказал Рейегар так, что мгновенно стало ясно: он отнюдь не столь добродушен, как кажется. – Ты помешал мне развлекаться, юноша. Поэтому иди сюда и садись.

Он не выказал удивления, когда неожиданный визитер преспокойно прошел через залу и сел напротив, но ждал явно не этого. Чего? Испуганного лепета? Попыток скрыться? Стоило предположить такое, и Джейме начало распирать от веселья. Он побеждал в турнирах!.. хорошо, в одном турнире, и в общей схватке, но пусть кто другой робеет перед родовым безумием Таргариенов.

На безумца Рейегар не походил. Никоим образом, даже со своей полуночной музыкой. «Он ждал, когда кто-нибудь явится», – подумал Джейме. Молодой Ланнистер не собирался опускать взгляд и, возможно, оттого казался излишне дерзким. Это ему нравилось.

Принц разглядывает его? Кошкам, как известно, дозволено смотреть на короля. Отчего же льву не оценить меру лиловости драконьих глаз? «Ждал, чтобы поразвлечься. В засаде сидел».

– О! – нарушил молчание Рейегар, улыбаясь краем рта. – Столь же свиреп, как наш добрый милорд Тайвин.

– Вы знаете толк в свирепости, ваше высочество.

Теперь улыбались уже оба края принцева рта, но меж бровей пролегла складка.

– Тебя зовут Джейме, так?

– Да, ваше высочество. Вас я знаю.

– Я польщен, юный Ланнистер.

Рейегар по-прежнему смотрел на него в упор: точно копье вдавливалось в зерцало доспеха. Джейме успел решить для себя, что поразвлечется беседой ничуть не меньше принца, но сейчас потерялся, не в силах изобрести остроумный и достаточно учтивый ответ на откровенную насмешку. «Ждал в засаде, как птицелов, с манком», – думал он, но отчего-то не чувствовал досады.

Неожиданно ему пришли на помощь.

– Тебя вызвал ко двору отец?

– Нет, – несколько смиренней ответил Джейме. – Меня никто не призывал. Я оруженосец у милорда Кракехолла, а он явился на зов Меча Зари.

– Да, – согласился принц, как будто что-то припоминая, – Эртур заваривает кашу – как же обойтись без... свинины? То бишь доблестного Вепря.

– В этой каше будет много разного мяса, – в тон ему продолжил Ланнистер. – Оленина, конина, черепашина и соловьиные языки, и не только. Простите мою забывчивость, ваше высочество, но у кого из лордов в гербе повешенный?

Рейегар расхохотался. Огоньки в его глазах засветились чуть ярче; арфа под пальцами издала два тихих отрывистых звука.

«Не птицелов. Сирена. Сирен... мужского пола».

– Лорд Самнер – достойнейший рыцарь... – отсмеявшись, внезапно мягко и задумчиво проговорил принц. Он утвердил арфу на коленях, ощупал один из колков, потом лиловые глаза обратились к Джейме. – Почему он позволяет тебе шляться где попало?

– Я не склонен посещать дурные места.

И принц-дракон улыбнулся снова.

– Лихо, – признал он, кончиками пальцев поглаживая басовую струну. – К примеру, я о себе подобного сказать не могу.

– Присутствие особы королевской крови облагораживает всякое место, – не то чтобы Джейме являл придворную учтивость, он действительно в это верил.

– ...особенно сортир... в борделе, – с усмешкой сказал Рейегар, и это настолько не вязалось с его обликом, что Джейме даже не засмеялся, изумленно уставившись на него. – А ты бывал в борделях, дитя?

– Я не дитя! – отрезал молодой Ланнистер прежде, чем внял вопросу.

– Конечно, ты уже одерживал победы на турнирах, я помню, – мгновенно, не дав ему собраться с мыслями, кивнул Рейегар. – А как насчет иного применения мужской доблести? Такой хорошенький юный рыцарь должен пользоваться бешеным успехом...

– Я не рыцарь, – выдохнул Джейме. – И я не посещаю подобных мест!

– Похвально, – отметил принц. – Наследник Кастерли Рок прекрасно воспитан, продажная плоть не для него. Служанки и дочери челядинцев куда свежее и чище. Нынешним вечером ты стоял под окнами башни десницы, задрав голову. Ждал девицу?

– Да, – не задумываясь ответил Джейме и едва не запаниковал, спохватившись. – Т-то есть нет. Моя сестра... У нее был урок и септа не отпустила ее повидаться со мной.

– Серсея?

– Да.

– Лорд Тайвин представлял мне ее... вернее сказать, показывал. Вы близнецы, – утвердительно проговорил принц и беззвучно провел кончиками пальцев вдоль по струнам. – Она очень красива. Но холодна, как камень.

– Серсея?! – Джейме не смог скрыть изумления.

Глаза принца блеснули.

– А тебе откуда знать? – он приподнял брови. – Ужель ты такой знаток женщин, что определяешь на глаз?

– Нет... конечно, нет, но... мы росли вместе, и она всегда была такой... веселой, резвой...

– А это совсем другое, – иронически-назидательно протянул Рейегар, откидываясь на спинку кресла.

Джейме открыл рот, собираясь еще что-то возражать, но вдруг понял, что щеки у него горят, а дыхание частое, как после бега. Он не спорит, не ведет беседу, речь его – тот самый лепет, которого он столь гордо чурался.

– Хорошо, – сказал Таргариен.

«Он смеется», – подумалось обиженно и восхищенно. Принц говорил, словно сражался, и заставил Джейме потерять самообладание так же, как мог бы выбить его из седла в схватке. Это умение было сродни владению мечом и копьем, но Джейме им не владел – и подозревал, что не овладеет никогда, потому что к нему требовалась врожденная склонность, да и начинать обучение следовало куда раньше.

Еще подумалось, что отец, лорд Тайвин Ланнистер, владеет этим искусством, но не так, как принц Рейегар. Отец мог доказать и приказать, явить или скрыть истину, но разбить чужую броню мог лишь угрозой – не игрой. Искусство кронпринца было тоньше и изощренней, и именно поэтому сходило ему для забав.

– Ты любишь свою сестру? – уже иначе, теплее и тише, спросил принц.

– Я?.. Д-да, – проговорил Джейме, не вполне понимая, о чем он – в речи Таргариена мелькнуло странное выражение, и некстати вспомнилось об обычаях королей-драконов. – Да, я ее очень люблю...

– Это прекрасно, – проговорил Рейегар. – Будь у меня сестра, я бы тоже ее любил... и женился на ней, когда пришла пора. Ну, что ты вздрагиваешь?

– Я не вздрагиваю... ваше высочество. В древней Валирии...

– О да. – Едкая насмешливость растаяла неожиданно быстро, и лицо Рейегара теперь снова было сосредоточенно-задумчивым, как в тот миг, когда Джейме увидел его. – Меня с детства приучали к этой мысли, и годам к восьми я влюбился в нее заранее. Как я был зол, когда вместо нее родился мой брат! – Принц тихо засмеялся. – У меня хватило глупости переспросить, точно ли родился мальчик и не спутал ли чего великий мейстер... Я ждал ее так, словно она должна была прийти на свидание в рощу, а не родиться на свет.

Джейме думал о том, что снова напускать на себя независимый вид было бы в высшей степени неразумно. И о том, что он, право, не отказался бы именоваться Таргариеном. По многим причинам.

– Возможно, моя сестра еще появится на свет, но слишком поздно и не для меня... Ты хочешь спать?

Джейме вздрогнул.

– Нет. Ваше высочество.

С него уже давно слетел всякий сон.

– Я себя знаю, – мягко объяснил принц. – Я смогу заснуть только с рассветом. Не желаю неволить кого бы то ни было. Можешь идти.

Джейме понял, что если он сейчас встанет, поклонится и уйдет, то все это выйдет очень любезно, останется потешным и неловким воспоминанием и, конечно, не лишит его благорасположения, но зато навеки закажет путь к тому, чтобы стать другом наследнику Железного Трона.

– Я... охотно развлеку вас, ваше высочество.

Во взгляде принца, по-прежнему чрезмерно пристальном, что-то переменилось. Джейме с неприятным чувством осознал, что его мысли о дипломатической выгоде видны, как на ладони.

– Хорошо, – повторил Рейегар и замолчал.

Никто не осмелился бы попрекнуть принца тратой свеч. Кроме камина, залу освещало два семисвечника. Язычки пламени росли и умалялись, чуть клонясь набок. Камин пылал, отгоняя холод, наступавший от дверей залы.

– Беседа – вещь обоюдная, – наконец, проговорил Таргариен. – Твоя очередь спрашивать.

Джейме точно язык проглотил. Он напрягся, выискивая подходящую реплику, достаточно любезную и занимательную, – и, торопясь, сморозил такое, от чего самому сделалось страшно.

– Ваше высочество, что такое Дикая Охота?

Глаза Рейегара расширились и застыли.

– Зачем тебе это? – голос звучал почти драконьим шипением.

– Я слышал, вы повстречались с ней, – сказал Джейме и почувствовал, что озяб.

– О да, – принц перевел дыхание и потер лоб. – Но это не лучший предмет для беседы поздней ночью. Спросишь утром у мейстера, Джейме. А сейчас оставь меня.

Речь его вновь лилась мягко, но глаза оставались темны.

– Можешь идти.

– Простите, ваше выс...

– Ты ни в чем не виноват. Доброй ночи.

«Я все испортил, – раздраженно подумал Джейме, поднимаясь. – Я все испортил. Я бы мог...» – мысли об упущенных возможностях преследовали его до тех пор, пока он не вспомнил, что в конце концов принц назвал его по имени.

Крысолыс так продрог, пока бегал по холоду, что тетушка Эдру позволила ему забраться в угол рядом с пышущей жаром печью и там подремать немного. Туда складывали сушиться тряпки, которыми по утрам протирали кухонные столы и пол. Тряпки быстро сохли, и гнездышко получалось чудесное. Тетушка Эдру всегда хмурилась и ругалась шепотом, когда по кухням шлялся какой-нибудь молодой мейстер или септа, выглядывая, не развели ли где грязь и вонь. Грозились плетьми и увольнением с почетной сытной работы. «Далась им чистота эта», – шипели кухарки. Рику доводилось залезать с тряпкой в самые укромные углы, куда и свет не заглядывал.

Раньше его звали просто Лысиком. Это потом, когда он вытащил из каких-то закоулков пред очи тетушки Эдру четырех живых крысят, смешливые девчонки придумали ему новую кличку.

– Эй! – крикнула Роса. – Держи! – И метко бросила в него горячим пирожком.

Рик поймал на лету, обжегся, выронил и поймал другой рукой, пока пирожок еще не успел долететь до пола.

– Экий шустрый парень, – заметила кухарка постарше, Селья.

– Роса, ты чего? – спросил Рик.

– Да кривой пирожок получился, – ласково объяснила пригожая Роса. – Некрасивый. Нельзя такой наверх, а он вкусный, с черникой. Ты ешь давай, а то вон какой тощий.

Сама Роса была в теле, даже чересчур.

Рик вгрызся в пирожок и с набитым ртом пробурчал «спсиб».

«Наверх» – это значит поставить поднос с блюдом в особую нишу и позвонить в колокольчик. Тогда огромный немой слуга начнет крутить ворот, цепи натянутся, и блюдо подымется наверх. Там его возьмут и понесут на стол другие люди, нарядно одетые и красивые. Еще красивее толстой Росы.

Давно, еще до серой хвори, мама говорила Рику, что он вырастет красивым мальчиком. И тогда его возьмут служить наверх, оденут в золото и серебро и научат вежеству. И Рик будет служить кронпринцу. Или даже королю.

На последнем слове мать всегда запиналась.

Но теперь его никуда уже не возьмут. Нет у него ни льняных кудрей, ни собольих бровок, ни свежего румянца, и весь он на вид противный.

От этой мысли даже пирожок в Риковых зубах утратил половину сладости. А ведь, кажется, пора уже и привыкнуть...

Крысолыс вздохнул.

Рейегар сыграл ритурнель и остановился.

– Этот – к другой песне, – сказал он. – Сюда я не подобрал ритурнелей. Вернее сказать, их здесь и не должно быть.

Струны арфы дважды вздохнули. Последняя, самая высокая нота истаяла свободно, не пригашенная касанием.

С ночи король на охоту умчал.
К вечеру Смерть он в лесу повстречал.

«Здравствуй, моя белоликая Смерть!
Рано тебе довелось подоспеть.

Будь милосердною, выдели срок,
Чтобы с родными проститься я смог».

«Дам еще вздох. Семерым помолись –
Ныне твоя завершается жизнь».

«Прежде чем кануть навеки во тьму,
Дай мне увидеть детей и жену!»

«Зря вспоминаешь о верной жене.
Кривда твоя отвратительна мне».

«Каюсь во лжи, умоляю, прости,
К деве любимой меня отпусти.

Нашего сына под сердцем храня,
Плачет она, ожидая меня».

«Знай же, что дева тоски не снесет,
Вслед за тобою в могилу уйдет,

Лишь на заре ей шепнут тополя:
«Нет на земле твоего короля».

Принц сыграл куплет еще раз, молча, и отложил арфу.

– Ты меня пугаешь, – сказал Дейн. – Раз от раза они все мрачнее.

– Это я и сам знаю, друг мой. Лучше скажи, дали бы мне в харчевне тарелку супа за такую балладу? – Улыбка Рейегара была как тонкий лед над омутом: только шевельнись, и мигом уйдешь под черную воду.

– Будь я трактирщиком, дал бы кабанью ногу и пригоршню меди, – усмехнулся Меч Зари. – Но лучше б здесь были ритурнели.

– С ними выйдет смешно. Сам представь – человек ведет беседу со смертью, и между куплетами певец голосит: «Э-лорри-лорри-э!»

– Певец поет о том, как кто-то когда-то повстречался со смертью. А ты точно говоришь с ней сам. Сейчас.

– Она за плечом у каждого. И сейчас тоже.

– Не нравятся мне твои речи.

– Таков уж я есть – изволь мириться, – Рейегар развел руками.

– Мирюсь, как видишь. Молчал бы вовсе, не будь твоим другом.

Принц закрыл глаза и вновь открыл, рассеянно улыбаясь.

– Друг говорит правду в лицо, – проговорил он. – Во всяком случае, то, что друг считает правдой...

– Воля твоя. Мне странно и дико видеть, как ты умудряешься пировать, охотиться и смеяться, нося в груди камень.

– Не камень. Костер. Он сожжет меня и погаснет вместе со мной.

– Когда ты шутишь, в глазах у тебя смерть. Стоит тебе заговорить о смерти, и тебе становится весело. Вот чего я не могу понять.

Принц воздел перст и глубокомысленно продолжил:

– Камень в груди носят люди, которых в конце концов под ним похоронят. А у нас в роду принято возлагать на костер.

– Я же говорил, – безнадежно усмехнулся Эртур. – Он веселится. Рейегар, я-то тебя знаю, но услышь нас кто другой...

– ...и все Семь Королевств начнут сокрушаться о моем безумии. Поэтому слышишь меня только ты.

Белый рыцарь вздохнул и потянулся к кувшину.

– Пора промочить глотку. Будешь?

– Да... Эртур, что за клич ты разослал лордам?

– Поход. Ты ухитрился забыть, пока прогуливался до Летнего замка? Мы же вместе задумывали его.

– Задумывали? Этим занимался ты. Но, должен признать, о чем-то таком мне между делом упоминал.

Дейн помолчал, глядя в чашу.

– Большой поход против Братства Королевского леса. Наступит лето, оживет Тракт, потянутся караваны, следует обезопасить торговлю. Нет лорда, который не откликнулся бы на зов... Многие уже явились, к примеру, Тиррелы, Ланнистеры со знаменосцами...

Рейегар слушал, как он перечисляет гербы, и лицо его становилось все темней и темнее.

– Да это же полный совет... – едва слышно проговорил принц, едва Дейн закончил.

– Да, – рыцарь посмотрел ему в глаза прямо и жестко.

Ответный взор был ему знаком; это копье могло даже Тайвина Ланнистера заставить пойти на попятный.

– Нет, – сказал Рейегар. – Нет, Эртур. Ты привел меня к воде, благодарю, но пить ты меня не заставишь.

– Не ради тебя, – сухо сказал Дейн. – Ради реки, в водах которой слишком уж много крови. Я не хочу порочить короля, которого клялся защищать, но Рейегар!..

Принц вскинул ладонь.

– Эртур, я лучше тебя знаю, что такое мой отец.

Меч Зари поднялся, шагнул к нему и взял его руку в свои.

– Ты мой король. Король-дракон. Истинный.

– Эртур, даже обладай я всеми достоинствами, какие твоя благородная душа видит во мне, что с того? Я видел Дикую Охоту.

– Видел? Ужели ты, точно женщина, веришь в видения? Приметы? Вещие сны? – и Эртур продолжал все яростней и страстней, опустившись на одно колено подле принцева кресла, сжимая его руку. – Так окружи себя кудесниками, ворожеями и предсказателями! Я сам приведу тебе гадалку, клянусь, разыщу самую страшную каргу Блошиного Конца, и я дам ей золотой, чтобы она напророчила тебе смерть в окружении правнуков! Тогда твоя душа будет спокойна?

Принц улыбался. Но не смеялся, чего ожидал Эртур.

– Друг мой, я согласен, что это бывает забавно. Но не тогда, когда сидит у тебя под ребрами и гложет сердце. Я рад бы не поверить и позабыть, но это словно забыть о том, что у тебя есть глаза.

«Его не уговорить, – понял Эртур, – во всяком случае, не сейчас». Надежды он не терял: в потемневших глазах Таргариена снова зажглись теплые огоньки. Ему не свойственно впадать в гнев, но глухой стены из черного льда Меч Зари перед собой по-прежнему не видел. Можно пробовать еще и еще... но что еще должен содеять король, чтобы принц поддался убеждениям? Внял голосу рассудка?

– Что ты видишь? – обреченно спросил рыцарь. – Что это – Дикая Охота?

– Отпусти мою руку, я не убегу.

– Я думал поспешествовать вам превозмочь страх, ваше высочество, – съехидничал Дейн, поднимаясь.

– Благодарю, сир, вы весьма любезны. А также весьма могучи, – Рейегар напоказ потряс кистью, ухмыляясь.

– Я был нежен! – запротестовал Эртур, собираясь расхохотаться, когда понял, что принц в свойственной ему манере уводит беседу в другую сторону.

– Да, как всегда, – заметил Таргариен, – после встреч с тобой я похож на зимнюю розу. Весь синий.

– Зато потом ты крепко спишь и не видишь вещих снов. Ты скажешь мне, что значит твоя Дикая Охота?

Рейегар опустил голову и потер лоб двумя пальцами. Потянулся к арфе, та немелодично всхлипнула и перекочевала к нему на колени, точно принц намеревался отгородиться ею от Эртура.

– Она значит, что в этот год не соберется полного совета Семи Королевств, и король Эйерис, второй этого имени, не отречется от престола в пользу наследного принца Рейегара, – очень ровно и тихо прозвучало в покоях.

Меч Зари смотрел на него, не удовлетворившись ответом, – и Рейегар кожей ощущал тепло. Дейн был средоточием и источником силы, от него веяло ею, точно от горного хребта или океана, или, вернее, от солнца, прогоняющего зиму на север. Принц подумал, что от молодого Клигана, недавно посвященного им в рыцари, тоже во все стороны несло мощью, но подобного благого начала в ней не чувствовалось...

– Мой отец переживет меня, это я знаю точно, – уступил принц настойчивому ожиданию. – Не знаю, насколько, и потому надеюсь, что до того часа Визерис успеет возмужать, чтобы наследовать ему. Если короля сместят сейчас, а через год я буду лежать на костре, что станется со страной?

– Мы не допустим смуты.

– Попытаетесь не допустить, верю. Но брат мой мал, а матери не удержать трона...

– Железный трон и сейчас держит лорд Тайвин, почему ты думаешь, что он не удержит его после... потом?

– Потому что он очень крепко его держит, друг мой, чересчур крепко, – со странной ласковостью проговорил Рейегар, глядя в сторону. – И многие этим довольны. Боюсь, что те же многие желают видеть на троне льва, а не дракона... тем более что драконов в Вестеросе более нет. Когда отец приказал вырвать Пейну язык, он поступил как зверь – но зверь поступает так, как ему велит чутье.

– Что за мрачные слова.

– Не более мрачны, чем обстоятельства. Впрочем, у милорда Тайвина есть и положительные качества. К примеру, он породил себе великолепного наследника, – принц снова засмеялся, на свой манер, пока глаза его затягивал тонкий ледок.

– Близнеца той девицы, что вечно суется тебе на глаза? Он так же глуп?

– Глуп, златокудр и нахален, точь-в-точь. Вчера решил дать по шее певцу, который вздумал заполночь играть на арфе в Зеленой зале...

Эртур расхохотался.

– Опять искушаешь юных и невинных, негодник?

– О сир! – с усмешкой взмолился Таргариен, – в наше время юные не невинны, а невинные бывают далеко не юны... И одни заодно с другими идут на приступ. А я всего лишь скромный книжник... сир, молю о защите!

– А в покоях Элии Мартелл ты не найдешь ее?

Принц поскучнел.

– Я уже сознавался, Эртур. Я полюблю женщину, которая будет похожа на мою сестру. Элия милая, тихая, верная жена, но на мою сестру она похожа не больше, чем девица Ланнистер.

– И все же, почему братец, а не сестрица?

– Потому что я еще жив.

– Отрадно слышать. Хотя за твоей мыслью я никогда не мог уследить.

– Лорд Тайвин любит Железный Трон. Чувство его имеет своеобразную природу, о которой я предпочту не распространяться. Любовь же и преданность его роду Таргариенов более чем сомнительна. Я надеюсь, что мальчик будет искренней.

– Своеобразные у тебя способы добиваться искренности.

– Не искренности, – Рейегар встал, отвернулся, и стал убирать арфу в чехол. – Любви.