Вечером позвонила Кристина.

– Свадьбы не будет, – с ходу начала она. Уточнять, о какой свадьбе идет речь, не стоило. Свадьба сестры Кристины, Киры, была единственной темой, на которую мы с Кристиной говорили последние несколько месяцев. Единственное, что меня интересовало и заставляло сжиматься сердце в железных тисках тоски.

– Он все-таки бросил ее. На совете директоров выплыла его связь с другой. Ты не поверишь, кто это! Катя Пушкарева, его помощница! Прямо под носом у Киры! Бедная Кирочка, как она объяснит знакомым отмену свадьбы, и куда я дену эту уйму платьев?

– Кристина, что с Кирой, где она сейчас? – необходимо было переключить Кристину с ее любимого конька на единственное важное сейчас.

– Кристина, где Кира? – настойчивый вопрос, кажется, дошел до моей взбалмошной подруги.

– Где Кира? Дома, наверное... Поль, она стала пить. Она пьет уже несколько дней. Я хочу увезти ее в Непал. Ей поможет медитация и общение с Нехай-Бабой.

– Кристина, опомнись! Ты должна немедленно привезти Киру сюда, в Амстердам. Ко мне. Какая еще Нехай-баба? – моя речь отрывиста. Дыхание сбивается.

Предчувствие, что Кира не будет счастлива с Андреем, мучило меня всегда. С того самого дня, когда мы с ним познакомились. Высокий, с нежной улыбкой, он стоял в окружении группы девушек. Самая красивая из них была моя Кирочка, но он не замечал ее хрупкой прелести. Он улыбался другим, флиртовал. А Кира с застывшей улыбкой стояла рядом. Его невеста была самым неинтересным для него человеком. Брак по расчету, династический брак – так он смотрел на свою женитьбу с самой прелестной девушкой. Но для моей Киры он всегда был единственным. Она была влюблена с детства и добивалась его всю жизнь. Добилась. Была объявлена помолвка, но не было видно счастья в глазах молодой четы. Смотреть на это нестерпимо. Избежать зрелища невозможно. Общие знакомые и необходимые встречи... Невыносимо.

Командировка в Амстердам подвернулась кстати. Открытие галереи, где выставлялись мои работы. Подготовка выставки отнимала много времени и сил. На мольберте в студии стояла еще одна картина, которая должна была быть выставлена. Мне этого хотелось. Картина должна была завершить историю. И моя жизнь должна была идти дальше, но уже без мечты и надежды.

Обнаженная Кира. Однажды они с Кристиной приехали ко мне в студию...

Немного нетрезвая Кира и всегда бодрая и забавная Кристина. Они возвращались с показа новой коллекции нашего общего друга дизайнера Милко. Жених, как всегда, не смог или не захотел сопровождать Киру, и они с Кристиной поехали в путешествие по вечерней Москве. Моя студия была по пути, они появились у меня мимоходом.

Шампанское хлопнуло пробкой. Повод: Кира впервые приехала ко мне.

Идея позировать пришла в голову самой Кире.

– Поль, почему ты не хочешь меня рисовать? – спросила она, отхлебывая из бокала.

– Очень хочу, – голос мой дрогнул.

– Только с одним условием: обнаженной! – лукавая улыбка не вязалась с тоской в ее громадных серых глазах.

– Отлично! Это и мое условие тоже! – вызов принят мной легко.

На холсте появляются контуры... Стройные ноги, точеные бедра, плоский живот с нежным светлым пушком... Округлые бутоны маленьких грудей с бледными, неожиданно крупными сосками.

Этот мужчина слепец! Не любить такое!

Я помню тот сладкий вечер, когда она была так близка... так невозможно далека...

Я рисую углем и растушевываю пальцами. Пальцы обводят контуры желанного тела, как будто лаская. Набросок появляется быстро, но усталая Кира уже уснула на диване.

Кристина прикрыла ее пледом:

– Пусть она поспит у тебя. Заеду за ней на обратном пути. Они с Андреем опять поссорились, и Кира не спала всю ночь, – голос Кристины неожиданно серьезен. Пожалуй, она не так пуста, как кажется!

Кристина уехала, а я, закончив эскиз, долго смотрю на спокойное лицо и слушаю легкое дыхание. Как хочется целовать это тонкое горло с голубой трепещущей жилкой и округлое плечо, перламутрово светящееся над краем пледа! Искушение невыносимо, и я легко касаюсь губами узкой ладони, безвольно лежащей на краю широкого дивана

* * *

Кристина и Кира приехали через день. Мы встретились в аэропорту. Сердце уходило в пятки, ноги отказывались служить. Рейс не опоздал, небо не услышало мои мольбы об отсрочке. Мне страшно видеть сломленную Киру. Все оказалось даже хуже, чем ожидалось. Пустая оболочка вместо прекрасной девушки – вот кто вышел ко мне из-за прозрачной стойки визового контроля.

Кристина хлопотала о багаже. В этот раз она прилетела без свиты, причина известна: финансовые дела семьи хуже некуда. Андрей не только растоптал Кирину жизнь, бездарным руководством он почти разорил компанию, которую создали его родители и родители Киры и Кристины.

Кира посмотрела на меня потухшими глазами и попыталась улыбнуться.

– Привет, Поль, рада видеть... – слова даются ей с трудом.

Мне не надо слов, я молча беру ее за руку, и мы идем к стоянке такси. Я снимаю маленькую квартиру с окнами, выходящими на Гранд-канал. Это очень дорого, но некоторые мои работы уже нашли своих ценителей и за них получены авансы. Работы проданы еще до открытия выставки. Жиль, мой агент, радостно потирает руки, он рассчитывает на хорошую прибыль.

О деньгах можно не беспокоиться. И вообще, финансовые проблемы меня не волнуют уже несколько лет. Я прочно вхожу в десятку самых модных и дорогих российских художников.

В квартире Кира сразу прошла в спальню и без сил рухнула на кровать. Недолгий рейс вымотал ее. Или не только рейс. Из сумки она достала бутылку виски и привычно отхлебнула из горлышка.

Это зрелище обжигает меня ледяным пламенем. Я мягко забираю бутылку:

– Кира, не надо, сегодня вечером состоится открытие выставки, вы с Кристиной как мои друзья поможете мне принимать гостей.

Кира качнула головой и с сожалением проводила взглядом бутылку, которая исчезла за дверцей бара.

Вечер удался. Гостей было много, мы с Кирой и Кристиной переходим от группы к группе, стоявших у моих работ. В этот раз выставлены не только динамические инсталляции, но и скульптуры, и мелкая пластика. Живописных работ немного, и хотя я считаюсь разноплановым художником, живопись – не мое любимое творчество.

Тем дороже для меня немногие полотна, выполненные в реалистической манере.

Портрета Киры нет. Для него оставили место, он должен появиться ближе к концу выставки. Мне страшно признаться, что с окончанием работы над картиной оборвутся все нити, которые привязывают меня к моей любви.

Кира, очень похудевшая и молчаливая, без малейших следов косметики на лице, ходила, держа меня за руку. Она знакомилась с гостями, не замечая сдержанных улыбок, скользящих по лицам тех приглашенных, которые знают о моей необычности.

Мне все равно. Она и ее покой и душевное равновесие для меня важнее всего. Если ей хочется держать меня за руку, мое счастье от ее присутствия рядом только больше.

Веселый Жиль порхнул ко мне и затараторил по-английски:

– Поль, неописуемо, я заключил еще четыре договора! Дела идут... мои дорогие!..

Он чмокнул меня в щеку, поцеловал руку Кире и улетел, подхваченный стайкой молодых людей в пестрых пиджаках и обтягивающих джинсах.

Он и здесь успевает обделывать свои амурные дела!

С Жилем меня связывает давняя дружба. Именно он помог мне справиться с тяжестью, которая пришла ко мне вместе с окончательным осознанием своей необычности. Он стал мне другом и познакомил со многими своими друзьями.

Он научил меня с достоинством встречать кривые улыбки и косые взгляды.

– Мы такие, какие есть... у тебя появился шанс раздвинуть горизонты отношений. Мы не как все, но мы не изгои, мы способны на любовь и на верность! И мы тоже заслуживаем счастья! – его слова излечили мое сердце и дали надежду обрести когда-нибудь покой или хотя бы его видимость...

После окончания приема мы небольшой группой поехали ужинать в ресторан. Кристина развеселилась и, прихватив двух молодых художников, умчалась с ними на прогулку по ночному Амстердаму.

Кира отказывается идти с ней.

– Я устала и хочу спать, – жалобно шепчет она. Мы едем домой.

Нежная и бледная, она уходит в свою спальню и оттуда тихо зовет меня:

– Поль, поговори со мной!

Но спокойного разговора не получается, она вспоминает последние события, которые разрушили ее судьбу. Мне приходится выслушать постыдную историю морального падения Андрея. Он обманывал не только Киру, он обманул и унизил еще одну девушку, свою помощницу Катю. Эта девушка попадалась мне на глаза на показах коллекций модной одежды. Маленькая, с землистым лицом, в старомодных очках и старушечьем платье, она мышкой замирала за спиной Андрея и только строчила в большом блокноте, записывая его распоряжения, отдаваемые вальяжным тоном. Мне жаль эту девушку, можно представить, как тяжело ей узнать о том мерзком фарсе, который разыгрывал Андрей, чтобы использовать ее преданность.

Кира, сидя на постели, сжавшись в комок, повторила несколько раз:

– Поль, он не любил меня, он не любил Катю. Он, как проститутка, ложился в постель со мной и с ней только для дела, только ради денег и поста президента...

Ей невыносимо было осознать, что человек, которого она так сильно любила, оказался таким ничтожеством. Вскоре она уснула, а я, не в силах находиться в одной квартире с обожаемой женщиной и не сметь прикоснуться к ней, отправляюсь в знакомый бар.

В баре меня ждет Алисия. Она блондинка, как и Кира, только старше и грубее. Она не проститутка, она работает продавщицей в газетном киоске, но она берет деньги и подарки, которые я оставляю у ее кровати.

Пульсирующее напряжение оставляет меня в объятиях Алисии.

Не сдержавшись, я рассказываю ей о Кире. Алисия – мудрая женщина, выслушав меня, она закуривает и, выпуская дым аккуратными струйками, долго молчит, поглаживая меня по обнаженной спине.

– Лучшее, что ты можешь ей дать, – покой, – сказала она, докурив сигарету. – Дай ей время отдохнуть. Этот парень мерзавец, тем лучше. Гнев поможет ей легче забыть его. Только, Поль, вряд ли она будет твоей. Я видела ее портрет... Это ведь ее портрет в твоей студии? Да? Не надейся, слишком она хороша и горяча. Она полюбит, но не тебя...

Срочные дела в Амстердаме были завершены. Выставка должна продолжаться до конца апреля. Галерейные проблемы может решать Жиль, и мы с Кристиной и Кирой думаем, куда потратить так удачно освободившееся время. Я очень люблю Брюгге, Трир и другие маленькие городки Европы, Кристина обожает Париж и Брюссель. Решено, мы берем автомобиль и отправляемся в путешествие по весенней Европе.

Кристина плохой водитель, Кира очень рассеянна сейчас, и вести автомобиль почти всегда приходится мне. Кристина щебечет рядом со мной и листает карту. Она взяла на себя функции штурмана. С таким штурманом мы постоянно теряемся, и нам приходится останавливаться и спрашивать дорогу в маленьких городках по пути.

Я целенаправленно не выезжаю на магистрали: по ним ехать быстрее, но мы никуда не торопимся, тем более что при потере дороги Кира оживляется и начинает расспрашивать встречных о направлении. У нее неплохой немецкий и сносный французский. Она не вспоминает прошлое, только однажды, спросив у встречного крестьянина о ближайшей гостинице, говорит с горькой улыбкой:

– А Андрей совсем не знает языков. Даже английского, хотя учил его лет десять...

И замолчала, надолго.

Ночевки в маленьких гостиницах по пути не дают мне возможности отдохнуть и расслабиться. Знать, что за тонкой стеной тихо дышит обожаемое существо, представлять себе, как легкая испарина покрывает изысканный лоб и в тоске кривятся прекрасные губы... Я всегда чувствую, спит Кира или нет. Она почти никогда не спит...

Очень часто я встаю и долго блуждаю по тихим улочкам в наступающих утренних сумерках.

Сумасшествие длится несколько дней. Одна Кристина ничего не замечает. Молчание Киры она принимает за признаки наступающего выздоровления.

Она слишком легкомысленна, чтобы надолго о чем-то задумываться, однажды она решает покинуть нас, ей надоело наше тихое странствие. Она рвется в Париж. Кира сама попросила Кристину поехать развлечься, и та с радостью оставила нас в маленькой гостинице игрушечного Брюгге.

Мы задержались в Брюгге на два дня. Смотреть здесь почти нечего, город мал, и я, и Кира – мы были в нем не один раз, но пестрые толпы туристов развлекают. Мы бродим по узким улочкам, продуваемым острым весенним ветром, слушаем арии, распеваемые прекрасным мужским голосом. Какой-то певец, скорее всего наш соотечественник, поет на улице Брюгге, поставив на булыжник мостовой белую картонку. Он переходит с улицы на улицу, не отставая от нас, и мы слышим чарующие арии Фигаро и Ленского, летящие над старинным городком. На деревьях уже набухают почки, а в Москве идет снег...

Ночь подходит незаметно. Мы ужинаем в рыбном ресторане. Кира почти ничего не ест, только пьет белое вино бокал за бокалом. Мы сидим в молчании.

– Поль, здравствуй! – голос вывел меня из задумчивости. Виктор! Я встаю навстречу высокому белокурому мужчине. Когда-то давно мы были с ним знакомы... Больше чем знакомы... Мы были больше чем друзья.

– Поль, какая удача! – в его голосе звучит радость. Нам когда-то было очень хорошо вместе. Я приветствую друга. Он заинтересованно смотрит на Киру, и меня колет легкая тень любопытства, что мелькает в глазах Киры.

Я знакомлю их, и Виктор приглашает нас пойти потанцевать в клуб. Надо же, в тихом Брюгге есть дансинги!

Я уже хочу отказаться, но Кира внезапно соглашается, и мы едем в большой загородный клуб, где есть казино, ресторан и несколько танцевальных залов.

Мы выбираем зал, где звучат современные ритмы и носятся сполохи разноцветных огней. Взявшись за руки, мы втроем прыгаем, как в омут, в грохочущую полумглу.

Кира очень грациозна, она занималась в детстве балетом и оставила его после гибели родителей... Сколько горя она испытала в своей короткой жизни!

Я искоса наблюдаю за Виктором. Он не скрывает своего восхищения, откровенно любуясь Кирой... Она, кажется, не замечает его горячего взгляда, только самозабвенно двигается в дергающемся ритме. Она сама задает ритм нервному танцу, она танцует свое горе, тонкие руки мечутся в рваном свете прожекторов.

Внезапно все кончается. Кира останавливается и замирает, склонив голову. Я подхватываю ее под руку, и мы выходим на улицу. Нас нагоняет Виктор, он несет наши пальто.

– Я устала, Поль, пошли в гостиницу! – просит Кира. В глазах Виктора вопрос. Вопрос недвусмыслен: «Кто вы? Любовники?» И – разочарование...

Я не говорю ему правду о наших отношениях. Нет отношений, и не может быть правды!

Мы с Кирой возвращаемся в гостиницу. Как не хватает Кристины! С ней все было проще. В молчании мы расходимся по своим комнатам. На пороге Кира оборачивается ко мне и спрашивает:

– Поль, хочешь сегодня быть со мной? – вопрос неожидан, дыхание мое прервалось, и сердце пропустило удар. Справиться с собой нелегко. Я чувствую свою застывшую улыбку и неестественно бодрый голос:

– Конечно, моя драгоценная, если тебе скучно или страшно... – но она с досадой прерывает меня:

– Нет, Поль, я о другом. Я знаю, ты меня любишь... Видишь, я, оказывается, могу чувствовать чужую любовь. Наверное, ее не много было до тебя, Поль. Иди ко мне...

Я делаю шаг, и мы целуемся на пороге номера. Какая-то посторонняя сила управляет мной, я успеваю оторваться от Киры и втолкнуть ее в комнату, прежде чем в конце коридора появился какой-то человек. Захлопнув дверь, я поворачиваюсь к ней, и мы падаем в поцелуй. Ее губы раскрываются как цветок, я пью его волшебный мед.

Кровать рядом, непостижимым образом мы оказываемся на ней. Весь мой опыт многочисленных связей с женщинами внезапно куда-то испаряется, я задыхаюсь и обмираю. Только руки скользят по обожаемому телу, освобождая его от ненужной оболочки. Вот она, раскрывшись, как драгоценная раковина, лежит в моих объятиях. Я покрываю поцелуями каждую частицу ее кожи. Нежные груди трепещут, крупные соски напряглись. Чуть слышный стон вырвался из-за закушенных губ. Я тону в ее волшебном аромате...

На рассвете я покидаю комнату Киры. Мне горько. Я как никогда остро чувствую свое одиночество. Сегодня любимая женщина была моей. Нет, моей она не была. Ее тело принадлежало мне, а душа ускользала... Она сладко стонала, но, открыв глаза, видела рядом меня и... угасала... Она спит, измученная моими ласками и своими тщетными попытками ответить на них.

Я отправляюсь в ставшую привычной прогулку по предутреннему городу. Я шагаю, не глядя по сторонам: Амстердам, Брюссель или Брюгге... Какая разница?

Одиночество, оно одинаково везде.

Тихий городок спит, только из редких ночных заведений расходятся припозднившиеся гуляки. Вчера была суббота. В обычные дни обывательский Брюгге ложится спать рано и вся ночная жизнь сосредоточена за городом. Из небольшого бара на освещенный тротуар выходит компания. В группе веселых мужчин и женщин видна знакомая светлая голова. Виктор! Я спешу навстречу другу. Увидев меня, он оглядывается по сторонам: «Ищет Киру!» – догадываюсь я.

Виктор, Киры со мной нет! Она мне не любовница, просто подруга, – я рассказываю Виктору простую и горькую историю Киры.

Мы не торопясь идем к моей гостинице. Он слушает внимательно, лицо его светится: Кира поразила его. Я слишком хорошо знаю своего друга. Никому так, как ему, не идет это имя – Победитель. Кира обречена, он ее добьется. Мне грустно, но горечи нет.

Я думаю о предопределенности всего, что с нами случается.

Договорившись о встрече после завтрака, мы расстаемся.

Утром я бужу Киру и весело болтаю ни о чем, я не даю моей девочке вспоминать ночь. Решено: ничего не было. Ошибка.

Она с готовностью и облегчением принимает мою игру. Я с радостью вижу проблески живых эмоций и румянец, которым покрылись ее высокие скулы. Нет, ночь не прошла даром. Моя любовь тронула ее, жесткая скорлупа обиды и боли дала наконец трещину

Завтрак проходит почти весело. Мы говорим о наших общих знакомых. Кира улыбается, вспоминая Милко и его вечные капризы.

Милко, очень талантливый дизайнер и совершенно невозможный нытик и ворчун, обладает добрым и мудрым сердцем. Он тоже был немного влюблен в Андрея и даже смешно ревновал его к Кире.

– Поль, они друг-другу сОвсем не подходят, Кира милАя и ласкОвая девОчка, Андрюша ветрЕник, он не должЕн жЕниться! – говорил мне Милко, смешно путая ударения.

Кире я этого не рассказываю.

Виктор подходит к нам, когда мы выходим из ресторана. Он серьезен, но в его глазах блестит веселая решимость. Как я хорошо его знаю!

Мы познакомились с Виктором лет семь назад. Тогда у меня не было известности. И совсем не было денег. Виктор, признанный специалист и знаток современной российской живописи, познакомился со мной и купил несколько моих работ. Небольшие деньги, но мне понравилось, что Виктор не скрыл этого.

– Ты стоишь дороже, но сегодня я плачу тебе столько... картины уйдут на Запад и вскоре вернутся к тебе известностью, – сказал он.

Очень скоро наши деловые отношения превратились в дружбу. Виктор дал мне понять, что хочет от меня не только дружбы. Его горячий напор ставил меня в тупик. Мне сложно объяснять ему невозможность подобных отношений, не хочется оскорблять человека, которого считаю другом, который помогает мне, и не только в угоду коммерческим интересам. Да и интересы эти невелики: я – начинающий художник. Картины мои продавались плохо, и только уверенность Виктора и его постоянная поддержка спасли меня от отчаяния.

Виктор вскоре оставил свои гнетущие мою душу ухаживания, отступился. Только и сейчас он иногда бросает в мою сторону жгучий и быстрый взгляд. Я делаю вид, что не замечаю...

Когда Виктор устроил мою первую выставку и издал каталог и серию рекламных буклетов, мои картины стали продаваться. Мне всегда было понятно, что мой успех во многом обусловлен помощью Виктора. Не совсем самоотверженной, как сказал сам Виктор:

– Я делец, Поль, а ты – мое выгодное предприятие!

Когда пришло мое окончательное признание, Виктор уже не вел мои дела: его интересы всегда были направлены в сторону молодых художников. Его безупречное чутье помогало находить и выводить из неизвестности таланты. И зарабатывать.

В Брюгге Виктора привели его галерейные дела, далее он должен ехать в Париж.

Все складывается плохо. Для меня.

Виктор ловит нас на выходе из отеля, он берет меня за руку и предлагает ехать в Париж вместе, на его машине. Кира вопросительно смотрит на меня, она признает мое главенство в решении насущных вопросов. Как мне хочется сказать: «Нет!» Насмешливый взгляд Виктора говорит о том, что он отлично видит мои колебания. Я встряхиваю головой и соглашаюсь.

Дорога до Парижа совсем не похожа на спокойное путешествие до Брюгге. Виктор шутит, рассказывает множество историй. Из своей жизни или анекдоты. Кто знает?

Кира улыбается, она уже не погружена в свои невеселые мысли.

Машина мчится по магистрали. Мелькают аккуратные городки и крохотные деревни. В придорожном ресторане мы обедаем. Кира опять погружена в свое молчание. Она как будто спохватилась, вспомнила о своей беде. Тонкая морщинка залегла между бровями.

Когда Виктор на минуту вышел из машины на автозаправке, она шепчет мне:

– Поль, Виктор так похож на него... Тебе не кажется?

Он – это Андрей. Кира не называет имени Андрея, но этого и не надо. Ясно и так. Всегда.

Я смотрю вслед Виктору. Похож, несомненно. Такой же высокий, чуть ссутуленные широкие плечи. Уверенный низкий голос с властными нотками. Когда смотрит в глаза собеседника, на губах мелькает легкая улыбка...

Виктор похож на викинга, светловолос и зеленоглаз. Андрей – брюнет, у него карие глаза и крупный нос, но общего в этих мужчинах больше. Они – самоуверенные самцы

Я подавляю в себе вспыхнувшую неприязнь.

Все когда-либо кончается, кончилось и наше путешествие.

Весенний Париж встретил нас тревогой: у Сорбонны видны полицейские пикеты и кучки возбужденной молодежи, да и во всем городе непривычно много полиции. Студенческие забастовки... Моя парижская подруга Инесс преподает в Сорбонне историю искусств, я звоню ей. Телефон не отвечает, конечно, Инесс сейчас со своими студентами.

Зато Кристина оказалась в отеле. Легкая простуда, но мнительная Кристина ведет себя как приговоренная к смерти. Она заставляет Киру остаться в ее номере и «ухаживать» за собой. Виктор вызывается помогать. Громогласный и веселый, он затевает кутерьму у постели больной. Откуда-то находятся русские горчичники, мед и в довершении всего – бутылка водки. Наша больная укутана, напоена чаем с медом, а мы, устроившись вокруг нее, пьем водку. Я почти никогда не пью, но сейчас выпиваю рюмку огненно-холодной тягучей жидкости. По жилам разливается тепло. Я сижу в кресле, прикрыв глаза, и сквозь щелку ресниц наблюдаю за Кирой. Она смеется шуткам Виктора, смотрит на него с интересом. Видит ли она его самого, или ищет в нем образ своего неверного возлюбленного? Кто знает? Не знает и она сама. Только магия сильного мужчины уже овладела Кирой. Мой жадно-ревнивый взор это видит.

Я беру альбом и карандаш. Они всегда со мной. Набросок, один, другой.

Вот поворот головы Киры, профиль Виктора, растрепанная шевелюра Кристины. Впрочем, Кристину я почти не рисую. Меня сейчас занимает Виктор. Пока у постели Кристины бежит легкая флиртующая беседа, я покрываю набросками весь альбом.

Беспокойство уже овладело мной. Мне невыносимо быть в этом кресле, в этом отеле, в этом городе. Меня тянет к мольберту в моей мастерской. В Амстердам, где остался портрет Киры.

Я решаю уехать. Немедленно. Виктор с облегчением улыбается. Нет, не так он самоуверен, как хочет казаться. Кристина равнодушно прощается со мной, моя роль сыграна: Кира развлечена. На сцене новый статист – Виктор.

Я еду в аэропорт, чтобы сегодня же вечером оказаться в своей мастерской. Кира выходит проводить меня до стоянки такси.

Она обнимает меня и нежно целует в губы:

– Поль, ты даже не представляешь, что ты для меня значишь! Ты думаешь, что я неблагодарная и бесчувственная? Но то, чего ты от меня ждешь, я пока не могу тебе дать. А ты заслуживаешь всего...

Я прерываю нестерпимый для меня монолог:

– Не надо, любимая моя, не говори ничего. Ты должна знать, что я у тебя есть всегда...

Последний поцелуй... Я усаживаюсь в такси и даю волю отчаянию. Слезы бегут по щекам, я их не вытираю. Только достаю из сумки маленькое зеркальце и пытливо всматриваюсь в свои глаза. Отчаяния в них уже нет, но я все же успеваю заметить складку у бровей и горький изгиб рта.

Альбом с эскизами в чемодане, но блокнот и карандаш всегда со мной. Быстрыми штрихами я набрасываю то, что показало мне зеркало.

Поздно вечером я открываю дверь своей мастерской в Амстердаме. Не снимая дорожного костюма, я иду к мольберту и делаю наброски прямо поверх портрета Киры.

Я пишу несколько часов подряд... Я ни о чем не думаю и ничего не помню. Азарт овладел мною. Только ближе к вечеру следующего дня я выхожу в соседний ресторанчик и наскоро обедаю. Короткий сон на утлом диванчике в студии. Скорее, скорее. Мой элегантный дорожный костюм выглядит жалко. Я не снимаю его уже сутки. Пятна краски делают его похожим на робу маляра.

Виктора я пишу по эскизам, выражение его живого лица удается мне почти сразу.

Немудрено, одно время он был моим любимым натурщиком. В его квартире висит портрет, написанный мной в первые месяцы нашего знакомства. Виктор стоит на носу старинного парусника, мчащегося по бурным волнам штормового моря. В опущенной руке подзорная труба, и ветер развевает концы красной пиратской косынки, покрывающей его светлую голову. Он обнажен, и его мужская плоть восстала, как бы бросая вызов разбушевавшейся стихии. Мои критики обвинили меня в неоправданном эротизме, и Виктор, смеясь по своему обыкновению, запер этот портрет в своей спальне.

Андрея я пишу по памяти. Но он удается мне легче всего.

Себя я пишу после всех. Еще два дня, и картина готова. Я так думаю...

Я закрываю мастерскую и выхожу прогуляться. Во мне живет звенящая пустота. Освобождение принесло не только легкость. Пустота в душе – как обрубки ног инвалида. Фантомные боли.

Картина стоит на мольберте. Сегодня она займет свое место на выставке. Ее нет в каталоге, и продавать ее я не буду.

Я окидываю картину взглядом. В центре обнаженная Кира. Первоначальный портрет не тронут, только глаза Киры смотрят не на зрителя, а на Андрея, стоящего вполоборота и смотрящегося в большое зеркало. В зеркале отражается он сам, только отражение показывает реального Андрея, того, кого хорошо знаю я и совсем не знает Кира. В зеркале Андрей одет не в элегантный консервативный костюм, а в тонкую белую блузу с кружевными манжетами и распахнутым воротом, на его красивом лице нет привычного выражения высокомерной скуки. Его лицо дышит страстью и... счастьем. Такого Андрея я вижу иногда в нашем закрытом клубе, он бывает там вместе со своим деловым партнером и любовником – Романом. Их связь тщательно скрывается от непосвященных. Кира избежала трагической участи быть ширмой для их любви.

Виктор смотрит на Киру, его лицо открыто и озарено его обычной насмешливо-нежной улыбкой. Только глаза его не смеются. Они смотрят на Киру и... подстерегают.

Себя я изображаю в грязной блузе художника. На моем лице выражение боли, которое я увидела в такси и успела запечатлеть... Скорбное лицо уставшей женщины, у которой нет больше надежды...