Великий визирь Джетта устало вздохнул, пошевелил уставшим плечом и вновь замер, почти слившись с узорами на стене и пестревшим геометрическими фигурами берберском ковре. Обвел глазами светлую просторную залу, по старой полководческой привычке фиксируя взгляд на каждом из посетителей Дивана. На знатных эмирах и сейидах, сидящих на пышных коврах, на простолюдинах, стоящих вдоль стен, на тоже уставших от витиеватых словес и торжественных церемоний стражниках. Напоследок Джетта остановил взгляд на калифе – прищурившись, будто боясь обжечься при виде того, кого называли Немеркнущим Солнцем и Владыкой Правоверных.

Сердце визиря испуганно дрогнуло. Глаза калифа были закрыты – длинная тень от черных стрелок ресниц падала на гладкие щеки. Неужели спит? С него станется. Джетта напрягся, но тут калиф вновь открыл глаза – полусонные, с томной кофейной поволокой, но вполне вменяемые. Сосредоточился на просителе, уже полчаса разливающем перед ним море полагающихся комплиментов. Нужно отдать должное, при этом купец умудрился изложить свое дело, что позволило калифу просто устало махнуть рукавом пышного красного халата в сторону казначея.

– Выдать триста динаров благочестивому Арсланбеку ибн-Юсупу на покупку белого камня для мечети. И да будет доволен Эль его начинаниями, – замученным голосом сказал калиф, и Джетта понял, что на сегодня прием пора заканчивать. Остальные подождут – как ждали и до этого, редок тот посетитель, которого примут с первого раза.

Рассыпавшись в благодарностях и скрестив руки на груди в знак почтения к наместнику Бога на земле, купец Арсланбек растворился в толпе. Толпа на мгновение всколыхнулась, словно сразу все рванулись вперед, и выдавила из себя, как сочная мякоть персика – косточку, двух очередных просителей, одетых в полосатые халаты с широкими поясами и большими золотыми бляхами. Которые заученно скрестили руки на груди, сверкая черными блестящими глазами. Разглядев просителей, Джетта почти позволил себе улыбнуться – в зале словно повеяло духом пустынь, принесенным с собой этими двумя людьми – истинными потомками Великого Пророка Бар-Кохбы, больше привычными к джигитовке на горячих скакунах с саблями, чем к высоким сводам дворца. Не только визирь заметил это – помедлив лишь миг, толпа испуганно схлынула по стенам, а многие из стоявших превратились в недовольные жизнью истуканы. Да и было с чего.

Это было так давно, что легенды успели превратиться в сказки. Было время, когда народ Бени-Бар-Кохба, детей Великого Пророка, прошелся по этим благословенным землям огнем и мечом с именем Бога Эля на устах, убивая, насилуя и превращая в пыль, неся с собой семена Истинной Веры и единобожия. И с тех пор часть из них продолжала чтить Эля и Небесное Железо в своих шатрах вдали от призывающей к неге роскоши. А часть – чтила Эля тем, что правила Бхаратом с его благословения и его желанием.

И уж естественно, сказки сказками, а местные арии до сих пор каменели при виде диких шальных глаз подданных Небесного Железа, в которых черным гематитовым блеском сверкал опасный внутренний огонь, пожиравший их изнутри и умертвлявший душу раньше плоти. Жадный, неутолимый огонь, погасить который невозможно, но можно притушить видом пролившейся крови тех, кто не чтит Заповедей Черного Столба Бар-Кохбы и не считает Бога Эля – величайшим из всех Богов.

Ноздри Главного визиря, тоже потомка Великого Пророка, затрепетали, словно уловив рев боевых слонов и пение обнаженного оружия. Ожил и калиф – он хищно сузил глаза и уже намного бодрее, чем раньше, поинтересовался именами и целью визита гостей.

– Катран-аль-Ахаз-ибн-Сина, эмир Эль-Минья, просит принять его в Синем Дворце, – сообщил один из Бени-Бар-Кохба. И они снова застыли – посреди молчания, окружившего их плотной стеной.

– Я приму его... в Зале Садов, – поколебавшись, бросил калиф. И повернул к Джетте холеное и красивое, словно нарисованное искусным живописцем лицо. Взгляд кофейных глаз был почти умоляющим – и Великий Визирь неторопливо поднялся с подушек, чтобы, согласно обычаю, закончить прием посетителей Дивана торжественным падением ниц.

Едва дождавшись конца церемонии, калиф быстро поднялся и вышел в соединяющую залы галерею, шурша по мраморному полу полами красного одеяния Верховного Жреца. За ним последовали телохранители и невольники с опахалами, а также допущенные эмиры. Джетта задержался – посмотреть на начавшуюся сразу же после ухода калифа давку. Люди мяли друг друга с остервенением, словно выплескивая таким образом свою неудачу – многим придется торчать здесь еще не один день, пока они дождутся своего часа. Кто-то из женщин тонко вскрикнул, но поднявшийся гул из сотни голосов тут же погасил этот звук, как яростный порыв ветра – огонек маленькой, неверной свечи.

И это зрелище, как всегда, показалось Джетте самым отвратительным из всего, что он когда-либо видел. Люди не переставали удивлять его – на празднике Жизни они вели себя так, будто находились на городском базаре в час открытия. Не лучше верблюдов в тесном стойле караван-сарая. Именно поэтому Джетта всегда предпочитал находиться среди воинов – в строгой дисциплине и всеобщей подчиненности порядку он искал гармонию и отдохновение от всеобщей суетливости жизни за стенами Запретного Дворца.

Пройдя сквозь залитые солнцем галереи и появившись в Зале Садов, Джетта уже в который раз невольно залюбовался росписью стен – раб-живописец, бербер по происхождению, пользовался светлыми и легкими красками, в результате стены по красоте не уступали самим калифским садам. На них, между зарослей персиковых деревьев, прятались газели и барсы, птицы разевали красные и желтые клювы, будто готовясь запеть. Бродили красавицы, и дервиши показывали свои фокусы. А на потолке, словно готовясь к долгим любовным играм, застыли в переплетении хоботов два слона.

Калиф сидел на шелковых узорных подушках и, опустив глаза, жадно пил мятный чай из хранящего прохладу глиняного кувшина. Оторвавшись от своего занятия, он мельком глянул на Джетту и улыбнулся – славно, широко и дружелюбно, совсем не так, как улыбался в Диване достойным калифской улыбки посетителям.

– Присядь, Джетта, – сказал калиф. – Катран сейчас подойдет, он задержался проследить за тем, чтобы доставили подарки. Интересно, что это будет теперь?

Джетта усмехнулся себе под нос. Взволнованный и возбужденный, калиф выглядел дорвавшимся до игрушек ребенком. На медном лбу под прилипшими от пота черными прядями ярким пятном выделялось священное око жреца – нарисованная сурьмой растянутая точка, больше всего напоминающая каплю. Почему-то при взгляде на нее Джетте становилось ясно, что все не так-то просто, что сегодня калиф устал больше обычного, а если вспомнить, то таким же вымотанным он был и вчера, и позавчера, и неделю назад – а значит, пришло время устроить развлекательную прогулку или другое увеселение, чтобы Повелитель Мира не занемог от непосильных государственных дел. Вот еще проблемы, их никогда не бывает мало... Джетта снова усмехнулся:

– Берберия славится коврами, мой повелитель.

– Ковры он привозил мне год назад, – отмахнулся калиф. – И венец из драгоценных камней.... Один из них был большим и ярким, как полуденное солнце. Я велел освободить раба, который добыл такое диковинное чудо... Кстати, Джетта. Не сократить ли нам время приема посетителей дивана? Ноги, знаешь ли, отнимаются...

– Бхарат обширен, и трудно справиться с делами, не выслушав всех желающих спросить совета Властителя Земель от Востока до Запада, – мягко и осторожно проговорил Джетта, опускаясь на подушки. – Такова традиция, повелитель...

На этот раз поглядевшие на него кофейные глаза были почти что обиженными.

– Я так и знал, ничего умного ты не скажешь... – мрачно заявил калиф и радостно вскинулся навстречу появившейся из галереи процессии. – Катран! Ты почти вовремя. Не прошло и получаса...

– Я рад приветствовать того, кто высок родом и душой, да будет моя жизнь жертвой правителю, и прошу извинить меня за промедление, – серьезно ответил эмир Эль-Минья, скрестив на груди руки и не нарушив ни единым словом этикета. Затем он сделал движение, чтобы упасть ниц, но не успел – калиф вскочил и радостно схватил его за отвороты халата.

– Ты привез мне что-нибудь интересное? – жадно спросил он, заглядывая Катрану в лицо. Казалось, эмир удержался от улыбки только грандиозным усилием воли. А Джетта задумчиво положил себе в рот пряную веточку кишмиша.

Однозначно, развлекательная прогулка. Или, быть может, праздник с турниром лучших воинов и полыхающими во всю ширину неба волшебными огнями дервишей.

Внесли подарки. Едва бросив взгляд на открытые сундуки, полные чего-то сверкающего и искрящегося (в конце концов, Эль-Минья славилась не только берберскими коврами, но и рудниками), калиф повернулся к стражам-невольникам. Которые поддерживали больше всего похожий на свернутый ковер мешок, изредка шевелящийся и явно пытающийся показаться живым.

– Рабыня? – спросил калиф, разглядывая ковер чуть ли не с подозрением. – Как обычно – ясноликая, черноокая, с изящным станом и божественной красотой?

– Не совсем, мой повелитель, – загадочно ответил Катран. Он еще немного помедлил, видимо, нагнетая обстановку, а потом сделал знак стражникам, которые сдернули с «мумии» мешок. Взору присутствующих явился очень странный человек – его волосы, чернее дна котелка, были всклокочены и чуть ли не стояли дыбом, как гребень боевого петуха. Ярко-зеленые, что листва деревьев по утру, большие глаза сверкали не хуже, чем яростные взоры Бени-Бар-Кохба.

Еще он был молод, строен, красив нездешней яркой красотой, а также – надежно обездвижен при помощи крепких веревок с вплетенными серебряными нитями.

– О-о, – неопределенно протянул калиф, делая шаг вперед, а Джетта пожевал губами. Ничего умнее Катран придумать просто не мог – уж теперь-то Зааль точно выполнит любую его просьбу. Если, конечно, эмир не попросит отдать ему половину Запретного Города безвозмездно...

Шагнув еще ближе, калиф поднял руку и протянул, чтобы прикоснуться к подарку. Лицо у него было зачарованное, как у змеи перед дудочкой йога. И тут же отдернул ладонь, услышав глухое бешеное рычание из-под кляпа – все, на что оказался способен пленник.

– Мило, – пробормотал калиф, ни к кому конкретно не обращаясь. Потом Неугасимое Солнце обернулось к Катрану – и одарило серьезного, как всегда, эмира Эль-Минья потрясающей по показному дружелюбию улыбкой.

– Откуда это чудо? Он ведь не арий, верно? И не бербер...

– Мои люди схватили его при попытке перейти через горы, – без малейших признаков волнения ответил Катран. – Кажется, он воспользовался помощью местных Друзей Туарегов, так у нас называют контрабандистов. Думаю, он откуда-то с Запада...

Джетта мгновенно напрягся, услышав позади себя шуршание, которое издает бархатный халат, когда в нем пытаешься пошевелиться. Медленно обернувшись, он увидел Рахимбек-аль-Расуля-ибн-Мансура, одного из визирей и эмира Аль-Салаха, богатого плантациями чая и пряностей. Рахимбек-аль-Расуль славился своей осмотрительностью и глубоким знанием всех традиций, когда-либо имевшихся в Бхарате. А еще он был главным визирем при отце Зааля, покойном калифе Фаризе-аль-Фейсале, и порой Джетте казалось, что перед этим пожилым и высохшим, похожим на старый апельсин человеком нынешний калиф испытывает непонятную робость.

– Владыка наш, в таком случае традиции дают ясный ответ, – скрипучим, как царапающиеся друг о друга ветви священного карчагана, голосом сказал Рахимбек-аль-Расуль. – Ни один чужеземец, без воли Эля вступивший на нашу землю, не должен оставаться в живых.

– А может, он ступил на нее с волей Эля? – возразил калиф и нахмурился. – Я плохо себе представляю, чтобы Великий был столь неосмотрителен, что допустил врага на благословенную землю...

– Нет мощи и силы кроме как у Великого Эля, – склонил голову бывший Главный визирь, явно делая стратегическое отступление перед основным ударом. – Смириться перед его приговором лучше, чем роптать. Но люди с Запада шепчут тайком, когда надо говорить открыто. И никто не в силах отразить предопределенного.

Катран пожал плечами, отступая в сторону от зарождающегося спора. А складка, прорезавшая безмятежное смуглое чело калифа, стала еще глубже.

– Рахимбек, я тебя не понимаю, – пожаловался он. – Говори прямо, здесь все свои...

– Казнить его надо, и чем скорее, тем лучше. Как контрабандиста и горного бандита, – прямо выразился Рахимбек. И снова изобразил сонливую сытость, став похожим на довольного жизнью тигра. Что касается калифа, то он просто опустил бархатные ресницы, избегая острого взгляда Рахимбека, повернулся к Катрану и тихо сказал:

– Прикажи стражникам увести его в мой гарем. Разберусь позже.

«Вот так-то, старик», – мстительно порадовался Джетта, отлично понимая, что стоит не на последнем месте в списке самых нелюбимых Рахимбеком людей в Запретном Дворце. И тут же хитро прищурился, заметив на лице Катрана тень – о, только маленькую, почти не видную тень торжествующей улыбки.

– Что еще, Катран? – снова пришел в себя калиф. Катран вновь сделал знак стражнику, и тот распахнул изразцовую дверь галереи. Вошедший в нее раб в синих шароварах упал ниц, держа на вытянутых руках бархатную подушечку с перламутровой шкатулкой. Калиф вытянул голову, став похожим на очень любопытную птицу.

– Откройте ее, о мой владыка, – голос Катрана напоминал сочащиеся медом пчелиные соты. Джетта и сам был заинтригован – выросшего во дворце Зааля было трудно удивить чем-либо новым. Эмир Эль-Минья уже использовал свой главный козырь. И если он так уверен в том, что сделает это еще раз – значит, зрелище стоит того, чтобы на него посмотреть.

Калиф открыл шкатулку, держа ее на весу. И, радостно охнув, вынул из нее блестящий круглый предмет на длинной золотой цепочке.

– Это ведь...

– Часы, – бесстрастно ответил Катран. – Золотые механические часы. Из Лионского королевства. Даже там – большая редкость.

Позади Джетты послышалось недовольное сопение Рахимбека. Однако старик осмотрительно промолчал. Слишком уж искренней выглядела радость Зааля. Калиф сперва долго разглядывал новую игрушку со всех сторон, потом приложил ее к уху и посмотрел на Катрана сияющими кофейными глазами.

– Трещат, как соловей.

– Тикают, – поправил его Катран. – Отсчитывают секунды. А чтобы завести, нужно покрутить колесико сбоку.

– Мило, – Зааль опустился на подушки, продолжая держать часы возле уха. – Почему наши мудрецы до этого не додумались? Чем они вообще занимаются? Может, уже пора прекратить считать звезды и начать считать секунды?

– Звезды дают ответы и предсказывают будущее, – наконец подал голос Рахимбек. – Время не столь ценно, как истина, ведь все мы в руках Эля.

– Да, но ответы звезд так туманны... – калиф самозабвенно потряс часы. – А эта штука, похоже, не умеет лгать. Катран, ты говорил, у тебя есть просьба.

– Да, наш владыка, – глаза Катрана сверкнули огнем. Кажется, этого момента он ждал очень долго. – Я прошу разрешить мне отправиться с торговой миссией в Лионское королевство. Я заплачу торговую пошлину и снаряжу караван на свои деньги. И сам поеду вместе с ним, если такова будет воля наместника Эля на земле.

За спиной Джетты перестали дышать. Да и сам визирь тоже задержал дыхание. Не шевелился и Катран. Даже пленник затих, перестал напрягать мускулы в тщетной попытке ослабить веревки.

Неслыханная наглость.

Нарушение всех традиций.

Самоубийца... Было достаточно одного щелчка длинных, унизанных перстнями пальцев, чтобы эмирство Эль-Минья перешло по наследству родственникам Катрана. Стражники у дверей Залы Садов в своем искусстве могли бы посостязаться с ифритами... но почему-то калиф молчал.

Он сидел на подушках, чуть сгорбив широкую спину, завесив лицо черными блестящими, как ласточкино крыло, прядями, и вроде бы внимательно разглядывал блестящий предмет в своих руках.

– Почему, Катран? – наконец спросил он. – Почему ты хочешь именно этого?

– Потому, что так будет лучше, чем отлавливать контрабанду по всему периметру гор, – без тени сомнений ответил Катран. – Потому, что мои люди устали находить непролазные горные тропки и сражаться с бандитами. Потому, что какие бы кордоны мы не ставили, эти вещи попадают к нам – и продаются за тысячи динаров. А ковры и другие товары продаются в Лионе за чистое золото. Потому, что эти деньги мог бы заработать и я.

– Нам нужно усилить охрану границ, – скрипуче поведал Рахимбек-аль-Расуль. – Увеличить количество воинов возле Стены...

– Нам нужно учиться смотреть правде в глаза,– прервал его Катран, видимо, решивший ковать железо, пока горячо. – А правда вот она – мы упускаем шанс, который вместо нас получают бандиты! О, мой повелитель, только представьте, как обогатится казна, если вы позволите нашим людям торговать с Западом! Сколько новых вещей получите вы и смогу продать я!

– Ты думаешь только о своей наживе, купец! – Рахимбек начинал горячиться. А калиф молчал и, похоже, был окончательно зачарован игрушкой, принесенной хитроумным торгашом.

– Я думаю о будущем Бхарата, – заявил Катран с достойной восхищения самоуверенностью. И, вопреки этикету, заходил по комнате, уставившись в одну точку перед собой. – Мы совершаем грандиозную ошибку... Все богатство Запада может быть нашим, если мы будем умнее и перестанем сидеть на наших товарах, как навозные жуки на бахче!

– Что ты думаешь, Джетта? – калиф взглянул на визиря, как тому показалось, с лукавой хитрецой в глазах. Уже готовый к такому вопросу, Главный визирь пожал плечами:

– Я думаю, если стало темно, это значит – утром взойдет новое солнце, – ответил он. – Нельзя принимать решение, если ты устал или выпил пряной настойки – так говорят нам предки.

– Я тоже так думаю, – калиф поднялся, пряча часы в широкий рукав жреческого одеяния. – Я оглашу свое решение в скором времени в Диване. А теперь позвольте попрощаться. Да будет доволен вами Эль. Джетта, ты проводишь меня.

– Конечно, мой повелитель, – может быть, визирю это только показалось, что лицо Катрана вместе с самоуверенной наглостью выражало предвкушение легкой победы. А Рахимбек выглядел так, будто раб только что поставил перед ним блюдо, полное кислых лимонов.

– Ну а теперь – что ты на самом деле думаешь, Джетта? – весело поинтересовался калиф, как только они покинули Зал Садов, оставив двух эмиров обмениваться злобными колкостями в адрес не имеющих совести торгашей и примерзших к скале старых птиц. Главный визирь развел руками:

– Старик не зря горячится – традиции действительно будут серьезно нарушены. К тому же Аль-Салах расположен в самом центре ваших земель, если бы уважаемый Рахимбек-аль-Расуль затеял торговать с Западом, бедняге пришлось бы платить за проезд по другим эмирствам, за аренду каравана и охрану, словом, он бы раньше разорился. А Катран действительно мог бы легко заработать на торговле с Западом. И тот, и другой правы, мой повелитель. Один Великий Эль знает истину. И еще вы как его Наместник на Благословенной Земле.

– И ты туда же, – недовольно пробурчал калиф и тяжело вздохнул. – Ладно, решу что-нибудь, уговорили. Один бы раз в месяц помолиться – да и то шайтан не дает!

А Джетта подумал, что надо передать Катрану Эль-Минья через раба, чтобы тот уже посылал гонца с указанием снаряжать первый в истории Бхарата караван на Запад.

Только добравшись до спальни и оказавшись во власти жарких кошачьих лапок, я понял, как же все-таки устал!

Все эти бесконечные церемонии и молитвы могут достать кого угодно. Под конец дня немного развлек Джетта – он пришел ко мне поздним вечером, как раз когда я отдыхал возле ног моей ненасытной кошечки, и за игрой в шахматы (я позорно продул аж три раза подряд) рассказал мне новости из гарема. Оказалось, женщины уже начинают открыто роптать, несмотря на правящую в их части гарема железную руку моей понимающей матушки.

– Вы их совсем забросили, мой повелитель, – заметил Джетта, игнорируя моего слона возле своей королевы.

– Да ну их, склочные истерички, – махнул рукой я. – Джетта, не поддавайся. Голову отрублю.

– Хорошо, мой повелитель. Тогда – вам мат, – визирь поклонился, скрипнул шелковой обивкой кресла и движением сильной руки война сгреб шахматы в кучу. Принялся расставлять снова. – Мужская половина тоже недовольна.

– А этим-то чего не хватает? – искренне удивился я. Визирь развернул доску фигурами из белого мрамора ко мне.

– Как обычно. Хамед попытался вывести из себя Айна, вмешался Лассэль, Керим полез их разнимать, поэтому драться стали все. Думаю, они просто скучают.

– Меньше думай, голова отвалится, – ухмыльнулся я, представляя, чем могу развлечь скучающих наложников. – Все очень просто решить.

– Ваша мудрость достойна восхищения, повелитель, – Джетта наклонил голову. Возможно, мне показалось, но за длинными темно-каштановыми прядями, убранными в сложную прическу, мой верный визирь скрыл насмешливый взгляд. Впрочем, я не собирался обращать на это никакого внимания. Пусть. Лучше так, чем откровенное хамство Тануки или не менее откровенная лесть остальных.

– Синтрашши...

– Да, Заальчик? – змеедемон возник прямо у меня на шее, вывернул голову мне в лицо и глянул на меня своим гипнотизирующим змеиным взглядом. Еще один. У этих демонов что, совсем никакого понятия о воспитании?

– Сгоняй в Лион. Женщинам принеси льна на тряпки, они это любят... Мужчинам – две банки «Крепкого Лионского». Да, на Новый базар заскочи, посмотри, что сегодня с петушиными боями. И сделай за меня ставку – сам решишь, на кого. Думаешь, я не знаю, чем Керим втихую промышляет?

– Слушаюсь, – Синтрашши напоследок почти прикоснулся к моим губам холодной змеиной кожей, огненно сверкнул глазами и исчез с хлопком – как если бы лопнул мыльный пузырь. Я поморщился – кажется, этот демон тоже себе на уме.

Какие-то они у меня все проблемные, один другого круче.

– Вы их разбалуете, – осторожно заметил Джетта, вероятно, имея в виду не демонов, а моих наложников.

– Думаю, вряд ли, – я с сомнением посмотрел на доску. Великий Эль, ситуация опять не в мою пользу. Может, шахматы – заколдованные? Хотел бы я посмотреть на идиота, который посмел бы колдовать в моем дворце. Да и не вышло бы ничего – в стенах Закрытого Дворца никакое колдовство попросту невозможно.

А почему – одна из тех тайн, которые дальше моих личных апартаментов не уходят. Если только в пыточную.

– Видишь ли, Джетта, – задушевно сказал я, намекающе двигая пешку поближе к королю. – Я могу их наказать. И раз, и другой, и третий. Но ведь тогда они притихнут.

– И вам станет скучно? – догадливый визирь убрал с моего пути ферзя.

– Именно так, – я сделал еще один ход. Все к той же цели.

– Ну хорошо, а зачем вам этот уголовник? Это он мутит весь гарем, – Джетта окончательно расчистил мне дорогу, скормив своего слона моему коню. Я хмыкнул:

– Керим мне нужен. С ним весело... да и других он неплохо развлекает. Главное – держать их на грани между открытым бунтом и сломленным молчанием. Вот тогда... что, снова мой ход?.. тогда в мою спальню они приходят уже готовыми сопротивляться – и сдаться при нужной степени давления! Мат, Джетта!

– Вы превосходно играете, мой повелитель! – визирь еще раз склонил голову в верноподданническом поклоне. Не то польстить хотел (зря, в жизни не поверю, что хорошо играю в шахматы), не то вновь скрывал усмешку.

– На сегодня хватит, – быстро сказал я, услышав, как в ворохе бархатных подушек завозился проснувшийся Цини. – Что у нас на завтра?

– Война с туарегами, – Джетта встал. Неторопливо поправил парадный меч с бирюзовой рукояткой и узорчатым темляком, знаком отличия людей высокого рода. Я застонал:

– Что, опять задницу о седло отбивать?! Не хочу! Все равно мы их не догоним!

– На все воля Эля, мой повелитель, и еще есть традиции, – с этим оптимистичным заявлением Джетта удалился, и я понял – на войну ехать все-таки придется. Утешал только предстоящий послевоенный банкет в моем походном шатре. Все военачальники соберутся, будут есть только что зажаренного барана, пить крепкое «черное вино Бар-Кохбы» и болтать о походах, женщинах и всяких проблемах. А простым войнам будет достаточно фляжки настойки из кишмиша или рисовой водки у костра.

Сейчас я не хотел думать об этом. Как и о многом другом. Сегодняшнюю ночь я предполагал оставить для Цини – и только для него. Кошечка уже прочно обосновалась в моей спальне. Правда, мне приходилось врать о «задании», хотя развлекать калифа – тоже полнее достойное задание, вы не находите? К тому же я честно расплачивался, даже не думая о том, сколько молитв мне придется выдержать и какие жертвы принести Элю, чтобы восполнить утраченную силу Богов...

Как и о многом другом.

Этой ночью.

А когда небесные ворота снова начали поднимать солнечный диск на отведенное ему место и котенок уснул, положив мне голову на плечо, я понял – Тануки очень спешил обратно. Тот факт, что к прибытию демона на Северный полюс экспедиция Седова была еще жива, ничуть не помешал ему через несколько часов привезти во дворец ее останки.

– Ну так что, калиф, – сказал он, вытряхнув всю эту гадость прямо на берберский ковер посреди моей спальни и жадно глядя на обнаженного Цини. – Теперь я могу к вам присоединиться?

– Я недоволен, – серьезно предупредил я по-лионски. На что Тануки только фыркнул:

– Он такой сексуальный, правда? И совсем еще маленький, ничего не соображает. Таким и воспитывал.

– Спасибо, конечно, – я улыбнулся не менее ехидно. – А теперь вот тебе еще задание. Слетай-ка сам-не-знаю-куда и принеси мне сам-не-знаю-что.

Перед тем как уйти, Тануки только покачал головой:

– А не слишком ли вы любите сказки, калиф?..

Утром после приема посетителей Дивана я приказал выгнать всех, кроме эмиров, и оповестил их о принятом мною решении относительно торгового каравана в земли Лионского королевства. Думаю, в этом была моя ошибка. Нужно было говорить только Катрану.... или не говорить вообще.

Мне пришлось выдержать массовую истерику, выслушать кучу всего лестного от старика Рахимбека (вот уж не знаю, почему я до сих пор не могу прекратить приглашать его на подобные совещания, должно быть, у него в роду были дервиши), всех успокоить, кое на кого прикрикнуть и уйти оттуда с общим ощущением, что я только что нажил себе еще парочку врагов. И хотя рядом был мой верный Джетта, отвлекший на себя часть внимания участников этого небольшого зрелища, усталость вновь вернулась ко мне с удвоенной силой. К тому же после традиционной войны с туарегами по четвергам у меня жутко болела спина (еще бы, столько времени отсидеть в седле) и голова (еще бы, столько крепкой настойки).

Тем больше я был разозлен, когда в момент положенного мне по дворцовому времени отдохновения в Павильоне Покоя мой покой неожиданно был нарушен... как вы думаете, кем?

Правильно. Тануки возник ниоткуда, пощелкал возле моего носа пальцами и все-таки привлек мое внимание (а я-то уж надеялся, что это была всего лишь галлюцинация, которую навеял ароматный дым кальяна, помогающий мне отдыхать).

– Спите, калиф? – спросил демон с деланым участием, присаживаясь на корточки рядом с моим уютным ложем из расшитых золотом покрывал. Тануки выглядел порядком запыхавшимся. От него пахло потом и еще чем-то не определимым, но не слишком приятным, вроде загнивающих морских водорослей или чего-то такого. Грязное животное. Поморщившись, я выплюнул изо рта кончик трубки кальяна.

– Вообще-то, я должен думать о важных государственных делах, – огрызнулся я, вдыхая изрядно пропитанный сладким наркотиком воздух.

– Можно подумать, вы так и делаете, – Тануки подобрал брошенный мною кальян и с удовольствием затянулся. Выглядел он порядком уставшим, но все равно гибким, ловким и опасным – как и полагается каджи. Впрочем, если судить по разнице габаритов, в честном бою я бы его победил.

– Обычно я не дерусь честно, – ответил Тануки, и до меня дошло, что я говорю вслух. Помотав головой и сбросив (как мне показалось) наркотический дурман, я прищурился:

– Какого Эля?..

– Я все сделал, – безмятежно сообщил Тануки. Его зрачки заметно расширились, стали большими и почти человеческими. Разве что по-прежнему красными. Демон явно кайфовал – а вот мне его присутствие не доставляло никакого удовольствия. Ну и какой это, к шайтану, Павильон Покоя? Даже здесь покоя нет.

– Сделал – что? – хмуро осведомился я.

– Принес, – Тануки, по-прежнему присосавшись к кальяну, отцепил от пояса мешочек и бросил в мою сторону. По счастью, я обладаю достаточной ловкостью, чтобы поймать летящий прямо в лицо предмет.

– Великий Эль! А что это? – я потрясенно посмотрел на содержимое мешочка в своей руке.

– Ну... вообще-то, я сам не в курсе, – отозвался Тануки. Надо же, сама скромность.

– Откуда ты эту... это выкопал?!

– Вот и я хотел бы это знать, – с этими словами Тануки устроился поудобнее, явно собираясь остаться здесь надолго. – А теперь, калиф, пожалуй, обговорим с вами условия сделки.

– Какой еще сделки? – кажется, калиф начинает гневаться, машинально отметил я. И сурово взглянул на расслабившегося демона. – Я не собираюсь заключать с тобой никаких сделок. Достаточно контракта о работе, в чем я, честно говоря, раскаиваюсь. Пошел во...

– Не спешите, калиф, – Тануки примиряющее поднял руку. – Во-первых, лучше выбросите эту гадость, понятия не имею, зачем она вам сдалась... А во-вторых, я тоже имею на малыша кое-какие права, вы не находите?

– Нет, я не нахожу, – я с отвращением выкинул принесенное Тануки вещество (или существо? А кто его знает...) в круглое резное окно павильона. – Если бы ты хотел, мог бы давно что-нибудь сделать. Чего думал-то?

– Ну... как и вы, я не педофил, – сказал Тануки, хитро взглянул на меня и внаглую развалился среди покрывал, ковров и подушек. А я, наоборот, сел, мрачно сгорбился и запахнул халат. Нечего всяким демонам пялиться на мою грудь. Да, я знаю, у меня – идеальное тело. Тело воина, одинаково умеющее как обращаться с саблей, которая требует высочайшей техники движений, так и при случае – просто прижать противника к стенке и дать по морде. Но это еще не значит, что Тануки можно так откровенно меня рассматривать.

– Не повезло тебе, – ехидно посочувствовал я. – Свой шанс ты благополучно профукал.

– Но и вы свой можете потерять, – сказал Тануки, обращаясь куда-то в пустоту. На его физиономии читались все признаки наркотического опьянения. Странно, я думал, демонам наши человеческие удовольствия не грозят...

Впрочем, Тануки ведь и секс любит, верно? Он у нас вообще – существо загадочное. И, боюсь, непредсказуемое. Я нахмурился. Слова Тануки попахивали... как я там выразился в разговоре с Джеттой?.. открытым бунтом?

– С какой стати? – вырвалось у меня.

– Я провел с этим мальчиком десять лет, – выразился Тануки. – Да чего там, он – мое создание. Это не такое приятное занятие – делать новых демонов, уж можете мне поверить. Сиди с ним кучу времени, без жратвы, без обезболивающих, еще и тошнит постоянно... бр-р, вспоминать не хочется.

– Десять? Да ему все девятнадцать.

– Десять, калиф, десять, – Тануки сделал еще один глубокий вдох. Блаженно улыбнулся тонкими губами: – Цини – десятилетний ребенок в теле двадцатилетнего... если, конечно, судить по человеческим меркам. Посудите сами – даже проблемы-то у него еще детские, как бы поесть и к кому бы подластиться... И я достаточно долго ждал, прежде чем попытаться. Кто ж знал, что вы устроите внеочередную проверку своих демонов и заметите его?

Да уж, такое было трудно не заметить. Я равнодушно пожал плечами:

– Действительно. Никто не знает, что взбредет мне в голову в следующую минуту. Такой вот я и есть. Одним словом, деспот. Что тебя не устраивает?

Голос Тануки снова сделался мягким. А мир вокруг словно заволокло туманом. В котором, словно огненными иероглифами перед глазами, проплыли слова:

– Я вовсе не собираюсь отбирать у вас Цини... полностью. Все, чего я хочу – это свою порцию удовольствия. С женщинами мне общаться опасно – Единое не позволит нам оставаться в этом мире, если нас станет слишком много. Да и не каждая согласится...

– Так ты – не из этого мира? – удивился я, но как-то вяло. И с изумлением посмотрел на странный, необычный цветок, выраставший прямо из воздуха и на моих глазах превращающийся в огромную, яркую бабочку с человеческими черепами на крыльях.

– Мы здесь – все равно что грибковое заболевание на теле мира. Нам мало что позволено, – продолжал Тануки странно изменившимся голосом. – Большинству из нас отказано даже в плотских утехах. Посмотрите только на зануду Киньша... Мне повезло оказаться исключением, но найти второго такого же, как я, невероятно трудно.

– И ты решил вырастить его. Из своего собственного тела. Типа умный, – съехидничал я. Опять-таки вяло.

Бабочка вспорхнула и принялась кружиться под сводом Павильона Покоя, искусно расписанным сложными узорами. Переливались легким непринужденным звоном, как голос Цини, колокольчики на воротах. Между прочим, из чистого золота – и колокольчики, и ворота...

– Да. А вы отобрали его у меня. И поэтому советую вам... нет, просто прошу – оставьте мне шанс... вы ничего не потеряете... вы же калиф, у вас целый гарем...

Я опустил густые ресницы. Необычная мягкость слов рыжего демона подкупала. Настораживал легкий скепсис, звучавший в голосе.

– Вот на этой оптимистичной ноте мы и закончим наш диалог. Мне нравится быть калифом. И мне нравится, что Цини сейчас в моей спальне. А вот мысль о том, чтобы впустить в спальню еще и тебя, мне не нравится.

– Не льстите себе, калиф, – неожиданно ясным голосом сказал Тануки. – Вы меня совсем не интересуете.

– А вот так можно и без головы остаться, – ласково предупредил я, откидываясь на подушки и куда-то медленно, но верно уплывая. Куда-то, где нет демонов, а есть только бесконечная гармония, настоящий покой и густой концентрат счастья. Все-таки кальян – хорошая вещь, то, что надо, чтобы расслабиться после трудового дня – перед полной удовольствий ночью.

– Лучше бы вам согласиться, – из окружившего меня плотного облака покоя вынырнули красные глаза. Наглости в них ничуть не поубавилось. – А иначе...

– Что иначе? – я растянул губы в сонной усмешке. – Ты хоть представляешь, с кем разговариваешь?

– Да ладно вам, калиф. Спите спокойно... – с этими словами Тануки исчез из моего сознания, и само сознание исчезло вместе с ним, оставив только сладковатый дым и абсолютное блаженство. И когда я уже совсем засыпал, меня, уплывающего на волнах сновидений, догнала прощальная фраза рыжего наглеца:

– А знаете что, калиф? Я вам нравлюсь. Если не я, кто вас еще развлечет?

– Другие найдутся, единственный ты мой, – буркнул я и, наконец, уснул.