От сотни-другой факелов и блестящей парчи разноцветных халатов слепило глаза. Видимо, нас решили накормить как на убой – передо мной на низком столике из чистого, без примесей, серебра стояло двенадцать фарфоровых, искусно расписанных зверями и сценами из сказок блюд с благоухающими кушаньями, а также два светильника из чистого золота, на которых весело поблескивали крупные яхонты. По кругу передавался выточенный из цельного изумруда кубок. Надо бы не забыть поинтересоваться, откуда у Катрана в его горном Эль-Минья столько денег, чтобы приобретать предметы роскоши, достойные калифского дворца. Впрочем, там же рудники, это многое объясняет. К тому же эмир Эль-Минья, насколько я его знаю, – весьма успешный купец, из тех, которым сопутствуют звезды.

– Предки говорили: «Счастье у того, кто опрокидывает в рот чашу!» – провозгласил хозяин дома, привычным жестом поднимая кубок и приветствуя эмиров, сидящих на мягких подушках за роскошно убранным столом. Я наклонил голову, ожидая пока он выпьет первым, принял кубок из его рук и кивком подозвал Али.

Раб быстро подбежал ко мне, взял кубок и приник губами к инкрустированному золотом ободку. Вокруг воцарилось настороженное молчание. Я сумрачно оглядел присутствующих, задержал взгляд на безмятежном, как обычно, Рахимбеке, а затем перевел его на Али. Раб вопросительно смотрел на меня, на его губах темными каплями виднелась крепкая травяная настойка, называемая «черным вином Бар-Кохбы». Говорят, Великий Пророк был к ней очень даже неравнодушен... Подождав еще немного, я кивнул:

– Приветствую высоких душой и родом! – и отпил содержимое кубка. Далее передал его Джетте, устроившемуся рядом по-бхаратски, держа спину прямо, как полагается воину. Все будто сразу расслабились – высокие своды наполнили шум и гомон веселых голосов, из другого угла залы раздался барабанный бой, из прохода, украшенного голубыми парчовыми занавесями, вбежали танцовщицы в прозрачных шароварах, с кинжалами и бубнами в приятно пухлых руках. Кто-то из гостей захлопал в ладоши, когда одна из прекрасных рабынь приставила к груди Рахимбека острое, как взгляд Великого Пророка, лезвие. Интересно, какое наказание ожидало ее, если бы она сделала чуть более неточное движение – и одним эмиром в моем государстве стало бы меньше? Может, Катран всего лишь погрозил бы ей пальцем? В любом случае, празднество было мне не по душе, и я оставался только из необходимости хоть как-то примирить моих эмиров друг с другом. После кинжалов в ход пошли бубны, в которые зрители должны были бросать золотые и серебряные монетки, а я облокотился на бархатные подушки и прикрыл глаза, пряча их от блеска факелов и светильников...

Было бы неплохо после празднества, омовения и вечернего намаза войти в мою спальню с улыбкой на лице и лионской сигарой в руках, одетым только в собственную кожу. Увидеть свернувшуюся в клубочек кошечку, лежащую на моем ложе в ворохе вытканных червонным золотом покрывал. Подойти тихо-тихо, на цыпочках, положить сигару в пепельницу на скамеечке в ногах кровати, наклониться, зарыться в пушистые, вкусно пахнущие локоны. И почувствовать, как оторванный от напоминающих полудрему размышлений котенок сперва недовольно фыркает, а потом урчит и начинает тереться о мою щеку своей: нежной, гладкой и теплой.

Словно отреагировав на мое настроение (а может, так оно и было), исступленные визги танцовщиц сменились негромкой игрой на лютне. Вполне приличный низкий мужской голос вдруг запел печальную хриплую песню о несчастной любви красавицы Гюльджан и благородного Бахтияра, кончившейся, разумеется, плачевно. Так всегда бывает в подобных песнях, иначе у уличных певцов не осталось бы заработка. Я приоткрыл глаза, мельком оглядел музыканта, не нашел ничего особенного и снова погрузился в густую, как мед, дремоту. Должно быть, черное вино нашего Великого Пророка уже начинало превращать мою кровь в горячий напиток Богов, потому что грезилось мне, будто я стою на палубе корабля и смотрю вдаль, а за бортом убегают, стараясь обогнать самих себя, вспененные стада-волны...

В этот момент меня самым наглым образом отвлекли. Неожиданно залу пронзил дикий женский визг. Вслед за тем хрипло и надсадно закричал мужчина – и через какое-то мгновение, оборвав крик, в права владения вступила непривычная слуху тишина.

Распахнув глаза и вынырнув из дремы, я непонимающе вгляделся в залитую огнями светильников залу. Первым, что я увидел, был окровавленный труп Али. Мой верный раб лежал на вытканном золотом покрывале с распоротым брюхом, из которого во все стороны расползались постепенно вздувавшиеся пузыри кишок. Звезды распорядились по-своему, не дав ему умереть от отравления, но убив таким вот страшным образом. Еще бы знать, что именно его убило... Рядом с Али лежал перевернутый светильник, язычки пламени уже ползли, извиваясь и пожирая все на своем пути – и ворс ковра, и вплетенные в него золотые нити – творение искуснейших мастеров Эль-Рийяда, Города-Услады.

Словом, что-то было не так. Совсем не так.

Я медленно, не шевелясь, обвел взглядом залу – и расширившимися, как от наркотика, зрачками наткнулся на огромную, под самые своды потолка, кобру. Которая, не мигая, смотрела на моих эмиров и покачивалась, нависая над ними длинным туловищем. А те, кто еще пару минут назад слушали песню музыканта, теперь уронившего лютню и осевшего на пол с залитым кровью лицом, – застыли, уставившись прямо в неподвижные глаза смертоносной твари, раздувающей гигантский капюшон.

На моих глазах змея сделала резкое движение хвостом – и Убейд-аль-Сиям, эмир Эль-Харра, высокий статный красавец, весельчак и балагур, неистощимый кладезь анекдотичных историй, безмолвно отлетел в сторону. Снес со стены гипсовую полочку, оставил на мраморе красный отпечаток и сполз вниз с размозженной головой. Этого зрелища мне хватило, чтобы окончательно прийти в себя. Я шевельнул побледневшими губами, чтобы призвать демонов...

...и не успел – среагировав на едва слышный звук, кобра стремительно, как молния или искра огня, метнулась в мою сторону и пришпилила к месту хладнокровным взглядом двух огромных желтых глаз с вертикальными зрачками. Почему-то эти глаза сразу же напомнили о Гвинет – и я уже не мог позвать своих демонов, не мог даже пошевелиться, я застыл, по-прежнему вальяжно развалившись на подушках, и безучастно смотрел, как раскачивается передо мной эта мерзкая тварь... как переливается отблесками от факелов зелено-серебристая чешуя... как откуда-то сверху на обнажившую зубы кобру вдруг падает с бешеным рычанием оранжевый комок меха... еще один белый и порядком взъерошенный, похожий на медведя, прыгает сбоку... ядовито-желтые глаза мигают, и мне хватает этой секунды, чтобы узнать непонятные пятна на краю зрения – мои демоны Киньш и Тануки, оба повисли на шее змеи, пытаясь прервать ее ритмичные покачивания. Вот одним движением, судорожно изогнув тело, кобра разбрасывает их по сторонам и снова летит ко мне, уже открыв для смертельного укуса пасть. Я чувствую, как касается щеки ледяной раздвоенный язык – а откуда-то с моей груди вырывается яростное шипение.

Прямо перед собой я вижу раскачивающуюся голову второй змеи, гораздо меньших размеров, зато с красными глазами и ужасно рассерженную. Синтрашши вновь издает угрожающее шипение, впрочем, это задерживает кобру лишь на пару минут. Но Киньшу достает времени атаковать ее в каком-то очень грациозном прыжке, провести по глазам, горящим убийственным огнем, своей когтистой лапой, а сверху уже пикирует на расправленных в полную ширину крыльях летучей мыши грациозный красноволосый Вади. На меня брызжет какая-то липкая голубоватая жидкость, горло словно стягивает удавкой, я хриплю, падаю лицом в покрывало, меня снова оглушает волна поднявшихся голосов, мир уходит безвозвратно и окончательно, оставляя только сожаление – я так и не успел построить мечеть и медресе, а еще – позаботиться о Цини, кто будет теперь его кормить и гладить по волнистой шкурке, когда он в облике кошки...

Я пришел в себя, открыл рот и – зашелся в остром приступе спазматического кашля, обхватив руками саднящее горло.

– Синтрашши, шайтанов сын!

– Это был единственный выход, мой повелитель, – добрые глаза Джетты смотрели на меня с явным беспокойством. Он стоял на коленях рядом со мной и все еще выглядел взволнованным. Все-таки мой Главный визирь – отличный парень.

– Объяснись, – потребовал я, тяжело дыша. Все равно самому говорить сейчас не очень-то получалось.

– Он бы вас убил, – просто сказал Джетта. – Этот демон. Если бы вы продолжали смотреть. Синтрашши пришлось вас немного придушить. Он расстроился и уполз. А Киньш ранен.

– Рахимбек?.. – прохрипел я и поморщился. Джетта покачал головой – как мне показалось, довольно удивленно:

– Нет. Его племянник. Младший жрец храма Великого Эля в Аль-Салахе. Его зовут Рифаа-аль-Хасим, и он совсем недавно получил право нанять демона. Раньше он бывал в Синем Дворце по торговым делам, вы должны хорошо его помнить. Такой вежливый, немного робкий мальчик. Он часто сидел с нами на праздниках. Вы даже как-то сказали, что были бы не прочь заполучить его в чиновники.

– Племянник? Не помню... Какого шайтана?..

– Вы же сами приказали построить мечеть из белого камня на территории Старого Рынка...

– Ну да. И что? – немного отдышавшись, я сел и мрачно осмотрелся. Гости дома Катрана бродили вокруг, осматривая трупы и негромко переговариваясь по поводу огромной кобры, лежащей на полу и судорожно дергающей хвостом. Впрочем, судя по спокойной реакции остальных, это – всего лишь сокращения мышц, а сама змея уже не представляет никакой опасности. Что ж, кажется, одним демоном в мире стало меньше. Тануки может отпочковать себе нового приятеля.

Я чуть не засмеялся при этой мысли. Но усилием воли удержался, поскольку мне было интересно слушать Джетту. Он умел рассказывать всякие истории – слушать его было все равно что слушать красивую сказку.

– Вы приказали начать стройку немедленно, а для этого пришлось снести все строения. В том числе склады, в которых хранился товар. И эти склады принадлежали никому иному, как молодому Рифаа. Нанятые им купцы торговали тканями – сукном и парчой, бархатом и нежнейшим шелком. Одним указом вы лишили мальчика его состояния и надежды на будущее. Кроме того, он остался должен крупную сумму денег своему дяде.

– Но он не пришел и не попросил об отсрочке, – раздался над моим ухом скрипучий голос. Я прищурился. Старик Рахимбек сам чуть не погиб сегодня. Удивительно. Я был о нем худшего мнения. Чего только не бывает в нашем подлунном мире...

– Да, мальчик предпочел отправить к вам демона, – развел руками Джетта. – Наверное, ему было стыдно снова просить деньги у дяди. А демон – тому не оставалось ничего другого, как только выполнить условия контракта. Вы же знаете, ни одни демон не волен поступать так, как он захочет.

– Мне всегда казалось, контракт – всего лишь формальность, – упрямо возразил я. Горло слушалось еще плохо, но уже понемногу начинало приходить в себя. – Никто не мешает им нарушить контракт в любой момент.

– Вы не правы, о владыка, – спокойно возразил бывший Главный визирь. Кажется, спокойствие Рахимбека не мог нарушить даже тот факт, что его племяннику – самая дорога в мою личную тюрьму или сразу на плаху. – Поверьте моему опыту, ни один демон не пойдет на нарушение контракта. Для него это будет означать вечный голод, какого мы с вами, слава Элю, никогда не испытаем. Потому что никто не возьмет второй раз на работу однажды ослушавшегося демона. Среди жрецов дураков нет, демоны слишком опасны, и только их полная покорность может служить гарантией безопасности хозяина. Таковы правила. Этому симпатяге пришлось расплатиться за них жизнью...

На какую-то секунду мне вдруг показалось, что я начал понимать Тануки – я-то знаю, каково это, когда на тебя работает существо, которое ты подспудно терпеть не можешь. А каково же тогда демону работать на нелюбимого хозяина? Да еще и на таких условиях, без права выбора, будучи практически тем же рабом... Но я отогнал эту мысль в сторону. Предстояло выяснить еще кое-что:

– Хорошо, шайтан с ними всеми. На все – воля Эля. Откуда здесь мои демоны?

– Мы давно предполагали, что нападение случится, – признался Джетта. – Как только выяснили, кому принадлежат склады. Если честно, сперва я думал, что этим займется уважаемый Рахимбек-аль-Расуль.... Извините меня, эмир...

– Ничего, я не в обиде, – самодовольно фыркнул старый интриган. Кажется, он воспринял признание Джетты как комплимент.

– Остальную информацию собрал Тануки. Не знаю, каким образом, но он предупредил нас о готовящемся нападении. Нам пришлось охранять вас постоянно, чтобы защитить в случае неожиданной опасности, – Джетта выжидающе замолк. Я недовольно повозился на подушках.

– Опять этот рыжий демон... Видимо, все-таки придется сказать ему спасибо...

– Не за что, калиф. В вашей спальне чрезвычайно милая обстановка, – раздался ехидный голос над моим ухом. Над левым, потому что над правым уже стоял Рахимбек. Который, впрочем, как и Джетта, сделал вид, что не слышал последних слов демона. А мне снова захотелось иметь в руках что-нибудь более тяжелое, чем бархатная подушка.

– Вот и договорились, – буркнул я, поднимаясь и оглядывая притащенную Тануки жертву.

Мальчик показался мне отнюдь не робким. Несмотря на неполные семнадцать лет, в его глазах вовсю полыхал тот самый неугасимый огонь, благодаря которому Бени-Бар-Кохба прославились в веках как воинственные фанатики и азартные игроки, способные как смошенничать в любой игре, так и посмеяться, если вдруг их самих кто-нибудь обжулит. Скрученный Тануки в подобие бараньего рога, Рифаа открыл рот и облизал разбитые губы.

– Жить... – хрипло сказал он и закашлялся. Изо рта выплеснулась струйка густой темной крови и принялась медленно стекать по упрямому подбородку. Я сурово глянул на демона из-под окончательно растрепавшихся прядей. Тануки отвел ставшие очень невинными глаза и пожал плечами:

– Он сопротивлялся.

Я приподнял голову стоящего на коленях парня острым носком узорчатого сапога. Брезгливо поморщился:

– Сегодня по твоей вине погибли свободные люди. Зачем тебе жизнь? Чтобы еще кого-нибудь убить?

В глазах Рифаа сверкнуло бешенство, окровавленный рот скривился:

– Убийца – это ты! Ты ешь за одним столом с теми, кого потом предаешь!

– Это все, что ты хотел бы сказать перед смертью? – я взял из рук Джетты саблю. Сделал пробный взмах. Лезвие, способное разделить на ровные части платок из тончайшего шелка, издало тонкий пронзительный звук, приятно согревший мое – сейчас такое холодное – сердце.

– Мой повелитель, сколько у вас обличий? Два? Больше? – неподдельное изумление в тихом, все еще хриплом голосе Рифаа заставило меня опустить оружие и зло прищуриться. – Я помню. Вы говорили, что я мог бы стать чиновником. Вы так искренне улыбались, когда говорили, что любите и цените тех, кто помогает держать государство в порядке согласно воле Великого Эля. Вы показались мне честным и щедрым человеком, способным выслушать, даже понять. Я верил вам и был готов сделать для вас все, что в моих силах. Но вы показали мне, что даже не помните того, кто всегда был рядом. Теперь я вижу: лживый джинн – честнее нашего калифа, и мне больше не хочется жить...

– Да, это про меня. Я мог бы быть другим. Действительно, мог бы, – я отвел руку с саблей в сторону. Не хватало еще только вступать в спор с грязным заговорщиком, вот только мне почему-то очень хотелось высказаться. Будто бы то, что я собирался бросить в лицо такому молодому убийце, – и была та самая настоящая правда...

– Так вы... ты просто боишься? – выдохнул Рифаа. Черные гематитовые глаза нехорошо зажглись. Мальчик запрокинул голову назад – и засмеялся с перерывами на хрипы.

– Такие, как ты, с самого начала не оставили мне шанса, – в воздухе сверкнуло отточенное лезвие. Рифаа презрительно усмехнулся.

– Лжец! Он и вас предаст! Ждите своей очереди! – крикнул он застывшим в молчании зрителям, а затем сабля в моих руках совершила полукруг. Брызнула струей ярко-красная кровь – любимый цвет Великого Эля. Взметнулись темные волосы, упавшая на ковер голова издала глухой звук, я, не глядя, сунул окровавленную саблю Джетте, и мой визирь принялся тщательно протирать серебряное лезвие.

А я – все еще стоял и смотрел на то, что осталось от Рифаа-аль-Хасима, вежливого мальчика, ставшего убийцей потому, что я как-то совсем забыл поинтересоваться, кому принадлежат эти несчастные склады. Да, может быть, я отнял у него надежду. Да, может быть, его погубила собственная гордость. Не знаю. Но только глядя на окровавленное тело и голову с потускневшими, уже не сверкающими глазами, я почему-то чувствовал огромное облегчение. Словно весь груз мыслей, терзавших меня в последний месяц, исчез разом, как будто его и не было.

Ты ошибся, Тануки, – только воспринимая других людей как собственные игрушки, можно переставлять и двигать их по собственному желанию. Только так – и никак иначе. Мне придется быть тем, кем я был рожден, – то есть калифом. Каждый должен делать то, что ему должно делать. Так очень часто говорила Мама, а я всегда прислушивался к словам этой умной и старой женщины. В конце концов, по большому счету меня действительно не интересует, что думают рабы, жены, наложники и подданные.

От наличия или отсутствия у них собственного мнения в моей и их жизнях ничего не изменится, верно? Что ни говори, а калиф из меня получается вполне неплохой.

В конечном итоге, по большому счету меня интересует только одно существо во всей нашей Богом избранной стране. Одно-единственное, но зато – ведь действительно интересует... Вспомнив, я залез рукой в мешочек на широком богатом кушаке. Достал часы, привезенные мне Катраном в качестве полувзятки-полуподарка. Щелкнула, открываясь, золотая крышка, но, кроме этого, часы не издали ни звука. Я покрутил колесико и окончательно убедился, что в этом мире не осталось ни одной надежной вещи.

– Послушай, Рахимбек, – грустно усмехнулся я, поднимая голову. – Ты ведь вроде говорил, что звезды сулили тебе удачный день.

Эмир Аль-Салаха оторвал устало-равнодушный взгляд от тела племянника. Наверное, он думал о том, как объяснить семье обстоятельства смерти Рифаа. Бывший визирь взглянул на меня – и внезапно показался мне очень старым.

– И звезды врут, повелитель, – тоже усмехнулся Рахимбек, и тоже как-то невесело.

Я отыскал котенка в уголке сада, окружавшего Розовый Дворец – как сказали бы на Западе, мои личные апартаменты. Сюда допускались только лучшие из лучших садовников, поэтому цветы и растения здесь больше напоминали искусные шедевры чужого гения, чем что-либо, связанное с природой. Я обнаружил Цини в уголке, заросшем огромными желтыми орхидеями. Котенок сидел на кромке фонтана, оформленного в виде еще одного, большого мраморного цветка, и уныло макал в воду свой длиннющий хвост.

– Цини, – почему-то шепотом позвал я, осторожно разводя руками занавеси из свисающих почти до самой земли ветвей раскидистой ивы. Кошачьи ушки встали торчком, прислушиваясь. Потом Цини обернулся – лицо котенка осветила знакомая мне счастливо-нерешительная улыбка.

– Салам, Зааль, – сказал он. – Ты уже вернулся?

– Да, вернулся, – ответил я, чувствуя себя так, будто никуда не уходил. Все предыдущие события дня рядом с моим самым красивым демоном вдруг потерялись в смутной дымке ничего не значащих воспоминаний. – Почему ты сидишь здесь один? Ты же вроде завел себе друзей в Спальнях? Я вовсе не против того, чтобы ты общался с другими людьми. Если они, конечно, не станут тебя обижать.

Ха, пусть только попробуют! Я сел на мраморный лепесток и будто невзначай положил руку на теплую коленку. Цини моих поползновений, похоже, даже не заметил.

– Вот почему, – он, заметно смутившись, протянул мне сорванный недавно и еще совсем свежий цветок орхидеи. Я непонимающе поморгал:

– А-а... и все-таки, чем ты тут занимаешься?

– Я его... ну... я к нему прикасаюсь, – Цини нахмурил лоб, потом снова поднял на меня посветлевшие глаза. – Хочу узнать, какой он на ощупь.

Лицо котенка было таким сосредоточенным, что я удержался от невольной усмешки.

– И какой он на ощупь?

– Немного похож на тонкий халат, который ты носишь по утрам, – принялся объяснять Цини. – И еще немного – на крылья бабочки... а пыльца похожа на очень мелкую сахарную крошку...

Я не отрывал от него глаз – когда Цини говорил, его взгляд постепенно оживлялся, становился совсем не сонным, а очень ярким и насыщенным самыми разными оттенками. Будто кто-то поставил изумруд под искусно подобранное освещение и заставил играть и переливаться всеми возможными красками.

Тогда я взял его ладонь и приложил к своей щеке.

– А моя кожа? На что похожа она?

Ласковые пальцы погладили меня – едва притрагиваясь, будто ощупывая. Цини закрыл глаза и трогательно приоткрыл рот. Мне захотелось поцеловать, но я боялся спугнуть момент. Почему-то мне казалось, что сейчас между нами происходит нечто гораздо более важное, чем просто секс. Вот так же Тануки беседовал с Цини, когда я застал их в комнате возле моей спальни. Несмотря на все стремление использовать его в корыстных целях, похоже, котенок никогда не был для Тануки «просто еще одной игрушкой»...

А я никак не мог допустить, чтобы вредный демон обскакал меня еще и здесь.

– На солнечного зайчика, – мечтательно улыбнулся Цини. – Она теплая и приятно щекочет.

Он открыл глаза и по-кошачьи остро прищурился:

– А моя?

– На персик, – абсолютно бездумно выдал я, испытывая только желание – сидеть вот так, рядом с этим странным, но очень уютным существом, бесконечно. Цини по-кошачьи фыркнул:

– Врешь. Совсем не похоже.

– И часто ты так делаешь? – спросил я, продолжая блаженствовать. Цини рассеянно пожал плечами:

– Мне нравится прикасаться к вещам.

– Почему?

– Они такие разные. Я все время был в Зеркальном Городе и очень мало знаю про нижний мир. Мне хочется понять, из чего он сделан, – котенок, опомнившись, навострил ушки. – Ты устал? Джетта сказал, у тебя был трудный день. Наверное, я тебе надоедаю...

– Почему же? Я прикажу приготовить отдельную комнату и принесу тебе много разных вещей. Сегодня же прикажу доставить все самое необычное из разных стран... Ты сможешь проводить там время, пока меня не будет.

– А ты будешь туда приходить? – спросил котенок, обхватывая мою талию хвостом, и я наконец позволил себе рассмеяться. Насыщенный ароматами орхидей сад вокруг нас, яркие краски и пение канареек, разлитые в воздухе спокойствие и гармония, одиночество вдвоем – что еще, собственно, нужно для полного счастья? И мне все равно, что по этому поводу думают разные рыжие демоны, да что они вообще могут знать о настоящих чувствах?

Кажется, лучше меня об этом знает только Фаиз, запертый в своей клетке наедине со стихами и рисунками. Я отстранил прильнувшего ко мне котенка, все еще обнимая его за хрупкие подростковые плечи. Внимательно посмотрел в загадочно мерцающие зрачки.

– У тебя есть какое-нибудь желание? Скажи мне, и я его выполню. Для тебя...

Улыбка исчезла с лица котенка, как будто ее стер пробежавший по нашим волосам легкий ветерок. Глаза широко распахнулись. Где-то в их глубине сверкнули новые, по-демонически опасные огоньки. Я сразу же пожалел о том, что вообще спросил.

– Есть, – котенок совершенно неожиданно перебрался ко мне на колени и обнял за шею. – Я демон и заключил контракт, я ничего не могу сделать без твоего позволения. Но я хочу попросить тебя – позволь мне уйти. Ты можешь расторгнуть контракт?

– Это еще зачем? – теперь по-настоящему испугался я. Ну что, что я опять такого сделал? Кажется, я никогда не научусь понимать этих странных тварей.

Цини опустил голову мне на плечо, и я услышал его тихий голос. Похожий на звон колокольчиков из чистого золота, что висят над воротами Павильона Покоя.

– Тануки нравится тебе больше, я видел, вам хорошо вместе. Я люблю тебя, и Тануки тоже. Наверное, я не должен мешать. Так даже лучше – тебе не придется делать для меня комнату...

Я втянул воздух хищно затрепетавшими ноздрями. И этот туда же, куда остальные! Злость только на секунду прожгла виски раскаленной иглой, и сразу же пришло отрезвление. А с ним – досада: нет, ну надо же, все получилось именно так, как я задумал, котенок сделал абсолютно правильные выводы, вот только реакция оказалась не вполне предсказуемой. Я ожидал чего угодно, но только не того, что он подумает о нас с Тануки и о нашем «счастье»... Все-таки из меня – никудышный игрок в шахматы. Еще бы, предугадать ход противника – это не голову кому-нибудь снести. Неприятно, но факт: похоже, я совсем не понимаю людей, а еще меньше – демонов.

– Это очень серьезное решение, малыш. Ты понимаешь, что больше никогда меня не увидишь? Ты хорошо подумал?

– Не знаю, но... – Цини нахмурил тонкие, словно нарисованные кисточкой брови. – Я все время думал, все последние дни. Я не очень хорошо умею думать, но ведь так будет правильно... если бы я мог, я бы остался...

Голос котенка показался мне окончательно убитым. Я зажмурился и простонал что-то неразборчивое. Правильно, говорите? У меня осталась только одна действительно надежная вещь во всем этом шайтановом мире. И если я сейчас ее потеряю – тоже будет «правильно»? Нет уж, это выше моих сил. Хотите – считайте меня эгоистом. На самом деле я просто деспот, с легкостью идущий на нарушение собственных принципов. И, возможно, именно благодаря этому все еще до сих пор жив.

Впрочем, я ведь даже не знаю – есть ли у меня эти самые принципы? Рифаа, отрешенно глядящий красивыми мертвыми глазами, виноватый только в том, что слишком сильно мне верил. Айн, который по собственному выбору больше не увидит своей семьи, потому что однажды вызвал во мне прилив молодой свежей похоти. Фаиз, проводящий время за чтением романтически настроенных поэтов и, похоже, страстно мечтающий вернуться в те времена, когда он был ребенком и имел возможность сидеть у моих ног. А если я стану упрямо холить свою калифскую гордость – к этому списку (о, гораздо более длинному, чем вы можете представить!) прибавится еще и Цини, в отчаянии решившийся на вполне взрослый поступок

Я легко снял котенка с колен и опустил на кромку бассейна. Цини растерянно и даже чуть испуганно посмотрел на меня, но я только кивнул в полной задумчивости:

– Подожди меня здесь.

Зайдя в ближайшую беседку, я вызвал Тануки. Демон появился сразу – и, судя по недовольному виду, я оторвал его от какого-то крайне важного занятия. Встрепанные рыжие пряди топорщились, глаза мрачно светились красным.

– Ну, чего вам опять, калиф? Еще какую-нибудь постельную интригу? Вам без этого скучно? Так я с удовольствием помогу. Может, позовем Синтрашши и устроим вечеринку на троих «для любителей холодных мужчин»? – издевательски проговорил он.

Мне опять захотелось его ударить. Как можно быть таким невыносимым? Впрочем, это было такое привычное ощущение, что я быстро отбросил его в сторону – до лучших дней, когда однажды я все-таки докажу рыжему наглецу, что с нами, калифами, связываться – себе дороже. Проигранная битва еще не означает проигранной войны, а запасом времени я пока еще располагаю. Пока рядом со мной верный визирь и демоны, включая того же Тануки.

– У меня предложение, – заявил я, сверля демона взглядом. Тануки обреченно вздохнул и приземлился на украшенное резьбой сиденье. Зевнул, прикрывая рот когтистой лапой.

– Весь внимание...

– Ты идешь к Цини и врешь ему что хочешь, только убедительно, ну, да кому я говорю. Потом оставляешь нас в покое. А я взамен позволяю тебе беспрепятственно шляться по моему гарему, – я не мог поверить, что иду на это. Не просто признаю себя проигравшим – я бы назвал это «позорной сдачей позиций», когда уже не в состоянии придумать ничего более остроумного. Вид у меня, наверное, был соответствующий. Тануки молча посигналил своими глазами-светильниками и медленно, словно раздумывая, кивнул:

– Уже лучше, калиф. Но у меня есть еще маленькая просьба. Так сказать, в довесок...

– Как, ты еще смеешь ставить мне условия? – кровь моментально бросилась мне в лицо, а рука принялась шарить по поясу в поисках оружия. – Тебе груз на плечах мешает?

– Вы сами меня позвали, – демон смело глянул на меня. Вздохнув, я неимоверным усилием воли заставил себя успокоиться.

– Ладно. Будь по-твоему. И чего ты хочешь?

– Оставьте Чийгиза в покое, – заявил Тануки. – Не приходите к нему больше и не зовите к себе.

– Чийгиза? – меня разобрал смех. – Моего маленького туарега? Почему именно его?... Или ты... Ох, Тануки!

Я изумленно посмотрел на демона. Бледные скулы демона на моих глазах медленно покрывались неяркими голубоватыми пятнами. Что-то новое. Я впервые видел, чтобы этот наглец, все время изводящий меня своими издевками, испытывал стыд. Да что там, я был уверен, что понятие «стыд» Тануки попросту незнакомо.

– Что, правда? – почему-то шепотом спросил я. Тануки беспокойно поерзал в своем кресле.

– Или так, или – идите вы, калиф... – с вызовом сказал он и затих, плотно сжав губы и опустив глаза. Я издал какое-то сдавленное хихиканье, все еще с удивлением палясь на пристыженного демона. Великий Эль... ну не добивать же его окончательно...

– Ну раз так... Хорошо, только ты не мог бы объяснить мне... Нет, просто – хорошо. Согласен.

– Сделка? – Тануки настороженно посмотрел на меня, явно ожидая подвоха. Я ухмыльнулся:

– Сделка.

– Вы обещали, калиф, – с этими словами демон встал и исчез в плотном облаке мелкой фиолетовой пыльцы. Я чихнул раз-другой и снова ухмыльнулся. Великий Эль! Ну, надо же, сюрприз за сюрпризом. Не день, а просто какая-то сказка!

А если это – сказка, значит, у нее обязательно должен быть хороший конец. В сказках по-другому не бывает. И раз так, то мне, пожалуй, стоит вернуться туда, где меня ждет подаренный звездами талисман с кошачьими ушами и хвостом, гарантирующий долгое, а если не врут, что демоны могут жить бесконечно, то – пожизненное счастье.

Тануки появился в комнате Чийгиза в облаке подозрительно фиолетовой пыли и, когда оно рассеялось, оставив только непонятный сладковатый аромат, увидел сидящего перед зеркалом Чийгиза.

Туарег, ссутулившись, устроился на подушках и, закусив от старания нижнюю губу, тщательно выдергивал маленькими серебряными щипчиками отросший пушок со стройной ноги. Ногу он при этом положил на низкий серебряный столик прямо рядом с изысканной вазой, доверху наполненной свежими фруктами, которые буквально лопались от собственной спелости. Столик тоже был забит почти до отказа – разноцветными фарфоровыми бутылочками с косметикой и перламутровыми шкатулками для украшений. Чийгиз всегда сам следил за гладкостью кожи и выполнял многие другие операции с собственным телом, которыми обычно занимались евнухи. Так к нему прикасалось меньше всего людей, а каждое чужое прикосновение для Чийгиза было все равно что содрать корочку с заживающей раны. Что касается калифа и его вечерних вызовов, всегда неожиданных и неприятных, то здесь Чийгиз научился смиряться с неизбежным – как только исчезли оставленные плетьми рубцы. А ведь поначалу он был уверен, что сможет справиться, впрочем, увы, ни к какому полезному результату его попытки так и не привели.

Обнаружив в своей комнате непрошеного гостя, Чийгиз убрал со столика ногу, тщательно протер и сложил в одну из шкатулок все свои приспособления.

– Тануки, – уточнил он зачем-то. Не то поздоровался, не то – констатировал факт.

Демон с умилением посмотрел на юного кочевника. Волосы Чийгиз также содержал в порядке, обычно убирая их в прическу повышенной степени сложности, – но сейчас, перед сном, они оказались распущенными и тяжелой волной спадали вниз, почти до лопаток, блестящие и иссиня-черные. Внешностью Чийгиз обладал самой туарегской – плоские, словно припухшие в месте румянца скулы, миндалевидные черные глаза, чуть задранный вверх курносый носик, впрочем, маленький и аккуратный. Несмотря на явное происхождение из среды кочевников, он был по-настоящему красив – ведь красота зависит не столько от расы ее обладателя, сколько от пропорций. В лице Чийгиза природа уложила все присущие туарегам черты – в грамотном, пропорциональном порядке. А тело она дала ему почти девичье – с тонкой талией, заметными бедрами, округлой задницей и узкими, покатыми плечами. Родись Чийгиз девушкой – вырос бы настоящей красоткой, поедательницей мужских сердец.

А так – это был невысокий, но очень красивый истинный сын Великой пустыни, и выражение лица у него было серьезно-капризное. Что доводило Тануки до бездумного желания закормить его всеми сладостями на свете (а в гареме Чийгизу нравилось одно – всевозможные сладости, которых он никогда не пробовал в пустыне) и завалить такими подарками, каких достоин только государь целой страны.

– Я выполнил свое обещание, – сказал демон, тряхнув рыжей гривой в попытке избавиться от наваждения. – Он больше не придет.

«А котенка я отдал в хорошие руки, – добавил Тануки мысленно. – После всего, на что он пошел ради малыша, Зааль будет трястись над Цини, как над сокровищницей!».

– Ты пришел за своей частью сделки? – Чийгиз усмехнулся. Тонкие губы изогнулись было в полуулыбке, но тут же вновь опустили уголки, придавая лицу не по-юношески серьезное выражение. – С вами, демонами, только так и можно...

– Ты не прав, и я докажу тебе это, – с жаром возразил Тануки, подкрадываясь ближе, как если бы был в своем зверином облике. Красные глаза словно озаряли вспышки – это внутри демона боролись желание прижать и утешить, жажда немедленного обладания и что-то удивительно ласково-горькое в самой глубине сердца.

– Не стоит. Просто делай свое дело, – Чийгиз принялся развязывать кушак. Тануки жадно, изредка непроизвольно облизываясь, смотрел на постепенно, дюйм за дюймом обнажающееся тело. «Боги, когда я успел так влипнуть?» – образовалась в голове демона вполне здравая мысль и тут же исчезла под напором беспорядочных эмоций.

Раздевшись, Чийгиз встал перед Тануки, широко расставив ноги. Совсем не такие, как у большинства туарегов, – длинные, стройные, красивые ноги. Их красота заставляла забыть обо всем остальном – если бы природа и захотела, вряд ли смогла повторить столь идеальный образец.

– Со мной не возись, все равно ничего не выйдет. Я постараюсь доставить тебе удовольствие, – гортанные, грубоватые нотки в мальчишечьем голосе Чийгиза возбуждали Тануки даже больше, чем открывшийся вид на Чийгизовы ноги. Когда демон обнял туарега и принялся страстно обшаривать руками спину, поясницу и ягодицы, все – такое нежное, последний даже не пошевельнулся. Чего-чего, а стоять спокойно его, похоже, научили. И вновь у Тануки защемило где-то в районе холодного демонического сердца.

Бедный, запуганный малыш, ненавидящий всех вокруг и лишившийся всего, что у него было...

«Даже меня ты считаешь врагом», – понял Тануки. От ощущения бархатной кожи Чийгиза под ладонями у него кружилась голова. Демон рывком раздвинул женственные ягодицы. Туарег со стоном запрокинул голову, закрыл глаза и приоткрыл чувственный рот в болезненной гримасе. Все его тело, продолжающее сопротивляться вопреки воле хозяина, хотя оно еще помнило испытанную во время наказаний боль, мгновенно напряглось – с таким же успехом Тануки мог бы ласкать туго натянутую струну домры. Зарычав, Тануки бросил взгляд туда, где рядом со столиком стояли красивые туфельки Чийгиза – шелковые, с острыми носами и красным каблучком, украшенные маленькими серебряными колокольчиками. Недавний подарок калифа из поездки по эмирствам, смотревшийся на узких маленьких ступнях туарега так, будто был сшит специально для него.

Зааль и здесь ухитрился напомнить о своем существовании. Казалось бы, сейчас это ничего не значило. Однако – это значило многое. И многое объясняло. Например, реакцию Чийгиза – и его всепоглощающую ненависть.

«Я слишком долго ждал... – думал Тануки, продолжая гладить, и раздвигать, и терзать, и осыпать ласками. – Завтра... Завтра я что-нибудь придумаю... У нас все еще будет хорошо... Но сегодня – я хочу просто получить свою часть сделки...».

Демон опустил руку еще ниже, и Чийгиз снова застонал, невольно выгнув спину. Жаркое бхаратское солнце наконец опустилось за горизонт, и тени накрыли обоих мягким, прохладным покрывалом из небесного шелка.