– 3 –

Настоящее

– Почему все случилось именно так? Почему меня преследует название нашей группы? Это какой-то злой рок. Bloody edge of last second. Очень символично и, главное, эксцентрично. Пресса будет в восторге... Почему в голове крутятся строчки наших песен, которые мы когда-то сочиняли вместе с тобой, с ногами забравшись на диван? «Беру яд из твоих рук»... Шенн, ты ежедневно кормил меня красивой, приторно сладкой ложью, разбавленной ядом. А потом выплескивал свои эмоции на бумагу и пел о том, как ты поишь меня отравленными мечтами, ты хотел донести свои издевательства до каждого слушателя.

Мэттью уже не замечал слез, льющихся по щекам, не обращал внимания на заливающую пол воду. Ему было важно высказать все, что наболело в душе за это время, пусть даже если его последним слушателем будет пустота. Парень в зеркале издевательски ухмыльнулся, прикрыл глаза, глубоко вдохнув, и резко, глубоко и почти не глядя, полоснул лезвием вдоль по руке, от запястья к локтю. Кожа тут же разошлась, выпуская кровь, которая сначала пошла крупными каплями-шариками, потом шарики соединились между собой, образуя красный густой ручей, стекающий на кафельную плитку пола, смешивающийся с водой.

– Шенн... Я помню... помню как ты сказал эту строчку – «Если Бог есть, то он плачет, слушая меня». Черт, ты заработал на этой гребаной фразе кучу денег и первые места в хит-парадах, но неужели ты не заметил, как больно мне, твоему младшему брату, от твоих песен? Когда я стою на сцене рядом с тобой, а ты мечешься, как загнанный хищник в клетке, стараешься донести смысл до поклонников... Это так больно... так обидно...

Еще один глубокий вздох, судорожное хватание губами последних сладких частичек кислорода. Перед смертью не надышишься. Мэттью смотрит на левую руку, которую резанул так глубоко и сильно, что сейчас кажется, будто ее, как перчатку, вывернули наружу и теперь он видит одно мясо. По крайней мере, вену он точно вскрыл...

– Ты не сдержал обещания. В тот раз, когда я наглотался таблеток, когда я чувствовал дикую слабость, ты поклялся, что больше никогда такого не допустишь. Что всегда будешь со мной. Ты говорил, что эти люди рвут тебя на куски, каждый хочет взять побольше, но мне, твоему брату, можно забрать все и навсегда... Я никогда не забуду, как ты, взяв меня за руку, усадил на диван и напел строчки, которые набросал в больнице во время моей отключки. «На границе отчаянья». Там, на границе отчаянья, шагнуть в никуда, оступиться нечаянно. Захлебнуться надеждой, вернуться, вернуть, последние капли яда глотнуть. Упасть, взмахнув рваными крыльями, разбиться, забыв, как любили мы... И воскреснуть, чтобы встретиться вновь, на пересечении иллюзорных миров...

Прошлое

Той ночью Мэтт не спал ни минуты. Как только Шеннон покинул комнату, он доплелся до выключателя, чтобы потушить свет, и рухнул на кровать, уткнувшись в подушку и глотая соленые слезы. Сон все время спугивали различные малоприятные мысли. Он все испортил. Он испортил все, что у них было.

Мэттью знал, что Шенн хотел сказать что-то другое, явно мало относящееся к «я пойду». Черт, да Мэтт просто почувствовал себя последней шлюхой, когда Шеннон ушел так, едва ли не бросив на прощание сотню на кровать. Это было больно и унизительно. Мэтт едва справлялся с собой, сдерживаясь, чтобы не пройти к нему в комнату, забраться к нему под одеяло и, крепко-крепко обняв, рассказать все, что у него на душе. Но теперь нельзя. Теперь, когда ради одного траха, пусть и такого, о котором давно мечтал, Мэтт похерил все их будущее, как братьев, и Шеннон просто бы не понял его намерений. Если бы только можно было отмотать время назад...

Он всю ночь почти неподвижно лежит голым поверх одеяла, рассматривая окружающие предметы в лунном свете. Почти темно. А в темноте все кажется по-другому, даже неровная стопка книг превращается в какого-то жуткого монстра, отбрасывающего огромную тень на стену. Может быть, и произошедшее между ними утром покажется не таким ужасным? Хотелось бы в это верить, но, судя по тому лицу, с которым Шеннон выходил, это кажется не то что маловероятным, а вообще нереальным.

Мэттью не замечает, как за его горькими размышлениями проходит вся ночь и наступает время, когда бы уже пора идти в душ, завтракать и плестись на репетицию. Но никаких сил, ни моральных, ни физических, на это нет. Он слышит, как за дверью ходит Шеннон, гремит посудой, хлопает дверцей холодильника, со щелчком открывает банку какого-то энергетика... У самого Мэтта желания присоединиться к привычному утреннему распорядку нет. Но все равно когда-нибудь придется это сделать.

Нехотя он поднимается, натягивая на себя попавшиеся под руку шорты, и выходит из своей комнаты, как из убежища в зону военных действий. Паршивое чувство не дает покоя, будто он совершил что-то чудовищно неправильное и грязное. Но разве это было грязным? Это был самый светлый, чистый эпизод, который когда-либо происходил в его жизни. Если бы еще Шеннон это понял...

Шенн сидит за столом, с небывалым энтузиазмом уплетая тосты с джемом, и смотрит какую-то утреннюю телепередачу. Мэтт вдруг почувствовал, как пересохло в горле, и двинулся к кувшину с водой, спиной ощущая на себе взгляд брата. Он уже наливает воду себе в бокал, но вздрагивает от пожелания доброго утра от брата и роняет кувшин, вместе с которым на пол летит и наполовину полный стакан. Стекло со звоном бьется, разлетаясь осколками в разные стороны. Мэтт тут же присаживается на корточки и принимается их собирать, проводя ладонями по мокрому паркету, но останавливается, увидев перед собой подошедшего Шеннона. Брат опускается рядом и будничным тоном говорит:

– Я уберу. Ты лучше оденься пока, а то мы опоздаем.

Вот так просто. Словно ничего и не произошло. Будто это обычное утро.

Шенн вдруг дернулся, и Мэттью заметил кровавый порез, образовавшийся у него на ладони. Как в замедленной съемке, Мэтт наблюдает, как Шенн подносит ранку ко рту, накрывая ее губами, чтобы остановить кровь. Шеннон переводит взгляд на брата, и пару секунд они молча смотрят друг другу в глаза, а в воздухе витают невысказанные вслух фразы.

– Знаешь... давай, наверное, сначала поговорим...

Мэттью ждал именно этого. Рано или поздно Шенн бы сказал это. И Мэтт даже знает, какой именно разговор за этим последует и к чему он сведется. Глупо тянуть время, но так хочется продлить иллюзию, что все хорошо, хочется чуть отсрочить удар в сердце...

– Мы же на репетицию опоздаем. Ребята будут ждать, – пробормотал Мэтт, вскакивая с пола с намереньем направиться в свою комнату и привести себя в порядок.

– Подожди, – сомкнувшиеся на запястье пальцы напомнили о вчерашнем сопротивлении Шеннона, заставляя Мэттью нахмуриться. – Мы взрослые люди, ведь так? И мы не будет закрывать глаза на наши проблемы.

– У нас есть проблемы? – бесстрастно интересуется Мэтт, выдергивая руку.

– Да. И ты это прекрасно знаешь, – спокойно произносит Шеннон. – Ты все еще мой брат, Мэтт... И я все еще желаю тебе добра.

– Очень мило с твоей стороны, – язвительно отвечает Мэттью. Он не знает, почему так говорит, скорее всего, это подсознательная защитная реакция, желание показать, что прошедшая ночь для него ничего не значила. Хотя это и глупо, учитывая то, как он кричал, что любит Шеннона...

– Мэттью, послушай меня. Я хочу извиниться за то, что поддался тебе. Этого никогда не должно было происходить. Никогда, понимаешь? – Шеннон заглядывает в лицо Мэтта. Младший закусил губу с подозрительным выражением на лице, будто вот-вот расплачется или примет какое-то жизненно важное решение.

– Это все? – спрашивает Мэтт, не поворачиваясь к Шенну.

– Да. Я надеюсь, наши отношения останутся прежними, а, братишка? – тепло улыбается Шеннон. Мэттью ничего не остается кроме как согласно кивнуть.

– Знаешь... – вдруг говорит Мэтт, словно ему в голову только что пришла потрясающая мысль. – Ты иди без меня, чтобы не заставлять парней ждать. Начинайте, а я скоро приду, хорошо?

Шеннон довольно долго смотрит на брата, не веря, что все так легко и быстро разрешилось. Он выходит, попросив Мэтта не задерживаться, и, сам того не подозревая, оставляет брата наедине с его страхами, болью и отчаяньем.

Как только дверь за Шенноном закрывается, Мэтт обессиленно опускается на пол, садясь прямо в лужу из воды и осколков, что его совершенно не беспокоит. Он зарывается пальцами в волосы, больше всего на свете желая исчезнуть, раствориться так, чтобы никогда больше не видеть Шеннона. Как он сможет дальше нормально жить, сдерживать себя, терпеть подружек брата, если будет прятать в душе все свои настоящие чувства? Да еще и будет угнетать Шеннона своим присутствием, своими взглядами и своей болью...

Надо уйти. Но куда? Домой возвращаться нельзя. У Мэтта не хватит сил стерпеть сочувствующие взгляды разочарованных родителей, после того как с таким энтузиазмом рвался с братом в город, обещая, что они покорят сердца всех слушателей. Дома его никто не ждет. В конце концов, родители вырастили своих детей и теперь хотят пожить своей жизнью... Черт...

Мэтт с горечью пришел к выводу, что, оказывается, никому не нужен. В этом городе у него еще нет друзей, не связанных с группой, к которым можно податься. А оставаться здесь, с Шенноном... это просто невозможно. Если уж решил оборвать все и сразу, сжечь все мосты за собой, то надо идти до конца... И вдруг как-то просто, совершенно естественно приходит мысль о том, как решить все вопросы.

– Это верный выход... Я буду только балластом на шее Шеннона, если останусь, – шепчет Мэттью, поднимаясь с пола. – А ехать мне некуда... Так что это единственный правильный путь. Потому что я хочу как лучше... Лучше для Шенна, который уже винит себя в произошедшем.

Мэттью достает из шкафчика в ванной комнате снотворное, которое выпросил у своего врача пару дней назад. Каждый день, несмотря на усталость после репетиций и записей, Мэтт ворочался в постели, терзаемый мыслями и угрызениями совести от самого их существования. Добрый доктор посмотрел на круги под глазами у юноши и выписал ему рецепт. Что удивительно, Мэттью так и не воспользовался ни разу этими таблетками. «Они очень сильные, поэтому не советую пить больше одной», – всплывает в голове голос врача, заставив Мэтта как-то по-злому ухмыльнуться.

Он достает из бара первую попавшуюся бутылку, намереваясь для большего эффекта запить снотворное алкоголем, чтобы все произошло как можно быстрее. Высыпает на столик все таблетки из упаковки, глядя на них мутным взглядом и сомневаясь, что в состоянии проглотить так много. Обжигая горло крепким напитком, он пьет одну за другой, даже не считая. В голову приходит запоздалая мысль о прощальной записке, но тут же пропадает, не найдя достойной поддержки в сознании Мэттью. Зачем какие-то пафосные записки, в которых Мэтт не сможет передать даже самой маленькой частички своих переживаний и причин, по которым он решился на этот поступок?

Проходит несколько минут, и Мэтт чувствует легкую тошноту, с трудом проглатывая снотворное, которое грозится вот-вот выбраться наружу. А на столе не пропало даже половины упаковки! Злясь на самого себя за слабость, он еще ожесточеннее принимается запивать таблетки, с каждым разом увеличивая глотки, до тех пор пока перед глазами все не поплыло от моментально ударившего в голову спиртного.

Мэтту немного страшно, но ведь это естественно – бояться неизведанного? Зато он освободит Шеннона от мучений из-за младшего влюбленного брата. Мэттью кажется, что он поступает правильно и даже благородно, возможно, таким способом исправляя совершенные ошибки.

Вскоре, когда на столе осталось всего несколько белых колесиков, Мэтт чувствует тяжесть по всему телу, так что даже трудно пошевелить рукой. Собравшись с силами, он берет в ладонь оставшиеся таблетки, в другой руке сжимая горлышко почти пустой бутылки, и идет до своей комнаты, буквально рухнув на кровать.

«Наверное, все», – лениво думает Мэттью, медленно оглядывая плывущую как в тумане комнату. Ладонь раскрывается, выпуская таблетки, и они закатываются куда-то под кровать. Все стало так безразлично, глаза будто налились свинцом... Невыносимо хочется спать...

Раздавшийся звон мобильного телефона отдается тупой болью в висках. Кажется нереальным протянуть руку и принять звонок, но слишком неприятно слушать его противный грохот. Этот грохот когда-то был одной из песен их группы... А сейчас просто какой-то жуткий хаотичный шум, доставляющий дискомфорт.

Невероятными усилиями он берет в слабые руки телефон, едва не роняя его по пути, и нажимает на кнопку приема звонка. Кажется, надо что-то сказать? Во рту все пересохло, такое ощущение, будто язык распух и прилип к небу.

– Мэттью, вы где шатаетесь?! – доносится чей-то громкий возмущенный голос, режущий нервы. Пару секунд Мэтт пытается сообразить, кто с ним разговаривает.

– А, Джей... а Шеннон разве еще не подошел? – заплетающимся языком произносит он.

– Вообще-то я Крис. И Шенна еще нет... Мэтт... ты что, пьян? – недоуменно спрашивает его собеседник.

– Неааа... Просто... плохо себя чувствую, – выдавливает Мэтт. – Я не приду сегодня на репетицию.

– Ты как-то странно разговариваешь... Мэтт...

Мэтт уже не слушает Криса, ощущая, будто тело стало тяжелее в несколько раз.

– Ты... передай Шенну... что я люблю его... и прошу прощения...

– Мэттью, ты меня пугаешь! Вы что, поругались? – голос на другом конце действительно напуганный.

– Нет. Просто скажи ему и все.

Мэтт нажимает на отбой, закрывая глаза, потому что с открытыми ему кажется, будто все вокруг вращается, отчего начинает кружиться голова. Снова трезвонит телефон, и Мэтт из последних сил отключает средство связи насовсем, попутно отпихнув его в сторону. С глухим стуком он падает на пол.

Вдруг приходит какой-то практически беспричинный панический страх. А если Крис не передаст Шеннону его последние слова? Если Шенн никогда его не простит? Если он вообще презирает своего младшего брата? Еще ужасней, что Мэтт даже не мог нормально попрощаться с ним, обнять... Не позвонил родителям... Черт, он не успел сделать так много дел!

Сердце колотится как бешеное, грозясь выпрыгнуть из грудной клетки. Мэтт переворачивается на кровати, свесив с нее ноги, пытается подняться. Встав, тут же падает на пол, больно ударившись о тумбочку. Все плывет и двоится, из-за чего он не сразу фокусирует взгляд на сотовом, точнее на его остатках. Каким-то образом он умудрился разбиться. Панелька лежит отдельно от содержимого, и трясущимися руками Мэтт пытается собрать детали, потому что до трубки радиотелефона, валяющейся где-то в комнате Шенна, он уже не доползет. Через минуту он бросает это бесполезное занятие, поняв, что не может собрать мобильный из-за истерической дрожи по всему телу и плывущей картинки перед глазами.

– Прости, Шеннон... пожалуйста, прости меня за все... я так люблю тебя... – Мэттью лежит на полу, свернувшись калачиком, и плачет, обхватив себя за колени. Он пытается сопротивляться сну, старается контролировать отключающееся сознание, но все бесполезно. Даже если бы он и мог продержаться еще несколько минут или, чудесным образом, часов, то это бы ничего не изменило – все равно Шеннон вернется только вечером.

Мэтт уже смирился с неизбежным, постепенно расслабляясь и чувствуя, что слезы на щеках уже давно высохли. Он сам выбрал этот путь. И во всем, от начала до конца, виноват только он один.

Откуда-то, будто издалека, доносятся чьи-то быстрые шаги, хлопает дверь. Мэттью думает, что ему все это кажется, что это просто галлюцинации измученного мозга. Кто-то хлещет его по щекам, поднимает, тащит в ванную, роняя. Сквозь шум в ушах доносится знакомый голос, такой испуганный, умоляющий, просящий очнуться.

– Шеннон... – сухими губами произносит Мэтт и теряет сознание.

Шеннон с ужасом смотрит на брата, впихивает его безвольное тело в душевую кабинку и включает холодную воду, пытаясь сообразить, что с ним. Когда бы он успел так надраться?

«Ты идиот! Звони в скорую помощь, болван!» – мысленно ругает себя Шеннон и бежит к телефону. Взгляд падает на коробочку из-под снотворного, которое выписали Мэтту. От страха Шеннона парализовало на несколько секунд, но потом он срывается к телефону, проклиная свою медлительность и не замечая, как по щекам текут беспомощные слезы.

Мучительно долго на другом конце не отвечают, но когда это наконец происходит, Шеннон срывающимся голосом обрисовывает ситуацию. Ему советуют успокоиться, трезво оценить обстановку и говорят какие-то советы, которые он может применить до приезда медицинской бригады.

– Господи... пожалуйста, только бы не было слишком поздно... пожалуйста, пожалуйста... – Шеннон кидается обратно в ванную комнату, размазывая по лицу непрекращающиеся слезы.

В душе его брат лежит точно так же, как он его и оставил. Он валяется, словно сломанная безжизненная кукла. На слове «безжизненная» Шеннон вздрагивает, отгоняя от себя пугающие мысли. Как и был, в одежде, он бросается под холодную воду, изо всех сил встряхивая Мэтта. Ему показалось, или он действительно что-то простонал?

– Пожалуйста... Мэтт, не оставляй меня, умоляю... Это все я виноват... я... – поскальзываясь на мокрой кафельной плитке, Шеннон пытается его напоить из сложенных лодочкой ладоней. Стуча зубами от холода, он вливает воду в рот бесчувственному Мэтту.

В какой-то момент Мэттью открывает глаза, удивленно и непонимающе глядя на брата. Через мгновенье его взгляд меняется, и он сгибается пополам, извергая из себя всю воду, которой напоил его Шеннон, вместе с остальным, выпитым ранее. Шеннон поддерживает его за плечи, сотрясающиеся от наступивших рыданий, успокаивающе гладит по спине, нашептывая какую-то нежную чушь с обещаниями, что все будет хорошо. Прекратив занятие, Мэттью прижимается к брату, вцепившись в его мокрую рубашку изо всех сил:

– Не бросай меня...

– Как же я тебя брошу, мой хороший? – шепчет Шеннон, гладя брата по мокрым волосам, – Я же твой брат, твой родной братик...

– Шенн... – Мэтт хочет сказать что-то еще, но резко отталкивает Шенна, вновь принимаясь блевать. Как только он останавливается, Шеннон снова пытается его напоить.

– Я не могу... мне так плохо, Шенн... меня наизнанку выворачивает... – Мэтт отодвигается от протянутых ладоней с водой, но Шеннон настойчив как никогда.

Довольно скоро их прерывают появившиеся в проеме врачи, и Шеннон запоздало вспоминает, что, испугавшись после звонка Криса, даже позабыл закрыть дверь, когда вернулся домой. Мэттью в который раз сгибается, одной рукой схватившись за многострадальный желудок, а другой опираясь о пол, и Шеннона отталкивают в сторону.

Мэтт уже мало что понимает, его куда-то тащат, вытирают пушистыми полотенцами... Какие-то бесконечные разговоры, от которых раскалывается голова. Он пытается взглядом найти Шеннона, но его нигде нет. Испугавшись, он пытается подняться с дивана, на который его усадили, но чьи-то руки резко толкают его, и так бессильного, назад. В рот вставляют какую-то трубку, Мэтт уворачивается, до него доносится грубый голос с обещанием, что если он добровольно не будет подчиняться, то ему придется выбить все зубы этой самой трубкой. Вдруг кто-то берет его за руку, сжимая ладонь, и Мэтт облегченно выдыхает, понимая, что это Шеннон. Ему он доверяет. Ради него он готов на все. Дальше из воспоминаний Мэттью остаются только мучительные ощущения выворачивающегося желудка, он блюет в какой-то подставленный таз, чувствуя невероятную слабость, и если бы не ласковые руки брата, поддерживающие его, он бы просто свалился на пол.

– – – –

Сначала Мэтт услышал чей-то тихий шепот, где-то совсем рядом. Потом попытался раскрыть глаза. Вместе с болезненно ярким светом, отражающимся от белых стен, пришла ноющая головная боль. Перед глазами все поплыло, когда он попытался приподняться; Мэтт еще слишком слаб для этого.

– Мэттью...

Шеннон бросается к брату. Мэтт морщится от своего полного имени из уст Шенна. Обрывочные воспоминания постепенно возвращаются. Но ему больше не стыдно. Ему никак. Ничего не хочется. Все вокруг пусто и бессмысленно, даже пальцы Шенна, поглаживающие его ладонь.

Где-то за Шенном стоят смущенные Крис и Джей. Пробурчав какие-то извинения себе под нос, они ретируются из помещения, сочувственно поглядывая на Мэтта.

– Господи, Мэтт... ты меня так напугал... Я бы не пережил, если б с тобой что-то случилось, – с чувством произнес Шеннон, встревоженно глядя на брата.

Мэтт медленно вынимает из его рук свою ладонь и отворачивается к стене. Сейчас на него навалилась немного усталая апатичность. Можно было бы задать столько вопросов, рассказать столько мыслей, но все это кажется совершенно не важным. Все потеряло смысл. Он хотел спастись, но сейчас не понимает зачем. Жить, когда любимый человек так рядом, и не иметь возможности до него дотронуться – это пытка. Смотри, но не трогай. Извращенная пытка специально для Мэтта.

– Мэтт... ты чертов эгоист! Посмотри на меня, – требует Шеннон.

Мэттью не реагирует, продолжая сверлить взглядом противоположенную стену.

– Я тебе говорю, посмотри! – Шенн почти кричит, и Мэтт без особого желания поворачивается в его сторону. Сердце предательски пропустило удар, когда Мэтт заметил непролитые слезы в глазах брата. Что-то внутри защемило, порвалось, и чувства хлынули наружу.

– Шенн... прости меня за все. Мне так жаль. Я все испортил, – Мэтт смотрит на Шеннона сквозь пелену наворачивающихся слез, стараясь сдержаться, чтобы не разреветься.

Шеннон с горькой усмешкой качает головой, и невозможно прочитать значение этого жеста. Он наклоняется к Мэтту, обнимая его до хруста костей, и шепчет:

– Глупый... какой же ты у меня глупый... Знаешь, я больше никогда не позволю тебе этого сделать. Не дам дойти до крайности.

– Нет, Шенн... Я не глупый. Я все понимаю... – Мэтт пытается сказать что-то еще, но Шеннон мягко останавливает его, положив указательный палец ему на губы:

– Не надо. Потом. Все потом, хорошо?

Шеннон так тепло улыбается, что Мэтт чувствует – еще немного, и он уже не сдержит слез при взгляде на эту ласковую улыбку. Да, глаза Шенна выдают его. В них читается только нежная братская любовь, что в этот момент Мэттью чувствует себя свиньей из-за того, что натворил. Хорошо, что Шеннон у него такой понимающий и добрый. Он простит. Он обязательно его простит. А пока...

– Шенн... если ты меня любишь... – начинает Мэтт, но, натыкаясь на смущенный взгляд брата, поясняет, – если ты меня любишь, как брата. Позволь мне одну просьбу. Одно желание.

– Конечно, – расслабляется Шеннон, еще не зная, какой сюрприз ему уготован.

– Только один раз, Шенн... Один поцелуй...

Шеннон напрягается, но что-то в голосе Мэтта заставляет его согласно кивнуть. Он наклоняется к его губам, не позволяя брату особой свободы. Но Мэтт, не сдержавшись, обвивает его руками, притягивая ближе, раскрывая языком его губы и проникая внутрь. От соприкосновения языков Шеннон вздрагивает, почти отстраняясь, но Мэтт мягко притягивает его к себе, расслабляясь, и Шеннон невольно берет инициативу на себя. Невероятный, запретный и такой сладкий поцелуй, длящийся едва ли больше, чем полминуты.

– Забери меня отсюда, – просит Мэтт, как только они отрываются друг от друга.

– Обязательно, – шепчет Шеннон.

И он выполнил свое обещание. Отмазал младшего брата от психиатра, вытащил из клиники, вернул домой. Шеннон был с ним так нежен и дружелюбен, что порой Мэтту все это казалось игрой. Шенн даже сказал всем, в том числе родителям, которые узнали о случившемся из газеты, в которой написали о подозрительном случае с бас-гитаристом восходящих “Bloody Edge of Last Second”, что это было просто нелепое отравление. Они никогда не говорили о случившемся, так что Мэтт и сам почти поверил – это было всего лишь отравление. Единственный раз, когда Шеннон вернулся к этой теме, произошел через несколько дней после возвращения Мэтта домой.

– Мэтт... или сюда... – донесся голос Шеннона.

Мэтт обнаружил Шеннона сидящим на диванчике и листающим свой блокнот, в котором тот в порыве вдохновения писал строчки песен, которым в будущем суждено было стать хитами.

– Садись, – Шеннон потянул брата за руку, – Только не злись, ладно? Когда ты был без сознания, а я сидел возле... ну, я написал кое-что...

И после этого Мэтт понял, что его неправильная любовь никуда не делась, а наоборот, стала еще сильней и безумней.

– 4 –

Настоящее

Мэтт думает, что, наверное, глупо было жить эти два года. Всего одна вещь, которой можно гордиться, – это растущая популярность группы. За два года они существенно набрали обороты. У каждого появились свои фанаты. Но единственный человек, который ему нужен, никогда не согласится быть с ним.

Мэттью смотрит на кровь, заливающую пол, и размышляет, стоит ли сунуть руку в воду. Физической боли нет. Ее заглушает другая боль, сидящая внутри.

Тишину взрывает звонок мобильного. С тех пор Мэтт даже не поменял мелодию. Оставил, как напоминание о своем позоре. «Дежа вю», – думает Мэтт. В этот раз он не допустит подобной ошибки.

– Слушаю, – холодно произносит он.

– Мэтт... бля, что за херня у вас опять случилась? – в трубке слышится разозленный голос Джея, – Шеннон прибежал ко мне, взмыленный, злой, как черт!

– Не обращай внимания, – усмехается Мэтт, завороженно глядя на левую руку, – просто не поладили.

– Так иди сюда, сейчас же! Меня уже заколебали ваши ссоры. Вы как кошка с собакой в последнее время, – почти рычит Джей.

– Слушай, я сейчас немного занят...

– Водные процедуры, что ли? – хмыкает Джей, видимо, услышав журчание воды.

– Типа того...

– Фак... тут Шеннон порывается что-то тебе сказать... – бормочет Джей, на заднем фоне слышится какая-то борьба.

– Не надо. Я не хочу с ним говорить, – твердо произносит Мэтт.

– Он так настойчив, – хихикает Джей, – впрочем, неважно.

– Ладно, Джей, ты меня из душа выдернул...

– Погоди минутку...

Мэтт терпеливо ждет, пока Джей вновь не заговорит:

– Слушай... Мэтт... Я не слепой. Я многое вижу. И мне бы надо поговорить с тобой наедине.

– Говори, – безразлично произносит Мэтт.

– Это не телефонный разговор, – с нажимом отвечает Джей, – К тому же тут поблизости Шенн бродит, я его и так сейчас еле выставил за дверь, чтобы это сказать.

– Мне это неважно, – ледяным тоном произносит Мэттью. Ему и в самом деле безразлично, что там увидел «не слепой» Джей. Может быть, догадался о чувствах Мэтта и хочет почитать нотации. Иначе, почему ему надо говорить не при Шенноне?

– Важно. Можешь мне поверить.

– Ладно, потом договоримся... Я, бля, из душа, между прочим, вылез, – устало отвечает Мэтт, кладя трубку.

Кажется, сейчас разговор прошел гладко. Никаких намеков, никаких «передай, что я его люблю». Да и зачем это передавать? Шеннон и так знает об этом. Два года он ловил на себе томительные взгляды Мэтта, а полчаса назад Мэтт сам едва ли не кричал об этом ему в лицо, сорвавшись на истерику.

Мэтт стоит в огромной луже крови, но она все не прекращается.

– Ну, когда-нибудь-то все должно закончиться? – шепчет Мэтт, стараясь удержать окровавленный нож в левой руке, чтобы вскрыть вены на правой.

Прошлое

– Ты ничего не хочешь мне сказать? – странно елейным голосом интересуется Шеннон, глядя на брата.

– А что я должен сказать?

– Ну... может быть, объяснить вот это...

Шеннон кидает на журнальный столик перед братом газету, развернутую на странице с фотографией, на которой он, пьяный, вываливается из гей-бара в обнимку с каким-то мальчиком.

– И что тут непонятного? – грубо спрашивает Мэтт, чтобы скрыть свою растерянность.

– Мне, нахер, непонятно, что ты вообще творишь! – кричит Шеннон, яростно глядя на Мэттью.

– Что хочу, – спокойно отвечает тот, – я уже взрослый.

– Да ну? – злобно спрашивает Шенн. – Взрослый, значит? Я надеюсь, родители этого не увидят!

Мэтт пожимает плечами. Ну разве он мог знать, что зайдя расслабиться в это заведение, нарвется на папарацци?

– Я же не железный. Мне тоже нужна разрядка.

– Разрядка?! – взрывается Шенн. – С девочками не пробовал?!

– Не твое дело, – Мэтт начинает злится, – с кем хочу, с тем и развлекаюсь!

– Ты хоть представляешь, какие слухи теперь поползут? Не дай бог, дойдет до родителей... Я не знаю, как буду тебя отмазывать...

– Меня не надо отмазывать! – Мэтт тоже повышает тон. – Я, блядь, в сотый раз повторяю, что уже взрослый и сам – сам! – за себя отвечаю!

Мэттью обидно, что все так повернулось. Но еще обидней, что Шенн ничего не понимает. Мэтт пытался забыть о давней ночи с братом, которая, казалось, была в прошлой жизни. Пытался завести нового любовника, тем более сейчас, когда они так популярны, это не составляет особого труда. Шатался из одного бара в другой, спал с мальчиками и девочками, почти не чувствуя разницы. Потому что единственное отличие от всех людей, прошедших через его постель, – это то, что ни один из них даже отдаленно не напоминает Шеннона.

– Ты всех нас подводишь. Всю группу. Когда-нибудь твои гулянки плохо кончатся, – Шенн с ненавистью смотрит на младшего брата. – Похоже, мозгов у тебя не прибавилось с тех пор, как...

Он внезапно осекся, поняв, что хотел сказать. Мэттью яростно смотрит на брата:

– С тех пор, как?..

– Не важно, – отмахнулся Шеннон, – просто ты ведешь себя как ребенок. Ты не повзрослел.

– Нет, важно, Шенн, важно... Говори... – просит Мэтт подозрительно спокойно. – С тех пор, как что? Как я влюбился в тебя? С тех пор, как ты меня трахнул? Или с тех самых пор, как я наглотался колес после того, как ты меня отшил?

– Я не это...

– Это. Зачем притворяться? Ты просто вовремя остановился.

– Даже если и так... Кстати, я тебя не отшивал, – Шеннон поморщился, – просто ты, больной психопат, не понимаешь, что плохо, а что хорошо.

– Ууу, – с важным видом протянул Мэттью, – а любить собственного брата – это теперь плохо?

– Так – да, – мрачно отвечает Шеннон, отводя взгляд.

– Пошел ты, – вдруг отвечает Мэтт.

Он злится на самого себя за то, что не может справиться с чувствами, за то, что так глупо пропустил фотовспышки у того гей-клуба. За то, что вообще отправился туда.

– Я думал, у тебя это давно в прошлом, – тихо произносит Шеннон.

Мэтт опускается на пол и садится, опершись спиной о журнальный столик, где до сих пор лежит эта дурацкая газета со своим идиотским снимком. Он не хочет продолжать этот тупиковый разговор, но зачем-то отвечает:

– Нет, не в прошлом...

Повисло напряженное молчание. Мэтт опускает голову на подтянутые к груди колени, чтобы не искушаться соблазном взглянуть на лицо Шеннона, на котором наверняка отразилась реакция на его слова.

Шеннон бесшумно присаживается рядом, кладя руку на плечо младшему брату, но тот резко дергается, стряхивая ее:

– Не трогай меня!

– Я же хочу помочь... – растерянно произносит Шеннон, озадаченный резко вспылившим братом.

– Мне не нужна твоя помощь, – сквозь зубы отвечает Мэтт, – я, блядь, справлялся эти два гребаных года? Значит, буду справляться до тех пор, пока не сдохну.

– Мэтти... – от голоса, которым Шеннон произнес это имя, защемило сердце, но Мэтт не позволит себе слабостей. Больше никогда.

– Проваливай, – грубо бросает Мэтт, все еще не глядя в его сторону.

– Жертву из себя строишь, да? – разозлился Шеннон, поднимаясь на ноги и глядя на брата сверху вниз. – Мне, между прочим, тоже несладко пришлось...

– Да-да... – с нескрываемым сарказмом протянул Мэтт.

– Знаешь, Мэтт... мне на самом деле жаль, что все так случилось. Можно попробовать это исправить... – вдруг злой тон сменяется на неуверенный, и Шеннон странно смотрит на Мэттью, но тот ничего не замечает, поглощенный жалостью к самому себе.

– Я сказал – проваливай из моей квартиры! – срывается на крик Мэтт, яростно сжимая кулаки. За гонорар от концертов и проданных альбомов Мэтт мог купить себе отдельное местечко, что он и сделал почти сразу же. Терпеть присутствие Шеннона было невозможно, хоть старший брат и вел себя, будто ничего никогда не случилось.

– Прекрати истерику, – морщится Шеннон, – мне надо тебе кое-что рассказать.

– Пошел вон со своими рассказами! – заорал Мэтт, схватив злополучную газету со стола и швыряя ею в брата. Но она не добирается до цели, разлетаясь страницами в разные стороны. Шеннон смотрит, как вздымается и опускается грудь Мэтта, как побелели его стиснутые в кулак ладони, а потом резко разворачивается, пулей вылетая из комнаты. Сползая вниз по стене, Мэтт слышит, как хлопает входная дверь. Первый раз за два года он снова плачет.

– Нет, нет... пожалуйста, только не уходи, нет... не бросай меня... умоляю, нет... – захлебываясь слезами безысходности и отчаянья, он шепчет слова, которые никогда не дойдут до адресата.

Настоящее

– Я не могу... я не могу это сделать...

Мэтт окровавленной ладонью утирает слезы с лица, размазывая их по щекам вместе с густой кровью. Прижимает левую руку внутренней стороной к животу, к некогда белоснежной рубашке, в надежде остановить кровь. Теперь уже начинает ощущаться боль, вместе с шоком от мысли, что же он наделал...

Сердце колотится как ненормальное, когда он истерично пытается набрать номер Шеннона на мобильном. Абонент отключен. Едва не швырнув с досады свой и без того многострадальный телефон, он звонит Джею, долго слушая длинные гудки.

– Я никогда не могу довести начатое до конца... – с горечью шепчет он сам себе.

– Что? – удивленный голос Джея на другом конце.

– Позови Шеннона, – просит Мэтт, стараясь не выдать себя дрожащим голосом.

– Он куда-то смылся.

– Давно? – безжизненным голосом интересуется Мэттью.

– Ну... вроде бы нет...

– Ладно, спасибо, – Мэтт нажимает на отбой.

Он кричал, что повзрослел. Что может сам разобраться в себе. И он, совершенно точно, не собирается впутывать во все это Шеннона, который и так натерпелся из-за его глупых чувств. Он обязательно сам во всем разберется. Сейчас... Поднимется с пола, возьмет себя в руки, перебинтует левую конечность, и все будет хорошо. Никаких истерик. Никаких сожалений. Никаких дурацких просьб и молитв.

Собравшись с мыслями, он поднимается, ухватившись одной рукой за край раковины, скользя по размазанной на ней крови и вытекающей через край воде, которую он так и не перекрыл. Одно движенье – и в ванной комнате становится тихо, вода не течет, и слышно только глубокое дыхание Мэтта.

Он вытаскивает аптечку, достает бинт, пытаясь самостоятельно остановить кровотечение. Бесполезно. Одной рукой ни черта не получится.

– Сейчас, сейчас... все пройдет... ты сделал это в состоянии аффекта... когда ты успокоишься, все придет в норму, – успокаивает он сам себя, вновь садясь на пол и еще крепче прижимая руку с раной к рубашке. Надо только восстановить участившийся пульс, очистить голову от лишних мыслей.

Кто-то колотит в дверь, но подниматься не охота. Тем более что, скорее всего, это Шеннон. «Господи, пусть это будет Шенн», – думает Мэтт, но тут же одергивает себя. Он решил, что больше не будет сваливать свои проблемы на плечи старшего брата, что бы ни случилось. Стук не прекращается, но Мэтт надеется, что скоро неизвестный визитер уйдет, решив, что никого нет дома. А если это Шенн... ну, он тоже уйдет. Рано или поздно.

Но его надежды не оправдываются, и к настойчивому стуку присоединяется голос Шеннона, требующий немедленно открыть чертову дверь, потому как ему точно известно, что ублюдочный младший брат дома, из-за горящего в окне света.

– Я не ублюдочный, – возмутился Мэтт, вставая на ноги.

Он открывает дверь одной рукой, высунув в проем одну лишь голову, чтобы Шенн не видел, в каком состоянии он, его рука и одежда.

– Что тебе надо? – интересуется Мэттью как можно безразличнее, придерживая дверь ногой, на случай если вдруг брату приспичит зайти внутрь.

Шеннон шокированно смотрит на брата, в то время как Мэтт пытается сообразить, что же с ним не так.

– Ты... боже мой... Мэтт... – Шеннон осторожно протягивает руку к его лицу, бережно касаясь кончиками пальцев гладко выбритой кожи.

– Шенн... я занят...

– Ты сдурел?! – вдруг кричит Шеннон, протискиваясь в дверной проем и тут же обалдело выдыхая, когда его глазам предстала картина внешнего вида младшего брата во всей красе.

– Ты идиот, ты, блядь, такой дурак! – произносит Шеннон, во все глаза уставившись на Мэтта, потом требовательно добавляет, – Покажи руку.

– Я сам справлюсь, – грубо отвечает Мэтт, не двинувшись с места.

– С чем ты справишься? – язвительно спрашивает Шеннон, – Угробишь себя? Так знай, что я следом за тобой пойду, куда бы ты ни отправился. На тот свет собрался? Прекрасно, но только вместе со мной.

– Я не собирался... – Мэтт вздыхает и делает слабый жест в воздухе здоровой рукой, означающий, что договаривать фразу он не собирается.

Шеннон шагает ему навстречу, с силой обнимая и прижимая брата к себе, чувствуя, как его одежда пропитывается невысохшей кровью, но совершенно не обращая на это внимания.

– Ты все-таки глупый... – слабо улыбается Шеннон, зарываясь носом в волосы Мэтта. Мэттью расслабляется в крепких объятиях и как-то судорожно вздыхает.

– Покажи, – мягко просит Шеннон, отстраняясь.

Мэтт протягивает ему руку, и Шенн едва сдерживает шокированный возглас. Он ведет брата в ванную к аптечке, но видя, какой беспорядок там, усаживает младшего на диван, принеся бинты и принимаясь самостоятельно перебинтовывать пострадавшую руку.

– Если бы ты дал мне договорить, – напряженно говорит Шеннон, туго затягивая бинт, – если бы ты меня послушал...

– Что бы тогда поменялось? – обреченно и без интереса спрашивает Мэтт, даже не морщась, несмотря на боль и сильную перевязку.

– Ну, кое-что бы поменялось...

Шенн отпускает руку брата, глядя ему в глаза.

– Не надо меня жалеть, – стойко говорит Мэттью, увидев, каким взглядом он на него смотрит.

– Черт... при чем тут жалость... – горько произносит Шеннон. – Я столько раз называл тебя глупым дураком, хотя сам не лучше... Ставил на первое место мнение окружающих, мнение наших родителей, гребаную популярность...

– Что ты хочешь сказать? – Мэтт не понимает, хмурится.

Шеннон отворачивается, устало потирая виски:

– Я один во всем виноват... Я тебя провоцировал, я толкнул тебя на все это...

– Давай просто забудем...

– Нет, – твердо перебивает Шеннон, снова глядя на брата, – один раз уже попытались забыть, и вот что из этого вышло... – слабая издевательская усмешка исказила его губы, но она пропала так же быстро, как и появилась.

– Я не понимаю.

– Не может быть, что ты ничего не заметил, – Шеннон внимательно смотрит на Мэтта, чтобы не пропустить ни одной эмоции. – Даже Джей догадался...

– О чем? – вздыхает Мэтт.

– Поверить не могу... – Шеннон начинает смеяться, невольно вызывая улыбку у Мэттью, наблюдающего за этим. – Я просто болван...

Мэтт улыбается, глядя на старшего брата, все еще пытаясь уловить мысль, которую тот хочет до него донести.

– Прости меня, – вдруг серьезно произносит Шеннон и берет одну руку в свою, накрывая ее ладонью.

– Ты как будто предложение мне делать собираешься, – нервно смеется Мэттью, но натыкаясь на убийственную серьезность, тут же замолкает.

– Ответь мне только на один вопрос, – говорит Шеннон, – ты действительно считаешь, что я стал бы с тобой спать просто так, ни с того ни с сего, через пять минут после твоего откровенного предложения?

– А разве все было не так? – Мэтт смутно догадывается, в какую сторону клонит брат, но боится поверить, обнадежить себя раньше времени.

– Не так... – задумчиво повторяет Шеннон. – Я правда не знаю. Единственное, что мне известно, так это то, что я сходил с ума все это время, ревнуя тебя к каждому столбу... И в то же время чувствовал себя последним трусом, неспособным признаться тебе... и... – Шенн глубоко вздыхает, собираясь с мыслями, – и трусом, который испугался общественного мнения и непонимания со стороны... близких...

Мэтт смотрит на Шенна, с трудом переваривая свалившуюся информацию.

– Я пойму, если ты меня пошлешь, если будешь ненавидеть... – потухшим голосом заканчивает Шеннон. – Просто знай, что я люблю тебя... очень сильно люблю...

Мэттью думает, что все же умер и попал в рай. Или в личный, персональный ад. Невероятно, невозможно...

– Мы ведь все исправим, да? – улыбаясь сквозь слезы, произносит он, до боли сжимая руку Шенна.

– Обязательно, – с выражением сумасшедшего счастья на лице отвечает Шеннон.

Мэтт тянется к губам собственного брата, исполняя, казалось бы, навсегда запретное и неосуществимое желание. Сейчас их цель – вложить в этот поцелуй всю нежность, все искренние извинения и прощения. А о том, что будет потом, они подумают позже. Вместе.