4.
Утром, как водится, окружающий мир предстал совершенно в ином свете.
Огромный зал занимал добрую половину первого этажа. Тусклый розовый свет, льющийся из высоких окон, резные деревянные панели, частокол оленьих рогов на стенах. Изогнутые вольты деревянных перекрытий под высоким потолком и трио бронзовых люстр, напоминающих зависший в воздухе мангровый лес с множеством отростков. Гобелены и черные прямоугольники картин в золотом обрамлении. Сдержанная, таинственная элегантность старого дома, пережившего не одно поколение людей и впитавшего их надежды, чаяния и страхи.
Огромный стол, за которым завтракали хозяин и гость, причем гость одновременно и торопился, и пытался лучше разглядеть обстановку, в результате чего несколько раз умудрился поперхнуться под сдавленные смешки Альбера.
Искушение скорее познакомиться с Портретом при солнечном свете было подавлено в зародыше. Обождет, мерзавец средневековый. Сначала – дела насущные.
– Часа через два вернусь, – с этими словами перевертыш вывалился из огромных двустворчатых входных дверей. Отойдя на пару десятков шагов, он повернулся, оглядывая особняк целиком – серо-коричневые стены, разрезанные темно-алыми колоннами, скругленные поверху окна, отражающие солнечный свет, тускло-зеленые свинцовые плиты изломанных крыш и изъеденные временем статуи на карнизах. Снаружи в постройке, возведенной, должно быть столетия два или три назад, совершенно не ощущалось ветхости и запустения. Усадьба была... да, пожалуй, именно величественной, с достоинством встречающей закат своей жизни и не страшащейся грядущих перемен.
– Интересно, как ты вообще называешься? – вслух спросил метаморф, адресуя слова старому дому с запущенным парком вокруг него. В этом месте Мира царила осень – довольно поздняя, но теплая. Пахло сырой землей и почему-то грибами.
На широкой аллее после ночного дождя остались мутные лужицы, в них плавали облетевшие кленовые листья. Джерри шагал к виднеющимся вдалеке чугунным воротам поместья, глубоко затолкав руки в карманы яркой курточки и размышляя о всякой всячине. О старинном доме, о так напугавшем его вчера портрете... и о молодом хозяине усадьбы – с какой это стати тот так таращился сегодня утром на незваного гостя? Вроде вчера уже рассмотрел «эксперта по антиквариату» и даже по доброте душевной пустил переночевать в своей комнате...
«Будем решать проблемы по мере их поступления», – рассудил перевертыш. Сейчас на повестке дня было транспортное средство, якобы оставленное им на парковке рядом с воротами.
Разумеется, никакой машины там не было. Да и быть не могло. Сотворить ее из ничего метаморф не умел – но мог воспользоваться подходящим образцом, который, как на заказ, прошелестел мимо по мокрому асфальту. Что ж, погрузить ее владельца во временную летаргию на период пользования он-то уж точно в состоянии. Сим-салабим, как говорится!
Машинка была маленькой и ослепительной. Джерри несколько раз обошел вокруг нее, с опаской открыл дверцу и забрался на сидение.
Шофер из перевертыша был неважнецкий, однако и движение в здешней сельской местности не отличалось оживленностью. Вокруг тянулись поля, перелески в осыпающемся осеннем уборе, изредка мелькали одинокие элегантные коттеджи. В низинах стоял туман – пепельно-серый, густой, оседающий каплями на ветровом стекле. В мечтательно-меланхолическом настроении перевертышу хотелось ехать и ехать без конца по этой дороге из никуда в ниоткуда, пролетая телеграфные столбы, города и миры...
Следуя за указателями, он благополучно добрался до городка под названием Сен-Сюзанн – аккуратненького, до стерильности чистого, со сверкающими витринами магазинов и руинами средневекового аббатства в центре города.
Первым делом Джерри отыскал почту, заказал телефонный разговор с определенным абонентом. К немалому удивлению почтовых служащих, выяснилось, что абонент пребывает на Карибских островах. После десятка гудков трубку взяла сама Мадам, искренне обрадовавшаяся звонку:
– Джерри, милый! Где ты? Как ты?
– В целом нормально, – доложил метаморф. – Добрался до места, но заказчика не обнаружил. Похоже, у нас тут некие таинственные сдвиги и наложения пространства-времени. Я бы хотел в этом разобраться... если ты не возражаешь, конечно. Или мне лучше поскорее вернуться? У вас там все в порядке? Я задержусь на пару деньков, это ничего?
– Сие невыразимо грустно и печально, – хихикнула в трубку находящаяся за тысячи миль нэко, – но я как-нибудь справлюсь. У нас тут Лео потерялся и какие-то пираты нарисовались...
– Скажи Конану, он разберется, – посоветовал перевертыш. Мадам Крисана вздохнула:
– Твой несравненный нордлинг уехал. В то же утро, что и ты. Похоже, у всех срочно образовались неотложные дела. Ну да ничего, – ее голос повеселел, – и не такое переживали. Ты уж постарайся ни во что не влипнуть, обещаешь?
– Обещаю, – кивнул Джерри, зная, что Крисана не увидит его жеста, но догадается о нем. – Крис, ты не могла бы мне немного помочь? Свяжись с... – он достал фальшивую визитку, продиктовав Мадам название фирмы, – и попытайся сделать так, чтобы в их штате числился Жеральд о’Коннель, эксперт-оценщик.
– Эй, ты чем это там занимаешься вместо работы? – забеспокоилась нэко. – Надеюсь, никого не грабишь и не продаешь поддельные бриллианты?
– Торгую в розницу картами местности, где зарыт клад Нибелунгов, – отшутился метаморф. – Все в порядке. Мне просто нужно подтверждение легенды – так, на всякий случай.
– Ладно, – озадаченно повторила Крисана. – Я попробую.
– Ты умница, – подольстился перевертыш. Уже собираясь прервать связь, он неожиданно для себя быстро выговорил:
– Крис, я люблю тебя.
Громко звякнула положенная на рычаги трубка.
«И зачем я только это сказал?» – искренне озадачился перевертыш.
Маленький багажник яркой машины вскоре был заполнен необходимыми в хозяйстве вещами, включая упакованный в прозрачный пакет пресловутый спальник веселенькой расцветки на гагачьем пуху. Можно было оправляться назад, к странноватому поместью фамилии д’Орсэ.
...В усадьбе пыль стояла коромыслом. Развивший бурную деятельность Альбер носился с ноутбуком по всем этажам, занимаясь заведомо провальным делом – составлением общего списка старинных вещей, имеющихся в доме. За два часа отсутствия «эксперта» он наскоро прошерстил верхний этаж и теперь с обезумевшим видом метался по Охотничьему залу.
– Я не знаю, что делать! – завопил он, углядев в холле вернувшегося из поездки перевертыша. – Тут слишком много всего! Предки совсем свихнулись, тащили в дом все, что плохо лежит! Что ценное, что нет – я не понимаю! Там, наверху – какие-то сервизы в ящиках, столовое серебро, уйма фарфоровых штучек непонятно для чего!
– Тихо, тихо, – Джерри сложил свои покупки горкой около дверей. – Не стоит пороть горячку. Составление даже приблизительной описи вещей в такой усадьбе занимает, по меньшей мере, несколько недель.
– Недель?! – Альбер с отчаянием уставился на метаморфа. – Я не могу жить тут несколько недель!
– Вам и не придется, – ободрил его перевертыш. – Я проведу предварительную оценку, потом явится целая группа экспертов и осмотрит все подробно. К концу года вы точно будете знать, что у вас тут есть и сколько оно стоит. Пока же мы просто пройдемся по этажам и взглянем, как и что. Позвольте ознакомиться? – он протянул руку к плоской серой коробке. Дорси без возражений отдал ноутбук, встал за плечом перевертыша, глядя на мерцающий экран с открытым файлом.
Спустя еще два часа файл с лаконичным названием «Список» увеличился по меньшей мере втрое. Метаморф бродил по нижнему этажу, заглядывая во все комнаты подряд, и диктовал, Альбер внимал и лихо трещал клавишами.
В голове перевертыша словно щелкали невидимые переключатели, менявшие привычные ему названия страны Сферы Хайбории, где он провел последний год, на здешние эквиваленты. Прелестное бюро с множеством ящичков, завитушек, резных мордочек чертиков и амурчиков, о котором он сразу же думал как об «аргосской работе», произносилось вслух как «Италия, приблизительно первая треть семнадцатого века, сосна, бук, хорошо сохранившееся...»
Вещи шли через его руки одна за другой бесконечным хороводом: вынутая из стеклянной горки хрустальная бледно-зеленая чаша с белым спиралевидным узором и клеймом на донышке в виде морского конька; россыпь эмалевых миниатюр с комнатными собачками; добротного и надежного вида книжные шкафы, уходящие под потолок; бронзовые и фарфоровые статуэтки; мутные от времени серебряные зеркала; подсвечники, настольные лампы, альбомы в бархатных обложках, украшения былых владелиц усадьбы; картины, большие и маленькие, в резных рамах... Обалдевший от такого количества вещей, метаморф без зазрения совести сплел и подвесил на постоянное выполнение заклинание, мгновенно определявшее возраст и подлинность вещи, и теперь поражал владельца дома эрудицией.
«Взаимопонимание достигнуто, – думал про себя метаморф, – мальчишечка так ничего себе, тоже вариант, так сказать, расслабиться и получить удовольствие... – он внутренне подавился глумливым смешком. – М-да, лихо это я ему вкрутил про фирму! Ай да Джерри, ай да фис де шья!» – перевертыш в душе откровенно веселился, сохраняя на лице маску предельного дружелюбия.
– Пожалуй, на сегодня ревизию имущества можно считать законченной, – объявил он часов в пять вечера, когда по дому поползли легкие тени наступающих сумерек. – Мы и так славно потрудились. Прогуляемся по этажам еще разок, ради удовольствия. Основательно картинами можно заняться завтра, я заметил у вас чудные образчики – можете рассчитывать на неплохой куш, – Джерри подмигнул с видом заговорщика, Дорси в ответ улыбнулся. – Ну, и взглянем на ваш шедевр при свете дня.
И метаморф едва ли не силком потянул Альбера туда, где висел пресловутый портрет.
– Дался он вам, – пробурчал Дорси, однако потащился следом за «экспертом».
5.
Хозяин усадьбы и гость вновь очутились перед картиной, единственной на пространстве стены, словно специально расположенной так, чтобы притягивать все внимание на себя. Угол громадной центральной залы, где была помещена картина, словно специально был отгорожен от остального пространства тяжелыми бархатными драпировками – для портрета чьей-то волей был создан собственный альков, и каждый оказавшийся перед портретом, должно быть, чувствовал себя наедине с изображением...
В свете дня картина не казалась такой жуткой, как накануне. Напротив, портрет предстал перед их восхищенными взорами во всем своем великолепии. Воистину, они стояли перед выдающимся произведением, великолепной работой школы старых мастеров. Из глубины темного фона выступала фигура молодого мужчины. Принц или князь, не менее, прекрасный рыцарь в богатом облачении, с золотой цепью на груди, в берете, украшенном большим рубином, стоял в горделивой позе, держа на эфесе меча свою холеную руку в перстнях, снисходительно и равнодушно взирая на них с полотна.
Лицо же его просто завораживало. Прекрасное, бледное, тонко очерченное и властное – от одного взгляда на него перевертыша бросило в пот, дрожь пробежала по спине, горячая капля скатилась вдоль позвоночника, и сердце замедлило свой ход.
«...Если ты тот, кто позвал меня, – я готов, я твой!»
Как и минувшей ночью, у метаморфа опять случилось нечто вроде секундного затмения. На краткий удар сердца он выпал из текущей реальности. Перевертыш закрыл глаза, справляясь со своей слабостью. К счастью, потеря контроля над собой обошлась Джерри сравнительно дешево, Дорси ничего не заметил.
«Спокойно, Джерри, спокойно, – метаморф впился ногтями в собственные ладони, причиняя себе острую боль. – Днем призраки не властны! Врага же надо знать, и желательно в лицо! Смотри внимательно, изучай!»
Воистину нечеловеческим усилием воли и произнесением полагающихся магических мантр он отключил на время свои наиболее чувствительные сенсорные центры, чтобы наконец спокойно взглянуть на призрачный образ с картины. Теперь Джерри был внимателен, холоден и собран.
Перевертыш медленно поднял взгляд.
Он видел перед собой всего лишь картину, с которой на него смотрело всего лишь изображение – были хорошо видны мазки, неровность поверхности, и свет бросал отблеск на покрывающий холст лак... Впрочем, Джерри не обманывался – этот сонный мир здесь ненадолго, может статься, только до вечера – так наслаждайся им сполна, вечный странник пространства неверных отражений!
С небрежным видом человека, привыкшего обращать чистейшее чувство эстетического наслаждения в материальную выручку, метаморф принялся за рассуждения в циничной манере дельцов от искусства.
– Ваше мнение, Альбер? Как полагаете, кто изображен на картине?
– Право, затрудняюсь ответить... – замялся студент. – Судя по платью и деталям, похоже на конец XV века. Какой-то вельможа... А вы что скажете?
– Высокое Возрождение, итальянская школа – и высшей пробы! – безапелляционно заявил перевертыш, вовремя удержав готовое сорваться: «Если это не кто-то из Чейбельской династии, я съем свою подметку!..» – Знатный человек, дворянин, это очевидно. Возможно, полководец... Может быть, кондотьер? Манера письма безумно знакомая, но боюсь ошибиться... Окончательно можно будет что-то сказать, только взяв пробу красок.
Джерри внезапно понял, что отвлекало и неосознанно тревожило его до сего момента – на лезвии меча, сжимаемого вельможной рукой, была высечена надпись. Перевертыш почти уткнулся носом в изображение клинка и прочитал вслух: Cesar Dux Romandiola.
– Что?! – изумленно вскричал Альбер. – Вы не ошиблись?
– Взгляните сами, – ответил метаморф слабым голосом, покачнувшись от нехорошего предчувствия и прислоняясь в изнеможении к стене.
– Невероятно! Не хотите же вы сказать, что в МОЕМ доме нашелся неизвестный прижизненный портрет Чезаре Борджа?!
– Кажется, так оно и есть...
– Мой бог! – Альбер счастливо рассмеялся и вдохновенно продекламировал:
В богатой комнате, где полумгла уснула,
Где бюст Горация и, в профиль, бюст Тибулла,
Белея мрамором, мечтают вдалеке, –
Чуть подбочась рукой, с другою на клинке,
Улыбкой нежною усы полураздвинув,
Встал герцог Чезаре в наряде властелинов.
В закатном золоте особенно черны
Глаза, и волосы, и бархат, – и полны
Контраста с матовой прекрасной белизною
Лица в густой тени, обычной под рукою
Венецианских иль испанских мастеров
В портретах королей и городских голов.
Нос, тонкий и прямой, трепещет. Тонкогубый
Алеет рот, – и холст вот-вот качнется грубый
В струе дыхания стремительного. Взор
Скользит, на зрителя уставленный в упор,
Как это свойственно портретам всем старинным,
И мысли в нем кишат кишением змеиным.
И лоб, широк и прям, с морщиною крутой,
Ужасных замыслов тая бессонный рой,
Застыл под шляпою, с пером, нависшим тяжко
Над пламенеющей рубиновою пряжкой.
– О боже, – повторил Дорси, – уж не НАШ ли дом посетил Верлен!
Дорси радовался как мальчишка и закружил по комнате в танцевальных па вальса.
Джерри мрачно наблюдал за этими проявлениями буйного веселья.
– У вас широкий кругозор, Сорбонна все еще на высоте, – ядовито заметил метаморф, прервав этими словами кружение Альбера по зале.
– Ладно, я вижу, вы голодны и злы, – пошутил Альбер. – Вы правы, я пренебрегаю обязанностями хозяина. Давайте-ка разведем огонь, поедим, выпьем вина. Сегодня мы это заслужили!
Альбер отправился за припасами. Джерри взялся затопить камин. Успешно разведя огонь и радуясь пляске языков пламени, он невольно оглянулся в сторону стены, где висел чертов портрет. Покидая импровизированный альков, они забыли спустить драпировки, изображение осталось открытым: казалось, что черный принц присутствует здесь собственной персоной. Вот он стоит зловещей тенью, чуть выставив вперед ногу в высоком замшевом сапоге, поигрывая рукоятью длинного меча, сверкая громадным камнем в перстне и рубиновой пряжкой на берете.
Проклятый призрак смотрел прямо на метаморфа своим холодным, насмешливым жестоким взглядом, отблески пламени камина ложились на его лицо и делали его совершенно настоящим, белки глаз сверкали, глаза на этом одушевленным темнотой лице жили! Джерри стало совсем скверно, внутри все запрыгало, заходило ходуном.
Куда подевался Альбер, черт дери!
Перевертыш, боясь оглянуться, оцепенело уставился на огонь. Лоб его покрылся испариной от напряжения и страха. Вот демон, в такие переделки всегда приятнее влипать с надежным прикрытием за спиной и опытным заклинателем духов под боком. А он сам – что? Да почти полный нуль, если быть честным. Он – хороший эмпат, восприемник, этого у него не отнимешь. Но как чароплету ему грош цена. Причем фальшивый грош.
«Ладно, в крайнем случае – буду блажить и звать на помощь кавалерию из-за холмов», – метаморф машинально погладил болтавшуюся на шее эмалевую фигурку феникса. С той поры, как он перешагнул порог усадьбы, Хранитель не подавал никаких сигналов, тревожных либо ободряющих, превратившись в экзотическое украшение.
Весело насвистывая, вернулся Дорси, как и накануне, неся наполненную изысканными яствами коробку и бутылки вина. Уф! У метаморфа потеплело на сердце. Все-таки хорошо, когда есть с тобой рядом живая душа!
После сытного ужина и отличного вина Джерри слегка успокоился, даже немного развеселился. Портрет они все-таки занавесили по предложению метаморфа, якобы из соображений, что горячий и сухой воздух от пылающего камина может сказаться на состоянии полотна. Очевидно, прежние хозяева придерживались той же точки зрения и, кроме того, берегли картину от света. Перевертыш только тогда и смог вздохнуть спокойно, когда тревожащее изображение исчезло с его глаз, пусть и весьма условно.
Друзья развалились на роскошных диванах почти с комфортом древних римлян, возлежащих на пирах. Вино слегка кружило головы и развязывало языки.
– Черт возьми, Джерри! Ну разве не удача?! Вы же сами сказали, живопись подлинная, XVI век, не какая-то там фантазия поздних романтиков! Подумайте, ведь в мире можно по пальцам пересчитать портреты Борджа, и то большинство под сомнением как предполагаемые изображения! Странная, конечно, штука... Фатальная неудача – жить в самом сгустке эпохи, вокруг сплошные гении живописи и скульптуры, большинство из них у тебя на службе – и не быть запечатленным кистью или резцом ни одного из них. Разве не удивительно? Точнее, конечно, портреты и скульптуры делали, только странным образом все они исчезли без следа. Прямо как нарочно кто-то задался целью – вытравить из истории малейшие следы этого человека.
– Ну как же, милый мой, а портрет молодого человека в черном берете из Академии Каррары? А портрет Борджа из галереи Боргезе? А фрески Пинтуриккьо в Ватикане? Ошибочка вышла!
Настроение перевертыша, метавшееся по лихой синусоиде вверх-вниз, снова начало портиться. Оптимистические предположения Дорси его заранее ввергали в ужас – он-то твердо осознавал, чем ему грозила такая правда жизни. Поэтому он из последних сил всячески цеплялся за иллюзию возможной ошибки.
– Мсье о’Коннель шутит? – с издевкой осведомился студент. – Вот он, прославленный ирландский скептицизм в действии! Вы серьезно верите, что эти мало схожие между собой и с описаниями современников изображения есть подлинные портреты герцога Чезаре? Правда, фрескам Пинтуриккьо я верю... Но ведь фреска – живопись специфическая. Там вообще мало что можно хорошенько разобрать. Герцог в роли императора Максимилиана обмотан безумным количеством ткани, борода на пол-лица, диковинный головной убор... Так что она – не показатель! Вот поэтому, дорогой мой, я так радуюсь удаче! Если экспертиза подтвердит возраст полотна и, паче того, будет установлен живописец, писавший его... Если мы убедительно докажем, что это – Борджа... Даже не будучи большим спецом в аукционных продажах, я заранее предвкушаю, сколько можно будет выручить за эту картину! Джерри, ну что за мрачность? Порадуйтесь вместе со мной – это и в ваших интересах, между прочим! – Дорси лукаво подмигнул и хлопнул того по плечу. Метаморф в ответ натянуто улыбнулся.
Альбер вдруг спрыгнул с дивана. В легком хмельном задоре он направился к противоположной стене, к картине.
– Хочу взглянуть на нашего драгоценного герцога, – крикнул он, подбежав к картине и сдернув с нее тяжелый бархатный полог. – Честное слово, Джерри, не представляю, как я буду без него дальше-то жить, я в него почти влюбился! – Дорси громко засмеялся.
Джерри только скрипнул зубами в ответ на неуместную шутку. Ему не хотелось смотреть – зажмурившись, он отвернулся.
Внезапно залу огласил короткий испуганный вопль. Открыв глаза, Джерри увидел, как Альбер словно подкошенный падает перед картиной на пол. Все происходило, будто в замедленной съемке, Джерри наблюдал всю сцену со стороны, как бы выйдя из собственного тела. Вот он вскакивает с дивана, бросается к лишившемуся чувств товарищу... Вскидывает мимолетный взгляд на портрет, уже догадываясь, что увидит: с высоты на него, пылая гневом и яростью, смотрели мерцающие темные очи принца-призрака, лицо привидения исказилось от бешенства, обнажив полоску белых зубов, а его холеная рука стиснула рукоять меча так сильно, что на белой коже проступили голубые прожилки.
6.
«Если тронешь его, пеняй на себя, – перевертыш искренне надеялся, что его Безмолвная речь звучит достаточно холодно и внушительно. Правда, не было совершенно никакой гарантии, что он услышан. Призраки, обитающие в вещах, как правило, слышат только себя. В особенности если они и в бренной реальности отличались безмерно эгоистичным нравом. – Мы завтра же уедем отсюда. А ты останешься наедине со своим вечным одиночеством».
Налетевший морок, удушливая и пугающая вспышка чужого гнева, схлынул. Все осталось как прежде – огромная гостиная, чьи углы погружены в сгущающуюся темноту, стол с мерцанием свечей, теплящийся камин – и картина в нише. Старинная картина, таинственная и зловещая по своей сути, но вернувшаяся к своему изначальному виду по форме. Валяющаяся на полу сломанная кукла в рост человека.
Перевертыш беззвучно ругнулся, оттаскивая незадачливого владельца усадьбы от рокового полотна. Обмякший Альбер пребывал в глубоком обмороке и ничуть не возражал, когда его устроили на диване, подсунув под голову кожаную подушку. Прибегать к классическому методу пощечин не хотелось. Метаморф слегка коснулся сознания Дорси, похожего на ворох искрящихся белых, оранжевых и синих нитей, переплетенных в дичайшего вида клубок.
Альбер вздрогнул, почти мгновенно придя в себя. Подскочил, испуганно озираясь по сторонам. Обнаружил перед самым носом наполненный до краев бокал.
– Пей. Вопросы потом, – скомандовал Джерри. Дорси вцепился в хрустальную посудину, в три глотка управился с содержимым, стуча зубами о края бокала, и жалобно икнул.
– Мне вредно... – растерянно пробормотал он. – Что случилось? Я же только хотел взглянуть на картину... потом какая-то вспышка, меня ослепило и все куда-то поплыло...
– Вот именно, поплыло, – Джерри попытался придать себе как можно более небрежный вид, а голосу – уверенность. Плюхнувшись на упруго качнувшийся диван по соседству с Альбером, он слегка приобнял владельца усадьбы за плечи, держа в другой руке мягко мерцающий бокал. Возражений и возмущений подобной развязностью гостя не последовало. Наоборот, Дорси, опасливо покосившись через плечо на нишу с портретом, придвинулся ближе. – Эманация, духовное излучение старых вещей – штука крайне непредсказуемая и опасная. Да, знаю, в нынешний век электричества, мобильников и ноутбуков это прозвучит смешно. Однако те, кто долго вращается в соответствующих кругах – там, где продаются и перепродаются древние книги, амулеты, картины, да любые старинные вещицы! – те знают, что с ними надо держать ухо востро.
– Правда? – слегка обалдевший от недавнего падения Альбер заглянул перевертышу в лицо прозрачно-серыми испуганными глазищами.
– Чистейшая, – заверил его метаморф, умолчав о том, что его речь слово в слово повторяла назидания старого и опытного торговца антиквариатом Тавилау двум идиотам, самоуверенно решившим обчистить библиотеку на Пыльных холмах и еле-еле сумевшим унести оттуда ноги в комплекте с головой. – Вещи помнят все, что происходило рядом с ними. И доброе, и злое. Сила запечатления зла отчего-то глубже, никто не знает, почему. Личности с тонкой нервной организацией порой, оказавшись рядом со старинной вещью, напичканной отголосками прежних злых деяний, ощущают себя скверно. Особенно если они до того целый день бегали по старой усадьбе, составляя каталог имущества, а затем напились, – Джерри не отказал себе в удовольствии слегка щелкнуть собеседника по носу.
– Угу, – Дорси зябко поежился и задумался. Перевертыш чувствовал боком и ногой тепло его тела – вместе с этим теплом исподволь подкрадывалось, усиливаясь, мягкое, щекочущее желание, прорастающее, как ядовитый цветок, из невинного стремления успокоить и защитить. В камине мирно потрескивали дрова, за окнами осенний вечер переходил в ночь.
– Примем во внимание. Эманации, значит... – Альбер поерзал на мягком сидении, отхлебнул еще вина и без всякого перехода заявил: – Джерри, я тут подумал и решил – вы очень своеобразный эксперт по антиквариату. Не то чтобы я много видел в своей жизни... Просто вы какой-то необычный, прямо-таки книжный эльф... Кажется, мне во всей этой бредовой ситуации лезут в голову дикие мысли...
Метаморф поперхнулся очередным глотком густого сладкого вина. Похоже, он перестарался с умствованиями в ходе «проведения оценки имущества» и внешней кавайностью. Или, как это ни печально, опять сработала его проклятая аура, вынуждающая людей тянуться к нему. А может, просто сказалась обстановка – двое в огромном пустынном доме, набитом старинными вещами, горящий огонь, пережитый испуг, зловещая тень прошлого за спиной – все как по заказу ... Идеальная почва для соблазна, лучше и представить нельзя. Нужно всего лишь отставить бокал, повернуться к тому, кто сидит рядом, и ... постараться удержать себя в руках. Хотя бы сегодня.
Но роковой первый шаг, как ни странно, совершил Альбер. То ли повинуясь интуиции, то ли плохо соображая, что творит, и не догадываясь о последствиях, студент всего-навсего протянул руку и дернул за кончик бархатной ленты, стягивающей волосы метаморфа в пышный хвост. Лента с поразительной готовностью развязалась, платиновое безобразие рассыпалось по плечам и спине. Джерри недовольно помотал головой, откидывая упавшие на лицо пряди.
Волосы вечно были проблемой и больным местом перевертыша. Ему нравилось, когда к ним прикасались и перебирали. Очень нравилось. Большинство его знакомых очень быстро усваивали: чтобы завести или успокоить метаморфа, достаточно уложить/усадить его рядом и начать поглаживать по голове. Через пару минут Изменчивый начнет мурлыкать и тереться о ласкающую руку.
– Ух ты! – искренне восхитился Дорси.
«Влип», – с отчаянным весельем успел подумать Джерри за миг перед тем, как податься вперед и коснуться губами удивленно приоткрытых губ юнца.
Коснуться и отпрянуть. Реакции Альбера, замедленные и тягучие из-за выпитого, без труда прочитываются в выражении лица и глаз – удивление, смущение, растерянность, суматошный порыв вскочить с дивана, удариться в бегство... и – любопытство... Совсем крохотное, но все же присутствующее. Там, где есть хоть малейшая зацепка, хоть крохотная возможность ответа и взаимности, там вскоре появится расширяющаяся трещина, превращающаяся в гостеприимно распахнутые ворота. Главное – не оттолкнули в первый же миг.
Метаморф повторяет рискованную выходку, продлевая соприкосновение. Дорси замирает в некотором обалдении, не отвечая, но и не стараясь вырваться.
– Что... ты... делаешь?.. – вопрос, выдохнутый в три приема с переходом на «ты».
– А как ты думаешь? – хмыкает в тон перевертыш.
– Я... я не такой, – Альбер судорожно вертит головой, пытаясь встать. – Я... мне... ну, то есть я не имел в виду ничего плохого, все мы люди со своими странностями... только я не...
– Ты – не, это я уже понял, – охотно соглашается Джерри. – Ну и прекрасно. А вот я такое чудо природы, которое не устраивает трагедий из-за пола своего приятеля или приятельницы. Так мне прекратить? – легкое скольжение пальцев по скуле, по щеке, вокруг дрожащих губ. – Прекратить?.. – вопрос звучит уже настойчиво, атмосфера соблазна становится густой и вязкой. – Выбирай. Как скажешь, так и будет... – ласкающие пальцы чувствуют влагу приоткрытых губ.
– Ты ненормальный... – задыхаясь и отводя взгляд, чуть слышно произносит Альбер.
– Не без того.
– А если я позвоню в твою контору и спрошу, работает ли у них мсье о’Коннель, что я услышу в ответ?
– Что я на поразительно хорошем счету, – губы щекочут узкую ладонь, кончик языка перебирает линии жизни, смерти и любви. – Мое начальство премного мной довольно... и клиенты тоже.
– Охотно верю, – нервный смешок. Прозрачные, чуть расширенные глаза, сузившийся зрачок. – Слушай, ты вообще мне не мерещишься? Может, ты какой-нибудь эфирный глюк поместья, решивший поморочить мне голову? Скоро я и в такое уверую...
– Но согласись, что глюк весьма соблазнительный! – перевертыш быстро обхватывает рукой шею юноши и целует подставленный рот... Чувства сливаются в неповторимый опьяняющий букет: сладкий привкус вина, мягкая осторожность, боязливая неопытность, предвкушение, гибельный танец на краю пропасти...
«Ардженто!» – Раздраженный окрик похож на свист тяжелой плети. Перевертыш ухмыляется, не прерывая своего увлекательного занятия и начиная мысленный отсчет: «Один, два, три...»
Каким бы нравом ни обладал Призрак при жизни, но выдержка у него стальная, закаленная в крови поверженных врагов. Невинный поначалу поцелуй под вздох Альбера успевает плавно и незаметно перетечь в нечто довольно откровенное, когда в голове метаморфа вновь раздается оклик, теперь уже более спокойный, даже насмешливый: «А ты изрядный наглец!»
«Жизнь вынудила, – наконец-то откликается Джерри. Итак, первые ходы в партии сделаны. Наконец-то становится ясно, кто кому необходим в большей степени, и то невеселое обстоятельство, что силовыми методами тут вряд ли чего добьешься. Вот переговорами – совсем иное дело... – Я не ошибусь в предположении, что пять флоринов были отправлены именно вами... мессир? Моя хозяйка их приняла. По законам любого мира это означает – договор заключен».
Слишком крепко прижатый к широкому сидению дивана Дорси издает приглушенный, явно протестующий звук. Метаморф обнимает вздрагивающее тело – осталось лишь чуть подтолкнуть, помогая оступиться и упасть...
«Договор заключен», – подтверждает призрачный голос.
«И какие же мои услуги необходимы вашей милости? – ерничает перевертыш, внутренне замирая от парадоксальности сложившейся ситуации – от звуков глубокого, вкрадчивого голоса в своем воображении и вкуса губ Альбера наяву. – С учетом того, что вашему бестелесному духу вряд ли необходимо то, что я могу предложить?..»
«Много ты знаешь о потребностях духов!» – голос опять наливается грозной силой.
– Прошу простить... – бормочет Джерри. Послали же Небеса клиента! С потусторонними он доселе дела как-то не имел. К тому же внимание рассеивается, отвлеченное извивающимся в объятиях мальчишкой – кем бы он там ни был по части эротических предпочтений, но обжимания на старинном диване привели Альбера к явному и недвусмысленному физическому перевозбуждению. Парень ужасно смущен этим обстоятельством и робко пытается освободиться.
Бестелесный голос молчит, высокомерно игнорируя ментальные призывы. Метаморф с величайшим сожалением разжимает руки, Дорси рыбкой выскальзывает из его объятий. Вскакивает со ставшего роковой ловушкой дивана, отлетает на пару шагов в сторону и замирает. В голове у него царит полная каша из представлений о приличии, моральных устоев и собственных желаний. Метаморфу его становится искренне жаль:
– Это просто поцелуй, – спокойно произносит он. – Совершенно не смертельный и ни к чему не обязывающий. Если хочешь, я завтра уеду. Моя фирма пришлет другого эксперта. Желательно лет под семьдесят, с запущенным артритом и скверным характером.
– Ага, а я опять останусь с этим... – Альбер кивает на темную нишу. Дергает себя за оттопыренную нижнюю губу и решается: – Мне... мне нужно подумать. Окажи мне услугу, переночуй сегодня у себя, ладно?.. Я... Я не хочу, чтобы ты уезжал, но мне надо побыть одному и подумать...
Он взлетает по лестнице вверх и исчезает где-то в путанице коридоров, перевертыш с сожалением глядит ему вслед, понимая, что спать ему сегодня наверняка не придется, ибо странные приключения нынешней ночи только начинаются...
