На утренних улицах Москвы было пустынно, только ветер лениво гонял осенние листья. Внезапно прохладный воздух начал сгущаться, уплотняясь в практически осязаемую массу. И внутри подрагивающего студня наметилось свечение, спустя секунд двадцать оформившееся в сияющую арку. Из арки как ни в чем не бывало вышел худощавый подросток лет шестнадцати. Не удостоив и взглядом сразу же исчезнувшую арку, он вздохнул и огляделся по сторонам, как бы убеждаясь, что попал именно туда, куда и собирался.

– Москва, – прошептал Аристарх, – как же ты изменилась.

Подросток не спеша шел по набережной. Он знал, что Великие Дома уже засекли открытие дальнего перехода, но знал и то, что точная локализация места требует времени. Много времени. Поэтому и не торопился. Это было его свидание с городом, в котором он не был почти девяносто лет. Все его старшие товарищи с Кафедры знали о любви Аристарха к родному городу. Он не уставал напоминать им о Москве и покинутой Земле. Покинутой, как они думали, навсегда. И в то же время понимали, что Аристарх хотя бы попытается сюда вернуться. Но никто из них не знал истинной причины. Пугача вело на Землю сердце, и дело было не только в любви к Москве – здесь жил тот, кто был безумно дорог молодому страннику.

Аристарх прекрасно помнил их первую встречу.

Декабрь 1907-го, безымянный трактир на Покровке – в самом конце улицы, почти пустой зал. Аристарх выбрал это место с единственной целью – побыть в одиночестве. Зимой его всегда одолевала хандра, и он начинал сомневаться в успехе исследований профессора. В глубокой задумчивости он машинально делал какие-то наброски. Пару раз он ловил любопытные взгляды, которые бросал на него мужчина, сидящий за столиком напротив. Это немного мешало, и Аристарх демонстративно пересел к нему спиной. Конечно, Мельников добьется результатов, профессор не такой человек, чтобы отступать, но сколько это потребует времени? И как скоро его исследованиями заинтересуются Великие Дома? А главное, чем грозит их интерес Кафедре? Впрочем, на последний вопрос ответ был. И неприятный. Мрачные мысли подростка прервал негромкий голос:

– Вы позволите взглянуть?

Рядом стоял высокий темноволосый мужчина с внимательными черными глазами. Тот самый, из-за столика напротив.

– Вы так увлеченно рисовали, – извиняющимся тоном продолжил он, – что мне стало интересно. Уж не сочтите за навязчивость.

Аристарх смерил взглядом непрошеного собеседника и недовольно буркнул:

– Мы знакомы?

– Еще нет, но это легко исправить. Меня зовут Ортега, – обаятельно улыбаясь, сообщил мужчина, опускаясь на стул.

– Аристарх, – невольно улыбнулся в ответ юноша.

Ортега пребывал в крайне мрачном расположении духа. Как и любой сильный маг, он уловил возмущение полей. Это, и то, с какой поспешностью комиссар отправился с докладом к князю, могло означать только одно. Кто-то открыл дальний переход. И Ортега полагал, что знает, кто. Хотя надеялся, что ошибается. Хотя надеялся, что прав...

Его действительно заинтересовал мрачный юноша с альбомом. Точнее, заинтересовали рисунки. Возможно, Ортега и не был таким же тонким ценителем искусства, как комиссар, но от этих небрежных набросков тянуло чем-то... необыкновенным, нездешним. Наву захотелось взглянуть на них поближе, тем более что вредный чел уселся к нему спиной, загородив обзор. И Ортега пошел знакомиться.

Аристарх, перестав хмуриться и разговорившись, оказался приятным собеседником. Относительно своих рисунков он смущенно сообщил, что у него есть и лучше. Было очевидно, что похвалы ему приятны, он с удовольствием демонстрировал содержимое папки, но на вопрос, откуда он берет идеи для своих картин, неопределенно отмахнулся: «Ну, я просто это вижу», – и быстро сменил тему. За беседой они совсем забыли о времени, спохватились только поздним вечером и, договорившись о следующей встрече, разошлись.

С тех пор они виделись почти каждый день. Ортега предпочитал не задумываться, почему с нетерпением ждет этих встреч. Почему так тяжело расставаться. Почему ему хочется знать об Аристархе все. Почему ему одинаково приятно говорить о чем-либо с юношей или в молчании прогуливаться по городу. Почему с ним так хорошо просто находиться рядом. И почему тощий угловатый человский подросток кажется самым прекрасным существом в мире.

Так продолжалось почти полгода.

Москва изменилась, но были еще места, оставшиеся такими, как прежде. Аристарх стоял, глядя на медленно бегущую реку, и впитывал окружающее каждой частичкой своего существа. Здесь еще был жив город девяностолетней давности. Но не только эти воспоминания привели сюда юношу.

Он услышал шаги позади себя. Подошедший давал знать о своем присутствии, хотя мог приблизиться абсолютно бесшумно.

– Я знал, что найду тебя здесь, – раздался негромкий и такой знакомый голос.

– Здравствуй, нав, – Аристарх не оглянулся.

– Когда-то ты называл меня по-другому... – после короткой паузы произнес Ортега.

– С тех пор многое изменилось.

– Но все-таки ты пришел.

– Я знаю, почему пришел я. А вот почему здесь ты?

– Я не мог не прийти. Потому, что я все еще тебя люблю, и все эти годы надеялся на встречу.

Аристарх наконец повернулся. Поймал взгляд. Черные глаза собеседника смотрели, как и раньше, тепло и нежно. Им, как и раньше, нельзя было не поверить. Всхлипнув, юноша шагнул навстречу, обвил шею мужчины руками, уткнулся в плечо.

– Орте, я так скучал...

– Я тоже, сокровище мое, я тоже.

Зима и весна 1908-го года были для Ортеги самым счастливым временем. А потом началось лето, и вместе с ним проблемы. Аристарх явно что-то скрывал, но на это можно было не обращать внимания. До поры до времени.

– Мы ведь не случайно познакомились.

– Конечно, – легкий поцелуй в висок, – все встречи предопределены. И наша в особенности. Ты жалеешь?

– Ты же знаешь, что я не об этом, – в голосе раздражение и обида. – Не надо считать меня глупым ребенком.

Такие разговоры случались все чаще и чаще, но Ортега не мог понять, в чем же его подозревают. А в июне Сантьяга рассказал своему помощнику о Кафедре Странников. Темный Двор наконец заинтересовали разработки профессора Мельникова. Готовилась операция, в которой помощнику комиссара предстояло принять участие. В которой принимать участие он не хотел.

Основным и практически единственным правилом в Темном Дворе было «Все на благо Дома». Навы и представители вассальных семей могли делать что хотели, но когда речь шла об интересах Дома, личные отходили не на второй, а даже на десятый план. Еще ни один нав не смел ставить свои собственные дела превыше. До этого момента.

Ортега со всей возможной поспешностью явился на встречу с любимым, чтобы рассказать, предупредить, уберечь. К чему он оказался не готов, так это:

– Я так и знал! Так и знал! – палец Аристарха обвиняюще упирался в ошеломленного нава. Юноша дрожал от гнева. – Все было подстроено с самого начала!

– Клянусь, я узнал о Кафедре совсем недавно. И сразу же пришел к тебе.

– Зачем?

– Чтобы предупредить. Я не переживу, если с тобой что-нибудь случится.

– Ты лжешь. Ты с самого начала знал, кто я. Подстроил нашу встречу. Притворялся, втирался в доверие. Играл со мной, заставил полюбить себя. И уже тогда готовился предать. Ненавижу тебя.

Аристарх вылетел из дома, хлопнув дверью перед самым носом у Ортеги. Нав даже не успел ничего предпринять. Не успел остановить, попытаться переубедить. Оглушенный, он стоял посреди комнаты, где когда-то обитало его счастье. В ушах гулко отдавалось: «Ненавижу».

Все когда-нибудь заканчивается. Самые долгие объятия, самый долгий поцелуй. Аристарх и Ортега сидели на скамейке, и нав, все еще не веря своему счастью, сжимал в ладонях руку юноши.

– Ты правда думал, что я могу тебя предать?

– Теперь нет. Не понимаю, как это вообще могло прийти мне в голову.

– И когда ты понял, что ошибся?

– Когда мы уходили. Я видел твои глаза тогда... Когда тебя долгие годы не было рядом. Когда, несмотря на предостережения, я вернулся на Землю. И когда ты тоже пришел сюда, я окончательно в этом убедился.

Где-то вдалеке ходили люди, под ногами шуршали желтые листья. Для двоих, сидящих на скамейке, окружающий мир просто не существовал. Ортега, улыбаясь, поправил растрепанные волосы юноши. Длинные пальцы, убрав непослушную прядку, ласково пробежали по шее. Остановились, погладив краешек татуировки, выглядывающий из-под ворота рубашки.

– Ты изменился.

– Вовсе нет.

Пальцы скользнули ниже, задержались на груди, там, где билось сердце.

– Печать. Все еще болит?

– Когда ты так делаешь – нет.

Снова молчание.

– У нас мало времени.

– И чего ты хочешь?

– Есть кое-что... Девяносто лет назад мы не все успели.

Пристальный взгляд глаза в глаза. В черных – сомнение, в серых – уверенность.

– Ты изменился.

– Повзрослел.

Аристарх шел по улице быстро, почти бегом. Он чувствовал, что его выследили, но надеялся успеть. С Ортегой они расстались пятнадцать минут назад, на пороге квартиры.

– Не провожай, не надо.

– Надеюсь. Я собираюсь жить долго.

Но, как выяснилось, времени оставалось слишком мало...

Неоконченная надпись на стене.

Неудачная попытка сбежать.

Слишком резкое движение.

Эльфийская стрела третьего уровня.

В грудь, туда, где под Печатью бьется сердце. Где какой-то час назад лежали пальцы любимого. Орте, кажется, я опять ошибся. Мы больше не увидимся. Темнота.

Ортега молчал и сохранял каменное выражение лица, когда стал известен результат операции Зеленого Дома. Ортега молчал, когда комиссар интересовался, где носило его помощника весь день. Ортега молчал, вернувшись к себе. И только стены его комнаты знали, что из черных глаз навов могут течь слезы.

Десять лет спустя.

– ...Она ничего не видела и не слышала.

– Вы не хотите ее убивать? – улыбнулся Сантьяга.

– Не хочу, – кивнул Ортега. – Эта женщина виновата только в том, что полюбила странника.